Начало Первой Большой игры

 

Первая Большая Игра (БИ I) была проявлением классического империализма, который описывали Маркс и Ленин, с соревнующимися между собой за территории и ресурсы империями, c открыто декларируемой целью принесения благ западной цивилизации – особенно христианской ее части – «отсталым» народам. По-настоящему же цивилизаторов интересовал один вопрос: «Какая из сторон сможет ухватить себе больше земель/колоний»? И БИ I поставила в XIX веке Британию лицом к лицу с семью главными соперниками: 

• Испания, Португалия и Голландия – одни из первых империалистических центров, но находящиеся в стадии упадка;

• Франция, потерявшая большую часть своей империи из-за революции и наполеоновских войн;

• Россия, уже раскинувшаяся на всю Азию до своих сегодняшних пределов, и остающаяся преимущественно сухопутной евразийской державой;

• Германия, объединившаяся в XIX веке и ставшая экономическим локомотивом;

• США, новая и недавно освободившаяся колония, отрицающая свою империалистическую сущность, но успевшая обзавестись de facto некоторыми колониями и уже изымающая излишки из периферии, как и другие. 

Где-то между 1870 и 1900 гг, в зените империализма, происходило множество империалистических схваток. Именно в этот период Британия захватила большинство своих колоний (примерно 30 государственных образований, занимающих 4,8 млн. квадратных километров и с демографическим потенциалом в 88 млн.).

 

План полного триумфа Британской Империи был сформулирован и применен в это время – в той степени, в которой позволяли внешние обстоятельства – Сесилем Родсом. Он сколотил свой капитал, разведывая южноафриканские запасы минералов и прочих ресурсов. Эта модель была основана на:

• Финансовой поддержке британского правительства как гаранта роли фунта как международной резервной валюты наравне с золотом, гарантирующим свободную торговлю в случае завоевания и/или договора, а также,

• в военном отношении на британском правительстве, которое строило всю необходимую инфраструктуру (железные дороги, порты, местную администрацию, включая суды, школы, медицинские учреждения) и снабдило ее военной силой для обеспечения безопасности, в то время как сам Родс и его лондонские банкиры присваивали все выгоды,  позднее эта модель была взята за образец для позднейших международных бизнес-экспансий. 

 

В первом варианте своего завещания в 1877 г. Родс планировал потратить свое состояние для учреждения элитарного общества для целей дальнейшего воссоединения Британии и США, чтобы колонизировать весь африканский континент, Святую Землю, долину Евфрата, а также систему колониального представительства в имперском парламенте, которая будет тяготеть к воссоединению распавшихся частей Империи и, в конце концов, образование настолько великой державы, против которой невозможно будет даже начинать войну, а продвигать интересы всего человечества пришлось бы только с Британией как прототипом мирового имперского правительства.

 

К моменту его смерти в 1902 г. это секретное общество уже успешно функционировало под председательством его протеже Лорда Милнера. Его попечительский совет включал Лорда Росбери (зятя Леонардо Ротшильда) и еврейского финансиста Альфреда Бейта, который с новыми силами продолжил воплощать в жизнь идею образовательного фонда Родса для воспитания элит американской и британской империи . Его план мировой империи in perpetuum был осуществлен с созданием Круглого Стола Родса-Милнера с филиалами по всей империи и, в конечном счете, Королевского института международных отношений (RIIA) в Британии и Совета по международным отношениям (CFR) в США.

 

Британская империя представила альтернативный путь мирового господства: единственная доминирующая держава натравливает остальных игроков друг на друга, выстраивает под себя единый финансово-экономический порядок, воспитывает через глобальные СМИ определенное восприятие своего господства, осуществляет секретные операции под прикрытием дипломатических и военных миссий, а если все эти средства не годятся, то прибегает к грубой военной силе. Британия была державой Римленда, контролировавшая океаны и влияющая на Хартленд в лице Германии и России. 

 

Член Круглого стола Макиндер, а также его сторонник из либерального лагеря Герберт Уэллс предлагали более неформальный статус империи, назвав ее Британским Содружеством Наций. Глобальная империя с «еврейской Палестиной, которая обязана Англии своим спасением и окружена группой враждебных арабских государств» , виделась Макиндеру основанием нового мироустройства. Он был реалистом в своем предсказании,  что новый «Крестовый поход»  для захвата Святой Земли будет в большей степени политическим и экономическим по своему содержанию, но отнюдь не духовным или военным, как во времена первых крестовых походов. Макиндер понимал, что эта последняя формальная колония была необходима для завершения геополитического плана империи. К тому же сионизм уже имел к тому времени своих последователей в британской политической элите , только вдохновлялся он отнюдь не сионизмом как таковым, но идеей империи и возвращения евреев на родину в Палестину, он был вдохновлен собиранием по кусочкам сегодняшнего имперского мироустройства с дифференцированной по отношению периферии «цитаделью на холме» в центре империи мирового острова.

 

Однако за напыщенными фантазиями о британском господстве скрывалось нечто менее очевидное и более грозное. По мере продвижения капитализма вперед, как пишет Гильфердинг, монотонно возрастающие пропорции промышленного капитала перестают принадлежать самим промышленникам, которые создавали эти предприятия. Им приходится пользоваться своим производством лишь при посредничестве банков, которые по отношению к ним самим, представляются настоящими владельцами капитала. С другой стороны, банк вынужден спускать все большую долю своих средств на промышленность. Таким образом, банкир стремительно превращается в промышленного капиталиста. Этот банковский капитал, т.е. капитал в денежном эквиваленте, который фактически превращается в промышленный капитал, я называю «финансовым капиталом». Финансовый капитал – это капитал, находящийся в распоряжении банков и применяемый промышленниками.

 

Империализм как «высшая стадия капитализма», который мы распознаем через контроль банков над промышленными монополиями, становится проектом мирового контроля уже не со стороны национальных государств, а со стороны банковской элиты. Эксплуатация периферии при попустительстве рабочего класса центра скрывается за невинной на первый взгляд финансовой отчетностью обезличенных финансовых корпораций. 

 

 

Прикрытием всего этого служила идеология либерализма, которая придавала особое значение частной собственности и рынку как главному регулятору любой экономической активности. Либерализм фокусируется на том, что государство не должно вторгаться в индивидуальные права. Эта программа (плюс христианство) устанавливалась в периферийных странах, чтобы оправдывать вмешательство центра и разрушение традиционных структур с последующим трансформацией всей социально-политической системы этих стран. 

 

Эта теория была порочной в самом основании – в утверждении экономики, основанной на неограниченных рыночных отношениях. В империалистических центрах Запада это потребовало демонтажа феодального порядка, создания правовой инфраструктуры для превращения в товар земли и труда, принуждения владельцев земли и труда принять диктатуру рынка, чему отчаянно сопротивлялись как совершенно противоестественному и эксплуататорскому по своей природе . Либерализм игнорирует тот факт, что некоторые индивиды «более равны», чем другие уже по праву рождения, и что рыночные цены могут отражать множество других факторов, помимо эффективности труда производителя. Рынок на деле отрицает более благородные характеристики, традиционно ассоциирующиеся с либерализмом, о чем красноречиво свидетельствует история либеральной победы: отмена хлебных законов в 1848 г. (по иронии судьбы премьер-министром от Тори Робертом Пилом), когда освобожденная рыночная экономика стала главной причиной массового голода и эмиграции ирландских крестьян. 

 

Зарождающаяся американская империя в «Предопределенной судьбе» (отчеканенной в 1845 г. для обозначения принадлежности к «англосаксонской расе») заявила о своем расширении через весь североамериканский континент до Тихого океана и дальше, а президент Уилсон в своем послании к Конгрессу в 1920 г. уже указывал на американскую миссию по продвижению и защите демократии по всему миру. 

 

Касательно Ближнего Востока и Центральной Азии другим идеологическим элементом выступала продвигаемая британцами дисциплина ориентализма, которая признавала родство христианства и ислама, однако определяла последний как «не-культуру», которую нужно понять и интерпретировать для целей империи . Такая позиция критиковалась (христианином) палестино-американского происхождения Эдвардом Саидом (1979 г.), который пытался доказать, что ислам и мусульмане проникают в сознание западного человека как «другой», восточный, как негативная культурная оппозиция христианам и европейскому еврейскому опыту. Миссионеры рассматривали ислам как христианскую ересь, которая возникла без вмешательства христиан и иудеев, и поэтому нужно требовать определенных «реформ» в исламе, чтобы показать мусульманам путь к современному миру. Такой образ мыслей оправдывал и оправдывает вторжение и даже колонизацию исламских стран с целью их модернизации по империалистическим лекалам.

 

Роль идеологии в этих играх едва уловима. Это своего рода вода, в которой мы плаваем, или воздух, которым мы дышим, не понимая, что он окружает нас со всех сторон. Это эквивалент полноценной и автоматически функционирующей нервной системы. Как еще объяснить готовность политиков мириться и даже брать на себя ответственность за массовые убийства (Клив и Черчилль в Индии и Африке в БИ I, Макнамара и Киссинджер во Вьетнаме в БИ II, Буш и Обама в Афганистане и Ираке в БИ III)? Как еще объяснить такое, например, высказывание Збигнева Бжезинского: «Что наиболее значительно для мировой истории? Талибан или крушение Советской империи? Кучка неуравновешенных мусульман или освобождение Центральной Европы и конец Холодной войны?» 

Идеология, задающая рамки любой игры, создает определенный образ мыслей, который захватывает мыслительные процессы самих игроков, делает их слетевшими с этических тормозов обслуживающим персоналом логики игры . Эта логика захватывает всех игроков, больших и малых. Крестьяне в затерянных египетских деревеньках, едва сводящие концы с концами, должны свято верить, что глобальная рыночная система делает все возможное для их лучшей жизни  , и поэтому нужно продолжать свой каторжный труд и принимать свою судьбу именно такой, в то время как их политические лидеры делают высокие ставки в политической игре на поддержание «свободного мира».