Общественная безопасность и неолиберализм: актуальные размышления в условиях коронавируса

 Государству и обществу при господстве рыночного фундаментализма отводится маргинальное место, а роль центра занимают элиты, которые эксплуатируют общество как колониальную периферию. Они же, открывая экономику страны для транснационального бизнеса, делают ее действительно колониальной периферией. Сам по себе навязываемый рынок – оружие борьбы с обществом, национальным и социальным государством, которому при рыночной экономике отказано исполнять общественно необходимые функции перераспределения благ и экономического регулирования.

У государства неолиберальный проект отбирает огромное количество функций, наличие которых позволяет квалифицировать государство как действующее в интересах народа. В данной статье нас интересует не весь набор этих функций, а одна из них – обеспечение социальной безопасности.

Доктрина о дерегулировании ослабляет заботу государства о безопасности людей в целом и передает ее в руки бизнеса, который, в свою очередь, считает таковую лишними издержками. История доказывает это постоянно. Один из наглядных примеров привел еще Карл Маркс. В 1866 г. произошла серьезная железнодорожная катастрофа, унесшая жизни сотен людей. Причина случившегося – небрежность ЖД-рабочих. Но их небрежность тоже имела свою причину. Их рабочее время алчный капитал довел до 14, 18, 20 часов в сутки, а при сильном наплыве пассажиров им приходилось работать без перерыва 40-50 часов. Человеческий организм не может переносить таких нагрузок, чтобы все психические функции (внимание, мышление и т.д.) при этом оставались в достаточно действенном состоянии. Но капитал, похоже, думал иначе. Его мнения придерживался британский суд, который вынес трем рабочим обвинительный приговор. И такое событие – далеко не единственное для тех времен, произошедшее по аналогичным причинам¹. К. Маркс описывает разные вариации снижения фабрикантами издержек путем экономии на безопасности; экономия происходит на рабочем пространстве, чистоте воздуха, освещенности, гигиене, средствах защиты рабочих от опасных условий процесса производства. Фабриканты вынуждают трудящихся работать на машинах с большей скоростью, возрастание которой увеличивает риски остаться без пальца или других травм. Рабочих заставляют чистить машины во время их хода, поскольку остановка последних останавливает процесс производства. Короче, можно долго продолжать список инициатив, которые увеличивают опасности.

Безответственность и алчность, глубоко вписанные в капиталистический проект, не ушли в прошлое. Можно сказать, жадность капиталистов обратно пропорциональна поддержанию безопасности. Следует вспомнить, как освобожденное от контроля руководство Саяно-Шушенской ГЭС настолько безжалостно эксплуатировало предприятие, ради реализации своих алчных замашек позабыв о нормах безопасности, что произошел взрыв². Есть предположение, что японская катастрофа Фукусимы – результат ослабления государственного регулирования в области атомной энергетики, а именно того, что АЭС принадлежала частному капиталу. Также недавний ответ властей на пожары в России в 2019 г. характеризует их по-неолиберальному беззубый подход в отношении к общественной безопасности. И сами пожары были следствием ранее принятого рыночного по содержанию лесного кодекса.

Реалии многих стран, связанные с распространением коронавируса, весьма наглядны для раскрытия темы «неолиберализм и социальная безопасность». Нормальной для рыночного фундаментализма ситуацией является активизация спекулянтов, которые продают по сверхвысоким ценам лекарства или маски. Это – крайне частое явление в условиях серьезного кризиса или того, что называется кризисом ожиданий – когда вместо эпидемии наблюдается массовая паника, связанная с ожиданием наступления эпидемии (эти ожидания нередко формируются и доводятся до истеричного уровня массированной пропагандой). На самом деле следует во избежание массовых смертей всем выдавать нужные средства бесплатно. Однако понятие «бесплатно» с неолиберальными мерами не сопоставимо, и даже в условиях крупных бедствий интересы рынка (и спекулянтов) – важнее сохранения жизней людей. Спекулятивному бизнесу глубоко безразличен факт того, что кто-то не смог приобрести необходимых средств. Позиция проста «не купил – пеняй на себя».

Но дело не ограничивается только спекуляциями именно на бедствиях. Даже в подобных – катастрофических – условиях держатели капитала могут урезать больничные и заставлять выходить своих заболевших подчиненных на работу; ведь максимизация прибыли итак наиболее богатых меньшинств значимее не только трудовых прав рабочих, но и общесоциальных интересов безопасности.

Требуются коллективные усилия по борьбе с общей проблемой, но рыночная идеология всячески отрицает даже жизненно необходимый коллективизм. Идеологический принцип «каждый спасается сам» способен вылиться в тотальным катастрофизм на практике. Когда по указке китайских властей всего за несколько дней была построена больница для лечения заразившихся коронавирусом, сам столь оперативный проект оказался кулаком, ударившим по лицу неолиберализма и в очередной раз дискредитировавшим его. Неудивительно, что в недостаточно капиталистическом Китае были протестированы миллионы человек, а в достаточно капиталистических США – всего несколько тысяч. Разве в условиях рыночного господства будут мобилизованы усилия для спасения людей и противодействия возможной пандемии? Бизнес концентрирует внимание на прибыли, максимизируемой в том числе БЛАГОДАРЯ кризису. Спасение заболевших бизнесом может рассматриваться лишь как средство заработка, а не самоцель. И если государство развязывает бизнесу руки и отворачивается от мер по его обузданию и по обеспечению социальной безопасности, последняя самостоятельно (в соответствии с синергетической самоорганизацией) не установится.

Монетаристские решения только усугубляют угрозы и риски, множат людские потери и являются весьма качественным горючим при тушении пожара. Из средств противодействия катастрофе они превращаются в средства углубления катастрофизации. Отсюда – спекулятивный рост цен на маски, медикаменты и лечение. Отсюда – нежелание бизнеса отпускать рабочих на оплачиваемый больничный, останавливать производственный процесс, подчиняться карантину. Отсюда – отказ властей тратить бюджетные деньги на масштабную диагностику, осуществление карантинных мер и массовое лечение. И если представители капитала берутся за разработку вакцины, то лишь для того, чтобы за большую плату лечить людей и тем самым зарабатывать деньги на национальном (или транснациональном) горе.

Даже если «вирусный пожар» еще не произошел и отсутствуют признаки эпидемии, неолиберальные меры могут только способствовать наступлению бедствия. К таким мерам относятся: снижение зарплат врачей, сокращение количества больниц и медперсонала, урезание числа больничных коек, сжатие до микроскопического размера сектора бесплатной и высокопрофессиональной медицины, сокращение бесплатного и качественного образования, в том числе медицинского. Названное в своей совокупности – издержки для капитала. Чем более развита бесплатная медицина, тем больше недополучают средств бизнес-корпорации. Данные меры в России стали именовать настолько же политкорректным, настолько и лживым термином «оптимизация». Когда все перечисленное с особой ретивостью реализуется, риски наступления кризиса (или катастрофы) растут, а если он вторгается в социальную жизнь, «оптимизация» блокирует возможности для борьбы с ним. С горькой иронией отметим, что во всерьез «оптимизированной» стране эпидемии быть не может, поскольку просто некому проводить диагностику и на основе полученных данных формулировать экспертное мнение об имеющейся опасности. Нет средств на диагностику – нет и болезни.

Короче, в такой ситуации мы видим не только классическую дихотомию между капиталом и трудом, а противоречие между капиталом и всеобщей безопасностью. И было бы ошибкой называть данное противоречие нонсенсом, исключением из рыночных правил. Оно имманентно рынку. Там, где прошелся рыночный каток и где неолиберальные реформы стали духом времени, общественная жизнь стоит перед различными угрозами – экологическими, техногенными, эпидемиологическими. Чем глубже неолиберализация, тем выше риски.

В некоторых случаях бедствие является не только следствием инициирования рыночных реформ, но и удобной основой дальнейшего укрепления неолиберального порядка. Остановимся более или менее подробно на истории о том, как воспользовавшееся идеологией свободного рынка американское государство справилось с катастрофической ситуацией. Оно ответило на ураган «Катрина» подобно руководству бедной стране третьего мира. Перед лицом катастрофы оно не бросилось спасать жителей Нового Орлеана. Погибли люди, к которым помощь не пришла – ведь неолиберализм говорит «спасись сам», и ответственными за спасение назначаются сами спасающиеся. Итак, что было сделано:

- До трагедии в ходе кампании по ликвидации общественного сектора власти США позволили осушить огромные заболоченные земли. Предполагалось по канонам свободного рынка, что осушители болот, желая повысить личные прибыли, принесут всем благо. Только вот болота были абсорбентом и барьером между Новым Орлеаном и приходящими с моря бурями, и их осушение создавало серьезные риски для всего города. Это не беспокоило обитателей Белого дома, веривших в невидимую руку рынка. Их не волновали и предсказания ученых об угрозе катастрофы;

- После урагана власти объявили о всеобщей обязанности эвакуироваться, но, в соответствии с принципами свободного рынка, предполагалась индивидуальная выработка каждым собственного пути спасения и реализация его своими усилиями. Многим людям просто некуда было бежать или у них отсутствовали средства для организации своего бегства: деньги, собственный транспорт и пр. Свободный рынок им не помог. Неолиберальные упования на то, что частная благотворительность спасет людей, не оправдались;

- Не было проведено коллективно организованной эвакуации, как это произошло на Кубе, когда в условиях мощного урагана правительство Кастро при содействии местных коммунистов и гражданских комитетов эвакуировало 1,3 млн. человек без единой жертвы; этот подвиг стыдливо проигнорировали американские СМИ;

- На повестке дня Буша стояло урезание правительственных служб с учетом того, чтобы принудить людей полагаться во всех своих нуждах на частный сектор. Поэтому президент сократил $71,2 млн. (на 44%) из бюджета новоорлеанской инженерной службы. Ушли под воду планы по усилению местной плотины и модернизации насосной системы;

- Хотя люди заранее предсказывали бедствие в городе и рекомендовали усилить плотины и насосную систему, Буш выступил с лживыми словами, что невозможно было предвидеть произошедшее. Власти более обеспокоились мародерством, чем гибелью людей; для сторонников свободного рынка собственность важнее человека;

- Вертолеты прислали, но им потребовалось пять часов, чтобы забрать из больницы шесть человек. Не были применены ресурсы национальной гвардии, не использовались автобусы, грузовики и убежища, не выделялись лекарства и вода;

- Белый дом отклонил предложения о помощи со стороны Франции, Германии и России, которая хотела отправить два самолета с продуктами и вещами. Согласие на помощь представлялось оскорблением для Штатов, которые превозносятся как мировой лидер и поставщик всеобщего процветания, а получение оскорбления хуже, чем смерти собственных граждан. Тем более принятие иностранной помощи – признание правды о том, что правительство не желает заботиться о простых людях в момент тяжелейших трудностей;

- Крайне правый протестантский фундаменталист (призывавший ликвидировать Уго Чавеса) Пат Робертсон и Христианская Служба Вещания высказались за пожертвования и провозгласили «Операцию благословение», которая сводилась к посылке серьезно разрекламированных и бесполезных консервов, а также библий;

- Новый Орлеан на 80% оказался под водой, после чего его охватило насилие. Можно говорить о почти полном разрушении города. Убытки были оценены в $125 млрд. Ремонтные работы пришедших в негодность дамб отложили из-за сокращения выделяемых средств, хотя после 11 сентября 2001 г. власти утверждали, что отныне готовы справиться с любой катастрофой. Жертвы «Катрины» были разбросаны по стране без денег, работы и жилья. Правительство продемонстрировало некомпетентность и равнодушие; ему было важнее продолжать экспансионистскую войну в Ираке и отменить налог на наследство, чтобы избавить 2% наиболее богатых людей в США от этой непосильной ноши.³

На примере ситуации в Новом Орлеане мы видим, что идеологемы типа «спасайтесь сами» или «рынок всех спасет» – всего лишь прикрытия при создании ситуации опасности. И опасность исходит не от ураганов, а от соответствующего политического, экономического, социального, культурного, идеологического порядка. Также этот пример показывает, что воспевающим свободный рынок властям не пристало беспокоиться за рядовых жителей собственной страны. Вот если бы в Новом Орлеане проживали сплошь банкиры, корпоратократы и крупные политики, то власти бы вели себя совершенно иначе и сделали все возможное для спасения «цвета» нации. Неравенство проявляется во многом – особенно в том, что для избранных руками властей стелится соломка, создается намного более безопасная ситуация, а социальному большинству это не полагается. На конкретном примере мы видим неискренность неолиберальной демагогии, согласно которой следует отдать все (или большинство) государственные функции частному сектору – и они будут реализовываться намного эффективней. Также мы убеждаемся в мифологичности рассказов теоретиков «общества риска» о том, что перед многими рисками все равны. Аналогичным образом многие другие катастрофы указывают на простой факт. Одни люди надежно защищены от тех же вирусов, увольнений и т.д. Они могут отправлять свои семьи в безопасные места, они имеют доступ к высококачественной медицине и ко всем необходимым средствам защиты. Другие дерутся в магазинах за еду и не имеют средств для получения хотя бы минимальной медицинской помощи.

История с ураганом «Катрина» показывает еще на один важный момент. Капитал использует катастрофы в своих целях – для ликвидации социалки и углубленного проведения рыночных реформ. Природное бедствие лицемерно использовалось властями США, чтобы углубить неолиберализацию в одном из ее аспектов, а именно осуществить приватизацию системы образования в городе. И данная инициатива реализовывалась антидемократично, без учета мнения пострадавших жителей. Под обломками Нового Орлеана вместе с людьми и домами были похоронены остатки социального государства.

Как сказал идеолог и практик неолиберализма Милтон Фридман, разрушенные школы и жилища – новая возможность для радикального изменения системы образования. Министр образования США Арне Дункан с предельным цинизмом заявил: «Я считаю, что лучшим из того, что случилось с системой образования в Новом Орлеане, стал ураган "Катрина". Прежняя система образования представляла собой сущее бедствие, и ураган "Катрина" оказался необходим, чтобы разбудить общество и заставить его признать: "Мы должны улучшить эту систему"». Но улучшить ли? С точки зрения неолиберал-реформаторов, любое ухудшение для общества является улучшением для держателей крупного капитала.

Власти отказались тратить деньги на восстановление государственных школ Нового Орлеана. Вместо этого образование решили отдать на откуп частным школам, и на таковую инициативу выделили государственные средства. Многие общедоступные школы были заменены частными задолго до того, как беднейшие горожане вернулись в Новый Орлеан, и задолго до восстановления города. В общем, власти поторопились в деле неолиберализации образования. До катастрофы существовал профсоюз учителей, а после нее он был расторгнут. Объединение учителей распустили, и 4700 членам профсоюза пришлось покинуть город. Учителям, которых наняли частные школы, снизили зарплаты, а большинство учителей потеряло работу. Все выделенные $24 млн. потратили на привилегированные школы. Рядом с домами учеников исчезли обязательные школы, и приходилось далеко ездить в городе с практически отсутствующей транспортной инфраструктурой. В государственных школах увеличили размер классов, не было учебников, во многих классах не имелось парт⁴. Из-за реформы многое потеряли дети, их родители и сами учителя. Школы перестали быть общественным благом.

К подобным ситуациям Наоми Кляйн применяет термин «капитализм катастроф», который означает проведение антисоциальных мер при поспешном использовании природных бедствий. «Капитализм катастроф» был успешно реализован в одной маленькой островной стране, о чем повествует Кляйн. Правительство Шри-Ланки хотело сделать из своей страны доходную индустрию туризма. Международный валютный фонд и Всемирный банк согласились выделить деньги, в обмен власти Шри-Ланки обязались приватизировать основные отрасли. Однако они столкнулось с мощным сопротивлением, поскольку данный проект предполагал выселение с берега огромного количества рыбаков, проживающих в жуткой нищете, и ликвидацию целых деревень. Но вскоре (2004 г). на страну обрушилось мощное цунами. Внимание людей от плана реконструкции экономики перешло к последствиям природного бедствия. Когда такое происходит, властям легче продавливать свои решения; народ находится в шоке, его внимание перенаправляется, сопротивление ослабевает. После цунами люди думали о том, как пережить завтрашний день (им негде жить, негде спать, нечего есть), а не об экономических решениях и не о социальной многофункциональности, которым должно обладать государство. Этим власти цинично воспользовались. Через четыре дня после бедствия правительство выпустило законопроект о приватизации системы водоснабжения. Также оно повысило цены на бензин. Началась подготовка для приватизации электроэнергетического предприятия. В общем, процесс пошел, как выразился бы виновник развала СССР Михаил Горбачев. В комиссию вошли представители туристического бизнеса, но в ней не были представлены рыболовы, фермеры, эксперты по охране среды.

В 1998 г. Центральную Америку терроризировал ураган «Митч». Бедные страны не могли совладать с разрушениями, и получили помощь, за которую требовалось платить. Когда Гондурас еще был покрыт обломками и трупами, конгресс принял законы о приватизации аэропортов, морских портов, автодорог, телефонной компании, национальной электро­энергетической компании и части системы водоснабжения. Он снизил требования к охране окружающей среды в контексте добычи полезных ископаемых, облегчил процесс выселения людей из жилья, если это нужно для разработки новых рудников и шахт. Были отменены готовившие земельную реформу законы, что облегчило для иностранцев покупку и продажу собственности. После урагана как Гватемала, так и Никарагуа заявили о продаже своих телефонных систем. Никарагуа начала приватизацию электроэнергетической компании и не­фтяной промышленности. ВБ и МВФ пообещали займ. Понятно, что приватизация телефонной системы никак не соотносится с ликвидацией последствий урагана, однако наднациональные финансовые организации думают иначе⁵.

Сегодня во многих странах мира нарастает истерика по поводу коронавируса. Государства начали массированную пропагандистскую компанию по запугиванию людей. Еще до того, как умерли первая сотня людей, США и их сателлиты разразились криками об эпидемии. Гибель людей – это трагедия. Но цифры умерших на тот момент были несопоставимы с тем, что называют эпидемиями. Смертность составляла около 2%, что не является высоким уровнем. Однако это не помешало Западу раздуть информационный пузырь настолько, что стало складываться впечатление, будто люди умирают миллионами. Биологический вирус обернулся в информационный вирус. Ситуация стала так раздуваться, что достигла абсолютно неприличных масштабов, которые не соответствовали реальным проблемам. Причем, когда в тех же США немногим ранее значительно большее количество людей умерло от гриппа, никакой информационной пандемии не происходило; СМИ об этом помалкивали и – уж тем более – даже не думали вещать о трагедии. Когда в западных странах ситуация с неким вирусом отличается более высокой смертностью, масс-медиа воздерживаются от паникерства. Но когда дело касается недружественной страны, сгущение красок – правило хорошего (и необходимого) тона. Недаром Трамп называл этот вирус китайским, даже когда тот стал хозяйничать в США. Думается, таким образом элиты «цивилизованного» мира решили нанести имиджевый, репутационный, а заодно экономический вред Китаю как сильному геополитическому и экономическому конкуренту. И это сделать удалось.

Однако вскоре и в других (в том числе западных) странах люди стали заражаться короновирусом. Многие даже развитые страны столкнулись с типичной проблемой, характерной для капиталистических экономик, – с отсутствием необходимых ресурсов для оказания качественной помощи заболевшим, с недостатком масок, с невозможностью проводить массовую диагностику и т.д. Все это позволяет предположить, что власти не слишком заинтересованы в борьбе с вирусом и в лечении людей; в ином случае они отбросили бы в сторону олигархические интересы и взялись реализовывать социально-экономическую политику хотя бы в одной сфере ее применимости – в медицинской. При этом СМИ активно вопят об опасности вируса. Информационная накачка паники стала действительно интернациональной, выйдя за пределы одной страны – Китая. Похоже, многие правительства видят в истерике свой интерес в четком соответствии с теорией «капитализм катастроф». Ведь можно, нагнетая убежденность во всеобщей опасности, дальше урезать социальные расходы, а всю ответственность возлагать на [не факт, что существующую в реальности] эпидемию. Тут работает классическое оправдание типа: «вы же видите, львиная доля производства вынужденно остановлена, следовательно, денег нет, и мы тут ни при чем». Глобальному управляющему классу, не привязанному ни к одной стране, но активно влияющему на мировую политику и экономику, может быть выгодно прибегать к «помощи» коронавируса, чтобы на этом фоне усилить в неугодных странах ликвидацию производств, нарушение логистики, ослабление технологических цепочек и т.д. Особенно это выгодно спекулятивному капиталу, который находится в оппозиции как к народам различных стран, так и к производственному капиталу.

Что касается России, после информационного накала был объявлен карантин, в течение которого информационный накал продолжился. В том числе учебные заведения ушли на карантин и на дистантную форму образования. Я искренне надеюсь, этот переход будет временным, поскольку сам термин «дистантное образование» - это нонсенс, эвфемизм. Можно ли представить себе следующую ситуацию: ученик сдает стихи Пушкина наизусть через специальный чат? Ситуацию-то представить можно, только ее трудно назвать новой и – самое главное – эффективной мерой по улучшению образования.

Выскажем предположение, согласно которому не столько эпидемию, сколько связанную с ней истерию превратят в мощное основание для полного перехода на дистант. Ведь катастрофу (или информационную накачку) нередко умело используют для дальнейших антинародных проектов, в том числе в области образования. Потом можно заявить: «во время эпидемии мы перевели учебные заведения на дистант, эксперимент удался, нововведение оказалось эффективным, и потому оставляем его жить и здравствовать». Причем о действительных критериях эффективности, которую продемонстрировало нововведение, ничего говориться не будет. Так обычно и происходит. И поддерживаемая властями истерия вокруг вируса может стать нужным помощником при совершении очередного шага, ведущего к уничтожению системы отечественного образования.

Какие еще факты дают нам основание полагать, что имеется риск использования коронавирус-паники для окончательного перехода на дистантное обучение? Если бы властные решения систему образования методично и планомерно улучшали, а наше общество делали более обученным и воспитанным (обучение и воспитание – фундаментальные явления, из которых складывается образование), тогда позволительно было бы думать, что перевод на дистант – лишь временная мера. В реальности образование всячески ликвидируют на протяжении всего постсоветского периода. Оно подверглось массированной коммерциализации, бюрократизации, вестернизации и серьезному упрощению. Учителя и преподаватели превратились в писарей и счетоводов, которым приходится постоянно заниматься огромным массивом бумажной работы, что вносит отрицательные стимулы к трудовой мотивации. Образование перевели на бездумную тестовую систему, на антикогнитивный Единый государственный экзамен; школы вместо того чтобы учить призваны затачивать детей на ЕГЭ. В целом за годы реформ качество знаний, умений и навыков, которые дают учебные заведения, а также предъявляемые требования к обучающимся, просели кардинально. При этом реформы, связанные с уничтожением российского образования, именую эмоционально положительным термином «оптимизация»⁶.

Тем более переход на дистант либеральные реформаторы продавливают уже давно. Небезызвестный идеолог ликвидационных реформ в образовании, ректор НИУ ВШЭ Я. Кузьминов в 2004 г. в своем докладе высказался о необходимости уничтожения трех ключевых принципов прежней системы образования: бесплатности, всеобщности и фундаментальности. В 2018 г. Кузьминов выступил с предложением, достойным наиболее реакционного врага науки, образования и просвещения. Он заявил о необходимости заместить чтение лекций онлайн-курсом и отменить лекционные занятия, проводимые в классической форме. Мол, пользы от них мало. Не наступил ли вместе с коронавирус-паникой удачный момент для реализации предложенного?

В-общем, все эти факты заставляют опасаться о возможном обнулении образования дистантной формой. Но пока не стоит давать однозначные прогнозы.

Бытует мнение, что многие катастрофы и их последствия (в том числе катастрофы, вызванные или усугубленные рынком и дерегулированием) заставляют элиты переосмыслить ценности всеобщей монетизации и коммерциализации и наконец-то направить государственную политику в социально ориентированное русло. Это мнение не совсем верно. Напротив, катастрофы в ряде случаев только усугубляют неолиберализацию и наглядно демонстрируют уход правительств от социально важных функций, в том числе от функции защиты своего народа. Не происходит аналитического пересмотра ситуации, «работы над ошибками» и деятельности по избеганию повторения катастроф и их последствий. Вместо этого становится флагманом политической деятельности принцип: «больше катастроф – глубже рыночные реформы». Неолиберализация же, в свою очередь, благодаря ослаблению государственных функций по общественной безопасности, способна приводить к новым авариям и катастрофам.

Одна из серьезных проблем современной России – масштабная вырубка леса и лесные пожары. По всей видимости, правительство только усугубляет эту проблему. Одной из значимых причин пожаров было политическое решение –принятие неолиберального Лесного кодекса, связанного с демонополизацией государства в управлении лесами и с приватизацией леса. Автором этого проекта являлся Г. Греф. Кодекс создавался без участия соответствующих специалистов.

В соответствии с принятием нового Лесного кодекса леса, некогда являвшиеся достоянием народа и одной из основ его жизни, были превращены в частную собственность, обычный товар, предмет купли-продажи. Частному лицу позволительно покупать неограниченный по размерам лесной участок. Соответственно, приобретая лесной участок страны, он приобретает ее часть. Будет крайне печально, если иностранные заинтересованные акторы типа ТНК завладеют российскими землями. Малочисленные коренные народы, проживающие в лесной зоне, отныне не имеют права требовать поддержки от государства по защите среды обитания; ведь они попадают под юрисдикцию новых хозяев лесов. Лесной кодекс также способствует уничтожению лесоохраны, которая заставляет государство ухаживать за лесом, что мешает функционированию определенного бизнеса. Похоже, Лесной кодекс был принят прежде всего в интересах недобросовестного бизнеса и в ущерб экологическим интересам страны.

Деэкологизация государственной политики является весомым детерминантом возникновения не только лесных пожаров, но и многих других экологических бедствий. Характерная для неолиберальных режимов потребительская культура если и не всегда выступает причиной появления тех или иных бедствий, но является их условием, выраженным в характере поведения людей, а также серьезным фактором риска наступления экологических проблем, носящих антропное происхождение. Солидарность, взаимопомощь и добровольная поддержка ближних – качества, несовместимые с потребительством, и вместе с тем необходимые для разрешения локальных экологических бедствий типа пожаров. Как деэкологизация государственной политики, так развитие потребкульта – явления, пришедшие в Россию вместе с капиталистическими реформами.

Стала типичной ситуация, когда при лесном пожаре вблизи какой-либо деревни тушением огня занимаются только жильцы этой деревни и лишь путем использования «того, что было под рукой», то есть без всякой (людской или технической) помощи от местных органов власти. В годы СССР проводилась мобилизованная и более активная работа как по ликвидации последствий экологических аварий и катастроф, так и по их профилактике. Сейчас чиновники в большей степени озабочены личными интересами и воплощением неолиберальных проектов в жизнь, а потому проявляют меньшую заинтересованность в решении экологических проблем и, что самое страшное, специфика устройства федеральной властной системы позволяет чиновникам оставаться безнаказанными за свое тотальное бездействие. Подобного рода безнаказанность исправно «работает» не только в контексте лесных пожаров в частности и экологических бедствий в целом, но в максимально широкой сфере; так, про высокий уровень коррупции среди государственных лиц написано очень много, что указывает на усиление не санкционированного де-юре, но и недостаточно наказываемого де-факто индивидуального волюнтаризма. Поэтому верен тезис, что адептами социально безответственной культуры потребления также являются представители власти.

В начале катастрофических для российского леса «десятых» годов власти не просто отказались от проблемы, а лишь ее усугубили. Они не перестали принимать соответствующие пагубные решения. Выяснилось, что в 2015 г. Министерство природных ресурсов приняло документ, который запрещал региональным властям при определенных условиях тушить пожары. Оказывается, есть некоторые условия (типа того, что экономический ущерб от пожара будет ниже ущерба от его тушения), которые делают тушение нецелесообраным. Это просто немыслимо с точки зрения как национальных интересов, так обычного здравого смысла. Тем более весьма непросто оценить заранее, будет ли ущерб от пожара выше или ниже потраченных средств на тушение. Значит, данную фразу следует воспринимать как элемент сугубо пропагандистской болтовни.

Летом 2019 г. ситуация с лесными пожарами возобновилась в своей катастрофичности. Миллионы гектаров леса запылали, дым стал распространяться на сотни километров от очага возгорания. Причем в Белоруссии, где не функционирует Лесной кодекс, по своей либеральности сопоставимый с российским, леса не горели. Однако российские власти, наступив на уже изученные грабли, по-прежнему отказываются пересмотреть принятые ранее убийственные рыночные решения по ликвидации системы защиты леса. Нет защиты – нет лесов. Пожары тушили, но из-за чрезмерной либерализации системы не хватает пожарников и в целом людей, призванных охранять лес. К тому же тушение – это всего лишь борьба со следствием. С причиной власть не борется, поскольку именно ее инициативы являются одной из важнейших причин лесных пожаров.

Никаких важных выводов чиновники для себя не сделали, их инициативные действия не обернулись в сторону отмены Лесного кодекса и ресоздания системы охраны леса. Опыт пожаров и засух давно научил нашу страну, но власть, видимо, не желает учиться на ошибках прошлого и не ценит системы, которые обеспечивают защиту от угроз, – в том числе угроз пожаров и засух. А если правящий класс утратил системную память и общественную ответственность, он не способен обеспечивать безопасность страны и народа.

Неудивительно, что чиновники заговорили, будто нет особой нужды в тушении пожаров. Так, губернатор Красноярского края А. Усс заявил о том, что тушение леса нецелесообразно и нерентабельно – и эти преступные слова были сказаны тогда, когда его край задыхался от смога. Усс провозгласил пожары естественным природным явлением, которое тушится не менее естественным способом – выпадением осадков. То есть следует сидеть сложа руки и ждать дождя, невзирая на страдающих (и умирающих) от задымления людей. Наверное, Усс также считает естественным природным явлением целенаправленный поджог леса, в том числе поджог, который выступает средством кражи качественного леса под видом сгоревшего. Может быть, вообще следует пожарную службу ликвидировать и начать возлагать архаичную надежду на дождь при тушении дома, магазина, больницы, школы или любого другого объекта? Ведь пожарная служба требует финансовых вложений.

Аналогичным образом, если следовать позиции Усса, нерентабельны и потому не нужны вложения в инфраструктуру, в образование и здравоохранение, выделение льгот социально незащищенным людям, даже адресные программы помощи определенным общественным группам и т.д. Нерентабельно обеспечивать безопасные условия труда для работников предприятий, ведь это требует дополнительных расходов. Нерентабельно на производстве устанавливать экологически чистую систему, а более целесообразно просто осуществлять вредные выбросы в окружающую среду; собственник максимизирует прибыль, а экология – вредные отходы. Представим себе следующий случай: приватизированная система газо-, водо- или электроснабжения отказывается обеспечивать доступом к своему ресурсу людей, проживающих в крайне бедном районе, и ссылается на нерентабельность из-за их низкой покупательной способности. А почему бы и нет – пусть остаются в пещерных условиях, которым никакая инфраструктура и не снилась, тем более современная и передовая. Однако в нормальном, а не рыночном, обществе государство должно и обязано следить за ценами и регулировать всеобщий доступ к ресурсам.

Безответственных чиновников не интересует огромный экономический и экологический урон от происходящего. Их не беспокоит то, что могут пострадать люди. Их интересуют деньги и, похоже, ничего более. Поэтому им свойственно занижать значение проблемы, и, когда она – в совершенно прямом смысле – разгорелась пышным пламенем, называть ее всего лишь неприятной мелочью. На следующем этапе «развития» чиновничьего мышления, наверное, они заявят: «вместо поддержания норм безопасности где бы то ни было экономически целесообразней просто отказаться от них»; мол, пусть люди калечатся и умирают, лишь бы меньше вкладывать денег. Если некоторые линии электропередач или железнодорожные ветки убыточны, получается, их нужно закрыть – и лишить в XXI в. огромное число людей, если не целые города, железнодорожного сообщения и электричества. Или, может быть, следует заставить жителей глухого района платить больше, чтобы сделать эти «услуги» доходными? Тогда они подвергнутся необоснованной дискриминации – только за то, что живут в «нерентабельном месте». Представьте себе, если бы такой античеловеческий ультралиберализм господствовал, например, в семейных отношениях и проявлялся в следующем. Родственники больного человека приходят к мнению, что его лучше похоронить, чем вылечить, поскольку лечение стоит значительно дороже похорон, – тем более болезнь является естественным процессом. Только вряд ли эти чинуши будут следовать подобной логике применительно к себе и своим близким. Себе – одно, а обществу – другое; такой подход отлично демонстрируют проводимые неолиберальные реформы, в том числе в области здравоохранения.

Если бы человечество все мерило исключительно категорией рентабельности, оно бы, скорее всего, не существовало. Помимо рентабельности есть еще социальная, экономическая, экологическая и моральная ответственность. Помимо рентабельность есть еще стратегические общественные (а не олигархические и коррупционно-бюрократические) интересы. Но либерализм все это выбрасывает в урну как ненужный хлам и отдает приоритет только денежному критерию. Думается, Усс с его риторикой – не досадное исключение из правил, а как раз правило, демонстрирующее истинный облик нынешней власти в целом и правящей партии в частности. Поэтому важно четко и точно разделять честных, порядочных и национально ориентированных людей, с одной стороны, и единороссов и прочих либералов, с другой.

Когда государство увольняет лесников, сворачивает систему охраны (и тушения) леса, объявляет ее нерентабельной и экономически невыгодной, а еще передает ее (как и лес в целом) в частные руки и позволяет частникам вырубать лес, неудивительно расширение хищнической вырубки леса и возникновение масштабных пожаров. Это – азбука, которую неолиберальная идеология не считает нужным принимать во внимание. И если данная азбука антилиберальна по сути, этот факт не делает ее неверной.

Если правящий класс предпочел – который год – не выносить правильных уроков, то впоследствии ситуация будет возобновляться: леса будут гореть, смог – удушать людей, наводнения продолжатся, происходя в том числе из-за исчезновения леса. Ситуация с пожарами в лесу является серьезным камнем, брошенным в огород неолиберальным реформаторам и всей рыночной идеологии.

Неудивительно, что после актуализации многих новых проблем (лесные пожары, принятие пенсионной реформы⁷ и т.д.) члены «Единой России» решили пойти на сентябрьские выборы 2019 г. в качестве самовыдвиженцев. Они отрицают свою причастность к правящей партии, поскольку понимают, что их принадлежность к этой организации будет вызывать у избирателей недоверие и даже ненависть. «Единая Россия» осознает свой позор, но вместо исправления ошибок стремится удержаться у власти. Она прекрасно понимает, что проводимой ультралиберальной политикой понизила свой рейтинг, что немалая часть народа ее жутко ненавидит, что она стала токсичной. Вот поэтому власть пошла на ложь и хитрость, выдвигая на выборы своих как не-своих. А чего другого от них ожидать?

Показавшая свою бездарность и никчемность реализовавшая ряд антинародных действий партия совсем не стыдливо прячет глаза, стараясь всеми силами (с использованием хитрости и наглой лжи) сохранить за собой главенствующее место. Они во власти нужны самим себе, но не социальному большинству. ЗАЧЕМ ТАКАЯ ПАРТИЯ НАРОДУ?  

В общем, неолиберальные проекты ликвидируют общественную безопасность как таковую. Они углубляют риски, связанные с пандемией, с технологическими или природными бедствиями. Эти же проекты нередко насаждаются благодаря уже возникшим кризисам, используя их.