Апология русского хаоса

Просматривая современную политическую аналитику и пропаганду, вне зависимости от идеологического содержания, постоянно обращаешь внимание на тот факт, что абсолютное большинство авторов в своих выкладках полностью игнорирует народ как политический субъект. Многие говорят о его тяжбах, многие спекулируют апелляциями к его интересам, но реального субъекта в нем не видит никто. Либералы (по крайней мере, те, которые понимают, что «Болотная» публика — это еще не народ) считают, что народ по своей природе аморфен и в принципе неспособен к волеизъявлению, а потому примет любую власть — следовательно, спрашивать его мнения даже смысла нет. Патриоты в этом отношении более романтичны — они объясняют политическую пассивность народа его подавленностью, угнетенностью, врожденным патернализмом и христианским смирением, но и они понимают, что ждать пробуждения народа очень легкомысленно — надо позаботиться о нем самим. Есть еще «патриоты» на жаловании (к ним примыкают верноподданцы, демонстрирующие тот же восторженный образ мыслей, только почти или совсем за бесплатно, что, впрочем, не делает им чести, а лишь вызывает жалость и усмешку) — эта категория якобы не отказывает народу в политической субъектности, но настаивает на том, что субъектность свою народ целиком и полностью выражает в поддержке действующей власти, подтверждением чему являются и результаты самых честных в мире выборов, и рейтинги первого лица, постоянно бьющие рекорды. Об этой третьей категории говорить не будем — она достаточно красноречиво говорит сама за себя против себя же. Вот и получается, что и либералы, и патриоты (я сознательно сужаю политический спектр до двух обобщающих супер-групп), на самом деле, спорят сугубо о своем видении России, не выражая истинных чаяний народа. Это напоминает игру в шахматы без доски — есть фигуры, есть заготовленные комбинации, но нет главного — поля, фундамента, опоры, без чего фигуры как бы болтаются в воздухе, лишь имитируя игру. Поскольку массы являются носителем коллективного бессознательного, а элиты — соответственно, коллективного эго, можно охарактеризовать нынешнее состояние российского общества как психоз. Вылечить его возможно только обращением к народному началу — как известно, vox populi vox Dei, и в случае русских это имеет особый, отнюдь не банально-демократический, смысл. 

Имперский флаг и уваровская триада. Метафизика черни

Здесь хотелось бы немного порассуждать о символике Русского флага. Имею в виду Имперский, или, как он назывался официально, «Гербовый народный флаг», что очень важно в контексте данного эссе. Современный триколор подлинно русским знаменем считаться никак не может сразу по нескольким причинам: 1) он вошел в употребление уже после Русского раскола, когда началось стремительное отступление государства от народно-духовной традиции; 2) белый, синий и красный суть типично масонское соцветие, колористическая рифма «свободы, равенства и братства» (вспомнить хотя бы современный французский флаг, принятый во времена Великой буржуазной революции); 3) триколор был повторно и окончательно проклят, когда в 90-ые годы прошлого века его подняли либеральные могильщики России, сделавшие то, что не удалось ни большевикам, ни нацистам (неудивительно, кстати, что на последних протестных митингах либеральная оппозиция стала активно использовать государственный триколор).  

Итак, вернемся к гербовому флагу. Белый, золотой и черный являются традиционными цветами трех сословий, характерных для всех индоевропейских обществ: жречество-священство (брахманы в Ведах, философы у Платона), царство-воинство (кшатрии в Ведах, стражники у Платона) и крестьянство-ремесленничество (вайшьи и позже шудры в Ведах, кормильцы у Платона) — соответственно. И здесь сразу обращает на себя внимание перевернутое положение варн-цветов на русском флаге. Случайностей в таких важных вещах быть не может, поэтому следует, во-первых, особо отметить, что царство на главном русском символе стоит выше священства (привет патриарху Никону, клерикалам-февралистам и современным «православным» республиканцам), а во-вторых — и это для нас наиболее важно — третье сословие, то есть в случае традиционно аграрной России собственно народ, стоит выше первых двух. Подтверждение тому находим и в русском мифологическом материале, отражающем глубинные структуры национально-культурной матрицы. 

Дело в том, что князья в русских былинах часто являются носителями змеиной природы — наиболее ярким примером может служить рожденный от змея Вольга Святославич, он же Волхв Всеславьевич, то есть царь-жрец, совмещающий в себе функции первых двух сословий.  Третье сословие, собственно народ, в былинах олицетворяют крестьянские богатыри (например, Микула Селянинович), и отношения со змеями и князьями змеевичами у них складываются непросто — зачастую они прямо друг другу противопоставляются. Но позднее змееборчество становится главным геральдическим сюжетом Московской Руси, то есть сами князья превращаются из змеевичей в змееборцев. При этом важно обратить внимание на отождествление «ездца» со святым Георгием, ведь с греческого это имя переводится как «земледелец». Кстати, именно крестьянина Илью Муромца на черном коне Васнецов помещает в центр своей богатырской картины, а Добрыню Никитича и Алешу Поповича, происходящих из двух первых сословий — по краям. Также неспроста на Руси особым почитанием всегда пользовался Никола Чудотворец — по сей день на распространенных иконах-триптихах рядом с Господом и Богородицей изображается именно он, — а ведь имя святителя переводится как «победа народа». Собственно, именно это и произошло на Руси в Московскую эпоху (а она является парадигмальной, архетипической для всей русской истории) — народное начало одержало верх над змеино-княжеским, преобразило его. Уместно здесь будет вспомнить о характерной для тех времен практике челобитных, когда народ, возмущенный какими-либо нестроениями в государстве, обращался напрямую к Царю, и тот лично держал перед народом ответ. Важно: речь не об юридической ответственности правителя перед населением, а об особых глубинных (неформализованных) связях тяглового государства, где народ служит Царю как иконе (по прп. Максиму Греку, «Царь есть образ одушевлен Царя Небесного»), а Царь — непосредственно Богу как первообразу, Господу господствующих, но это богослужение Царя в высшей мере проявляется в его служении народу (вспомним, как называл себя Иоанн Грозный — «игумен земли русской»). Описанная модель — можно назвать ее «народной монархией» (И. Солоневич) или «социал-монархизмом» (В. Карпец) — является полной противоположностью как абсолютизму, так и конституционализму.        

Таким образом, классическую уваровскую триаду «Православие, Самодержавие, Народность» правильнее читать наоборот. Да-да, хотя Православие для русской идентичности крайне важно, но недостаточно и, более того, не общеобязательно (например, если речь идет о неславянских этносах Русского мира, к тому же следует учитывать послераскольную неполноту самого никонианского православия), в то время как Самодержавие и Народность имеют соответственно большее значение. Собственно, именно в таком порядке, по восходящей, мы и теряли свою идентичность — после Раскола лишились целостного Православия, после Революции — Самодержавия, а после распада СССР — Народности, поэтому современная РФ является худшим изводом Руси-России за все века ее многострадального существования. И возвращение на подлинно русский исторический путь может происходить только тем же чином — от возрождения Народности как самой глубинной основы через восстановление Самодержавия к ис-цел-ению Православия, ибо без Народности невозможно призвание Царя, а без Царя невозможно разрешение важнейших церковных вопросов, поскольку только он имеет право созывать соборы. 

Если же взглянуть на народно-гербовую цветовую триаду с точки зрения богословской символики, то белый, священнический, цвет будет соответствовать Святому Духу (главный канонический тип изображения Третьей Ипостаси Бога — белый голубь; большинство православных храмов белокаменные), золотой, царский, цвет — Сыну (Исус Христос Царь Славы, «Солнце праведное»), а черный, народный — Отцу. Почему черный цвет соответствует Богу Отцу? — потому что Отец есть строго апофатическое Лицо Троицы — это «Тьма превысшая света». И в структуре русского миропорядка народ точно так же представляет апофатический принцип. Слова классика «умом Россию не понять» относятся в первую очередь к народу как ее первоматерии (власть и религия институционализированы, а потому вполне понятны, постижимы), именно народ таит в себе вековечную загадку русской души, неисследимую русскую бездну, эмпирически нащупанную и поистине визиорнерски описанную гениальным Достоевским. 

И здесь я дерзну приступить ко все тому же Имперскому флагу с позиций самой загадочной и древнейшей из наук — алхимии. Дело в том, что черный, белый и золотой — это еще и цвета трех стадий Великого делания. Знающие люди поправят меня, что третьей — главной и заключительной —  стадией является рубедо, «работа в красном», но если эти люди по-настоящему знающие, то им известно, что золотой и красный синонимичны. Это отчетливо видно из солярной символики — «солнышко» одновременно и золотое, и красное; слова «русый», то есть золотистый, и «рудый»/«рыжий», то есть красный, этимологически родственны; багряная порфира является таким же неотъемлемым атрибутом царства, как золотая корона; да и сам Великий магистерий, Философский камень, превращающий любые металлы в золото, имеет красный цвет. И в этой оптике мы снова обнаруживаем на русском флаге «перевертыш» — наверху оказывается цвет первой стадии — нигредо, «работы в черном», связанной с полным разложением вещества до однородной черной массы для последующего его воскресения в чистом и обновленном состоянии. Одним из символов нигредо традиционно является черный ворон, и как здесь не вспомнить, пожалуй, самую народную из русских песен, главной темой которой звучит свадьба со смертью. На мой взгляд, все это дает важнейший ключ к понимаю русской истории и, соответственно, русского будущего, в том числе ближайшего. 

Прошлое и будущее. Страшная тайна русского зеркала

Как было показано, Народность имеет для Русского мира первостепенное значение, но при этом народу присуща темная природа — не в морально-этическом, а в метафизическом смысле — в смысле мистической тяги к отрицанию (апофатика), хаосу, бездне, ночи, смерти. Когда Царь и Церковь служат народу и сослужат ему (но, разумеется, не обслуживают), он дает им силу, какую дает дереву почва — вся мощь русского хаоса преобразуется в энергию для построения русского космоса, глубина русской бездны становится трамплином для русского взлета, кромешность русской ночи высвобождает плодородный русский эрос, мертвая вода из русских сказок оборачивается живой. Но если эта гармония нарушается, русское черное разверзается подобно черной дыре, поглощая и уничтожая все остальное. Каждый русский является настолько же монархистом, насколько и анархистом — настолько же богоносцем, насколько и богоборцем. Это вполне закономерно: анархия — действительно мать порядка (поскольку хаос предшествует космосу), а «Бога нет» — самое радикально-апофатическое исповедание Его. 

Октябрьская революция и последовавшая за ней Гражданская война были, на самом деле, не борьбой «красных» и «белых», а торжеством «черного». Это прекрасно чувствовал (и с восторгом принял) великий поэт-народник и учитель Есенина Николай Клюев. Чувствовал потому, что был по мировосприятию старовером, а русское «черное» начало «брожение» именно после Раскола, когда огромная и, бесспорно, самая пассионарная часть народа объявила Царя антихристом, разорвала с официальной Церковью и породила множество сектантских течений, часто очень темного характера — вспомнить хотя бы массовые гари, хлыстовство, скопчество, различные оргиастические «радения» и культы «Матери сырой земли». Важно понимать, что все эти радикальные проявления суть крайние формы того, что присуще самой природе русского народа — его неотъемлемая, имманентная часть. «Демоны революции» пришли не из-за рубежа — те чертята скорее просто откликнулись на зов, доносящийся из глубин русского метафизического чернозема, где настоящие демоны жили всегда, но до поры были обузданы, дремали. А далее происходит самое интересное. Когда «работа в черном» заканчивается, из пепла поднимается новая Империя: после восстановления принципа Народности, по чину, уже описанному выше, намечается восстановление принципов Самодержавия и Православия. Однако наш исторический Opus magnum не был завершен — преобразования, начатые Вождем и долженствовавшие быть продолженными, сворачиваются, и начинается процесс распада, гниение.  

Здесь мы закономерно подходим к настоящему моменту. Ведь в действительности, то, что мы наблюдаем сегодня — прямое продолжение позднесоветского кризиса. События 91-93 годов — всего лишь верхушечный переворот, сменивший вывеску, но не общий вектор движения — не стоит тут излишне драматизировать и чрезмерно демонизировать младореформаторов. Преемственность позднего (в особенности перестроечного) СССР и РФ абсолютна — нынешняя власть полностью состоит из бывших членов КПСС, Горбачев почитается как национальный герой наряду с Ельциным, брежневская застойная стабильность стала главным ценностным ориентиром путинизма, а в Церкви с новым рвением продолжен, начатый еще при Хрущеве, экуменический курс. Усматривая консервативно-народно-державные тенденции в российской политике последних десяти лет, патриоты выдавали желаемое за действительное, становясь жертвами ловких постмодернистских информ-технологий, мастером которых является серый кремлевский кардинал Сурков, — сегодня все это уже очевидно. Правда же состоит в том, что из маразматического уродца, каким был поздний Советский Союз, мог родиться только еще больший уродец, каким является компрадорско-олигархическая РФ, вполне подходящая под дефиницию Mafia state. Уродство способно воспроизводить лишь уродство, а чтобы по-настоящему воскреснуть и преобразиться, нужно по-настоящему умереть. «Аминь, аминь глаголю вам: аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает, аще же умрет, мног плод сотворит».  

И теперь пришло время вернуться к теме безмолвствующего народа, с которой и было начато это эссе. Великая тайна молчания русских заключается в том, что оно и есть его vox populi, выражение его политической субъектности (хотя в отношении народа дуальная субъект-объектная топика вообще не очень подходит). Под этим я не имею в виду, что народ своим молчанием как бы сознательно выбирает или тем более поддерживает нынешний образ России (народ вообще ничего не делает сознательно), но он позволяет России такой быть, а точнее, позволяет ей вообще НЕ быть, потому что небытие, ничто есть истинная суть РФ, скрытая за бесчисленным множеством различных симулякров, фантомов, масок, кривых зеркал, и сегодня по мере их исчезновения (ведь на создание иллюзий тоже нужны ресурсы, а их уже нет) все отчетливее становится видна зияющая бездна — ее-то и «выбирает» народ. Проще говоря, народ безмолвствует потому, что хаос, к которому ведет страну правящая клика — именно то, чего он «хочет». «Хочет» потому, что хаос — это его стихия, «хочет» потому, что «знает»: только из хаоса рождается космос, хаос беремен космосом, имеет его внутри себя — нужно только дать хаосу развернуться, выпростаться.      

Сейчас внутренний запас прочности у РФ почти исчерпан (точнее сказать: проеден, разворован и распродан), внешние условия стремительно ухудшаются, система трещит по швам и первые крысы уже бегут с корабля, а руководство страны мечется из одного позорного угла в другой, не имея ни воли, ни инструментария, ни даже элементарного понимания ситуации, чтобы справиться с кризисом. Путин, как к нему ни относись — это прошлое, его, на самом деле, экзистенциально-политически, уже нет — мы фактически вступили в фазу «междуцарствия», которое в России традиционно связано со смутой. 

Смута — очень русское явление, как и ее сводная сестра опричнина, но эту последнюю власть отвергла, проигнорировав народный подъем «Русской весны», а затем и вовсе растоптав все пробужденные ей идеи и силы (чему, кстати, Церковь на своем уровне только потакала). Теперь, после отказа последовать за «Русской весной» в «Русское лето», Россия неизбежно откатится в «Февраль». Он, конечно же, будет еще более антинародным, чем нынешний политический «сезон» (кстати, Евромайдан закончился госпереворотом тоже в феврале), но тем самым вызовет подлинно народный взрыв. Когда власть предает собственное государство, а Церковь — собственную веру, то есть вкупе они предают свой народ, ему остается опираться только на самого себя, на свою черную внутриядерную мощь. Когда все видимое, проявленное, катафатическое прогнило, остается только совершить рывок на другую сторону бытия — в чистую апофатику. И какие бы программы ни выдумывали политические агитаторы от либералов, патриотов или кремлевских «гроссмейстеров», русский народ за ними не пойдет, поскольку уже молчаливо принял бездну, хаос и смерть.  «Черный ворон, весь я твой...».  

Что делать? Ничего — сидеть и ждать у народного моря погоды, вслушиваясь в его дыхание и вглядываясь в черную пучину, чтобы во время прибоя либо слиться с волной, либо быть ей разбитым. Ну и молить Бога, чтобы когда море утихнет и в уже чистой воде мы отстираем наши черные флаги, под черным обнаружились золотой и белый.