Воображаемые сообщества

1. КУЛЬТУРНЫЕ КОРНИ

 Век Просвещения и рационалистического секуляризма принес с собой свою собственную современную темноту.

 Если что и требовалось в то время, так это секулярная трансформация фатальности в преемственность, а случайности – в смысл. Как мы позднее увидим, мало что было (и остается до сих пор) более подходящим для этой цели, чем идея нации.

 Фатальность в традиционном обществе была представлена религиозным сообществом и династическим государством. Обе они были в пору своего расцвета само собой разумеющимися системами координат, во многом такими же, как сегодня национальность.

Сама возможность вообразить нацию возникала исторически лишь там и тогда, где и когда утрачивали свою аксиоматическую власть над людскими умами три основополагающих культурных представления, причем все исключительно древние. Первым было представление о том, что какой-то особый письменный язык дает привилегированный доступ к онтологической истине, и именно потому, что он – неотделимая часть этой истины. Именно эта идея породила великие трансконтинентальные братства христианского мира, исламской Уммы и т. д. Второй была вера в то, что общество естественным образом организуется вокруг высших цен центров и под их властью: монархов, которые были лицами, обособленными от других людей, и правили благодаря той или иной форме космологического (божественного) произволения. Лояльности людей непременно были иерархическими и центростремительными, так как правитель, подобно священному писанию, был центром доступа к бытию и частью этого бытия. Третьим было такое представление о темпоральности, в котором космология и история были неразличимы, а истоки мира и людей – в глубине своей идентичны. Сочетаясь, эти идеи прочно укореняли человеческие жизни в самой природе вещей, придавая определенный смысл повседневным фатальностям существования (прежде всего, смерти, лишению и рабству) и так или иначе предлагая от них избавление.

Медленный, неровный упадок этих взаимосвязанных убеждений, произошедший сначала в Западной Европе, а потом везде под воздействием экономических изменений,  открытий  (социальных и научных) и развития все более быстрых коммуникаций, вбил клин между космологией и историей. Отсюда происходил поиск нового способа, с помощью которого можно осмысленно связать воедино братство, власть и время. И, наверное, ничто так не способствовало ускорению этого поиска и не делало его столь плодотворным, как печатный капитализм, открывший для быстро растущего числа людей возможность осознать самих себя и связать себя с другими людьми принципиально новыми способами.

2. ИСТОКИ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ

Будучи одной из старейших форм капиталистического предприятия, книгоиздание в полной мере пережило присущий капитализму неугомонный поиск рынков.

 Коалиция протестантизма и печатного капитализма быстро создавала огромные новые читательские публики и одновременно мобилизовывала их на политико-религиозные цели.  

Что в позитивном смысле сделало эти новые сообщества вообразимыми, так это наполовину случайное, но вместе с тем взрывное взаимодействие между системой производства и производственных отношений (капитализмом), технологией коммуникаций (печатью) и фатальностью человеческой языковой разнородности.

Взаимная языковая непостижимость имела исторически лишь очень небольшую значимость, пока капитализм и печать не создали моноязычные массовые читающие публики.

Эти печатные языки закладывали основы национального сознания тремя разными способами.

1) Создавали унифицированные поля обмена и коммуникации, располагавшиеся ниже латыни, но выше местных разговорных языков.

В этом процессе они постепенно стали сознавать присутствие сотен тысяч или даже миллионов людей в их особом языковом поле, но одновременно и то, что только эти сотни тысяч или миллионы к нему принадлежали. И именно эти сочитатели, с которыми они были связаны печатью, образовали в своей секулярной, партикулярной, зримой незримости зародыш национально воображаемого сообщества.

2) Придал языку новую устойчивость, которая в долгосрочной перспективе помогла выстроить образ древности, занимающий столь важное место в субъективном представлении о нации. 

3) Создал такие языки-власти, которые были отличны по типу от прежних административных местных наречий.

В своих истоках застывание печатных языков и дифференциация их статусов были по большей части процессами неосознанными, вызванными взрывным взаимодействием капитализма, технологии и человеческой языковой разнородности. Однако стоило лишь им «появиться», как они могли стать формальными моделями для подражания и там, где это было выгодно, могли сознательно эксплуатироваться в духе Макиавелли. 

Соединение капитализма и техники книгопечатания в точке фатальной разнородности человеческого языка сделало возможной новую форму воображаемого сообщества, базисная морфология которого подготовила почву для современной нации. Потенциальная протяженность этих сообществ была неизбежно ограниченной и в то же время имела не более чем случайную связь с существующими политическими границами (которые, в общем и целом, были предельными достижениями династических экспансионизмов).

3. КРЕОЛЬСКИЕ ПИОНЕРЫ

Новые американские государства конца XVIII — начала XIX вв. необычайно интересны, поскольку, видимо, почти невозможно объяснить их теми двумя факторами [капитализмом и печатью].

Все они, в том числе США, были креольскими государствами, которые создали и возглавляли люди, имевшие общий язык и общее происхождение с теми, против кого они боролись.

В таких важных случаях, как Венесуэла, Мексика и Перу, одним из ключевых факторов, который с самого начала подстегивал стремление к независимости от Мадрида, было вовсе не стремление «вовлечь низшие классы в политическую жизнь», а, напротив, страх перед политическими мобилизациями «низших классов»: а именно, восстаниями индейцев или негров-рабов

Креольские сообщества сформировали представление о том, что они нации задолго до большинства сообществ Европы.

Двумя факторами, на которые, объясняя это, чаще всего ссылаются, являются ужесточение контроля со стороны колонизатора и распространение во второй половине XVIII века освободительных идей Просвещения.

Первоначальные очертания американских административных единиц были в какой-то степени произвольными и случайными, помечая пространственные пределы отдельных военных завоеваний. Так, испанское правительство обладало монополией на торговлю с колониями, а коммуникация между самими колониями была затруднена.

В эпоху до появления книгопечатания реальность воображаемого религиозного сообщества зависела в первую очередь от бесчисленных, непрекращающихся путешествий [поломничества].

Перемещения в социальном пространстве так же представлены в виде путешествий.

Абсолютистские функционеры совершали путешествия, принципиально отличные от путешествий феодальных дворян. Это различие можно схематично описать следующим образом: В образцовом феодальном путешествии наследник Дворянина А после смерти своего отца поднимается на одну ступень вверх, дабы занять отцовское место. Для нового функционера, однако, все усложняется. Талант, а не смерть, прокладывает его курс.

На своем спирально-восходящем пути он встречает других целеустремленных паломников — своих коллег-функционеров… В переживании их как компаньонов-по-путешествию появляется сознание связности, прежде всего это происходит тогда, когда все они разделяют единый государственный язык.

А переживание взаимозаменяемости требует уже своего собственного объяснения: идеологии абсолютизма, которую разрабатывают как суверен, так и сами люди.

Они [креолы] уже в принципе располагали готовыми политическими, культурными и военными средствами для того, чтобы успешно за себя постоять. [А значит] имело решающее значение для могущества суверена, но вместе с тем и таило для него угрозу.

Вдобавок к тому, рост креольских сообществ неизбежно вел к появлению евразиатов, евроафриканцев, а также евроамериканцев, причем не как случайных курьезов, а как вполне зримых социальных групп. Их появление позволило расцвести особому стилю мышления, который стал предвестником современного расизма.

Печать в [Северной] Америке в XVIII в. реально получила развитие лишь тогда, когда печатники открыли для себя новый источник дохода — газету.

Поскольку главная проблема…- добраться до читателей, сложился его [журналиста] союз с почтмейстером, притом настолько близкий, что каждый из них нередко превращался в другого. Таким образом, профессия печатника возникла как своего рода «ключ» к североамериканским коммуникациям и интеллектуальной жизни сообщества. 

 А стало быть, газета, выходившая в Каракасе, вполне естественно и даже аполитично создавала воображаемое сообщество в кругу специфического собрания со-читателей. Со временем, разумеется, оставалось лишь ожидать вхождения в него политических элементов.

Характеристики газет:

-                провинциальность

-                множественность

-                Все в испанской Америке мыслили себя «американцами», ибо этот термин обозначал общую фатальность их внеиспанского рождения

Концепция газеты предполагает преломляющее преобразование даже «мировых событий» в специфический воображаемый мир местноязычных читателей, для этого воображаемого сообщества [важна] идея устойчивой, прочной одновременности во времени. 

[Но] даже в США аффективные узы национализма были достаточно эластичными, чтобы в сочетании с быстрой экспансией западного фронтира и противоречиями между экономиками Севера и Юга ввергнуть их почти столетие спустя после Декларации независимости в пучину гражданской войны

4. СТАРЫЕ ЯЗЫКИ, НОВЫЕ МОДЕЛИ

Закат эры успешных национально-освободительных движений в обеих Америках совпал с началом эпохи национализма в Европе.

Почти во всех них центральное идеологическое и политическое значение имели «национальные печатные языки», в то время как в революционных Америках английский и испанский языки никогда не составляли проблемы. Все они могли работать, опираясь на зримые модели, предоставленные их далекими, а после конвульсий Французской революции и не столь далекими провозвестниками.

Становление того, что можно было бы назвать «сравнительной историей», со временем привело к появлению понятия «современности», открыто противопоставляемой «древности».

[Новые] утопии (например, «Новая Атлантида» Фрэнсиса Бэкона 1626), «смоделированные» по образцу реальных открытий, изображаются не как потерянный Рай, а как тогдашние современные общества.

«Язык стал не столько связующей нитью между внешней силой и говорящим человеком, сколько внутренней областью, творимой и реализуемой пользователями языка в их общении между собой». Из этих открытий родилась филология с ее исследованиями сравнительной грамматики, классификацией языков на семьи и реконструкцией забытых «праязыков» посредством научного рассуждения. Двуязычные словари сделали зримым надвигающееся равенство языков: каковы бы ни были внешние политические реалии, под обложкой чешско-немецкого/немецко-чешского словаря спаренные языки имели общий статус.

Общий рост грамотности, торговли, промышленности, коммуникаций и государственных машинерий, наложивший особый отпечаток на XIX столетие, дал новые могущественные импульсы родноязычной лингвистической унификации в каждом династическом государстве.

Из американской неразберихи родились эти воображенные реальности: национальные государства, республиканские институты, общие гражданства, суверенитет народа, национальные флаги и гимны и т. д., — вместе с ликвидацией их понятийных противоположностей: династических империй, монархических институтов, абсолютизмов, подданств, наследственных дворянств, крепостничеств, гетто и т. д В результате, ко второму десятилетию XIX в., если не раньше, «модель» «независимого национального государства» стала доступна для пиратства.

5. ОФИЦИАЛЬНЫЙ НАЦИОНАЛИЗМ И ИМПЕРИАЛИЗМ

Фундаментальная легитимность большинства династий была совершенно не связана с национальностью.  Для решения административных задач эти династии с разной скоростью закрепляли за некоторыми печатными языками статус государственных: «выбор» языка в основном определялся неосознаваемым наследованием или соображениями удобства.

Поскольку к середине века все династические монархи использовали какой-нибудь бытующий на их территории язык как государственный, а также в силу престижа национальной идеи, в евро-средиземноморских монархиях наметилась отчетливая тенденция склоняться к манящей национальной идентификации.

«Натурализация» династий Европы постепенно привели к возникновению «официальных национализмов» (Сетон-Уотсон).

«Официальный национализм» — волевое соединение нации с династической империей —появился после массовых национальных движений, которые с 20-х годов XIX в. множились в Европе, и в ответ на них.

Национальное сознание в Европе, следовательно, с самого своего зарождения несло на себе печать осознания международного общества. Само собой предполагалось, что споры между суверенными государствами суть конфликты между независимыми членами этого международного общества.

Официальный национализм - упреждающая стратегия, принимаемая господствующими группами, когда над ними нависает угроза маргинализации или исключения из возникающего национально-воображенного сообщества.

Распространившееся по всему миру противоречие: словаки должны были быть мадьяризированы, индийцы — англиизированы, корейцы — японизированы, но им не позволялось присоединиться к тем путешествиям, которые дали бы им возможность управлять мадьярами, англичанами или японцами. Причиной тому был не только расизм, но и то, что в самом сердце империй тоже рождались нации: венгерская, английская и японская. И эти нации тоже инстинктивно сопротивлялись «чужому» правлению.

6.            ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛНА

Становлению национальных государств способствовал повсеместный распад империй: «Первая мировая война положила конец эпохе высокого династического правления».

Происходила скрытая поэтапная трансформация колониального государства в национальное, ставшая возможной не только благодаря прочной преемственности персонала, но и благодаря установившемуся массовому сплетению путешествий.

Три основных фактора: возростание физической мобильности, идеологическая и практическая стороны имперской «русификации», распространение образования современного стиля, осуществляемое не только колониальным государством, но и частными религиозными и светскими организациями.

Проявление идеологической тенденции «русификации» в неевропейских колониях, связана и с практическими нуждами. Объединив усилия с капитализмом, государство умножало в метрополиях, в колониях число своих функций. В результате появились «русифицирующие» системы школьного образования, нацеленные в т.ч. на производство кадров для государственных бюрократий.

Парадокс имперского официального национализма состоял в том, что он неизбежно внедрял в сознание колонизированных то, о чем все больше мыслили и писали как о европейских «национальных историях», причем делал это не только через случайные бестолковые празднества, но и через лекционные залы и школьные аудитории.

Государственные школы формировали огромную, в высокой степени рационализированную и крайне централизованную иерархию, аналогичную по своей структуре государственной бюрократии. Стандартизированные школьные системы создавали  новые паломничества, центры которых располагались в колониальных столицах. Совпадение образовательных и административных паломничеств создавало территориальную основу для новых «воображаемых сообществ», в которых коренное население могло увидеть себя «национальным».

Возникновение наций стало возможно в результате не только изменившегося восприятия времени, но и появления печатного капитализма. Нельзя трактовать языки как внешние символы национальности: каждый человек в принципе может овладеть каким угодно языком. Поэтому, печатный язык, а не партикулярный язык как таковой, изобретает национализм. Для репрезентации воображаемого сообщества уже не требуется языковое единообразие.

«Последняя волна» национализмов, большинство из которых возникло в колониальных территориях Азии и Африки, была по своему происхождению ответом на глобальный империализм нового стиля, ставший возможным благодаря достижениям промышленного капитализма.

7.            ПАТРИОТИЗМ И РАСИЗМ

Нации внушают любовь, причем нередко до основания пропитанную духом самопожертвования. Культурные продукты национализма – поэзия, художественная проза, музыка, пластические искусства – предельно ясно изображают эту любовь в тысячах всевозможных форм и стилей.

Самая суть нации состоит в том, что в нее не вкладывается никакого корыстного интереса. Именно поэтому она и может требовать жертв. Идея высшей жертвы приходит только с идеей чистоты, только через фатальность.

Вернемся к языкам: во-первых, обращает на себя внимание изначальная данность языков, причем даже тех, которые мы знаем как современные. Никто не может сказать, когда тот или иной язык родился. Каждый смутно проявляется из бесконечного прошлого. Во-вторых, есть особый род общности современников, создаваемый одним только языком – прежде всего в форме поэзии и песен. Возьмем для примера исполнение государственных гимнов по случаю государственных праздников. Как бы ни были банальны слова и заурядны музыкальные звучания, в этом пении есть переживание одновременности.

Хотя каждый язык и можно усвоить, его усвоение требует от человека затраты вполне реальной части его жизни: каждое новое завоевание отмеряется убыванием его дней.

Расизм не является следствием национализма -  национализм мыслит категориями исторических судеб, тогда как расизму видится вечное клеймо, передаваемое веками через череду кровосмешений.  Расизм имеет истоки в идеологиях класса, а не нации, в претензиях правителей на божественность и в притязаниях на «породу».

8.            АНГЕЛ ИСТОРИИ

Буржуазные общества, войдя в мир, где свершилась и распространила свое влияние английская революция, не могли повторить этот ранний этап развития британской системы. Их копирование породило современную доктрину абстрактного государства, которое в силу абстрактной природы можно было в дальнейшем копировать. Французский опыт, запечатленный в печати, явился неискоренимым; стал основой для подражания.

Модель официального национализма актуализируется в тот момент, когда революционеры берут государство под контроль и получают возможность использовать государственность для реализации своих целей. Радикальные революционеры в какой-то степени наследуют государство у сверженного режима.

Не народ, а именно руководство наследует старые пульты управления и дворцы. Никто не представляет в своем воображении, будто широкие массы китайского народа придают хоть какое-нибудь значение происходящему на колониальной границе между Камбоджей и Вьетнамом.

Вальтер Беньямин писал об Ангеле Истории: «Его лицо обращено в прошлое. Там, где мы воспринимаем цепь событий, он видит одну сплошную катастрофу, которая складывает в груду крушения, одно поверх другого, и бросает все это к его ногам. Ангел и рад бы остановиться, разбудить мертвых и воссоединить то, что было разбито. Но из Рая дует штормовой ветер; он бьет в его крылья с такой силой, что ангел уже не в состоянии их сложить. Этот ураган неумолимо несет его в будущее, к коему он обращен спиной, а тем временем груда обломков перед его глазами вырастает высотой до неба. Этот ураган и есть то, что мы называем прогрессом».

9.            ПЕРЕПИСЬ, КАРТА, МУЗЕЙ

Три института власти -  перепись населения, карта и музей, изменили, по мере вступления колонизированных зон в эпоху механического воспроизводства, свою форму и функцию.

Эти институты повлияли на то, как колониальное государство созерцало в воображении природу людей, которыми оно правило, географию своих владений и легитимность своего происхождения.

Перепись

В колониальный период категории переписей становились все более расовыми.

Религиозная идентичность утрачивала роль первоочередной учетной классификации.

Нововведением переписей 1870-х годов было не столько конструирование этно-расовых классификаций, сколько систематическая квантификация.

Карта

Десакрализация географии, появление наряду с космографическими картами, путеводных карт, содержащих практическую информацию, схематичные ориентиры для военных кампаний и прибрежного мореплавания с указанием расстояний.

Карта стала  инструментом конкретизации проекций на земную поверхность. Карта была необходима новым административным механизмам и войскам для подкрепления их притязаний.

Дискурс картографирования был той парадигмой, в рамках которой осуществлялись административные и военные действия и которую эти действия  обслуживали. Соединение карты и переписи наполняло топографию карты политическим содержанием.

Музей

Музеи и музейное воображение в глубине своей политичны.

Коллекции произведений искусства стали систематически изучаться; колониальные археологические службы становятся влиятельными и престижными институтами. 

Археологические реставрации, за которыми вскоре последовало поддерживаемое государством издание традиционных литературных текстов, можно рассматривать как  консервативную образовательную программу.  Тип археологии, достигший зрелости в эпоху механического воспроизведения, включал в себя массовое производство иллюстрированных  книг, в которых описываются все основные достопримечательности, реконструированные в пределах колонии.

Благодаря печатному капитализму возникает «художественная перепись» государственного наследия, которую подданные государства могут купить.

10. ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНИЕ

Пространство новое и старое

В ХVI в. в Европе  складывается тенденция использовать для именования отдаленных мест новые версии «старых» топонимов, обозначавших их родные места.(даже тогда, когда эти места переходили во владение других имперских хозяев).

Исторически новая синхроническая новизна могла возникнуть тогда, когда у достаточно больших групп людей сформировалась способность к восприятию себя как групп, живущих параллельной жизнью с другими группами людей , никогда с ними не встречавшихся.

С 1500 по 1800 гг., накопление технических нововведений в областях кораблестроения, мореплавания, часового дела и картографии, поддерживаемые развитием  печатного капитализма, сделало возможным такого рода воображение.

Время новое и старое

Как только национальность начинает мыслиться в категориях преемственности и непрерывности, мало что выглядит более глубоко укорененным в истории, чем языки, истоки которых никогда невозможно датировать.

Все больше и больше националистов «второго поколения» в обеих Америках, да и повсюду, учились говорить «от лица» умерших, установление языковой связи с которыми было невозможным или нежелательным. Это «чревовещание наоборот» помогло расчистить дорогу сознательному indigenismo, особенно в Южных Америках.

 

Удостоверяющее подтверждение братоубийства

Изображение эпизодов масштабных религиозных конфликтов средневековой и раннесовременной Европы, как удостоверяющее братоубийственных войн между братьями-французами.

Систематическая историографическая кампания, развернутая государством через государственную систему образования, задачей которой было «напоминание» молодому поколению французов о серии древних массовых убийств, которые запечатлены в сознаниях как «родовая история». Вынуждение «уже забыть» те трагедии, в непрестанном «напоминании» о которых человек нуждается, оказывается типичным механизмом конструирования национальных генеалогий.

Биография наций

Глубинные изменения в сознании, в силу своей природы, несут с собой и характерные «амнезии», порождающие нарративы.

Скопление документальных свидетельств (свидетельств о рождении, дневников, медицинских карт, фотографий и т. д.), которое одновременно регистрирует  кажущуюся непрерывность и подчеркивает ее выпадение из памяти. Из этого отчуждения от прошлого рождается представление об индивидуальности, идентичности, о которой, поскольку о ней невозможно «помнить», необходимо рассказывать.

Существенное отличие между повествованиями о персоне и нации. В  истории о «персоне» есть начало и конец. У наций нет определимых рождений, а смерти, если  происходят, не бывают естественными.

Для того, чтобы служить повествовательным целям, эти насильственные смерти должны вспоминаться/забываться как «наши собственные». У нации нет Творца, ее биография не может быть написана от прошлого к настоящему, единственная альтернатива — организовать ее от настоящего к прошлому.