Американские СМИ. Часть 2

Начало публикации

Сравнение с Гитлером

• Демонизация определенного лидера упрощает процесс его свержения. Разве может порядочный человек противостоять свержению Гитлера?

После холодной войны конфликты уже не будут столкновением законных субъективных интересов. Скорее всего, каждая авантюра Америки будет представлена в черно-белых тонах, как манихейское соперничество добра и зла. Противники, избранные для уничтожения или изменения, не обладают никакими положительными качествами и представляют экзистенциальную угрозу не только для США, но и для всего мира, особенно для народа данной страны. Это влечет за собой в первую очередь абсолютную демонизацию лидера, что называется «апелляцией к Гитлеру» – концепция, приписываемая философу Лео Штраусу (1951). Хиллари Клинтон и другие окрестили Владимира Путина «новым Гитлером». Среди видных «Гитлеров» с 1991 года можно назвать Саддама Хусейна (Ирак), Слободана Милошевича (Югославия/Сербия), Радована Караджича (Сербская Республика), Муаммара Каддафи (Ливия) и Башара Асада (Сирия), меньшее количество экспертов награждали именем фюрера Фараха Айдида (Сомали), Мануэля Норьега (Панама), Махмуда Ахмадинежада (Иран) и Омара аль-Башира (Судан). Как это ни парадоксально, представители деспотического рода Ким, правящие Северной Кореей, не получили это звание. Возможно, это произошло из-за почти полной блокады новостей извне, которые и нагнетают образ Гитлера, или из-за нежелания политиков делать что-либо со страной, у которой есть оружие массового уничтожения и которая могла бы воспользоваться им.

Со временем такого «Гитлера» обвинят в убийстве собственного народа, сославшись на доктрину «ответственность защищать» (responsibility to protect – R2P) как гарантию государственного суверенитета и территориальной целостности.

Смертность в определенных конфликтах связывают с личностью демонизированного лидера, а не с умеренной, демократической, прозападной, проамериканской оппозицией, которая во многих случаях представлена террористами, джихадистами или преступниками разных мастей. Изобличают выбранного лидера международные трибуналы, уполномоченные, финансируемые и контролируемые США и западными странами (например, Милошевича и Караджича – Международный трибунал по бывшей Югославии, аль Баширa – Международный уголовный суд (МУС), а также неоднократные призывы МУС представить пред судом Асада). Так, фигура обвиняемого из области политики и возможного компромисса перемещается в область правосудия, которое вершат эти трибуналы.

«Милитаризация» СМИ

• Милитаризированные СМИ не используют информацию, чтобы показать объективную реальность. Она становится инструментом отображения исключительно субъективной позиции.

Демонизация определенной страны и ее лидера входит в рамки нарратива, который совпадает с американским восприятием конфликта как борьбы добра со злом. Хотя данное отношение может восходить к наследию Американского фронтира и к нашему в какой-то степени наивному чувству перфекционизма, оно также приводит к циничным манипуляциям политических деятелей, чьи идеологические принципы во многом совпадают со взглядами XX века, особенно с троцкизмом. После того как новоиспеченный «Гитлер» полностью дискредитирован в глазах общественности, события в возможной зоне конфликта используются только в том случае, если они могут быть полезны для заранее определенной цели.

К тому же, похожие события могут обладать различными моральными характеристиками, в зависимости от того, какой стороной они были инициированы – хорошей или плохой. Таким образом, американские бомбардировки объявляются гуманитарной акцией, и побочный ущерб простителен (бомбардировка базы «Врачей без границ» в Кундузе (Афганистан) американцами была оценена как ошибка низкоквалифицированных служащих), в то время как воздушные атаки остальных – преступление (сирийские бочковые бомбы, российские атаки на больницы и школы в Сирии). К милитаризации новостей прибегают, когда необходимо переложить вину за военные преступления, особенно геноцид, обвинение в котором считается главным козырем в пропагандистской войне.

Америка и «международное сообщество», «свободный мир», «американская исключительность» и «лидерство»

• Как и любая страна, Америка обладает собственной историей, культурой и традициями. Ко всему прочему, существуют американские уникальные основополагающие принципы: согласие граждан, законность, разделение властей, ограничение власти. Более двухсот лет они были источником вдохновения для большей части мира, чем американцы очень гордятся. Тем не менее, ни одно из этих «исключительных» качеств не подходит к термину «американская исключительность», который описывает современное глобальное поведение США и оправдывает политику Вашингтона, утверждая привилегию эксклюзивного «лидерства» и обязательство провести открытую международную миссию во имя «свободного мира» и «международного сообщества».

Другие значимые черты глобального дискурса – ритуальное применение ряда терминов, характеризующих роль Америки в мире. Они обычно используются официальными лицами США и повторяются в СМИ. Чаще всего американские президенты обращаются к термину «международное сообщество» – при заявлении полномочий на применение военной силы: Буш-старший в Кувейте, Клинтон в Боснии и Косово, Буш-младший в Афганистане и Ираке, Обама в Ливии и Сирии. (В самом деле, этот термин цитируется гораздо чаще, чем любой императив американской национальной безопасности или законности, основанной на конституционных полномочиях.) Как отмечает британский журналист Мартин Жак: «Мы все знаем, что подразумевается под термином „международное сообщество“. Это Запад, конечно же, ни больше, ни меньше. Использование термина „международное сообщество“ – это способ облагородить Запад, показать его более респектабельным, более нейтральным и высоконравственным». В самом деле, в отличие от простого «Запад», «международное сообщество» означает геополитический блок стран во главе с Вашингтоном.

Этому термину близок концепт «свободного мира» – риторическая реликвия холодной войны, которая первоначально противопоставлялась коммунистическому лагерю во главе с СССР, но которая сейчас стала синонимом «международного сообщества». В каждом конкретном случае, несмотря на использование этого термина западными чиновниками (особенно президентом США, считающимся лидером «свободного мира», как если бы Сталин или Мао были еще живы), выражение представляет явное меньшинство мира, состоящее из США и их спутников. (Даже слово «союзник» больше не означает взаимовыгодное сотрудничество на основе международных договоров оборонного обязательства. Кристофер Пребл из Института Катона предположил: «Конечно, любая страна, которая работает на гегемонистскую программу Вашингтона, любая страна, поддерживающая идею, что Соединенные Штаты должны быть мировым жандармом, является союзником».)

Наконец, выражение «американская исключительность» стала лакмусовой бумажкой и внутри страны, в Соединенных Штатах (например, при обвинении Обамы в плохом исполнении обязанностей президента, потому что он не верит в американскую исключительность, по крайней мере, не в достаточной степени), и за рубежом. США обвиняются в том, что они считают себя чрезвычайно привилегированными и исключительными, чтобы следовать правилам международного поведения, обязательным для других государств. И несмотря на то, что американская элита все еще считает, будто их исключительность дает право на имперские замашки, все больше людей понимают: нынешняя система ценностей противоречит христианским, историческим американским ценностям, которым когда-то пыталась следовать Америка.

Эти три практически тождественные выражения изображают Америку (и действующего хозяина Белого дома) наделённой практически неограниченным правовым и моральным авторитетом, чтобы выступать в качестве прогрессивной глобальной силы, в том числе используя военную силу.

Вы либо с нами, либо против нас: наши действия правильны по умолчанию, они несравнимы с действиями других держав, которые легитимны лишь в том случае, если президент США посчитает их таковыми. Как результат – сближение старых советских представлений об авангарде всего прогрессивного человечества и дихотомии «кто/кого» в заранее определенной неизбежной исторической прогрессии. Когда мы действуем, история на нашей стороне. В такой нравственной вселенной компромисс приравнивается к недопустимой слабости (обвинение Обамы в «лидерстве сзади») в противовес объективным социальным силам и глобальным процессам, которые зависят от американского руководства. Напрашиваются вопросы: что в итоге? к чему приведут американский народ эти меры? Но такие вопросы редко задают.

«Альтернативные» СМИ, американский самиздат

• В нашем анализе мы выясним, что «альтернативные» СМИ все-таки могут сломать систему. Но в настоящее время основные средства массовой информации, работающие совместно с правительством и корпоративными спонсорами, все еще могут повлиять на то, что публикуют альтернативные источники.

С распространением первых кабельных каналов, а затем и интернет-изданий, основные американские сети (ABC, CBS, NBC) и газеты (New York Times, Wall Street Journal, Washington Post) стали иметь гораздо меньшую долю рынка, чем в прошлом, однако они все еще имеют своеобразную монополию на законность и значимость информации. В связи с этим пока словосочетание «альтернативные СМИ» звучит довольно пренебрежительно: с ними ассоциируется недостоверная информация, противоречащая официальной линии правительственных СМИ, и такие источники можно игнорировать.

В прошлом, в частности в тоталитарных обществах XX-го века, поддержание доверия к официальным средствам массовой информации требовало физических репрессий против альтернативных источников информации. Сегодня в таких мерах нет необходимости, как и средств для их осуществления, даже в таких недемократических странах, как Китай, Иран, Куба и Саудовская Аравия (хотя Северная Корея может быть удачным примером за счет явной недоступности современных коммуникационных технологий для большей части населения). Вместо того чтобы подавлять инакомыслие, достаточно поддерживать основные средства массовой информации как гарант надежности. Информация альтернативных источников становится публичной только при распространении основными СМИ, что делает ее достоверной, и источник перестает быть альтернативным. До тех пор, пока это не произойдет, альтернативная информация и мнения, особенно те, что идут вразрез с официальной позицией СМИ / правительства / официального нарратива, игнорируются и относятся к конспирологическим теориям, интернет-болтовне или получают ярлык «отсталый» от установленной, обязательной истины. Таким образом, неподтвержденная информация становится своего рода американским самиздатом, не запрещенным, но и не влияющим никак на государственные дела. Например, что касается балканских конфликтов (Маркале, Сребреница, Рачак, торговля человеческими органами лидерами Косовской освободительной армии), информация, разоблачающая официальные версии этих событий, уже давно существует, но она никак не может повлиять на общепринятые позиции, даже в ретроспективе.

«Мы никогда не ошибаемся», «следуй курсу» и «давайте двигаться дальше»

• Америка, очевидно, не учится на ошибках прошлого, полагая, что имеет право раздавать кредиты, порождать катастрофы и не нести за это никакой ответственности.

Как сталинский НКВД, Соединенные Штаты никогда не совершают ошибок. Справедливости ради, правительство и средства массовой информации США не уникальны в своем нежелании признавать ошибки. Это особенно верно в случае применения США военной силы, когда решение о начале военных действий остается «резонным» выходом в отличие от неизвестного «а если бы мы не начали ее?» Таким образом, Барак Обама в ответ на вопрос о том, что было его самой большой ошибкой на посту президента, ответил: «Недостаточно усилий в Ливии после свержения Каддафи». То, что главной ошибкой, прежде всего, была «смена режима», – это даже не обсуждалось. В крайнем случае, могли быть допущены ошибки в деталях исполнения, например, решение о роспуске иракской армии и партии Баас после вторжения в Ирак и его оккупации в 2003 году. Но для тех, кто построил свою репутацию и нажился на этой войне, вопрос самого вторжения и его причин закрыт.

Даже в самый разгар зарубежных военных кампаний американским политикам трудно понять ошибочность своих действий. Вместо этого они предпочитают просто удвоить усилия (Уильям Астор, ссылаясь на профессора Эндрю Басевича):

«Не важно, кто у власти – Клинтон, Буш или Обама. США постоянно грубым образом вмешиваются в конфликты. Это влечет невероятные расходы для нашей страны и приводит к большим потерям среди иностранных граждан, убитых или раненых в ходе непрекращающихся войн. И независимо от того, насколько катастрофичны результаты, власти продолжают „следовать курсу“ национальной безопасности, как бы их ни дискредитировали события».

Аналогичным образом из последствий политических решений никогда не извлекаются уроки на будущее. Вместо этого они обращаются к тому, что Дмитрий Бабич с телеканала RT назвал «мувонизмом» («MoveOn-ism» – «давайте двигаться дальше»):

Вспомним, к примеру, пытки, применяемые американцами в ходе войны с террором. Никого, кроме разоблачителей, в тюрьму не посадили. Почему так? Потому что, по словам президента Обамы, «мы должны смотреть вперёд, а не назад». Или возьмём вторжение в Ирак. „Я знаю, большая часть общества хочет двигаться дальше, – заявил бывший премьер-министр Британии Тони Блэр. – Я разделяю эту точку зрения“. Никого не привлекли к ответственности, более того, никаких выводов не сделано на будущее.

«Мувонизм» также означает, что виновные в прошлых преступлениях не только не привлечены к ответственности, но это даже никак не повлияло на их репутацию. Специалисты, чьи решения стали фатальными для Ирака, без зазрения совести продолжили «делиться мудростью» и относительно Ливии. Разрушив Ливию, они призвали повторить этот сценарий в Сирии. В Древнем Израиле лжепророки были преданы смерти, но в современной Америке им достается «тепленькое местечко» в престижных аналитических центрах и прибыльные торговые точки. И наоборот, тех, кто правильно предсказал последствия прошлых глупостей и сказал, что это была плохая идея, игнорируют.

За воинственностью СМИ стоит американское параллельное государство

Чтобы понять роль американских СМИ в войне, необходимо рассмотреть руководящий аппарат, которому служат СМИ. Но сначала важно развеять миф о роли СМИ в развязывании «войн выбора». Это так называемый «эффект CNN»: поддавшись на сильные образы, используемые СМИ при изображении человеческих страданий («жесткая порнография», как мы обозначили ранее), правительства вмешиваются в конфликты, которых они могли бы избежать.

«Уже более 20 лет в научных и политических кругах ведутся дискуссии о том, как связаны новости о военных действиях и решения о вмешательстве в, казалось бы, гуманитарных целях. Тогда такие глобальные медиагиганты, как CNN, только появлялись, и многие отметили, как те продвигали якобы гуманитарное вмешательство США в кризис в Сомали (1992–1993) и Боснии (1995). Говоря об „эффекте CNN“, мы имеем в виду, что СМИ в целом, а не только CNN, обладали повышенным влиянием на формулирование внешней политики».

Есть по крайней мере три факта, доказывающих ошибочность утверждения, что средства массовой информации заставляют пассивные правительства действовать. Во-первых, как показано в разделе выше («Паражурналистика», «инфотейнмент» и «жесткая порнография» как повод к войне), правительству иногда необходимо лишь определенное освещение того или иного события в СМИ, чтобы отреагировать на него так, как уже было решено ранее. Во-вторых, как мы видели в предыдущем разделе, средства массовой информации сами по себе несамостоятельны и являются некритическими проводниками правительственной информации. То есть когда средства массовой информации транслируют шокирующие истории, сопровождаемые изображениями реальных или выдуманных зверств, которые приписываются «новому Гитлеру», это значит, что правительственные источники (их аналитические центры, НПО и т.д.) уже все решили заранее. В-третьих, как средства массовой информации знают, какие темы соответствуют утвержденному нарративу, они знают, какие темы являются неприемлемыми. (Например, в начале боснийской войны в 1992-95 годах американские СМИ отказались первыми распространять информацию о зверствах, совершенных против сербов хорватскими ополченцами. Почему? Потому что они уже знали от своего правительства, что «на самом деле сербы совершали зверства против хорватов (и мусульман)». Точно так же сегодня почти полностью игнорируется информация о жертвах среди гражданского населения при бомбардировках, поддерживаемых США и Саудовской Аравией.)

Это не должно выглядеть, как указания правительства журналистам, о чем рассказывать, а о чем нет. Журналисты действуют в своих интересах и отлично понимают, что истории, которые соответствуют официальной позиции, приносят известность, богатство и профессиональный рост, а истории, которые идут с ней вразрез, могут погубить карьеру. Вот как эту ситуацию описал Роберт Пэрри:

«Причина такого положения вещей в журналистике проста: если вы повторяете общепринятую мысль, вы можете стать известным международным журналистом, ведущим регулярного ТВ-шоу или давать интервью как эксперт-аналитик. Однако если вы не говорите того, что от вас ожидают, у вас нет никаких перспектив.

Если же вы позволите себе лишь возразить официальной позиции, вас тут же объявят маргиналом. Возможно, это не в лучшую сторону отразится на вашей зарплате, но еще вероятнее, что вы вряд ли сможете сделать карьеру в этой сфере». 

В целом журналисты и правительственные чиновники состоят в единой сети, где война, в основном в «гуманитарных целях», не служит национальным интересам Америки, а является необходимостью. Эта сеть является эффективным дистрибьютором огромных финансовых средств.

СМИ как пропагандистский голос американского параллельного государства

Когда речь заходит об отношениях между правительством и СМИ, было бы ошибкой представлять СМИ только как официальный государственный аппарат, осуществляющий свои конституционные обязанности. Скорее это многогранная гибридная сущность, охватывающая как государственный, так и частный секторы. Майк Лофгрен, бывший сотрудник Конгресса США, назвал «параллельным государством» экспертное сообщество, которое доминирует над СМИ, но выходит за рамки этого сегмента и включает в себя все три ветви правительства США, частный бизнес (особенно финансовый сектор, государственных подрядчиков, информационные технологии), аналитические центры, НПО и квазиНПО, вузы (особенно те, что получают исследовательские гранты от Министерства обороны США), политические партии, их кампании, лобби и рекламные агентства.

Как объясняет Лофгрен, ядро параллельного государства находится в Вашингтоне, с дочерними точками на Уолл-стрит и в Силиконовой долине:

«Существует видимое правительство, расположенное в Вашингтоне, а есть другое, теневое, скрытое правительство, которое нельзя увидеть в Белом доме или Капитолии и которое не подчиняется гражданскому праву. Первое является проводником традиционной политики Вашингтона, это верхушка айсберга, которая видна всем и которую теоретически можно избрать на выборах. У этого айсберга есть нижняя часть, я буду называть ее «параллельное государство». Оно действует в соответствии со своими собственными ориентирами, независимо от того, кто формально находится у власти. [...]

Параллельное государство – это не правительство. Это гибрид органов национальной безопасности и правоохранительных органов: Министерства обороны, Государственного департамента, Министерства внутренней безопасности, Центрального разведывательного управления и Министерства юстиции. Я бы также отнес туда Департамент казначейства, управляющий финансовыми потоками, применением международных санкций и находящийся в органическом симбиозе с Уолл-стрит. Все эти учреждения координируются Канцелярией Президента через Совет национальной безопасности. К параллельному государству относятся и такие ключевые области судебной системы, как Служба внешней разведки и Суд по наблюдению в целях разведки, чьи действия являются загадкой для большинства членов Конгресса. Также могут быть включены несколько важных федеральных судов первой инстанции, такие, как суд Восточного округа штата Вирджиния и суд Южного округа Манхэттена, где проводят рассмотрение дел национальной безопасности. Последним компонентом правительства (и, возможно, последним по старшинству среди официальных ветвей власти, установленных Конституцией) является Конгресс США, состоящий из руководства Конгресса и некоторых (но не всех) членов оборонных и разведывательных комитетов. Остальная часть Конгресса в основном только осведомлена о существовании параллельного государства и в случае необходимости следует указаниям его эмиссаров. [...]

Параллельное государство состоит не только из государственных учреждений. Туда входят представители частного предпринимательства, они считаются неотъемлемой его частью. В специальном выпуске Washington Post под названием «Секретная Америка», Дана Прист и Уильям К. Аркин описали масштабы параллельного государства и степень распространения его влияния после событий 11 сентября. В настоящее время насчитывается около 854 000 контрактников со сверхсекретными полномочиями, а число гражданских служащих правительства в разы больше. Хотя сетью параллельного государства опутана вся страна и даже весь мир, в основном его силы сконцентрированы в пригороде Вашингтона. После событий 11 сентября было построено 33 объекта для сверхсекретной разведки. В совокупности они занимают площадь, почти равную площади трех Пентагонов. 70% бюджета разведывательного сообщества идет на оплату контрактов. Правительство и промышленность на деле оказываются довольно тесно связанными: директор национальной разведки Джеймс Р. Клэппер – бывший исполнительный директор Booz Allen Hamilton, одного из крупнейших подрядчиков разведывательной службы правительства. Его предшественник, адмирал Майк Макконнелл – заместитель председателя той же компании; Booz Allen владеет 99 процентами государственных заказов. Эти подрядчики в настоящее время задают политический и социальный вектор Вашингтона и направление, в котором будет двигаться вся страна, но делают это тихо, их дела не фиксируются в записях Конгресса или Федеральном реестре и редко подвергаются рассмотрению членами правительства. [...]

Вашингтон – наиболее важный, но не единственный узел параллельного государства, опутавшего Америку. Невидимые нити, сплетенные из денег и амбиций, соединяют город с другими узлами. Один из них – Уолл-стрит, который финансирует политическую систему, все больше напоминающую кукольный театр. Если политики своими действиями ставят под угрозу статус-кво, Уолл-стрит заполняет город наличными и адвокатами, чтобы отстоять интересы богачей. Можно предположить, что Уолл-стрит и есть глава параллельного государства и автор его стратегий: у него есть деньги, чтобы платить правительственным агентам за их двойную игру. [...]

После разоблачений Сноудена о масштабах слежки Агентства национальной безопасности, стало очевидным, что Силиконовая долина – жизненно важный узел параллельного государства. В отличие от военных и разведчиков, Силиконовая долина преимущественно сотрудничает с частным сектором, но ее бизнес настолько важен для правительства, что между ними возникли странные отношения. Правительство может просто принудить высокотехнологические компании работать на АНБ, но оно предпочло бы сотрудничать с ними на взаимовыгодных условиях. Возможно, это объясняет необычайную снисходительность правительства по отношению к Долине в вопросах интеллектуальной собственности. Если американец взломает смартфон (т.е. модифицирует его так, что сможет использовать другого оператора, вместо установленного производителем), он может получить штраф в размере до $500 000 или тюремный срок. Вот вам и хваленые права собственности. Либертарианская позиция магнатов Силиконовой долины, которая так тщательно прорабатывалась в их отношениях с общественностью, всегда была фикцией. Силиконовая долина уже давно отслеживает в коммерческих целях деятельность каждого человека, который пользуется электронными устройствами, так что неудивительно, что параллельное государство поддерживает Долину и делает то же самое для реализации собственных целей. Нет сомнений, что они должны сотрудничать.

Несмотря на важные роли Нижнего Манхэттена и Силиконовой долины, верхушка параллельного государства прочно закрепилась внутри политических кругов. Расширение параллельного государства и его проникновение в политику кажется издевкой над властью в Вашингтоне, постепенно становящейся недееспособной. В том, что тайное и незримое параллельное государство пустило свои корни по всей Америке, заключается парадокс американского правительства XXI века: атаки беспилотников, сбор данных, секретные тюрьмы, скрытый контроль, с одной стороны. С другой – обычные парламентские институты самоуправления, скатившиеся до статуса банановой республики, на фоне постепенного развала государственной инфраструктуры. [...]

Параллельное государство красной нитью проходит сквозь всю нашу современную историю: война с терроризмом, монетизация и деиндустриализация американской экономики, подъем плутократической социальной структуры и дисфункция политической системы. Из-за чрезмерного чувства собственной важности и привычки наживаться на своем народе Вашингтон стал штаб-квартирой параллельного государства, и дни его правления сочтены».

Параллельное государство не стоит ассоциировать с военно-промышленным комплексом (ВПК), от чего президент Дуайт Эйзенхауэр предостерегал в 1960 году, перед тем как покинуть Белый дом, хотя тогда ВПК составлял ядро параллельного государства. Как ни странно, по сравнению с современной структурой, американские ВПК 1950-х и 1960-х годов меньше участвовали в иностранных военных авантюрах. Главный соперник, СССР, обладающий ядерным оружием, сдерживал их порывы. Самым серьезным противостоянием, в какое были вовлечены ВПК, была межведомственная борьба за бюджетные средства. Однажды в разговоре с главой стратегического авиационного командования ВВС, генералом Кертисом Лемеем, один младший офицер неоднократно назвал СССР врагом. Лемей прервал его и поправил: «Молодой человек, Советский Союз является нашим противником. Наш враг – военно-морские силы».

Во время правления Эйзенхауэра в ВПК входили не только Пентагон и военные подрядчики, но также комитеты Конгресса, которые финансируют ВПК. (Известно, что в черновиках речи Эйзенхауэра даже использовался термин «военно-промышленно-конгрессиональный» комплекс, то, что потом стали называть «железным треугольником». Отвечая на вопрос об исключении этого термина из окончательного текста, Эйзенхауэр сказал: «Я смог справиться с военной и частной промышленностью, но я не смог взяться за Конгресс»).

Мало того, что «железный треугольник» продолжил расти во время холодной войны, когда производство военной техники стало прибыльным ядром ВПК, он расширялся даже после распада СССР в 1991 году.

В какой-то момент пошли разговоры о «мирном дивиденде», который снизил бы расходы налогоплательщиков, чьи средства уходили на «долгую и тяжелую борьбу с коммунизмом» (из иннаугурационной речи Кеннеди). Но эти разговоры быстро утихли. Вместо этого «жесткая» составляющая ВПК продолжила расти. Сначала для борьбы с «открытой агрессией» Саддама Хуссейна в Кувейте, затем для кампании НАТО на Балканах в 90-х. А затем эта «жесткая» составляющая расширилась в «мягкую силу», включая финансовые и ИТ-сферы, которые описал Лофгрен. И вновь эта «мягкая сила» служит высшему привилегированному классу, обосновавшемуся главным образом в Вашингтоне и его пригородах. В этом псевдоаристократическом обществе СМИ играют не менее важную роль, чем госучреждения и вашингтонские агенты.

Говоря о «мягкой силе» параллельного государства, важно рассмотреть и другие структуры, которые тесно взаимодействуют со СМИ.