Вначале была... война

Древнегреческий философ Гераклит утверждал, что война (по-гречески polemos – имя древнегреческого бога, который вместе со своей дочерью Алалой входит в свиту богов войны, ставшее термином для самых различных видов конфликтов) – это отец всех вещей. «Все возникает в силу противоположности… Та из противоположности, которая ведет к возникновению (космоса), называется войной, а та, что к сгоранию – согласием и миром», говорил другой эллинский философ Диоген Лаэртий¹. Термин «война» применительно к мирозданию употребляли и христианские богословы. В частности, Максим Исповедник, комментируя одну из глав Дионисия Ареопагита, говорит, что «мыслимое и чувствуемое, т.е. находящееся в становлении, а также сами противоположности, пребывающие в мире друг с другом… Это и есть та междоусобная война, которую Творец премудро изобрел»².

Если говорить о причинах войны, то Платон видел их в богатстве людей. Аристотель утверждал, что войны ведутся для того, чтобы жить в мире. Нечто подобное высказывал древнекитайский мыслитель Сунь У и называл войну борьбой за выгоду. Ее отличие от других видов борьбы было в том, что когда в противоборство вступают армии, этот вид борьбы проходит тяжелее всего. Кроме того, что этот способ наименее выгодный, он еще является и небезопасным. Согласно труду «Сунь-цзы» на первом месте по приоритетам на войне стоит сохранение страны противника, и лишь на втором находится ее уничтожение. Аналогично и с армией врага – ее следует разбить лишь тогда, когда нет возможности ее покорить. Таким образом, «главной целью (искусства ведения войны) должно стать подчинение других государств без вступления в военный конфликт – здесь находит свое отражение полный идеал победы»³.

Многие идеи о войне основывались на религиозных и духовных воззрениях. Политеистический индуизм рассматривал войну как нормальное природное явление, закон дхармы, которому должны следовать все верующие, независимо от того, к какой касте они принадлежат. В одной из глав Махабхараты, где повествуется о сражении на поле кауравов, Кришна на вопрос Арджуны как можно убивать своих близких, объясняет космические законы перевоплощения, бренности земной жизни и бессмертия:

Равно не разумны: равно не бывают

И тот, кто убил, и кого убивают.

Для Духа нет смерти, как нет и рожденья,

И нет сновиденья, и нет пробужденья.⁴

В другом индийском эпосе «Рамаяна» отражен космогонический замысел богов – они решили воплотиться на земле, для того чтобы победить повелителя демонов Равану, некогда бывшим великим подвижником и в дар от Брахмы, потрясенного его подвигами, выбравшего могущество над богами и ракшасами.

Даже священные гимны индусов пронизаны призывами к верховным богам, с просьбой ниспослать победу над врагами.⁵ Считалось, что бог грозы и войны Индра своей дубиной грома пробивал вражеские крепости, а бог огня Агни сжигал их своим пламенем. А на санскрите терминами dasa/dasyu подразумевались как враждебные племена местного населения, так и демоны. Есть и описания сражений бога-победителя Индры с демоном Вритрой и асурами. Однако, с другой стороны, множество мифов повествует о том, что боги и асуры, по сути, родственны друг другу.

Как отмечают специалисты по индуизму и древней индийской культуре, войны были условием существования ариев, а в их модели мира войне придавалось религиозное значение. «Существовало представление, что врагов арийского царя убивает непосредственно бог, чаще всего Индра. Когда сражались между собой два арийских племени, каждое из них старалось перетянуть на свою сторону Индру с помощью молитв и жертв. Перед началом военной экспедиции совершалось жертвоприношение. Царь отведывал жертву – считалось, что это дает ему прочность в бою. Само сражение с врагами покоилось на идее жертвоприношения: в жертву арийским богам приносили врагов… Таким образом, война входила в сферу действия космического закона вселенной – rta».⁶ Попытку рационального объяснения подобного феномена, воспетого в различных эпосах, предложил румынский историк религий Мирча Элиаде. Как он отмечает, «железный век, характеризовался непрерывным чередованием войн и массовых убийств, рабством и почти полным обнищанием. В Индии, и не только, вся мифология связывает железоделателей с разными видами великанов и демонов: все они – враги богов, представляющих другие «века» и другие традиции».⁷

Философская школа традиционализма также рассматривала проявление конфликтов как отражение вселенских законов. «Основная причина войны – с какой бы точки зрения ее не рассматривать – это прекращение беспорядка и восстановление порядка; т.е. другими словами, объединение множественного с помощью средств, которые принадлежат миру самой множественности… Согласно такому пониманию война, не ограниченная исключительно человеческим состоянием, выражает, следовательно, космический процесс реинтеграции проявленного в изначальное единство; вот почему – с точки зрения самого проявления – эта реинтеграция выглядит как разрушение»⁸. Кроме того, войне приписывалась роль катализатора духовных качеств. Она предоставляет человеку пробудить в себе героя, спящего внутри. «Война позволяет человеку осознать относительность человеческой жизни и, следовательно, познать закон «большего – чем – жизнь», поэтому война всегда имеет антиматерилистический, духовный смысл», – так размышлял видный представитель школы традиционализма Юлиус Эвола⁹. Итальянский философ также говорил о необходимости борьбы с внутренним врагом, который являлся животной жаждой жизни и экстраполировался на внешнего врага¹⁰.

Как и в священных индийских гимнах, в античной Европе тоже бытовало представление о том, что боги помогают людям вести войны. В Гомеровской Илиаде очень подробно описано, как вражда среди олимпийских богов может произвести эффект на боевые деяния людей, и как различные боги симпатизируют героям и лично помогают им на полях сражений. Богиня Афина Паллада в Древней Греции считалась покровительницей справедливых войн, тогда как Арес – войн вероломных и кровавых, ведущихся ради войны самой по себе. Также была богиня Нике, в чьем ведении находилась победа, – в большинстве случаев логическое завершение вооруженного конфликта для одной из сторон. В других культурах вплоть до установления христианства также существовали мифологические комплексы, значительно углубленные в общественную структуру. В Европе верховным богом был Один (Вотан), считавшийся покровителем воинских союзов. Как считает ряд исследователей, этот бог первоначально не входил в верховный пантеон, а повышение его удельного веса связано с укреплением воинских союзов и расщеплением первоначального представления о загробном мире. На небо переносится царство мертвых для избранных – смелых воинов, павших в бою¹¹. Таким образом, Один потеснил Тора (Донара), одного из асов, бога-громовержца и войны, который являлся защитником и богов и людей от чудовищ и великанов¹².

Глубинные связи культуры и войны в различных обществах проследил нидерландский культуролог Йохан Хейзинга в своем классическом исследовании Homo Ludens. И кровавая битва, и праздничный турнир имели определенные правила и воспринимались в рамках первичного представления об игре. Существовали ограничения даже в том случае, если за противником не признавалась человеческая природа (варвары, дьяволы, еретики), но тогда на себя накладывали определенные ограничения ради собственной чести. «На таких ограничениях вплоть до новейшего времени покоилось международное право, в котором выразилось стремление включить войну в сферу культуры»¹³. С этим также связано формирование в Средневековую эпоху этикета единоборств военачальников и дуэли. Даже война определялась по-разному. Если ее вели рыцари против рыцарей, это была Guerre, но если рыцари выступали против всех остальных людей, то это была Guerre guerroyante и войной как таковой не считалась. В современных войнах Хейзинга отмечал рудименты отношения к войне как к честной, благородной игре – это обмен дарами и любезностями, иногда, правда, принимающими форму сатиры. Хейзинга также ввел особую типологию войны, базирующуюся на понятии «агон» (состязание, термин, по-видимому, связанный со словом «агора», народное собрание). К агональному типу войны, таким образом, относятся такие, «когда воюющие стороны начинают видеть друг в друге противника, сражающегося за то, на что он имеет право»¹⁴. Кроме агональной есть и сакральная сфера войны, когда война рассматривается в сфере священного долга и чести. И оба типа войны трудно отделить один от другого. Хейзинга также отмечал этимологическую связь, отнеся древнегерманское слово oorlog (война) к сфере сакрального, указывая, что значение слов, корреспондирующихся с oorlog колеблется между роком, борьбой, предназначенной судьбой и состоянием, когда теряет силу скрепленный клятвой союз.

Непосредственно в войнах ХХ века Хейзинга видел выхолащивание игрового фактора и задавался вопросом, что выберет человек в дальнейшем – волевое действие как нечто серьезное или действие как игру¹⁵. Но поскольку война как серьезный случай (Ernstfall) отказывает характеру состязания и подчиняется новым принципам, то из ultima ratio она переходит в ultima rabies. Нидерландский культуролог также критиковал двухполюсную модель Карла Шмитта «друг-враг», так как понятие другого относилось только к этим двум категориям. Inimicus превращался в hostis, враг становился просто чужим, в каком-то смысле преградой, и это сводило всю остроту, глубину и, в каком то смысле, красоту конфликта к почти механическим взаимоотношениям. Кроме того, один из современных спутников войны – пропаганда не соответствует атмосфере игры и в лучшем случае может быть ее симулякром. «Пропаганда, которая хочет проникнуть в каждый участок жизни, действует средствами, рассчитанными на истерические реакции масс, и поэтому даже там, где она принимает игровые формы, – не в состоянии выступать как современное выражение духа игры, но всего лишь – как его фальсификация»¹⁶.