Философия Льюиса Кэрролла

От переводчика. «Геополитика» продолжает знакомить своих читателей с работами по английской традиционалистской мысли. В этот раз представляем статью, затрагивающую эпоху 30-х – 50-х годов XIXвека, которая для Англии была своеобразной «консервативной революцией» в общественной мысли и в философии, будучи отмеченной синтезом христианского неоплатонизма как мировоззренческой базы, «правой» политики (в духе требований реставрации средневековых порядков) и «левых», социалистических требований в сфере экономики.

Джон Туфайл - Философия Льюиса Кэрролла

Перевод Максима Медоварова

В течение долгого времени было распространено считать, что, в грубом противоречии с причудливым менталитетом своих историй, сам Льюис Кэрролл был ультраконсервативной личностью в своей повседневной жизни. Однако недавно обнаруженные свидетельства, некоторые из его неопубликованных личных дневников теперь показывают, что этот ярлык традиционалиста, вероятно, был ошибочным.

К середине 1840-х годов путаница более раннего периода [1] более или менее оставила англиканскую церковь в положении, когда три вопроса можно было бы определить как основные области споров. Это были «ритуализм», «либерализм» и «христианский социализм» [2]. У каждого из этих движений были страстные и могущественные сторонники.

Дебаты, диалоги и споры, в которые были вовлечены данные движения, больше всего касаются опытов Кэрролла в Оксфорде.

За весьма немногими исключениями, биографические сочинения о Кэрролле демонстрируют тенденцию обращаться с ним, как если бы он был в Оксфорде за несколько десятков лет до даты, когда он в действительности появился там. Точнее, самые влиятельные сочинения о Кэрролле предполагают, что в Оксфорде по-прежнему господствовало Оксфордское движение [1] и не берут в расчет возникновение христианского социализма и отношений Кэрролла с этим движением, не только с точки зрения сходства идей, но также и из-за его личных и литературных контактов с некоторыми из наиболее могущественных сторонников и защитников этого движения.

Нужно было достаточно ясно объяснить, что используемый здесь термин «социализм» имеет очень мало общего с современным употреблением этого слова.

Самой полной опубликованной работой, посвященной отношениям Кэрролла с религиозными движениями середины XIX века в Англии, по-прежнему является критическая биография Александра Тейлора «Белый рыцарь». Эта книга, если быть справедливыми, в начале первой главы признает, что дни Оксфордского движения не совпадали с присутствием Кэрролла в Оксфорде.

«Он [Бенджамин Джоуетт] относился к первому Оксфордскому движению, которое столь сильно стимулировало Чарльза Доджсона-старшего в течение годов его пребывания в Дарсбери [sic!] и которое по-прежнему имело отзвуки, хотя основное сражение было дано и проиграно раньше, чем молодой Чарльз отправился в Регби. Это было в некотором роде результатом великого Билля о реформе 1832 г., года рождения нашего Чарльза Доджсона. Пока членов парламента набирали из добрых англиканских семей, они были довольны сохранением церковного управления в руках епископов и архиепископов в палате лордов. Но парламент, который собрался в 1833 г., был реформированным парламентом, и он без отлагательства приступил к реформе Англиканской Церкви».

Однако Тейлор виновен в ярком и чрезмерном упрощении политического и религиозного положения в викторианской Англии.

Верно, что Либеральная партия была предана идее реформировать Англиканскую Церковь – не в последнюю очередь из-за политической власти, которой владели «духовные лорды» в палате лордов! Одной из целей создания новых епархий и принятия законодательства, запрещающего держать два бенефиция на расстоянии более мили друг от друга, например, было позволить либералам проникнуть в область, традиционно являвшуюся бастионом торизма [3]. Таким образом, несколько наивно рассматривать эту борьбу в понятиях либералов как просвещенных реформаторов и консерваторов как погруженных во мрак реакционеров.

Идеологические конфликты на протяжении данного периода просто не могут быть рассмотрены исключительно в понятиях полярности между либеральной и консервативной мыслью, и схожие затруднения вторгаются в анализ богословских дебатов того времени.

Ошибка, которую сделали многие комментаторы по викторианской Англии – рассматривать общественно-политическую борьбу этого периода в понятиях простого континуума. Этот взгляд, который видит различные марки «социализма» слева, либерализм в центре и различные направления консерватизма справа. При применении к Льюису Кэрролу эта модель становится еще более упрощенной (и вводящей в заблуждение), представляя либералов и либеральные движения слева, а консерваторов и консервативные движения справа. К несчастью, именно это делает Тейлор, что становится ясно из следующего отрывка (в скобках наши добавления):

«Задолго до этого [акта оксфордского колледжа Крайст-Черч], однако, декан [новый декан, доктор Лидделл, либеральный назначенец и отец Алисы] выгнал из собора старые ключи, собачьи хлысты, пиво и все такое и, после расширения и перестройки здания, вновь открыл его для широкой публики. Доджсон едва ли знал, что делать со всем этим. Многие предложения декана были призваны улучшить его собственное положение в Крайст-Черч, и когда были осуществлены, именно так и произошло. Но он любил вещи, слабые и причудливые, управляемые скорее пользой и желанием, нежели рассудком. В целом его симпатии были с усопшим деканом Гейсфорду, с доктором Пьюзи и со старой гвардией. Его политические взгляды, слегка колебавшиеся в 1856 году, стали постоянно консервативными [4]. Он читал “Элтона Локка” и вскоре стал обеспокоен тяжелым положением промышленных масс и даже возможностью сделать что-то, чтобы улучшить ситуацию».

Это особенно показательный раздел, поскольку он помогает объяснить некоторые проблемы, с которыми столкнулись не только Тейлор, но и другие биографы Кэрролла. Есть некоторые относительно незначительные, а может быть, и понятные ошибки сопутствующего характера, такие как последнее предложение в первом абзаце («...его симпатии были с усопшим деканом Гейсфордом, с доктором Пьюзи и со старой гвардией»). Это на самом деле скорее вводит в заблуждение, поскольку подразумевается, что доктор Пьюзи и «старая гвардия» были, с точки зрения идеологии, синонимами. Дело в том, что очень немногие из «старой гвардии» (и особенно декан Гейсфорд) испытывали большую симпатию к довольно радикальным идеям доктора Пьюзи.

Однако самая главная ошибка появляется в конце этого отрывка. Утверждая, что политические взгляды Кэрролла, слегка колебались в 1856  г., Тейлор указывает на симпатизирующее чтение Кэрроллом романа Чарльза Кингсли «Элтон Локк». Здесь подразумевается, что Кингсли не был консерватором. Но очевидным фактом является то, что сочувственное чтение Кэрроллом «Элтона Локка» (и его страстные дневниковые записи) не предает колебания консервативных убеждений.

Чарльз Кингсли был учеником Ф.Д. Мориса [5] и христианского социализма. Христианский социализм был движением, по крайней мере, в годы своего формирования производимым централизованно, довольно некритически из кольриджевского направления в Высоком Торизме. Ошибка связана с простым переносом значений. Слово «социализм», как оно понимается сегодня, включает в себя множество различных форм, но в общем современном употреблении употребляется как ветвь политики, наиболее далекая от консерватизма, лежащая где-то между марксизмом и либерализмом.

Однако в Англии 1840-х, 50-х и 60-х годов политические и идеологические полюса лучше всего были видны как индивидуализм (представленный различными направлениями либеральной философии) и широкий спектр коллективистских идеологий. Он включал в себя консерватизм в его различных проявлениях, различные формы существовавшего в то время «коммунизма», чартизм и даже теократизм [6]. В течение этого периода использование слова «социализм» не считалось принадлежностью политических левых (это всегда аморфное обозначение), оно применялось к широкому спектру политических идей и идеологий, начиная от Руссо и Прудона и заканчивая Робертом Оуэном и Кольриджем.

Объединяющая концепция в этих разрозненных убеждениях заключалась в том, что они отвергали либеральный взгляд на Человека и Общество – мнение о том, что любое общество является не более чем суммой его совокупных частей. Таким образом, можно видеть, что предположение, будто термины «консервативный» и «социалистический» являются взаимоисключающими, в контексте употребления терминов XIXвека и необоснованно, и полностью ошибочно. Поэтому у такого англиканина Высокой Церкви и высокого тори, как Чарльз Кингсли, не было никакого несоответствия, когда он называл себя социалистом. Точно так же для радикального тори, основателя новом движении, основанного прежде всего на идеях, выраженных в поздних работах Кольриджа, было совершенно логично называть это движение христианским социалистическим движением – как, конечно, и делал Ф.Д. Морис.

Ф.Д. Морис получил образование в Кембриджском университете, где он стал членом радикального англиканского дискуссионного общества, известного как Клуб Апостолов. Близкий друг Джона Стерлинга, он воспринял многие его идеи и, таким образом, рано попал под влияние Кольриджа и Вордсворта. После окончания Кембриджа два друга приобрели и совместно издавали журнал «Атенеум», который стал платформой для их нападок на то, что они рассматривали в качестве скрытого самолюбия либерального индивидуализма. В статье о Джеймсе Милле в 1828 г. Морис писал, что «Милль не исповедует любовь к мудрости, а лишь последствия, к которым приводит мудрость, и, следовательно, он не более философ, чем тот, кто любит деньги – любовник».

Такая критика была очень близка к тому, чтобы переманить к их взглядам теперь уже более известного сына Милля, Джона Стюарта, однако он не мог принять основную предпосылку Мориса, что альтернативой индивидуализму была кольриджевская форма англиканства.

В течение того же периода Морис начал разрабатывать и излагать свои идеи по концепции «вечного наказания», которые позднее, в 1853 году, привели к его изгнанию с кафедры в Королевском колледже в Лондоне – событие, которое должно было привести его в Оксфорд, где его конгрегации было суждено включить молодого Дона по имени Чарльз Доджсон [7].

В статье, защищающей Шелли от обвинения в атеизме, Морис доказывал, что Шелли, по сути, в какой-то мере оценил идею любви к Богу и испытывал отвращение лишь к «фанатизму и нетерпимости тех, кто провозглашал, что вочеловечившийся Бог – это жестокое и мстительное существо, которое наказывало бы даже ошибки интеллекта вечностью страдания». В течение 1830-х и 40-х годов Мориса все больше привлекала строгая иерархичность Высокой англиканской Церкви, он красноречиво отстаивал право установленной Церкви Англии на образование народа, яростно атакуя вигов, когда они угрожали вывести эту власть из рук Церкви в интересах межконфессионального – и даже светского – образования. Отношение Мориса к инакомыслящим было, вероятно, той областью, в которой он в наибольшей степени оппонировал трактарианской философии [8] в этот период, поскольку он настаивал на том, что нонконформисты отстаивали принципы, которые сами по себе действительны, но которые были включены в другие взаимодополняющие в пределах установленной Церкви, хотя, возможно, та ими и пренебрегала. Однако трактарианцы отвергли все такие инклюзивные доктрины в пользу строго исключительной догмы.

Во время революций 1848 года Морис был вдохновлен парижской коммуной, которую он предпочел рассматривать в понятиях «забытого коммунизма» в монастырях христианского средневековья. Если государство должно было скорее либеральным, чем торийским, доказывал он, тогда Церковь должна быть коммунистической. Этот христианский коммунизм, конечно, не следует смешивать с коммунизмом «Коммунистического манифеста». Скорее, его следует рассматривать в свете общего возрождения медиевалистских идей в середине XIX века как типичных в политическое поле движением «Молодая Англия», в искусстве – Братством Прерафаэлитов и их последователями, а в литературе – Теннисоном, Вордсвортом, Рёскином, Макдональдом, Кингсли и другими.

В Церкви двумя движениями, наиболее тесно связанные с аспектами медиевалистской мысли, были элементы «Оксфордского движения», наиболее тесно связанные с Ньюманом, и «христианское социалистическое движение», представленное Кингсли и Морисом. Эти два элемента христианской мысли охватывали скорее диалектическую, нежели рационалистическую концепцию как светской, так и сакральной философии [9].

Одним из самых ярких аспектов того, что можно назвать «диалектической школой» торийской радикальной мысли в данный период, был акцент, который делали все основные торийские мыслители на языке и воображении.

В своем очерке «Кольридж, Ньюман и Ф.Д. Морис» Стивен Прикет делает важный комментарий: «Морис часто признает свой долг перед Кольриджем - возможно, длиннее всего в предисловии к “Царствию Христову”».

Более того, он подчеркивает то, что мы здесь видели: что поэт и критик сыграл большую роль в его мысли в качестве философа и богослова. То, что он узнал из Кольриджа прежде всего – это чувство языка как живой творческой поэтической среды, слова и идеи которой заранее не определены, но выкованы, закалены, укреплены в своих значениях литературой, от которой они неотделимы, а также потребностями общества, для которого эта литература является одновременно продуктом и творцом. Это то, что один критик назвал «фидуциарной» («доверительной») традицией языка [10]. Мы принимаем это на веру, полагал Кольридж, потому что не можем стоять вне этого (оттенки Витгенштейна: «Это средство нашего самосознания и воображения. Этосредстводеятельности, спомощьюкоторойразвиваютсянашиумы»).

Такой взгляд на отношения между языком и реальностью противоречит традиционным послебэконовским взглядам на язык. Согласно этой точке зрения, говорить, как Бэкон и его последователи, о языке как о чем-то, что индивид может изолировать, наблюдать и очищать – возвращаться в «чистое состояние» – это вздор. Язык может быть «очищен» только через мир в целом; ибо язык есть мир, а мир можно постичь только через языка. Такое мнение было получено Кольриджем через его двойственные концепции органического роста и принцип диалектики. Как утверждает Прикетт в другом месте своей статьи, «именно это взаимодействие между органическим развитием “Идеи” и ее постоянной диалектической модификацией новым и непредсказуемым Морис находит столь характерным для человеческого роста».

Одним из последствий таких взглядов на природу языка является определение языка в гораздо более свободном смысле, чем чистая система формальных устных и письменных знаковых систем. Скорее, язык включает в себя полную визуализацию символического общения, которая не может быть проанализирована в ее составных частях без уменьшения диалектической природы целого.

Дальнейшее следствие заключается в том, что в очень значительной степени язык по своей природе есть нечто, о чем человек имеет лишь очень слабое представление – тезис, который Льюис Кэрролл осознал, когда он сказал в письме к другу о «смысле» «Охоты на Снарка»: «Слова означают больше, чем мы хотим выразить, когда употребляем их; поэтому вся книга должна означать гораздо больше, чем писатель имел в виду».

В контексте определения характера взаимоотношений между Кэрроллом и Морисом (и теми, на кого влияли идеи Мориса, как-то Макдональд, Теннисон, Кингсли и Рёскин), комментарий Джона Туллоха о центральности долга Мориса перед Кольриджом имеет особенно важное значение: «Особенно в “Помощи к размышлению” он (Морис) выражает “глубокие и торжественные обязательства”. Следовательно, какие бы другие влияния не испытывал Морис, свои духовные корни он крепко пустил в Кольриджа… Именно кольриджевское движение, при любых модификациях, он и Кингсли продвигали вперед».

К настоящему моменту должно было быть достаточно продемонстрировано, что критики, ассоциирующие христианский социализм (такой, какой существовал в середине XIX века) с концепциями социализма XXвека, скорее всего, абсолютно не понимают природу и сложность ранних «социалистических» движений.

Следствием этого для критиков и биографов Кэрролла было игнорирование большого количества свидетельств, автобиографических, литературных и религиозных, указывающих на синергию между кольриджевской идеологией, политическими и богословскими взглядами Ч.Л. Доджсона и работами Льюиса Кэрролла.

Первым значительным биографическим свидетельством того, что Кэрролл должен был все больше и больше попадать под влияние идей Кольриджа, является его дневниковая запись за 14 января 1855 г., в которой говорится: «Читаю “Помощь в размышлениях” по вечерам – это одна из тех книг, которые становятся лучше при втором прочтении: сейчас я нахожу в ней очень мало даже неясного». Поскольку дневник начинается не ранее 1 января того же года, нет никакого способа узнать, когда Кэрролл впервые прочитал этот труд или какова была его первоначальная реакция – но, несомненно, перед нами свидетельство того, что он читал ее с растущим интересом и одобрением. Например, 3 января 1858 г. Кэрролл снова вернулся к «Помощи»: «Начал “Помощь в размышлениях” Кольриджа… Я намерен предпринять нечто вроде ее анализа на этот раз». Хотя тот факт, что Кэрролл читал одну и ту же книгу (по меньшей мере) три раза в течение двух-трех лет, сам по себе не должен иметь слишком большого значения, тот факт, что в то время, когда он читал прожорливо и пытался утвердить себя социально и профессионально, он должен сделать «нечто вроде анализа» этой конкретной книги (не забывайте, что в этот период идеи, содержащиеся в «Помощи», в Оксфорде были совершенно определенно не одобрялись – даже чтение книги считалось бы подрывным!), добавляет, однако, некоторый вес гипотезе о том, что данный труд действительно имел какую-то особую – и возрастающую – значимость для Кэрролла. Нет никаких свидетельств того, что он чествовал любую другую нематематическую книгу (за одним исключением) таким способом в течение всего периода.

К этому биографическому свидетельству добавляется тот факт, что между вторым и третьим прочтением «Помощи» произведена самая острая запись в (опубликованных) дневниках.

Зафиксировано, что Кэрролл редко использовал свои дневники для изложения своих мыслей и идей, но его дневниковая запись за 7 января 1856 г. была одним из немногих исключений. В записи от 3 января 1856 г. есть намек на то, что Кэрролл нашел книгу Чарльза Кингсли «Элтон Локк» исключительной: «Продолжил “Элтона Локка”, мощную и великолепно написанную книгу». Однако четыре дня спустя становится очевидным полный эффект от воздействия романа на чувствительность Кэрролла:

«Закончил “Элтона Локка”. Он отлично рассказывает историю лишений и бедствий бедняков, но я желал бы, чтобы он предложил более определенное лекарство, и особенно чтобы он рассказал нам, чем он хочет заменить несправедливую «потогонную» систему у портных и в прочей торговле. Если бы книга была немного более определенной, она могла бы стимулировать многих товарищей рабочих в том же самом хорошем поле социального улучшения. О, если бы Боже, в Его благом провидении, мог сделать меня впредь таким рабочим! Но увы, увы, каковы средства? У каждого есть нечто свое, чтобы предложить, и в Вавилоне голосов ничего не делается. Я бы с удовольствием потратил и потратился, если бы я был уверен в действительной эффективности принесения чего-либо в жертву, а не просто лежал под колесами некоего непреодолимого джаггернаута…»

На протяжении всех дневников Кэрролла ни одна другая книга не добивалась столь мощного излияния эмоций.

Читательские привычки Кэрролла в период 1855–1858 гг. демонстрируют последовательность идеологического направления, которое, если это простое совпадение, является одним из самых замечательных совпадений в литературной истории. Принимая во внимание тесные связи между Кольриджем и Кингсли (а позже между Кингсли и Морисом), довольно жутко, что Кэрролл начал чтение 3 января в каждое из этих лет, соответственно, «Помощи в размышлениях» (1855), «Элтона Локка» (1856), «Ипатии» тоже Кинсгли (1857) и (по меньшей мере, в третий раз) «Помощи в размышлениях» (1858).

Для исследователей Кэрролла является огромной неудачей, что тома его дневников, охватывающие период с апреля 1858 г. по май 1862 г., исчезли, видимо, вскоре после того, как Коллингвуд завершил свою биографию Кэрролла – поэтому нет никакой информации о том, продолжалось ли январское предпочтение Кэрролла к чтению кольриджеанских сочинений после 1858 г.

Однако можно показать, что в течение 1859 г. Кэрролл впервые разыскал и познакомился с одним из ближайших учеников Мориса – человеком, которому суждено будет стать одним из его ближайших друзей и доверенных лиц Кэрролла, а именно писателем-романистом Джорджем Макдональдом. Эта плодотворная встреча добавила второго ученика Мориса к списку тех, кем, как известно, Кэрролл и очень восхищался, и имел тесный личный контакт, поскольку в 1857 г. он встретился и завязал интеллектуальные отношения с поэтом Альфредом Лордом Теннисоном, который был одним из немногих общественных деятелей, которые встали на защиту Мориса, когда он был смещен со своей лондонской кафедры. Это был также период, когда Кэрролл развивал свои интересы в изобразительном искусстве, и важно, что его особый интерес в этой области склонялся в сторону прерафаэлизма и художественных теорий Джона Рёскина.

Когда Кэрролл впервые встретил Джона Рёскина в октябре 1857 г. (он позавтракал с ним), он уже проглотил «Камни Венеции» (в 1855 г.), но был разочарован физической внешностью Раскина: «Его внешность была довольно разочаровывающей: общая слабость выражения, без командного духа или любых внешних признаков глубокой мысли, как можно было бы ожидать в таком человеке».

Тем не менее, восхищение Кэрролла в отношении Раскина раскрывается в «Dies Notabilis», которое он удостоил этой дневниковой записи. Личные контакты Кэрролла с Раскином, хотя и никогда не были настолько близкими, чтобы их можно было назвать дружбой, тем не менее были достаточно тесными, чтобы позволить откровенный обмен мнениями, предложения и просьбы о советах.

Что касается контактов Кэрролла с членами «Братства», его самыми близкими отношениями были те, что он развил с семейством Россетти, которых он любил и обожал, хотя он также был в хороших отношениях с Холманом Хантом и Милле. Через Джорджа Макдональда он развил плодотворные отношения с членом «Братства» – художественным и философским путешественником Артуром Хьюзом.

К сожалению, усилия Кэрролла по развитию личных контактов с такими фигурами, как Теннисон, Рёскин и Россетти, традиционно опускались биографами как придающие ему черты льва (полностью противоречащие, конечно, другому «традиционному» взгляду на Кэрролла как на застенчивого и аскетичного человека!). Была предпринято мало попыток взглянуть на этих «львов», чтобы проследить какую-либо общую идеологическую нить. Однако любопытно, что если Кэрролл был всего лишь «подобием льва», то он был особенно дискриминационным «подобием», а термины «дискриминация» и «львизация» обычно не считаются взаимодополняющими. Еще большее любопытство вызывает тот факт, что на сегодняшний день ни в одной научной работе нет упоминания имени Ф.Д. Мориса в связи с Льюисом Кэрроллом.

На самом деле имя Мориса даже не упоминается в примечаниях или указателе в пяти основных биографиях Кэрролла (Коллингвуд, Грин, Леннон, Хадсон и Кларк), хотя имеются неопровержимые доказательства того, что Кэрролл был настолько впечатлен Морисом и его богословскими взглядами, что, почти в течение всего периода, пока Морис проповедовал в городе Оксфорде (в церкви на улице Вера, а не в университете, конечно), Кэрролл рисковал определенным отвержением подавляющего большинства своих собратьев-донов, не только сделав улицу Вера местом своего поклонения, но также помогая Морису в выполнении его обязанностей.

После изгнания из Лондона Морис подвергся остракизму со стороны установленной Церкви как за его религиозные, так и политические взгляды, и только в 1861 г. он смог получить постоянную должность в маленьком изолированном Оксфордском приходе. Он оставался на улице Вера на протяжении девяти лет, развивая свои идеи и используя кафедру своей церкви для изложения собственных взглядов. Точно неизвестно, когда Кэрролл впервые услышал, как говорит Морис, или когда он впервые посетил проповедь на улице Вера, хотя есть вероятность того, что это произошло в 1862 г. (т.е. вскоре после того, как Морис получил свой пост!). Интересно, что первая опубликованная дневниковая запись, которую Кэрролл сделал о посещении проповеди Мориса, помещает Мориса скорее в Лондоне, чем в Оксфорде (согласно Мортену Коэну, сноска к первому тому «Писем Льюиса Кэрролла»): «20 июля 1862 г. Доджсон в Лондоне пошел послушать проповеди Мориса как утром, так и днем. “Его проповеди очень мне нравятся”, – написал он (в дневнике). Здесь Коэн цитирует из неопубликованных дневников (том 8), и Кэрролл фактически не сделал записи о своем местонахождении в этот день. Поскольку Морис в это время был в полной оплачиваемой должности в Оксфорде, я подозреваю, что Коэн ошибся относительно места проповедей Мориса. Почти наверняка это было в Оксфорде [11].

Слова «как обычно» не вызывают неверного истолкования.

Последняя запись дневника, относящаяся к Морису или улице Вера, датирована 5 апреля 1868 г. – примерно за год до того, как Морис покинул Оксфорд, хотя нет никаких доказательств того, что Кэрролл изменил свои воскресные привычки – на самом деле 1868 г. показывает меньше воскресных записей, чем любой другой записанный в хронику год. 1868 год, конечно, был трагически отмечен смертью отца Кэрролла (в июне), и он провел много времени в переездах между Оксфордом, Гилфордом и Лондоном.

Примечания автора

[1] Десятилетие, когда родился Кэрролл, 1830-е годы, было десятилетием боли и споров для Англиканской церкви. Это был период, когда установленные епископы были консервативными, непримиримыми и корыстными. (Например, епископ Эли получал стипендию в размере 50000 фунтов в год, в то время как многие из его прихожан умирали от голода). Когда Церковь теряла приверженцев в толпе, группа молодых церковников отреагировала на эту коррупцию, и свободное движение,  базировавшееся главным образом в Оксфордском университете (отсюда название «Оксфордское движение»), начало оспаривать самоуспокоенность установленной иерархии серией писем, брошюр и статей (отсюда название «эпистолярное движение»). Это движение, хотя никогда полностью не приходившее к согласию внутри себя по многим основным богословским принципам, было достаточно единым и решительным, чтобы произвести серьезные реформы в том, как Церковь проводила свои пастырские дела, а разногласия внутри самого движения имели преимущество, породив серьезные богословские дебаты внутри Церкви, которые вытрясли ее из состояния самодовольства. 

[2] Христианский социализм – движение внутри Англиканской Церкви, основанное на идеях Кольриджа, Хэя и Стерлинг. Христианский социализм остро оппонировал политическим и экономическим программам, основанным на одном лишь собственном интересе.

[3] Торизм (в английской политике): тори – член консервативной партии, противопоставленный прогрессивной партии, которая раньше называлась вигами, а теперь либеральной партией; ревностный сторонник существующего королевского и церковного авторитета.

[4] Консерватизм (с большой буквы) в течение этого периода был подчеркнуто иным по убеждениям и идеологии, чем современная «Консервативная партия»! Кэрролл всегда был консерватором, но, возможно, редко был консервативным! И, будучи консерватором, он не вставал в ряды противников радикализма, скорее, он вставал в один ряд с радикализмом. В этот период великими философами консерваторов были Карлейль и Кольридж. Рёскин (поверите ли вы!) был консерватором, а также Кингсли и Морисом!!! Консерватизм был фактически самым радикальным из политических группировок в период после Закона о реформе. Они оглядывались назад на период (смутно средневековый), когда обязанность Церкви и Элиты заключалась в обеспечении благополучия всех их прихожан / подданных (не забывайте, что слово «коммунизм» возникло из чувства коммуны, впервые использованного для описания идеализированной формы средневековья).

[5] Фредерик Денисон Морис (1805–1872) – богослов и основатель движения христианского социализма. Под влиянием Кольриджа остро оппонировал политическим и экономическим программам, основанным на одном лишь собственном интересе.

[6] Чартизм – принципы группы английских реформаторов XIXв., которые защищали лучшие социальные и экономические условия для трудящихся.

Теократизм – вера в политическое целое, управляемое божеством (или чиновниками, которые считаются божественно руководимыми).

[7] Дон (брит.) – преподаватель в университетском колледже (особенно в Кембридже или Оксфорде).

[8] Трактарианизм – принципы основателей Оксфордского движения, изложенные в памфлетах «Трактаты для эпохи».

[9] Диалектика – 1) любая формальная система рассуждений, которая приводит к истине путем обмена логическими аргументами; 2) противоречие идей, которое служат определяющим фактором в их взаимодействии.

Рационалист – характерный или относящийся к рационализму: 1) доктрина, что разум есть правильный базис для регуляции поведения; 2) богословская доктрина, что скорее человеческий разум, нежели божественное откровение устанавливает религиозную истину.

[10] Доверительный – имеющий природу или относящийся к юридической доверенности (т.е. владение чем-либо по доверенности).

 

[11] Позиция Туфайла вызывает недоумение. В Оксфорде нет улицы Вера. Такая улица есть в Лондоне, на углу с Оксфорд-стрит, и именно там расположена капелла св. Петра. (Прим. переводчика)