Этносы и экономика

Жизнь любого народа напрямую связана с хозяйствованием в его многообразии. Собиратели, охотники, рыболовы, скотоводы, земледельцы – все эти типы взаимоотношений с природой существовали на протяжении всей истории, но часто зависели от ландшафта и прихотей природы. Некоторые этносы вынуждены были менять методики хозяйствования, чтобы выжить, другие погибали практически сразу же при нарушении существовавшего баланса (например, так произошло с некоторыми индейскими племенами Северной Америки, которые зависели от миграции бизонов, довольно быстро истребленных европейскими колонизаторами).

Хотя в науках больше внимания уделяли взаимосвязи религии и экономики, делая акцент на принципиальных различиях, связанных с ссудой, процентами, налогами и систематизацией категорий лиц, связанных с экономическими операциями, однако этнический компонент также служил существенным фактором хозяйственных моделей, хотя и не был акцентирован.

Одни народы больше склонны к торговле, другие – к производству и ремеслам, третьи – к эксплуатации, четвертые – к новшествам и изобретениям.

Кроме того, как указывал Э. Дюркгейм, «в способе заключения договоров мы должны согласовываться с правилами, которые, хотя и не санкционированы ни прямо, ни косвенно каким-либо кодексом, тем не менее носят повелительный характер» (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 223). А любое коллективное хозяйствование неизбежно приводит к заключению определенных договоренностей. Два типа таких договоренностей получили название органичной и договорной солидарности.

Французский антрополог Марсель Мосс обратил внимание, что относительно недавно повсеместно существовала совершенно иная модель экономики, чем сейчас. Это была не просто меновая торговля, а более сложная система общественных взаимоотношений, в которой принимали участие не только люди, но и духи. «Сначала принимают на себя взаимные обязательства, обмениваются и договариваются не индивиды, а коллективы; участвующие в договоре являются юридическими лицами: это кланы, племена, семьи, которые встречаются и сталкиваются друг с другом группами либо непосредственно, либо через посредничество своих вождей, либо обоими способами одновременно. Более того, то, чем они обмениваются, состоит отнюдь не только из богатств, движимого и недвижимого имуществ, из вещей, полезных в экономическом отношении. Это, прежде всего, знаки внимания, пиры, обряды, военные услуги, женщины, дети, танцы, праздники, ярмарки, на которых рынок составляет лишь один из элементов, а циркуляция богатств – лишь одно из отношений гораздо более широкого и более постоянного договора» (Мосс М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. С. 140–141).

Кроме того, существует особый тип объектов, которые не подлежат обмену или дару, их нужно хранить. Предназначение таких хранимых вещей (а это могут быть как талисманы, так знания и ритуалы) состоит в глубинном утверждении идентичности и ее преемственности во времени. «Более того, они утверждают существование различий идентичности между индивидами, между группами, которые составляют общество или хотят занимать по отношению друг к другу определенное место в группе соседних обществ, связанных между собой различными типами обмена» (Годелье М. Загадка дара. С. 45).

Некоторые исследователи относили функцию дара к особой форме жертвоприношения, однако ряд народов, которые являлись в основном охотниками и собирателями, не практиковали жертвоприношений, следовательно, была еще другая причина для дара.

С функцией дара связан и особый ритуал уничтожения имущества. Данный обряд был обнаружен европейскими антропологами у индейских племен Северной и Южной Америки и известен как «потлач». Народы северной Азии, такие как чукчи, коряки и эскимосы, также устраивали обязательные и добровольные обмены дарами в процессе длительных церемоний. Остатки пиршества выбрасывались в море либо развеивались по ветру, так как считалось, что это поможет вернуть убитую дичь в следующем году.

Французский философ Жорж Батай (1897–1962) увидел в такой практике решение проблемы траты излишков. Но, с другой стороны, дар должен был осмысляться как приобретение. «Таким образом, дарение должно превращаться в приобретение власти» (Батай Ж. Проклятая часть. С. 149). Однако потлачи могут быть разными. Если вождь хочет подчеркнуть свой высокий статус и богатство, он должен быть расточительным. Но если идет речь о бракосочетании детей и участии в братствах, тогда проходили обменные и ответные потлачи. Кроме того, при уничтожении запасов пищи и имущества обеспечивалось продвижение своей семьи по социальной лестнице.

На Руси подобные обрядовые действия наиболее ярко были выражены в период Рождественских святок, особенно во время колядования. Этот обычай существует до настоящего времени, хотя и имеет архаические языческие корни. Считалось, что в этот период, когда происходила смена одного года на другой, открывались невидимые врата в потусторонний мир, откуда приходили духи умерших. Их нужно было щедро одаривать, чтобы в следующем году быть в достатке. Ряд других традиционных русских праздников, связанных с аграрными или семейными культами, также имеет окраску дара.

Другая форма общественной экономики была построена на системе взаимопомощи и коллективного труда. У ряда народов она проявилась особенно ярко и связана со спецификой климатических условий и места развития.

В России форма коллективного труда и взаимопомощи практиковалась с незапамятных времен. Византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский (500–565) писал: «Эти племена, славяне и анты <...> издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом».

В языческие времена для того чтобы восстановить благополучие общины, людей, которые скрывали урожай или отрицательно влияли на него, убивали или изгоняли, предварительно разорив. Известен и обычай братчины, который возник как коллективная форма почитания богов у славян. Он проводился либо всем селением, либо несколькими селениями вскладчину, где каждая семья предоставляла долю продуктов на общественные нужды.

У южных славян известен и институт «приймачества», когда в семью брали сироту. Обычно это делали пожилые люди, так как им трудно становилось управляться с хозяйством, или они не имели наследников. Примеры таких институтов в фантастической форме отразились и в народных сказках. Иногда сироте назначали «общественных» родителей, которые брали его на воспитание.

После христианизации славян появилась и практика поддержки вдов (в языческие времена, как правило, жена должна была последовать за мужем в потусторонний мир практически сразу же после его смерти).

Трудовая взаимопомощь у русских крестьян имела название «толоки», «помочей». Известен такой вид кооперации, как «супряга» (в первоначальном значении – «пара, вместе запрягаемая», «супружеская чета», «супружество») – традиционная форма крестьянской взаимопомощи в России. Смысл супряги состоял в соединении рабочего скота, инвентаря и рабочей силы ряда хозяйств для совместного выполнения отдельных сельскохозяйственных работ.

Особая необходимость в таком виде взаимопомощи была в районах с твердыми почвами, которые требовали применения тяжелых плугов и упряжки в несколько пар волов или лошадей, а также при подсечном земледелии. При этом один из участников мог обладать тягловой силой, другой – сельскохозяйственными орудиями и инвентарем, третий предоставлял свою рабочую силу. Такой вид помощи известен не только жителям России, но и народам Кавказа, Закавказья и Средней Азии.

Нужно отметить, что после принятия православия на Руси экономическая жизнь общества основывалась на духовных началах и в то же время с опорой на родовую общину. С этим связан термин «Домострой», которым переводили греческое слово «экономия». «Домострой – обращение человека к миру и к людям, но не непосредственно, а только через отношение каждого к Богу, через Бога» (Колесов В. В. Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт. С. 10).

В конце XIX в. в связи с углублением имущественной дифференциации общества отношения супряги нередко перерастали в отношения «патроната и кабалы» (Семенов Ю. И. Взаимопомощь. С. 31).

На Кавказе коллективный труд для взаимопомощи мог использоваться в разных видах работ – земледелии, садоводстве, скотоводстве. Как отмечают исследователи, «традиции взаимопомощи укоренились и проникли и в сферу кустарно-ремесленного производства. Обработкой шерсти занимались женщины всех народов Дагестана. Из шерсти выделывали ковры, паласы, мафраши, хурджины, чувалы, думы, а также сукна, войлок и изделия из них – потники, арбабаши, сапоги, башмаки, и проч. обувь, веревки, ленты для вьюков и т. п.» (Магомедов Р. M. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII–начале XIX века. С. 105).

Можно сказать, что, как на Кавказе, так и в других регионах, «жизнеспособность и жизнестойкость общины обеспечивалась в значительной степени благосостоянием составляющих ее семей. Отсюда и то огромное значение, которое община в целом придавала институту взаимопомощи» (Эльмурзаева А. Обычай взаимопомощи в хозяйственной деятельности народов Дагестана. XIX–начало XX века).

Помимо вопроса об организации труда, исследователей также привлекает вопрос отношения к материальным ценностям и деньгам. Некоторые народы особо почитают артефакты и средства обмена, а другие относятся к деньгам скорее презрительно, используя их только как необходимое средство.

Так, в русском фольклоре обладание деньгами или их эквивалентами (серебро, золото), как правило, связывалось с негативными персонажами (жадный купец, разбойник, нечистая сила), а их легкое обретение сулило несчастье. Более того, позитивные герои тратили деньги нерационально – раздавали их нищим и случайным прохожим, покупали ненужные вещи или пропивали. «Деньги как бы иносторонни фольклорному герою, они противостоят не только традиционному крестьянскому обиходу, но и всей сфере традиционной обыденной повседневности <…> деньги как бы изначально указывают на что-либо, выходящее за пределы повседневной нормы и привычной действительности» (Богданов К. А. Деньги в фольклоре. С. 13).