За истинную Европу

Как приближающийся, неминуемый конец Европы касается России? Это непростой и непраздный вопрос, так как русская культура, религия и сама русская цивилизация имеют европейские, средиземноморские корни. Россия - часть вечной Европы, и нам судьба Старого Света никак не может быть безразлична, так как в значительной мере это и наша судьба.

 

 

Современная европейская цивилизация есть историческое продолжение цивилизации средиземноморской. В этой преемственности преобладает индоевропейская составляющая, и основной языковой и культурной матрицей Европы является индоевропейская традиция.

 

Если вспомнить реконструкцию трёхфункциональной системы Жоржа Дюмезиля, то перед нами предстанет социологическая карта Европы, в общественном устройстве которой будет преобладать постоянно воспроизводимый принцип трёх главенствующих каст:

- жрецов, 

- воинов, 

- производителей.

 

На самых разных исторических этапах и под разными названиями и именами мы действительно сталкиваемся именно с такой стратификацией европейских обществ.

 

Классическим выражением такого порядка является древнейшая эпоха средиземноморских обществ, начиная с периода ахейских завоеваний и гомеровской Греции. Подобная система характерна для Древней Греции и Рима, за исключением периодов упадка, когда усиливались политические позиции «городских жителей», представлявших собой смешение высших каст с делокализированными крестьянами и давших новый тип торговца, чуждый классическим индоевропейским обществам. Этот тип торговца мог формироваться по линии деградации и материализации воинского сословия (что описано у Платона в «Государстве» как явление тимократии), а мог и снизу, через специфическую девиацию социального типа бывших крестьян или городских ремесленников. Нельзя исключить, что он был результатом вообще внешних влияний по отношению к индоевропейскому культурному кругу - например, финикийских, и шире - семитических, где торговля представляла собой широко распространённое социальное занятие. «Городские жители», «граждане», то есть «горожане», образовали в городах-государствах Греции специфическую социальную среду, в которой три классические функции индоевропейского общества получили свои пародийные выражения. По меньшей мере так представлял себе вещи Аристотель в «Политике». Власть божественных царей-жрецов (священная монархия) превратилась в тиранию. Господство воинской аристократии стало доминацией финансовой олигархии, а органическое самоуправление этнически однородных и солидарных общин (полития) - «демократией», властью случайной и разрозненной толпы, объединённой лишь городской территорией проживания.

 

Рим в эпоху своего расцвета снова вернул пропорции индоевропейской трёхфункциональной иерархии. Однако и в Римской империи периоды упадка характеризировались сходными явлениями подъёма недифференцированного городского большинства.

 

Распространение христианства, не являющегося чисто индоевропейским культурным явлением, но ставшего таковым в греко-римском культурном контексте, дало старт возрождению индоевропейских основ культуры, кульминацией чего стало европейское Средневековье.

 

К концу Средневековья снова поднимает голову городское «гражданское общество», растёт роль «торгового сословия» - и в конце концов, буржуазная Европа Англии, Голландии и Франции окончательно закрепляет нормативно демократическую социальную модель. Важно, что главной фигурой этой Европы Нового времени выступает буржуа (торговец, предприниматель, делец), который в классических индоевропейских обществах находился либо на периферии, либо вообще отсутствовал. Подробный и детальный социологический анализ роли и функции буржуа дают в своих программных работах известные европейские социологи Макс Вебер [1] (в апологетическом ключе) и Вернер Зомбарт [2] (в критическом ключе).

 

Итак, по Дюмезилю, современная западноевропейская цивилизация является индоевропейской по своей природе и изначальной структуре, а значит, в её основании лежит трёхфункциональная модель. Но Новое время привнесло в эту структуру и постепенно поставило в центр чуждый генетически этой индоевропейской цивилизации элемент, концептуально конфликтующий с её классической матрицей.

 

 

Если анализ трёх функций Дюмезиля показывает существенное отклонение Европы Нового времени от индоевропейской парадигмы с появлением чуждой индоевропейскому обществу фигуры буржуа, то и другие авторы, применявшие цивилизационный подход (Освальд Шпенглер, Николай Данилевский, Питирим Сорокин и т. д.) сходились во мнении, что цикл европейской цивилизации вошёл в стадию упадка. Романо-германский мир (по Данилевскому) переживает эпоху старости, утрачивает свою жизненную силу, энергию, распадается в материальности и чувственности. Шпенглер вообще всю свою теорию выстроил для обоснования того, что фаустовский дух довёл Запад до духовной катастрофы, жизнь органической культуры угасла и сменилась чисто технической и отчуждённой цивилизацией. Питирим Сорокин, со своей стороны, утверждал, что Европа в Новое время дошла до конца чувственной стадии развития своей социокультурной системы и застыла на краю бездны. Всего Сорокин выделял три типа социокультурных систем: идеационная (чисто духовная), идеалистическая (сбалансированная) и чувственная (материалистическая); когда чувственная подходит к концу и упадку, её снова сметает идеационная, что и должно, по Сорокину, произойти с Европой в ближайшее время.

 

Все эти теории говорят о том, что в рамках европейской цивилизации в целом (какими бы эти рамки ни были у разных авторов), современный момент этой цивилизации представляет собой терминальную фазу, эпоху дряхления, упадка, деградации и агонии. Это значит, что европейский Логос находится в последней трети его циклической манифестации - с обратной стороны от детства Европы в греко-римской Античности и её зрелого возраста в период европейского Средневековья.

 

 

Ещё более жестокий диагноз ставили Европе Нового времени традиционалисты. Согласно французскому традиционалисту Рене Генону, европейский модерн стал выражением антицивилизации, воплощением всего того, что противоположно духу, Традиции, сакральности. Секуляризация, гуманизм, натурализм, механицизм и рационализм, по Генону, суть проявления духа извращения, который затрагивает все общества, но который лишь в современной Европе получил столь абсолютное и полное воплощение, был возведён в норму и принцип. Периоды деградации знали и традиционные общества, но современная Европа построила в полном смысле слова антиобщества, где все нормальные пропорции нарушены: божественное трансцендентное измерение отвергнуто, религия отодвинута на социальную периферию, материя и количество, эфемерность и чувственность, индивидуализм и эгоизм, напротив, возведены в высшие ценности.

Генон утверждает, что всё, что имеет отношение к Традиции в Европе, не является собственно европейским и в гораздо более чистой и полной форме может быть найдено у народов Востока, а собственно европейскими являются лишь фрагментаризация Традиции, её искажения и извращения, её сведения на низший человеческий и рационалистический уровень. Генон трактует Запад буквально, как страну, где исчезает солнце духовности и начинается «ночь богов».

Почти так же оценивает современную Европу итальянский философ Юлиус Эвола, однако, он полагает, что европейская традиция, существовавшая в Античности и Средневековье и уходящая корнями в героическую эпоху, всё ещё может быть восстановлена и Запад может быть вызволен из той бездны, в которую его погрузила современность. Восстановление этого героического духа Запада было для Эволы делом жизни. Но в отношении Европы Нового времени мыслитель разделял самые жёсткие и негативные оценки, полагая, что в этот период мы имеем дело с анти-Европой, с её предельным вырождением и самопародией. Буржуазию Эвола считал декадентским классом, а демократию, рационализм, сциентизм и гуманизм - формами духовной и социально-политической болезни.

Генон и Эвола обоюдно констатировали полную и глубокую десакрализацию Европы, но Эвола надеялся на возможность ресакрализации, а Генон считал это маловероятным, предрекая Старому Свету скорую и неизбежную гибель.

 

 

При определении гендерного индекса современной европейской цивилизации мнения разных авторов глубоко расходятся. С одной стороны, по логике швейцарца Иоганна Бахофена и немца Макса Вирта, Европа строится на патриархате, и по мере удаления от древнего матриархата эти патриархальные тенденции (аполлонизм, доминация мужской рациональности) только возрастают. Новое время в лице рационалистической философии и науки на первый взгляд подтверждает эту оценку. Из такого анализа исходили многие философы жизни (от Фридриха Ницше до Анри Бергсона, Людвига Клагеса, Макса Шелера, Георга Зиммеля, Леопольда Циглера, Германа Кайзерлинга и т. д.), призывая освободиться от «отеческой доминации» в европейской культуре. Но с другой стороны, Юлиус Эвола и некоторые другие мыслители, например Отто Вейнингер, указывали на то, что Новое время возвело в приоритет именно материалистические, чувственные, эмпирические ценности, свойственные скорее женскому космосу. Поэтому Эвола отстаивал тезис, что мы живём в эпоху Кали-юги, где торжествует принцип «чёрной женственности», хаоса, смешения и гибели, что соответствует наиболее негативному аспекту именно женского начала. Европа в этом смысле является сосредоточением такой «чёрной гинекократии», царством богини Кали, где, напротив, подлинно мужскому, героическому началу вообще больше нет места. Если истоки европейской традиции, по Эволе, в героическом мужском типе, то европейская современность есть прямая противоположность этому типу, его антипод.

 

Это подтверждается распространением феминизма и широкой легализацией гомоэротических отношений и разнообразных перверсий.

 

 

Начальный аккорд средиземноморской цивилизации предопределил основные пропорции её исторического бытия до настоящего времени. Поэтому когда мы говорим о «Закате Европы», о кризисе западной цивилизации, мы осознанно или бессознательно, имеем в виду кризис светлого Логоса, трагедию Аполлона [3]. Это совершенно эксплицитно дано у Эволы, но нечто аналогичное, безусловно, подразумевают и все остальные авторы, ставящие западной цивилизации летальный диагноз. Вольно или невольно, говоря о кризисе Запада, мы имеем в виду кризис аполлонического Запада, Запада Античности и Средневековья. Именно Аполлона оплакивают те, кто фиксирует катастрофичность современной западной культуры.

 

Если это так, то финальным сечением исторического цикла средиземноморской цивилизации мы должны считать «уход Аполлона», его «удаление», его «исчезновение», его «бегство». В таком случае начальной точкой средиземноморской цивилизации является радикальный момент победы Аполлона над Кибелой, Великой Матерью, а конечной, той, в которой мы находимся, ослабление Аполлона, падение Аполлона, конец его царствования. Энигматические мифы о грядущем конце правления Зевса, с которыми связаны, в частности, сюжеты о проглатывании им титанэссы Метис и о рождении Афины, могут иметь к этому также самое прямое отношение. Конец западной цивилизации есть конец правления светлого Логоса Аполлона.

 

В таком случае с позиции самого Логоса Аполлона эта история есть движение по нисходящей, с высшей точки к низшей. Вершина - это начало средиземноморской культуры, низ - настоящее состояние западной цивилизации. Если представить эту же схему более натуралистически, то первая фаза (второе тысячелетие до Р. Х.) - это ранняя стадия, детство Аполлона, с середины первого тысячелетия до Р. Х. до Средних веков Европы - зрелость Аполлона (совпадающая с расцветом платонизма) и, наконец, дряхление, старость и вырождение светлого Логоса в рационализме Нового времени вплоть до иррациональной агонии постмодерна.

 

Но если ту же самую траекторию проследить с позиции чёрного Логоса Кибелы, картина окажется существенно другой. Стартом будет подчинение женского начала мужскому. Но для Логоса Кибелы этот аполлонический старт не является собственно её началом. Логос Кибелы уходит корнями в далеко доиндоевропейское прошлое или в неиндоевропейские, но пограничные с ним области, например, египетские или семитские (если ограничиваться Средиземноморьем). Поэтому Кибела видит вторжение Аполлона как эпизод, причём довольно свежий в сравнении с глубинным и подземным временем Великой Матери. Тем не менее она признаёт в эллинском мифе поражение в титаномахии и гигантомахии и оплакивает своих детей, павших от рук олимпийцев. По мере же ослабления власти Аполлона она постепенно освобождается, раны титанов затягиваются, они медленно начинают пробираться к поверхности Земли.

 

Первым из титанов на Олимп восходит Прометей. Титан стремится подражать богам, делится с ними своей хтонической мудростью, перенимает у них священные навыки власти. Для Великой Матери время - прогресс, и это вполне оправдано, так как по мере ослабевания богов растут силы титанов. Новое время - это их время. Под «прогрессом» можно понимать только прогресс хтонических и гипохтонических сил, освобождение древних могуществ, заключённых в Тартаре. Это реванш горы Отрис, контратака армии гигантов на Флегрейских полях. Штурм Олимпа. Конец западной цивилизации и движение к этому концу для хтонических сил есть истинное развитие, становление, прогресс и приближение к долгожданному триумфу. Вот в чём суть гуманизма модерна.

 

С другой стороны, финалом прогресса может стать «царство женщины» [4]. Это совпадает с определением индуистской традиции настоящего времени как Кали-юги, царства чёрной богини Кали.

 

Те, для кого никакого кризиса западной цивилизации не существует, просто к ней по большому счёту не принадлежат. Это не голос западной цивилизации, это голос чёрного Логоса. Еврооптимистом сегодня может быть только неевропейский человек.

 

 

Здесь следует уточнить, как можно понимать Европу.

 

Мы можем говорить о существовании Европы с начала II тысячелетия от Р. Х. и конкретно с эпохи вторжения и укрепления в Средиземноморском бассейне индоевропейских кочевых воинственных солярно-патриархальных народов, до настоящего времени единой общеевропейской цивилизации, обладающей рядом основополагающих характеристик. Это средиземноморская цивилизация в её четырёхтысячелетних границах.

 

Эта цивилизация в целом отмечена решающей доминацией аполлонического Логоса, вертикальной иерархической структурой мира, общества и мышления, солярным культом и почитанием небесных богов, индоевропейской трёхфункциональной системой каст, однозначным патриархатом и логоцентризмом. Европа - это страна Аполлона, бога с луком и лирой, проекция гиперборейского Севера и его примордиальной (изначальной) традиции. Сюжет о похищении Европы Зевсом в образе быка может быть интерпретирован в данном случае как изъятие женского матриархального контекста из хтонической среды и перенос её в небесную область мужской небесной доминации (сюда же относятся сюжеты о превращении земных женщин в созвездие - например, Ариадна, супруга Диониса, которая, так же как и сама Европа, происходит с Крита, считавшегося очагом матриархальной культуры). На историческом уровне это могло дублироваться практикой кочевых воинских племён (в первую очередь индоевропейских), традиционно испытывающих недостаток в женщинах (в силу трудностей кочевого быта и постоянных войн, ведущихся скотоводами-мужчинами), похищать невест из оседлых и более матриархальных аграрных обществ [5]. Аполлон же в архаических памятниках сам изображается в виде пастуха, несущего на плечах ягнёнка. Отсюда целая череда пастушеских метафор: пастырь в контексте этой аполлонической культуры - это царь, пророк, патриарх и даже Бог.

 

Единая Европа означает безусловную доминацию светлого Логоса Аполлона над тёмным Логосом Кибелы. Чёрный Логос Кибелы в европейской культуре подавлен, более того, легитимного права на обладание автономным Логосом Кибела в этом контексте лишается, будучи обречённой на молчание, немоту или тёмную эхолалию невразумительных звуков. Земля безумна в разумной аполлонической Вселенной неба. Лишь Дионис, будучи богом безумия, имеет ключ к мышлению Великой Матери.

 

Это свойство доминации Аполлона над Кибелой с твёрдой локализацией Диониса на стороне Олимпа и есть формула единой Европы. Женское начало, похищенное олимпийскими богами, превращается в солярном контексте в девственную Афину Палладу, божество, в котором, хотя и сохраняются признаки женского начала (ткачество, змей Эрихтоний, сопровождающий Афину повсюду), доминируют строго мужские свойства: ум и мужество, архетипические добродетели первой и второй индоевропейских функций. Мудрость Афины соответствует жречеству и священным царям. Её мужество - доблести второй функции. Ткачество - символ интегрированных в общую трёхфункциональную систему ремесленников. В такой ситуации Европа как похищенная, изъятая из хтонического контекста женщина, есть проекция Афины, то есть страна такой женственности, в которой всё, собственно, женское подверглось трансмутации в мужское, солярное, олимпийское. Афина, будучи девой, не только не рождает, но и сама она не родилась в полном смысле слова, так как вышла из головы Зевса, лишённая связи с землёй и женщиной. Европа - это синоним превращения женского начала - природы, материи, вещества - в мужскую структуру, в эйдетический мир. Это снятие нижнего в верхнем, констатация небесной земли, воплощённой в образе сада. Сад - это природа, перенесённая в культуру. Это антитеза лесу и древесине (то есть собственно материи) - как засеянное поле есть антитеза произвольно прозябающих растений. Нива и сад - создание мужчин, проекция их упорядочивающей рациональной воли. Это нижний уровень олимпийского космоса, но Деметра, богиня полей, имеет структуры преображённой женственности, включённой в осветляющий и очищающий солярный мужской контекст. Кибелическое начало, Рея, Гея, сняты в богине культивируемой почвы, где всё внимание сосредоточено на мужском семени, а не на том материальном основании, куда оно помещается для того, чтобы развернуться, состояться и произвести новые семена. Не почва на ниве рождает колосья злаков, но семя. Деревья в саду растут не потому, что их выпрастывает к бытию Мать-Земля (как в лесу), но потому, что аккуратный и деятельный садовник их насадил и опекал, в соответствии с заведомо задуманным и осуществлённым планом, эйдетической программой. Европа есть цивилизационное пространство укрощённой женственности, помещённой в мужские границы. Это культура Кибелы, вынесенной за скобки в её самобытном и диком измерении, Кибелы, превращённой в Деметру (парадигму окультуренной почвы), Геру (парадигму супруги), Афину (парадигму мужской женственности), Артемиду (парадигму невинности).

 

Такая единая Европа может рассматриваться как вечная структура. «Вечная» в относительном смысле, по сравнению с историческими эпохами, протекающими в её контексте. Чтобы измерять время, необходима неподвижная система координат. Чтобы измерять историческое время, также необходима неподвижная система координат, но на сей раз не космического, а смыслового плана. Европейская история имеет смысл только как совокупность эпох, развёртывающихся внутри этой неподвижной системы координат, которой является «вечная Европа», её Логос. Это - Логос средиземноморской цивилизации, которая есть цивилизация именно в силу того, что все её процессы протекают в семантическом поле раз и навсегда победившего Олимпа, в лучах бога-солнца. Европа вечна в том смысле, в каком вечно Солнце. В самом себе оно постоянно по отношению к сезонам или временам суток. Для нас оно всходит и заходит, бледно светит зимой или палит летним зноем. В самом себе Солнце неизменно - для него нет дня или ночи, зимы и лета. Европа есть земля Аполлона. Она всегда одна и та же, но мы, наблюдатели, живущие всегда на орбите европейского Логоса, испытываем на себе его эпохи, подлежим их смыслам, соучаствуем в них. Европейское время, часы Европы в структуре её смыслов - отсюда солнечные часы, гномоны или клепсидры - исчисляются по мере близости или удалённости от солнечного светлого Логоса. И как есть длительный годовой цикл и малый суточный, так и в европейской истории существует множество вортексов малых, средних и больших, в контексте которых общество удаляется от своего центра и вновь возвращается к нему на ином витке семантической спирали. Европа в её философском измерении представлена в эллинской культуре платоновской философией как кульминацией светлого Логоса. Платонизм - это победа богов над титанами в сфере мысли.

 

В этот же период, что и философия Платона и Аристотеля, рождается концепт универсальной империи, воплощаемый в Александре Великом и достигающий апогея в Риме. Философия и политика (в образе теории и практики имперостроительства) Аполлона сливаются в империи.

 

Христианство постепенно также проникается эллинским духом и после признания его официальной религией Рима, оно поддерживает и укрепляет этот платонически-имперский вектор, обосновывая его обращением к новой, на сей раз христианской метафизике и теологии. С IV века от Р. Х. именем единой Европы становится христианство, христианская ойкумена, наследующая средиземноморское цивилизационное содержание и в философии, и в политике. И такое положение дел сохраняется в целом на протяжении всего Средневековья.

 

 

Лишь в Новое время, когда европейская история вступила в последнюю стадию своего исторического бытия, мы становимся свидетелями пробуждения чёрного Логоса Кибелы, выползающего из-под ослабевшего олимпийского владычества. Змей раскован, освобождён и начинает готовиться к реваншу. С мифологической точки зрения это пробуждение титанов, их новая попытка пересмотреть результаты некогда проигранной и постоянно проигрываемой, вечно проигрываемой битвы. Восстание хтонических сил, раскрепощённый демонизм материи. Атака на Христа, на сословное общество, на индоевропейский уклад, на сакральную традицию, то есть не то, что делало Европу Европой. Так рождается анти-Европа, столь же похожая на истинную Европу, как Антихрист похож на Христа. Эта анти-Европа действует от имени Европы, которую она постепенно захватывает изнутри. Титаны в схватке вытесняют богов с Олимпа и начинают править от их имени. Это буржуазные революции и пришествие третьего сословия, но уже не индоевропейских земледельцев, а носителей иного, торгового, финикийского, талассократического, морского духа. Это возвращение атлантов, зовущих туда, куда столпы Геракла предотвращали доступ - nec plus ultra.

 

Новое время - это гибель Европы и её подмена чем-то совершенно иным. Средиземноморская цивилизация, сохраняя отчасти свой фасад, фундаментально перестроена изнутри, населена радикально новыми жильцами, поднявшимися из глубинных подвалов, вылезшими из подземных ходов и захватившими прежних легитимных жителей в заложники.

 

Причём этот этап - от XVI века от Р. Х. до настоящего времени - происходит в поле городской книжной культуры, сложившейся в христианском Средневековье. Это новое поле битвы, где извечным противникам богов Европы удалось достичь немыслимых доселе успехов. Философия и политика становятся полем боя, где анти-Европа смогла занять лидирующие позиции. Модерн есть возвращение Великой Матери и её порождений. Змей Пифон возрождается и проводит контратаку на Аполлона. Святилище в Дельфах заброшено. Значит, Пифон вернул себе власть.

 

ХХ век - последний аккорд европейской драмы. В агонии Европа как таковая собирается с силами, чтобы дать свой последний бой анти-Европе (это предельно ясно понимают Мартин Хайдеггер или Юлиус Эвола, Эрнс Юнгер или Освальд Шпенглер), но терпит поражение - военное, политическое, идеологическое, философское, технологическое. Во второй половине ХХ века триумф Модерна и чёрного Логоса становится настолько очевидным, что у него не остаётся весомых противников. Сопротивление сломлено, началось правление титанов.

 

Постмодерн в такой ситуации есть последняя печать. В этой новой модели мы видим культурные и цивилизационные пропорции, вообще не имеющие больше ничего общего с тем, что можно и нужно называть «Европой». Европа, где Пифон убивает Аполлона, а титаны пожирают и переваривают к своему удовольствию сердце Диониса и на этом навсегда забывают об «убитом ими боге», сосредоточившись на спокойном послеобеденном переваривании проглоченного, не может называться «Европой». Это уже что-то другое.

 

 

Русское православие, русская империя, русский язык, русская культура и русское иерархическое общество (священники, воины, труженики) - это один из полюсов цивилизации Аполлона, садов и нив солнца. Более того, Византия, чьими преемниками мы являемся, как раз и была прямой наследницей эллинского духа, его наиболее архаическим культурным пространством, где исходные европейские ценности - патриархат, героизм, мужество, олимпийская вертикальная иерархия, аскетизм и жертвенность - сохранялись лучше и дольше других. В Средневековье в Западную Европу, к примеру, платонизм проник именно из Византии, как, кстати, и более аутентичное, чем при посредстве арабской передачи, наследие Аристотеля. Поэтому Россия - часть вечной Европы, и нам судьба Старого Света никак не может быть безразлична, так как в значительной мере это и наша судьба.

 

Кроме того, русская культура последние века глубинно затронута и анти-Европой, восставшими титанами демократии, либерализма, материализма и научного мировоззрения. Не только большевики или либеральные элиты 90-х годов ХХ века принесли в Россию дух материальной цивилизации. Мы подпали под обаяние дьявольских чар разложения намного раньше, когда вступили на путь «модернизации». Европейский модерн - это процесс ликвидации вечной олимпийской сакральной Европы, её подмены. Но в Россию в последние века под видом «Европы» приходили в большинстве своём именно эти декадентские, регрессивные, титанические и кибелические тенденции. Под эгидой «европеизации» из русских выбивалось всё, что имело отношение к истинной Европе: христианство, империя, иерархия, патриархат, аскетизм и ориентация на дух, то есть основы идеационной и идеалистической культуры (по Сорокину). И всё это заменялось материалистическим феминоидным технократическим мусором, титаническими лжемифами прогресса и развития. Аполлон не знает развития и прогресса, он знает вечность. Европа и прогресс - взаимоисключающие вещи. Но последние века осуществляется чудовищная подмена. Наше общество увязло в анти-Европе.

 

Гениальный русский пророк Федор Достоевский в серии своих программных романов показал, что все западные идеи, приносимые на русскую почву из анти-Европы, у нас проваливаются - и капитализм (в «Подростке»), и социализм (в «Бесах»), и индивидуализм (в «Преступлении и наказании»). Истинная Европа - в Третьем Риме, в православии и царе, в крестьянстве и русской традиции, в почве и народных славянских обычаях, в обрядах древнего индоевропейского народа.

 

В эпоху постмодерна гибель Европы становится наглядной. В той мере, в которой мы ещё смотрим, ориентируемся на Запад, подражаем ему, мы соучаствуем в падении светлого Логоса. Не мы начали новый цикл титаномахии, но мы живо включились в него и даже пытались вырваться в ХХ веке вперёд. Увы, мы продолжаем двигаться в том же направлении, и лишь то, что сегодня мы несколько отстаём и в чём-то упираемся, даёт нам последний шанс уклониться от анти-Европы и спасти то, что осталось от Европы истинной. Этот шанс невелик. Разрушительная работа последних веков сделала своё дело. В той степени, в которой современные русские «европеизированы», в той степени, в какой они «современны», они безнадёжно и неизлечимо больны.

 

Ещё мерцает нечто в нашем народе, что заставляет его отшатнуться от бездны под названием «современная Европа», «Запад». Но инерция слишком велика, и усилия, необходимые для подлинной консервативной революции, солнечной и истинно европейской, требуются огромные. Совершенно очевидно, что нам не удастся остаться в стороне от финального цикла титаномахии, где титанам удалось взять реванш. Но… лучше проиграть с Богом, чем выиграть с дьяволом. По крайней мере, именно так формулируется истинно героическая индоевропейская этика. А если мы будем полны решимости сражаться до самого победного конца, кто знает, как повернутся события. Анти-Европу необходимо уничтожить на корню, спалить дотла, отправив восставшие хтонические могущества назад - в бездну Тартара. Этого требует от нас истинная Европа. Наша древняя, вечная Европа, настоящая Европа. Европа Христа Вседержителя.

 

[1] Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1991.

[2] Зомбарт В. Буржуа. М.: Издательство «Наука»,1994.

[3] Дугин А. Г. В поисках тёмного Логоса. М.: Академический Проект, 2014.

[4] Христианский Апокалипсис описывает это символом Вавилонской блудницы, Пурпурной жены.

[5] Дугин А. Г. Этносоциология. М.: Академический проект, 2011