"Люди Традиции": Джон Рёскин

Гилберт Кит Честертон - "Рёскин"

Рецензия на книгу: "The Life of John Ruskin." By W.G. Collingwood. London: Methuen.

Перевод с английского и примечания Максима Медоварова

(см. "Люди Традиции: Пять очерков Честертона")

Не думаю, что кто-то мог быть найти ошибку в том, как г-н Коллингвуд [1] выполнил свою задачу, за исключением, разумеется, самого г-на Рёскина, который наверняка позачеркивал бы все панегирики страстными красными чернилами и заявил, что его дорогой друг выбрал для восхищения самые отвратительные, безмозглые и отталкивающие части его трудов. Однако это было лишь юмором Рёскина, одно из глубочайших разочарований, связанных с г-ном Коллингвудом, заключается в том, что ему, как и всякому другому, не удается ценить Рёскина как юмористы. Тем не менее, он был великим юмористом: половина тех взрывов, что торжественно бранят «односторонними», просто должны были быть односторонними, будучи просто смешными экспериментами в языке. Подобно женщине, он видел юмор своих собственных предрассудков, не изощрял из логикой, а сознательно преувеличивал их риторикой. Десятая часть его парадоксов принесла бы удачу современному юноше в перчатках желтого искусства [2]. Он был так же без ума от нонсенса, как г-н Макс Бирбом [3]. Только… он был без ума и от остального. Он не просил человечество пообедать соленьями.

Но хотя его калейдоскоп фантазии и эпиграмм придает ему некоторое родство с текущим днем, по сути он был более ранним типом: он был последним из пророков. С ним исчезает секрет той ранневикторианской простоты, которая придавала человеку мужество взойти на кафедру над головой своих товарищей. Многие элементы, хорошие и плохие, разрушили это; смирение наравне со страхом, панибратство наравне со скептицизмом породили в нас желание легко и убедительно раздавать советы, маскировать нашу мораль, шепнуть одно слово и ускользнуть. Этот контраст был в определенной степени типизирован в палате общин во время последнего правления Гладстона [4]: старый порядок с кулаком на урне для голосования и новый порядок с ногами на столе. Несомненно, вино этого пророчества было слишком крепким даже для крепких голов, носивших его. Оно сделало Рёскина капризным и деспотичным, Теннисона одиноким и причудливым, Карлейля жестким вплоть до уровня ненависти, а Кингсли зачастую неистовым вплоть до разрушения логики и милосердия. Лишь один из этой расы великанов, самый великий и самый пренебрегаемый, оставался трезвым после кубка. Ни призвание, ни расстройство не могли затронуть истерию человечности Роберта Браунинга.

Но хотя Рёскин, кажется, замыкает список воинствующих пророков, мы чувствуем, насколько необходимы такие фигуры, когда видим, с каким трогательным усердием люди воздают пророческие почести даже тем, кто отвергает пророческий характер. Ибсен заявляет, что он лишь изображает жизнь, что, насколько ему известно, ничего нельзя поделать, но армии «ибсенитов» все еще маршируют с флагом и с энтузиазмом ничего не делают. Я нашел следы школы, которая открыто следует за г-ном Генри Джеймсом: идея, полная юмора. Мне нравится думать о толпе с пиками и факелами, выкрикивающей отрывки из «Неудобного возраста» [5]. Правильно и справедливо для множества заявлять о своей готовности следовать за пророком до конца мира, но если он сам с патетической жестикуляцией объясняет, что он всего лишь собирается гулять в парке, то множеству мало что остается. Но у ученика Рёскина было много дел. Он строил дороги; в часы досуга он изучил всю геологию и ботанику. Он поднимал мостовые и спускался в ранние флорентийские подвалы, где, вися вверх ногами, он мог поймать взгляд Чимабуэ, который можно восхвалить лишь божественной тишиной. Он носился из одного конца города в другой, сравнивая потолки. Его ноги устали, одежды – разорваны, но в его глазах была непостижимая радость жизни, которую человек никогда не познает снова, пока однажды не воспримет самого себя всерьез.

Блестящие главы г-на Коллингвуда о художественной критике Рёскина, на мой взгляд, могли бы быть лучше, если бы они продемонстрировали больше понимания последовавших революций, который изменили, по крайней мере в деталях, многие учения Рёскина. Мы больше не думаем, что искусство лишилось ценности, когда оно впервые было испорчено анатомической точностью. Но если мы вернемся к тому рафаэлизму [6], к коему Рёскин был столь несправедлив, давайте не будем впадать в старую ошибку интеллигентных реакционеров, игнорируя наш собственный долг перед революциями. Рёскин не сумел разрушить рынок рафаэлизма, но он смог и разрушил его монополию. Мы можем вернуться к Ренессансу, но давайте вспомним, что мы возвращаемся свободными. Сейчас мы можем устроить пикник на руинах нашей темницы и высмеять нашего избавителя.

Но ни в книге г-на Коллингвуда, ни в восхитительных «Præterita» [7] самого Рёскина мы никогда не проникнем в суть дела. Труд Рёскина и равных ему остается непостижимым по самой окончательности их победы. Навеки пал огромный кирпичный храм утилитаризма, фрагменты которого мы можем найти, но никогда не возобновить заклинание. Либеральные юнионисты воют на его высотах, а в его развалинах г-н Лекки строит себе гнездо [8]. Его хроники читаются с каким-то таинственным высокомерием китайцев: мы читаем о расе, отстоящей от нас едва ли на поколение, которая верила в настоящее с таким же рабским оптимизмом, с каким люди Востока верят в прошлое. Может быть, удары головой в крышу на протяжении двадцати лет не улучшили характер пророка. Но он сделал то, что сам восхвалял в старинных итальянских картинах – «открытие в вечность».

***

Chesterton G.K. Various Types. New York: Dodd, Mead and Company, 1905. P. 217-224.

[1] Уильям Гершом Коллингвуд (1854–1932) – профессор, художник, скульптор. Секретарь Рёскина в последние годы его жизни, обвинявшийся в искажении сути его идей. Внес большой вклад в популяризацию скандинавской, особенно исландской культуры в Англии. Отец известного историка и археолога Р. Коллингвуда. В данном случае Рёскин имеет в виду книгу У.Г. Коллингвуда «Жизнь Рёскина».

[2] По названию эстетского, декадентского журнала «Желтая книга» модернистское искусство начала XX века называли «желтым».

[3] Макс Бирбом (1874–1956) – английский писатель, художник-карикатурист, иллюстратор книг, радиоведущий.

[4] Т.е. в 1892–1894 гг.

[5] Генри Джеймс (1843–1916) – американский писатель, порвавший в США и переехавший в Англию. В конце жизни получил британское гражданство. «Неудобный возраст» – его роман (1899 г.).

[6] Рафаэлизм – принцип искусства Возрождения, которому Рёскин и прерафаэлиты противопоставили средневековое искусство.

[7] «Præterita» – автобиография Рёскина, выпускавшаяся фрагментарными отрывками в 1885–1889 гг.

[8] Аллюзия на пророчество Исайи (13:21-22) о Вавилоне, на развалинах которого будут выть филины, шакалы, гиены и проч. Точно таким же образом, по Честертону, Рёскин разрушил здание веры в либерализм и капитализм середины XIX века, на руинах которого еще копошатся жалкие прогрессисты начала XX столетия.