Пандемия – вопрос не биологический, а психологический

            Коронавирус стал не первым, а всего лишь очередным звеном в цепочке событий глобальной нестабильности, продолжающейся с первых дней 2020 года. За три месяца, помимо пандемии, мир успел столкнуться с целиком сгоревшим континентом (Австралия), с обрушением цен на нефть, биржевых котировок и почти всех валют по отношению к доллару. Еще до вспышки COVID-19 наконец-то свершился Брексит, и внезапно оказалось, что без британских взносов в бюджет Евросоюза он не может больше производить безвозмездные дотации странам Прибалтики, а также Греции, Португалии и некоторым другим. Закрытие границ вследствие пандемии грозит окончательно подорвать их и без того слабые экономики.

            Добавим для полноты картины, что все последние три месяца ознаменовались небывалой даже по меркам предыдущих лет военной активностью в исламском мире, приведшей к ряду опасных международных кризисов. Год начался с убийства Сулеймани и угрозы ирано-американской войны, но уже вскоре внимание мира было отвлечено резким обострением гражданской войны в Ливии. Не успели в феврале худо-бедно приостановить накал событий в Ливии – грянули сражения в сирийском Идлибе, едва не приведшие к русско-турецкому столкновению. Едва подписали перемирие по Идлибу, как тут же Саудиты обрушили цены на нефть и получили «ответку» в форме крупных побед йеменских хуситов и их продвижения к нефтяным месторождениям Мариба. Постоянные бунты и чехарда правительств в Ираке, официальное банкротство Ливана, новые вспышки палестино-израильского противостояния (погашенные сейчас лишь их совместной борьбой с COVID-19) дополняют картину, а мирный договор Дональда Трампа с афганскими талибами венчает ее, как вишенка – торт.

            Таким образом, дело не только и не столько в коронавирусе, который все-таки по летальности очень сильно уступает атипичной пневмонии, малярии, холере и другим заболеваниям. В конце концов, все последние два года в мире постоянно вспыхивали скандалы с разработкой биологического оружия в (не очень) секретных лабораториях, данный сценарий с упоением муссировался в СМИ и даже на киноэкранах. Ничего особенно нового или неожиданного в очередном инфекционном заболевании нет. Новым является его совпадение по времени с экономическим и топливным кризисом и с военно-политическими обострениями конфликтов. Предыдущие мировые экономические кризисы 2008 и 2015 годов все-таки хронологически не совпадали (с точностью до месяца и года) с политическими и биологическими потрясениями. Теперь же колеса мировой экономики действительно остановились всерьез и надолго. Туристическая отрасль и промышленное производство будут поражены не меньше, чем наука и образование. Последствия этого почувствуют на себе все. Они затронут и те страны, в которых вовсе нет случаев вируса в силу их политической закрытости от внешнего мира или географической изолированности.

            Что напоминает данная ситуация? Несомненно, Великую депрессию 1929–1933 годов – крупнейший всемирный социально-политический и экономический кризис, сопровождавшийся голодом, безработицей и существенной перестройкой всех стран мира во внутриполитическом и международном отношениях. Тогда тоже все страны закрывались друг от друга, отменяли международные мероприятия, вводили протекционистские заградительные тарифы и начинали торговые войны друг с другом по принципу «блок на блок»: ситуация, действительно структурно близкая к нынешней. Тогда тоже находились «оптимисты», выражавшие надежду, что скоро всё пройдет и «будет как раньше», что «колеса кредита, обмена, труда и торговли завертятся снова», по выражению одной английской газеты. На такие чаяния тогда дал суровую отповедь Гилберт Кит Честертон, статья которого «День Господень» представлена на Геополитике.Ру: «Одно прикосновение, и эти колеса завертятся снова – те колеса, которые мы все с такой детской радостью и невинностью любили видеть крутящимися. Те колеса, что перемалывают лица бедных; те колеса, которые оглушали детей на первых фабриках; те колеса, которые вышвыривают тысячу человек с работы; те колеса, которые ошеломляют и притупляют даже работающих; те колеса, которые были оружием в бесконечной гражданской войне или беззаконными властителями, которые “возложили на трудящиеся миллионы иго немногим меньшее, чем само рабство”; те колеса, что сейчас уже сотни лет грохочут вокруг слепого великана, который находится, говоря словами Мильтона, “безглазый, в Газе; на мельнице, с рабами”». Это сказано с точки зрения вечности – и потому сказано и про 1933 год, и про наше время тоже: даже упоминание страдающей Газы вновь актуально. Предупреждение попало в точку: после Великой депрессии мир стал иным и уверенно пошел навстречу Второй мировой войне.

            Что же может означать, если колеса капитализма завертятся снова? Вот что, говорит Честертон: «Вернется кредит; космополитическая система кредита, посредством которой вселенское ростовщичество было подобно великану с сотней рук на сотню глоток, душащему честь и свободу сотни наций». Капиталисты «снова будут нашими князьями и капитанами; а люди, которые всего лишь делают что-либо, выращивают что-либо, производят что-либо, должны быть закованы в цепи позади них, как встарь». Не про наше ли время сказано? «Когда мировой обвал закончится, мировой бум начнется снова. Торговля вернется и возобновит свою задачу – ставить торговые марки на всё, даже на небо. Оба продолжится с обновленной энергией, чтобы наполнить самый небосвод именами названиями мерзких лекарств для исцеления непристойных болезней».  Ничего нового: уже в 1880-е годы Вилье де Лиль-Адан написал рассказ о том, как капиталисты превратили небо в площадку для рекламных объявлений, заслонив неоновыми фигурами самые звезды. Да и заметка о погоне за изобретением новых лекарств смотрится в 2020 году убийственно точно.

Еще пронзительнее заключение Честертона, звучащее как рецепт в наши дни причитаний о нефтяном и вирусном обвале глобальной экономики: «В Обвале есть лишь одно хорошее обстоятельство, и это то, что он может удержать людей от того, чтобы вновь поверить в Бум. <…> Когда все обещания истинных торговцев волей-неволей разбиты, когда все похвалы истинной торговле волей-неволей стали шуткой, когда всё то, что звалось практичным, оказалось практической шуткой же, а то, что называли современным, лежит в развалинах более бесполезных, чем Стоунхендж – тогда налицо самая настоящая психологическая возможность, что люди могут подумать о забытых вещах: о собственности, уединении, благочестии в старом смысле благоговения перед человеческими святынями, перед семьей, от очага до надгробия». Это то самое, к чему вынуждает людей карантин: преодолеть хотя бы частично последствия экономического отчуждения и восстановить свою человеческую сущность. Побороть в себе социал-дарвинистское зверство, которое уже довело итальянцев и испанцев до того, что умирающих и умерших бросают на произвол судьбы в запертых домах.

            В этой точке наступает осознание того, что вопрос о коронавирусе и мировом кризисе – не экономический, а психологический. Иммануил Валлерстайн указывал: капитализм – это такая система, которая стремится к бесконечному и постоянному росту прибыли, что само по себе бессмысленно и не нужно людям. В итоге жизни людей и целых народов всегда беспощадно перемалывались в мельнице капитализма ради достижения абстрактной статистики в несколько процентов роста мирового ВВП ежегодно. Нулевой рост и даже статистический спад экономики – это то, что нужно, чтобы люди поняли, что есть вещи важнее денег и формальных показателей. Стало быть, кризис 2020 года привел к тому, что даже правительства стран мира вынуждены сделать хотя бы мелкие шажки в сторону сдвига от парадигмы «человека экономического» и отчужденного к человеку, аутентично экзистирующему. К дазайну, который становится подлинным лишь перед лицом смерти, говоря терминами Хайдеггера.

            Несомненно,COVID-19 – это просто маленькое смешное заболевание на фоне «Черной смерти» XIV века или испанского столетней давности, когда за полтора года скончалось от 50 до 100 млн. человек (только в октябре – ноябре 1918 г. в западных мегаполисах умерло 6% всего населения сразу). Почему же сейчас, особенно в странах Запада, мы видим такую неадекватную и непропорциональную реальной угрозе паническую реакцию многих? Это не медицинская проблема, а психологическая. Люди, особенно западные (русских и азиатов напугать сложнее после событий XXвека), стали слишком цепляться за собственную биологическую жизнь, их порог чувствительности крайне повысился по сравнению даже с временами «испанки», не говоря уже о циклической чуме XIV–XVIIIвеков. Европейское и американское общество стало слишком материалистичным, перестав воспринимать Бога всерьез, слишком опрометчиво приковало горизонт своих надежд лишь к физическому существованию, дрожа от мысли об угрозе ему. Наказание за это безрассудство не заставило себя ждать.

            Вот почему в эти дни имеет смысл обратиться к православной мысли Алексея Федоровича Лосева, выраженной в 1930 году в предельно заостроенной, намеренно провокационной форме («Дополнения к Диалектике мифа»). Данный пассаж столь важен, что следует процитировать его целиком:

«Я опять должен сказать, что вера во всемогущество медицины, как и вообще вера во всемогущество науки, есть всецело либеральная штучка. Тут непроходимая пропасть между “феодалом” и “либералом”. “Либерал” скажет: “Как? Вы отвергаете науку? Вы хотите жить в антисанитарных условиях? Вы хотите умирать от болезней, которые можно вылечить в несколько дней?” “Феодал”: “А что вы мне дадите, кроме сытости и физического здоровья?” “Либерал”: “А разве вам этого мало?” — “Мало”. — “Что же вам еще надо?” — «Мне нужна свобода духа”. — “Какая же свобода духа при больном и беспомощном теле?” — “А такая, что только тут и чувствуется наглядно все ничтожество тела”. — “Значит, свобода духа может быть только в ущерб телу?” — “В ущерб грешному телу”. — “Что такое грех?” — “Грех — отпадение от Бога”. — “Но какое отношение это имеет к телу?” — “Грех влечет за собой болезни и смерть”.

— “Значит, чтобы вылечиться и не умереть, надо не грешить?” — “Совершенно верно. Это и есть подлинная медицина. Лечение на всю вечность”. — “Хорошо, но почему для вечности нужно быть грязным, больным, беспомощным?” — “Да ведь я же вам сказал, что все дело в чувстве собственного ничтожества, ибо человек реально действительно ничтожен”. — “Ну, и сидите в грязи, в болезнях, в голоде и холоде”. — “А вы не лезьте ко мне со своей наукой и комфортом”. Только так и могут стукнуться лбами оба спорщика».

Что значит такое, несколько упрощенное, столкновение двух аргументаций? Лосев как радикальный традиционалист (не меньше, чем Честертон, но со своей уникальной монашески-аскетической и в то же время изысканно-эстетической окраской) ставит под вопрос уже не только экономическую и политическую систему ценностей Модерна (капиталистический рост экономики за счет человеческих жертв), но и его личностную, этическую систему ценностей. Лосев напоминает, что земная жизнь человека с точки зрения христианства хотя и не отвергается (намеренный отказ от нее запрещен), но онтологически принижается и проблематизируется по сравнению с тем, что выше и первичнее нее. Инфекция – отличный повод обратиться от суеты евангельской Марфы к мудрому отстранению Марии от всего профанного. Слово «карантин» происходит от итальянского (очередная ирония Провидения!) «сорок дней», что символизирует срок от смерти физической до жизни вечной.

Самое время переосмыслить это. Бог дает и отнимает жизни, опрокидывая модерновые формы контроля и гарантии. Тройной – биологический, экономический, политический – кризис наших дней способен побудить людей произвести переоценку своих ценностей, опрокинув логику капиталистического Модерна, расставить иные приоритеты и заботиться не о многом, а о подлинно нужном, не ограничивая свой горизонт восприятия жизнью физического тела. И если к нам вновь приблизятся апологеты людоедского капиталистического порядка, то с полным основанием каждый из них сможет услышать старинное: «Saceresto!»