Революция гностической сущности

В настоящий момент ведется борьба за грядущий миропорядок. Эта битва ведется на многих фронтах: политическом, социальном, культурном, религиозном. Часто эта борьба преподносится как спор между „либерализмом” и „консерватизмом”, а в более широком смысле – между „либерализмом” и всем, что ему противостоит. И все же настоящее столкновение происходит не между либералами и консерваторами – это слова, точное значение которых в лучшем случае стало неясным, а в худшем – вводящим в заблуждение. Скорее, настоящая борьба идет между двумя религиозными традициями:  Гностицизм и его союзники против тринитарного христианства. Под тринитарным христианством я понимаю не только Восточную Церковь, но и любую христианскую традицию, которая боролась с гностиками во имя Святой Троицы.

Я не собираюсь здесь прослеживать гностицизм от его зарождения в первом и втором веках нашей эры, проходя через Средние Века и до наших дней. Это бесполезное занятие, поскольку гностика не поддается обычной исторической интерпретации. Связь между древним и современным гностицизмом может быть установлена путем определения гностического типа или паттерна. Типологическая методология лучше подходит для понимания взаимосвязи между гностикой всех времен и опасностями, которые она представляет для нашей цивилизации.

Подрыв христианства гностическим движением – масштабное явление. Представленное мне время не позволяет затронуть многие аспектами этой субверсивной деятельности.  Я хотел бы обратить ваше внимание лишь на несколько тревожных аспектов. Во-первых, гностическое учение о том, что гнозис, познание Бога, полученное через внутреннее духовное путешествие, как единственный путь к спасению. Согласно гностике, человек попадает на небо не путем праведной жизни или веры, а через обладание гнозисом.  Однако гностическое озарение – не для всех. Только духовная элита может достичь этого чистого знания Бога – знания, не отягощенного временем, местом, событиями, людьми или любой другой материальной особенностью. Эзотерический поиск Бога и поиск внутреннего, бесплотного себя становятся синонимами благодаря онтологическому отождествлению между ними. Гностическое освобождение от материального мира – это, по сути, побег в себя. Когда человек получает гнозис, он фактически превращается в бога, и какие бы дела не совершал бы он на этом свете,  он уже не может быть испорчен ничем.

Второй аспект, заслуживающий упоминания, касается полного уничижения реального мира. Если гностика отделяется от реального мира, то это потому, что Творение – материя, место, время, изменения, тело и все увиденное, услышанное, тронутое или пахнущее – оказалось ужасным хаосом. Чтобы оправдать Бога за катастрофически неудачную работу, гностики устанавливают радикальный дуализм между Богом и Творением. Они приписывают зло второй силе, некомпетентному демиургу, вечному, но никак не связанному с Богом Любви. Против гностицизма и дуализма во всех его формах, христианство утверждает доброту, присущую материальному миру пространства и времени.

Конечно, порядок времени несовершенен из-за греха. И все же естественное, историческое и материальное само по себе не должно быть побеждено, они должны совершенствоваться во времени и через время только под воздействием Бога Творения. Творение – это проект, который должен быть завершен в эсхатологическом плане. Он не совершенен, но поддающийся усовершенствованию в том смысле, что не является законченным. Ни в коей мере несовершенство творения не связано с онтологическим дефицитом. Несмотря на Падение, христианство празднует внутреннюю доброту созданного порядка, который был сотворен как благословение. Для христиан жизнь – это паломничество по миру, а не побег из мира.

Великий английский писатель Честертон однажды сказал, что Америка – это „народ с душой церкви”. Лучшим описанием было бы „народ с душой гностической церкви”. Современный глобальный консюмеризм, основанный на американской модели элитарного потребления, является абсолютно гностическим.  Я бы сказал, что это скорее религиозная модель, чем экономическая.

Постмодернистское „я” ищет себя только через потребление. „Я потребляю, следовательно, я  существую” – это его первый принцип. Акт потребления разве что дает возможность для самообожествления.  Рекламная кампания Reebok – „Я тот, кто я есть” – символизирует безграничное желание эго создать и переделать себя через потребление. В потребительском обществе предметы не являются значимыми сами по себе. Превращенные в товар, они должны постоянно меняться для того, чтобы сохранить желание самоутверждения человека.  Современный потребитель не придает значения внешнему миру, потому что любая привязанность сделала бы его менее свободным. Свобода здесь понимается в гностическом смысле как полная независимость от внешних предметов  и отношений. Любая привязанность к ограничительному, объективному миру, любая „преданность” ценностям, смыслу и традициям воспринимается как ограничение, ограничение личной свободы. Что действительно важно, так это товар, как зрелище, несущественные, но манящие образы, предлагающие немедленное удовольствие и не требующие усилий.

Американская Империя выступает в роли первоисточника и самого принципа реальности. Создание „нашей собственной реальности” во временном и космическом мире было элитарным проектом, эвфемистически названным „глобальная демократическая революция”.  Множество „творческих разрушений” (как в Сирии) и некоторые тиранические арханги, реальные или придуманные, были главными составляющими, необходимыми для поддержания американского проекта как чистого действия без конкретных целей и намерений.

Как писал неоконсервативный аналитик Майкл Лиден вскоре после событий 11 сентября: „Мы не должны опасаться, что сможем уничтожить тиранию. Это то, что мы делаем лучше всего. Это естественно для нас, ибо мы – единственная поистине революционная страна в мире, коей мы являемся уже более 200 лет. Творческое разрушение – наше второе имя… Другими словами, пришло время снова экспортировать демократическую революцию. Тем, кто говорит, что это невозможно, нужно лишь указать на 1980-е годы, когда мы возглавили глобальную демократическую революцию, которая свергла тиранов от Москвы до Йоханнесбурга”.

И все же триумфом Американской империи стало не уничтожение тирании, а франчайзинговое потребление элиты по всему миру. От Нью-Йорка до Йоханнесбурга, от Тегерана до Бухареста массы взаимозаменяемых людей больше не сталкиваются с реальностью.  Расходуя деньги – деньги – это минимальная форма материальности – они жаждут элитарного потребления, чтобы избавить их от обычного человечества.  Их восстановленная свобода исключает всякую привязанность и отрекается от всего существенного, кроме самого незначительного: себя самого.

Действительно опустошающее „творческое разрушение” не было вызвано извне. Оно проистекает изнутри.  Как кластерная бомба, „имперское суверенное я” вылилось в миллиарды миллиардов незначительных, пустых «яшек», каждое из которых было вовлечено в свое собственное „творческое разрушение”.

Независимо от того, насколько обезображенным может быть потребительское „я”, оно по-прежнему зависит от глобальной сети магазинов, торговых центров, огромных пригородных разрастаний и корпоративной культуры, одержимой ежедневным итогом: максимизацией прибыли. Америка, в свою очередь, до сих пор пребывает в особенной культуре и истории. Все это делает его имперский проект плохо подготовленным к следующему этапу гностической революции – освобождению эго от самого себя и его исчезновению в цифровом коде.

Источник - FLUX