Вход Господень в Иерусалим

«На бессловесное животное воссел Создавший словом небо,

людей освобождая от уподобления животным»

Великим праздником Вербного воскресенья начинается для нас Страстная седмица. В течение этих шести дней Христос завершит Свою земную жизнь. В Иерусалиме Он будет отвергнут и предан смерти. Это есть преддверие Его Креста. Господь грядет на вольную Страсть, Он предает Себя в руки человеческие. А потому праздник Входа Господня в Иерусалим вызывает двоякие чувства: он исполнен как скорби о предстоящих крестных муках Спасителя, вспоминаемых в следующую за ним неделю, называемую Страстной, так и предпасхальной радости Воскресения.

Ближайшим поводом к народному торжеству, которым сопровождался сам Вход Господень в Иерусалим, было, по Евангелию от Иоанна, воскрешение Лазаря, которое не могло не потрясти всех. От века не было видано, чтобы кто воскресал из мертвых, да еще четверодневный, со всеми признаками разложения плоти. Об этом свидетельствовали жители Вифании, видевшие чудо собственными глазами. И как только слухи об этом стали распространяться среди людей, шедших в Иерусалим на праздник Пасхи, все устремились навстречу Иисусу, чтобы увидеть Его и приветствовать как давно ожидаемого Спасителя. Толпа людей приветствует Христа у ворот Иерусалима, возглашая хвалу и устилая Ему дорогу срезанными с деревьев пальмовыми ветвями. 
Торжественный Вход Христов в Иерусалим происходит на следующий же день после воскрешения Лазаря. Потому эти два события часто изображаются рядом, один за другим, как, например, в церкви св. Димитрия в Пече (Сербия, Косово, 1345 г.).

Или в каппадокийской церкви «Токалы килисе» Новой (11 в.).

*    *    *

Впрочем, иконография праздника сложилась еще в самые ранние христианские времена. Впервые образ Христа, шествующего на осляти, и встречающих Его с пальмовыми ветвями людей появляется на горельефах христианских саркофагов. Например, вот на этом, начала 4 века.

 
Библейские сцены сменяют здесь друг друга, как на стенах катакомб: Моисей источает воду из скалы, апостола Петра ведут в темницу, Христос шествует верхом на осляти, далее изображено чудо умножения хлебов и рыб, а заканчивает композицию воскрешение Лазаря.

На саркофаге Юния Басса (359 г.) сцены из земной жизни Христа представлены раздельно – каждая отделена от соседних колонками.

*    *    *

Далее развитие иконографии идет, как всегда, по пути усложнения. И уже вполне сложившуюся иконографию праздника Входа в Иерусалим мы видим на миниатюре Россанского Евангелия 6 века.

На пурпурном фоне пергамента разворачивается окрашенное в трагические тона действо Входа Христова в Иерусалим; здесь уже присутствуют все элементы иконографии праздника: едущий уже не верхом, а боком Христос – как это напоминает другую икону – Бегство в Египет, где Матерь Его с Ним, Младенцем, на коленях, так же едет на ослике – вон из этой страны, где Сына Ее ждет погибель! А теперь Он уже Сам идет, как будто прямо в пасть Левиафана, – в город, где ждет Его крестная смерть. И правой рукою Он благословляет Святой Град и идущих во сретение Его людей, в том числе детей, постилающих под ноги ослу одежды, а сзади, как овцы за пастырем, шествуют Его ученики.

*    *    *

Рассмотрим теперь все эти описанные в Евангелии и нашедшие отражение в иконографии праздника детали.

Толпа людей приветствует Спасителя у ворот Иерусалима, возглашая хвалу и устилая дорогу срезанными с деревьев пальмовыми ветвями, или ваиями, они знаменовали победу Христа, воскресившего Лазаря, над смертью, так как «ваиа» у евреев называется живая ветвь. У евреев был обычай: оказывать почести царям или победителям в войнах, сопровождая их в торжественной процессии с ветвями зеленых деревьев. Вайи – это символ жизни, символ веселия и торжества. Пальмовая ветвь как символ мужества – аналог лаврового венка у греков и римлян – вручалась в награду победителю.

Кроме того, рассказ Иоанна очень напоминает описание религиозной процессии во время праздника Кущей, где люди шли по улицам также с букетами, составленными из пальмовых ветвей, веток мирта, ивы и лимона (такой праздничный букет назывался «лулав»).

Православная энциклопедия дает такое объяснение:

«Событие воскрешения Лазаря (Ин 11. 1–44), связь к-рого с В. Г. в И. подчеркивает Иоанн, согласно учению Церкви, предвозвещало Воскресение Христово и всеобщее воскресение мертвых, но воскресение мертвых и начало Суда – это одна из тем праздника трубного звука, праздновавшегося в 1-й день 7-го месяца перед праздником Кущей (Лев 23. 24; Числ 29. 1). Для праздника Кущей были характерны и ликование, и радостные восклицания (Ис 12. 6; 42. 1–2; 44. 23; Иер 31. 7; Зах 9. 9), также указывавшие на буд. воскресение мертвых (Ис 26. 19)».

Но дело в том, что праздник Кущей – осенний. Как же люди перепутали Песах и Суккот, весну и осень? Приближаются дни, когда «Жених грядет в полунощи», – начинается смешение, путаница не только в головах людей, но и в самой природе, которая уже предчувствует приближение смерти Творца мира, начинается аберрация времени, которая сильнее всего даст о себе знать в ночь ареста и мучений Христовых, а также в момент Его смерти на Кресте, когда настанет ночь среди дня; линейное время окончательно повернет вспять – в направлении конца времен; приближается Пасха Христова – праздников праздник и торжество из торжеств, когда в единую точку сходятся все времена и все праздники.  

В галилейском лапидарии хранится вот такой рельеф раннехристианских времен: из лулава произрастает Крест – Древо Жизни, а в кувшине с ручками характерной «змеиной» формы хранится собранная у Креста Кровь Христова.

Далее Православная энциклопедия:

«…процессия могла напоминать один из моментов маккавейских войн, когда Симон Маккавей шел очищать храм в сопровождении музыки, пения и пальмовых ветвей».

И верно, буквально на следующий день Христос очистит Храм от торгующих в нем.

«Вероятнее всего, прибытие верхом на осле указывало на обстоятельства помазания Соломона на царство (3 Цар 1. 32–40), т. е. событие В. Г. в И. понималось всеми как вход истинного Царя Израиля в Иерусалим, что подтверждается и тем, что они подстилали ему под ноги свою одежду».

За шесть дней до крестной смерти в первый и последний раз в Своей земной жизни Христос явил Свое царственное величие, которое во всей полноте будет явлено только после Второго Его пришествия, когда, по слову Иоанна Богослова, «все народы придут на брак Агнца и поклонятся перед Царем святых, Господом господствующих и Царем царствующих.

«…традиционно все без исключения паломники входили в Иерусалим пешими, в знак смирения и почитания Св. града и храма».

В Евангелии не уточняется, КАК вошел Христос в городские ворота – слез ли со спины ослика или проехал на нем. Не показывает этого и иконография: Христос на ослике всегда изображается приближающимся к городским воротам, но не проходящим через них. Думается, все же, что Он проехал и дальше, чем вызвал еще большее недовольство вождей израильских.

Впрочем, уже сам факт того, что Христос едет на ослике, говорит о многом: не как завоеватель, на белом коне или в триумфальной колеснице, входит Он в Свой город, и не пешком, как обычный паломник, но как-то «посредине» – вроде бы и верхом, но доставая ногами до земли. И понятно становится, почему Он выбрал «молодого осла», т.е. осленка, который не дорос еще до обычного размера – именно для того, чтобы войти в Город и верхом, и пешком одновременно.

Удивительное дело, но таким вот образом – с ногами, почти достающими до земли, изображали Христа на осляти только на христианском Западе. Вот несколько примеров:

Евангелие св. Эрентруды Зальцбургской, ок. 715 г.

Бронзовая колонна св. Бернварда из церкви св. Михаила, 11 в., Хальдесхайм, Германия

 

Эмаль, мастер Николай Вердунский, 1181 г.

И вот для сравнения фреска 12 в. из кипрской церкви Панагии Форбиотиссы (Асину).

На православном же Востоке Христос едет как будто на белом коне, как император во время триумфа. Такое впечатление, что византийцы не знали, как выглядит ишак. И только длинные уши выдают осла.

В шествовании Господа верхом на осляти исполнилось ветхозаветное пророчество о Царе Израиля: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной». Об этом празднике возвещал пророк Захария (Зах. 9, 9; заметим, что немногие пророчества прямо процитированы в Евангелии, чаще на них просто указывается: «Да сбудется реченное через пророка имярек…», или образованные читатели сами понимают, о чем идет речь). Кроме того, царь Давид прорек о встречающих Спасителя детях: «из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу» (Пс. 8, 3).

«Все евангелисты подчеркивают в событии В. Г. в И. царственное достоинство Иисуса, Сына Давидова».

Духом Святым Давиду было возвещено, что его царству не будет конца. И ему было обещано потомство, которое воспримет престол Отца и которому будет дано помазание на вечное царство. Из этого обетования рождается образ Помазанника-Мессии, прихода Которого ждали все. Мессия должен быть Царем, который утвердит Свой престол в Иерусалиме. Вход Господень в Иерусалим являет этого победоносного Мессию.

«По евангелисту Иоанну, накануне В. Г. в И. в Вифании совершилось помазание Христа перед Его погребением (Ин 12. 1–8; ср.: Мф 26. 6–13; Мк 14. 3–9)».

И это помазание пред погребением фактически оказалось помазанием и на Царство, и на Священство, т.к. Сын Божий готовился принести самую великую Жертву в истории рода человеческого – Самого Себя. Причем помазание совершила женщина. Что за женщина? И почему она ИМЕЛА ВЛАСТЬ это сделать?

Матфей называет хозяина дома в Вифании, Симона, фарисеем, Марк – прокаженным (едва ли Гость оставил его в таком состоянии), и оба говорят, что пришла некая женщина с улицы с алебастровым сосудом, полным благоуханного мира. Но Иоанн уточняет: это была Мария, сестра Лазаря, который также сидел за столом. Марфа же прислуживала гостям. О Марии же нам известно, что некоторое время назад она внимала словам Божественного Учителя, буквально впитывала их разумом и душою. Теперь же она едва ли сознавала, что делала, но сделала то, что должна была сделать, исполнившись пророческого вдохновения, т.е. благодатию Духа Святого, став служительницей Божией Премудрости.

Евангельские рассказы не сильно, но разнятся. Здесь уже начинается путаница с аберрацией времени и – добавим – сознания и памяти свидетелей, которые донесли до нас евангельские события.

Вечеря в доме Симона-фарисея. Преображенский собор Мирожского монастыря в Пскове, роспись сер. 12 в. Этот евангельский сюжет почему-то изображался крайне редко. Но вот у нас на Руси – есть. 

Итак, Помазанник Божий вступает в Свой град.

«…обстоятельства В. Г. в И. напоминали широко известный в Древнем мире обычай триумфального вступления в город полководца после достигнутой победы… такое вступление победителя в город (напр., лат. triumphus, ovatio) обычно сопровождалось приветствиями народа и завершалось входом в храм для совершения жертвоприношений».

Свт. Амвросий Медиоланский указывает, что Христос вступил в Иерусалим в день избрания агнца, которого, согласно иудейской традиции, надлежало заколоть на Пасху. И этим Агнцем стал Он Сам. И это жертвоприношение скоро произойдет – такое страшное, какового история падшего человечества еще не знала, – жертвоприношение Сына Божия, Который пришел отдать Свою жизнь за жизнь мира.

«Осанна Сыну Давидову»! – приветствует Иисуса народ как своего Царя.

«Евр. выражение «осанна» (букв. – спаси же) – это мольба о помощи, обращенная к Богу… На осеннем празднике Кущей восклицание «осанна» было связано с молением о дожде… в пророческой лит-ре, дождь стал одним из символов Мессии, ср.: Ос 6. 3; Иоиль 2. 23; ср.: Иак 5. 7)».

И они получат этот дождь – ливень, напомнивший им всемирный потоп, когда разверзлись хляби небесные, словно Господь вновь пожелал уничтожить род человеческий – или хотя бы жителей Города, который убил Его Сына. В момент смерти Сына Божия на Кресте, когда потряслись все основы мироздания, погасло солнце, и день стал, как ночь.

Но пока горожане мессианским приветствием встречают Христа, полные радостных ожиданий и надежд, вызывая недовольство и злобу вождей израильских. 

Однако мы знаем, что это торжество недолго продлится. Встречая всемогущего победителя смерти и пророка, иудеи ожидали от Него исполнения пророчеств как устроения земного царства Израиля. Но Его вход, кроткий и смиренный – на молодом осле – обманул их ожидания, это было несовместимо с их мечтами о величии Израиля. И буквально через несколько дней иудеи, не получив того, чего ожидали, уже кричали Пилату «Распни Его!» и еще такие слова, страшнее которых вообще трудно себе представить: «Кровь Его на нас и детях наших», навлекая Божие проклятие на своих невинных детей, которые простодушно, без задней мысли, не помышляя ни о каком господстве или отмщении, встречают Христа как своего Небесного Отца. Христос-Спаситель – Помазанник на Царство не от мира сего, потому и одежды Ему постилают не взрослые, а дети, земные ангелы.

Но здесь вспоминаются слова Самого Христа, сказанные Им именно о детях: «Не мешайте детям приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Божие» и – не только о детях, но о тех, кто как дети – «блаженны нищие духом», то есть, как дети, простодушные, и «блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Вот и увидели в Иисусе Сына Божия именно дети, и потому именно они – на всех изображениях праздника Входа Христова в Иерусалим – постилают свои одежды под ноги Его ослика, и залезают на деревья, чтобы обломать ветви, и поют Ему хвалу. 

«Свт. Григорий Палама подчеркивает сверхъестественный характер события В. Г. в И., поскольку было явлено чудо – Сам Св. Дух устами детей и народа засвидетельствовал Христа».

Поэтому детям на иконах Входа Господня в Иерусалим отводится много внимания.

Мозаика церкви Успения Божией Матери в Дафни (пригород Афин, 1100 г.)

Эта мозаика настолько хороша, что стоит разглядеть ее поподробнее.

Христос и два апостола – Петр и Иоанн – приближаются к городу.

Их встречают взрослые жители Иерусалима и прибывшие на праздник Песах паломники с ветвями – лица их радостными никак не назовешь, скорее, настороженными (пожалуй, кроме одного юноши),

и радующиеся дети – контраст разительный:

  

 

На мозаике в Палатинской капелле (Сицилия, Палермо, 12 в.) дети стаскивают с себя одежду, чтобы постелить под ноги шествующего в Свой град Спасителя мира:

И кидают вниз ветки с пальмы на мозаике в базилике Монреале (там же, в Палермо):

Еще раз напомню, что мозаики в сицилийских храмах выложены приглашенными из Константинополя мастерами, а потому весьма высокого качества.

А вот в соборе Сан Марко в Венеции мозаика «Вход в Иерусалим» оставляет совсем иное впечатление: у всех действующих лиц (простите за тавтологию) одинаково невыразительные лица. Правда, есть одна интересная деталь: осел всеми четырьмя копытами, как будто специально, наступает на вышитые золотом и расстеленные на земле детские рубашечки – о, латинская педантичность!

*    *    *

Возвращаясь от мозаик снова к фрескам, отметим очень сильную, волнующую живопись в церкви Николая Прилепского (Македония, 1298 г.):

Композиция в Раванице (Сербия, монастырь Вознесения, 1387 г.), несмотря на плохую сохранность, впечатляет какой-то необыкновенной светоносностью: в середине, в луче света с небес, показана фигура «дщери Сиона» – персонификации града Иерусалима – с ивовой веткой в руке (почти верба):

И в этот световой кокон уже вошел осел и сейчас войдет Спаситель мира.

Ослик же под Ним выступает так величественно, как будто понимает, Кого он несет на своей спине.

Многие матери иерусалимские одеты в вишневые накидки на синее платье, как принято изображать Богородицу. Особенно хороша мать с младенцем, первым протягивающим веточки навстречу Христу:

Иерусалим со стенами и башнями напоминает образ «града огражденного». Внутри же хорошо видно здание, увенчанное куполом. Отметим эту деталь.

*    *    *

Благословляющий жест Спасителя на иконе в церкви Яблочной точно повторяет такое же движение Его на иконе слева, где Он воскрешает Лазаря. (Стенную роспись в скальных церквях Каппадокии фресками назвать нельзя, т.к. живопись выполнялась по сухой штукатурке.)

Но в церкви Темной тот же художник располагает «Вход в Иерусалим» по-другому – на полукруглом своде. Честно говоря, эта композиция поначалу показалась мне неудачной, но потом, приглядевшись лучше, поняла: так получается, что Христос благословляет детей, но не взрослых, и теперь уже и не сам город: «Се, оставляется дом ваш пуст». Такая композиция, пожалуй, уникальна и больше нигде ничего подобного мне не встречалось.

*    *    *

Но, очевидно, эту же идею художники-иконописцы стали выражать несколько иначе: едущий на осляти Христос отворачивается и от города, и от людей и как будто беседует со Своими учениками. Такая иконография появилась довольно рано, еще в начале 12 века – впервые, возможно, в Курбиново.

 

Позднее такой поворот головы и корпуса Спасителя, едущего на осляти, становится общепринятым.

Афон, монастырь Ватопед, кафоликон:

 

Замечательная фреска. Христос на осле, полном чувства собственного достоинства, выразительные лица встречающих. Впереди, с веточкой в руке, старик – скорее всего, это Иосиф Аримафейский. Лица остальных встречающих скорее враждебны, чем радостны. 

А вот эта семья сзади просто потрясает – прямо-таки святое семейство. И неужели эти люди потом скажут такие страшные слова?

Одно можно сказать: иногда дети бывают умнее своих родителей, да и Бог промышляет о судьбах каждого человека, а проклятие обычно обращается на голову того, кто его произносит. Возможно, именно из этих детей, встречавших Христа у врат святого града, впоследствии составилась первая христианская община – и почти вся погибла для жизни земной, прямиком уйдя в Иерусалим Небесный, к своему Спасителю.

Прямо вот по этим горкам-лещадкам, лесенкам в небеса, которые обязательно изображаются на иконах Входа в Иерусалим.

И самая высокая из них – гора Елеонская, что как раз находится на пути ко Святому Граду.

 

Печ (Сербия, Косово), церковь Богородицы Одигитрии

И горки слева всегда уравновешены башенками Иерусалима справа. И в центре города всегда возвышается купольное здание. Обычно это изображение толкуют как Храм Иерусалимский. Возможно, но только, так сказать, на внешней, видимой стороне. Да и на видимой эта трактовка не годится – потому что построенный Иродом храм выглядел совершенно иначе! А то, что видит Христос – и мы, если мы смотрим глазами апостолов, – это Храм Гроба Господня, ротонда Константина! – круглое двухъярусное здание. Ротонда-мартирий вместо кубического храма. И говорит это о том, что для Христа уже приготовлен Гроб. Но и слава всемирная.

Само по себе такое изображение несет глубокий смысл, и дело не только в том, что Гроб Христу во граде Иерусалиме уже уготован, но и в том, что Он его перед Собою видит.

Немного позднее, когда храм Константина был уже разрушен иноверцами, но память о нем хранилась еще много веков, этот храм стали изображать уже трехъярусным – и не только на иконах на плоскости, но и на иконах трехмерных – архитектурных.

Но трехъярусный храм – это образ трехуровневого мира. Однако, это не те три уровня, так сказать, архетипические и очевидные для всех – небеса, земля и преисподняя (Правь – Явь – Навь), так как аду в храме христианском места нет. Это, скорее, земля (нижний уровень), или область тварного и чувственного, небеса (средний уровень), или область тварного, но тонкого, умопостигаемого, мир райский и ангельский, и самый высший уровень – область нетварного, Божественного (обычно внутри купола изображается Лик Божий – Христа Вседержителя (а иначе, как во плоти, Его изобразить невозможно).

Православный армянский храм Звартноц, построенный в 7 веке во образ Храма Гроба Господня или ротонды Константина. Вот так он выглядел, пока землетрясение не разрушило его почти до основания. Но и развалины, надо сказать, производят впечатление.

   

Интересно, что у нас на Руси такой трехъярусный образ «Храма Иерусалимского» на иконах смотрится очень органично.

Икона «Вход в Иерусалим», предположительно, кисти преподобного Андрея Рублева в Благовещенском соборе Московского Кремля (1405 г.)

Несмотря на плохое качество фотографии, видно, что икона вся светится золотистым светом и ярко выделяется трехуровневый купольный храм.

Икона из иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры

Более того, на Руси стало принято изображать этот Храм Господень с осьмиконечным православным крестом!

Тверь, середина 15 в.

Как видим, русские иконы «Входа в Иерусалим» различаются между собой очень мало. И всегда над городом высится купол – синего небесного цвета.

Очевидно, русские мастера взяли за образец какую-то одну икону и следовали ей постоянно. Византийские же иконы на досках столь же разнообразны, как и росписи на стенах храмов. Вот несколько византийских икон на этот сюжет.

На двух иконах 12 в. Христос прямо смотрит на зрителя, и благословляющий жест руки обращен тоже к нам, молящимся.

Икона – часть эпистилия темплона из монастыря св. Екатерины на Синае, 12 в. Прошу обратить внимание на золотые круги и кольца, такие же, как сияющий нимб вокруг главы Спасителя, – символическое изображение божественных энергий.

 

Тоже часть эпистилия темплона из монастыря св. Екатерины на Синае, 2-я половина 12 в. Ослик понурый и невеселый; в Городе выделяется храм-ротонда.

Афонская икона кисти знаменитого Феофана Критского, 16 в.

Как и поздние византийские и поствизантийские иконы «Входа Господня в Иерусалим», русские иконы имеют еще одну интересную особенность. На заднем плане изображена гора Елеонская, город Иерусалим с его храмом, на дереве в центре – здесь это пальма – сидят дети, бросающие ветви под ноги шествующему на осляти Спасителю; однако дерево это на русских иконах расположено довольно далеко от места действия и в одну линию с вершиной горы и куполом храма, а потому невольно вызывает в памяти ассоциацию с иконой Троицы. Да и дети в белых рубашечках в ветвях древесных напоминают ангелов (здесь их, кстати, трое!). Таким образом, здесь мы видим те же три символа, что на рублевской иконе: дуб мамврийский как Древо Жизни, гора как символ духовного восхождения, а также как центр мироздания, дом-храм как символ Христова домостроительства (а также и «Премудрость созда Себе дом» или «храм»).

И рядом с этим Храмом обычно высится башенка – «пирги», – которая въяве стояла когда-то рядом с храмом Влахернским и изображалась на утраченной ныне иконе Богородицы «Пирогощей».
 
Икона-таблетка из Софийского собора в Новгороде, конец 15 в.

Таким образом, Христос входит не просто в земной град Иерусалим, но и во святой град Второй Рим. Это образ некоего обобщенного святого града – Горнего Иерусалима.

Не помню, какой умный человек написал, что разрушенные и взорванные храмы Божии не пропадают в никуда, но мысленно («оумно») поднимаются в Небесный Иерусалим и занимают там свое законное место. Так же и здесь: все святые грады и все святые храмы – разрушенные и ныне стоящие – сосредоточены в одном архетипическом Граде («всем градам Мати»), в который входит ныне Царь царей – воплощенный Сын Божий.

Таким образом, торжественный Вход Христов в Иерусалим есть образ водворения Царя Славы в Царстве Его, сам же Иерусалим является образом благодатного Града Божия, Иерусалима Горнего.

Вот какой чудесный день мы сегодня празднуем.

На утрени благословляются ветви, и мы держим их в руках в течение всей службы, показывая, что мы тоже встречаем Христа как Царя и Спасителя.

На Антиохийском подворье в Москве по древнему восточному обычаю в этот день совершается крестный ход с младенцами и с вербами в руках. Возглавляет процессию с вербами-вайями архиепископ Филиппопольский Нифон.

*    *    *    *    *

Все, казалось бы, сказано. Хотелось бы, однако, затронуть еще одну тему, которая появилась у меня через некоторое время после того, как этот очерк был написан. Тема довольно неожиданная и спорная, а потому на своих ассоциациях я не настаиваю. Просто предлагаю поразмышлять. 

Вернемся же еще раз к византийским настенным росписям, на этот раз зайдем в монастырский храм на Балканах.

На фреске в Высоких Дечанах (Сербия, Косово, 14 в.) ход событий, как всегда, представлен очень подробно: слева два ученика добывают осла, а справа на нем уже подъезжает к Иерусалиму Христос:

В византийских храмах часто одна фресковая икона переходит в другую, связанную с нею смысловыми нитями. Так и здесь: Христос входит в Иерусалим на вольные страдания и смерть. И вот под углом к «Входу в Иерусалим» на соседней стене располагается сцена «Распятия».   

Так же наглядно показано, КУДА едет Спаситель и НА ЧТО Он идет ради нас, грешных, на полуциркульном своде в храме Богородицы Перивлепты в Охриде (Македония, 1295 г.).

с

Мы уже видели на предыдущих примерах, что в некоторых случаях Христос восседает на осляти, как на коне, который гордо вышагивает, неся на спине Божественного седока, словно триумфатора. И сам осел обычно выглядит весьма величественно, с поднятой передней ногой, как вполне породистый конь. Причем, ни седла, ни уздечки на нем нет – животное подчиняется Сыну Божию добровольно, как животные в Раю подчинялись первозданному Адаму. Сам же Спаситель прямо и мужественно смотрит вперед, как это показано на дечанской фреске.

Однако гораздо чаще ослик под Иисусом понуро опустил голову, как будто ему вовсе не хочется везти своего Седока туда, куда ему приказывают.

Милешева (Сербия, 1 пол. 13 в.), ц. Вознесения

Но на фреске в церкви Богородицы Перивлепты картина противоположная: Христос смотрит на Город, но осел увозит Его в противоположную сторону! И кажется, что Христос сидит на осле задом наперед…

Точно такое же впечатление производят некоторые другие иконы, где Христос сидит так же боком, а лицом поворачивается к апостолам, как будто беседуя с ними, но на Город не смотрит и как будто едет в другую сторону. Особенно этот поворот Христа – боком к зрителю, лицом к апостолам, а ногами с другой стороны – бросается в глаза на русских иконах. Но позаимствована эта черта из первоисточника – искусства византийского.

В церкви св. Димитрия в Охриде (14 в.) и Христос отворачивается от города, и даже осел вот-вот повернет обратно.

Очень показательна в этом смысле мозаика в церкви Св. Апостолов в Фессалониках (14 в.). Особенно интересен, так сказать, образ осла. Он не просто повернут в сторону от града Иерусалима: морду он уже поворачивает в сторону города, повинуясь воле Божественного Седока, но задними ногами упирается изо всех сил – ясно, что идти туда и везти Его на себе ему явно не хочется.

В целом создается такое впечатление, что Христос едет в другую сторону, прямо по дороге, минуя город и, соответственно, все то, что должно с Ним произойти в этом городе, – арест и казнь. Здесь как бы предвосхищается Его молитва – крик души обреченного Человека: «Да минует Меня Чаша сия!» Перед Богом Воплощенным открываются две дороги: прямая – в продолжение чисто человеческой жизни, и поворот налево, т.е. дорожка кривая – в смерть неминуемую, а перед нею – предательство, арест, унизительные допросы, побои, страдания и смерть на Кресте. Но также и Воскресение, и спасение рода человеческого и всего мира. И мы знаем, что выберет Христос. Сейчас Он все же повернет Своего ослика и въедет в ворота города как Царь и Помазанник Божий. И откроет для нас врата вечности. И лик Его уже обращен к встречающим Его людям. А за стенами Иерусалима уже высится на месте ветхого храма трехъярусная ротонда – храм Воскресения, ЕГО храм – образ мира нового. Ибо во святем граде Иеросалиме времени в земном понимании уже не будет – «Егоже Царствию несть конца». 

А потому Христос направляется НЕ В ЭТОТ ИЕРУСАЛИМ, не в земной, но в ИЕРУСАЛИМ НОВЫЙ, небесный. Во всяком случае, именно туда Он прокладывает дорогу идущим за Ним. А Иерусалиму земному уготована судьба иная. Мы знаем, какая.

Потому, возможно, и создается такое впечатление, что Христос едет задом наперед (так же, как в церкви Богородицы Перивлепты), хотя византийские художники не могли изобразить так Спасителя напрямую. Но образ этот – фольклорный, архетипический, как угодно – все же бытовал в народе, причем, издревле. Доказательство тому – некто на римской мозаике в городе Волюбилисе (сейчас это развалины римского города в Марокко).

Нет, это не «акробат», как обычно подписывают эту мозаику. Это Иван-дурак, который едет на Коньке-Горбунке. К тому же он гол и лыс. А в руке у него – чаша с крестом. Евхаристическая? И совершенно чистый, детский взгляд голубых глаз… И понятно, что это такое: это то, что Апостол назвал «буее мира», это юродивый царь – Царь не от мира сего, предлагающий самое дорогое – свою Плоть и Кровь, свою жизнь и смерть. Это то, что идет вразрез со всеми установлениями и общепризнанными нормами этого мира. Но то, что людям кажется нормальным, на самом деле – ненормально. Ведь мир-то – падший. Потому и Царь едет задом наперед, чтобы достичь того, чего Ему надо – вывернуть этот мир наизнанку, поставить с головы на ноги, умереть – и воскреснуть. 

И в связи с этим хочу привести отрывок из книги С.А.Иванова «В поисках Константинополя» (с. 219–220), где он приводит цитату из византийского текста.

«На арене происходили также публичные глумления над политическими противниками. Обычно несчастных жертв возили в шутовских колпаках или голыми верхом на осле, лицом к хвосту, причем шуты распевали о них похабные куплеты, а толпа закидывала тухлыми овощами. Иногда такое глумление заканчивалось ссылкой, иногда – казнью.

Именно таким образом император-иконоборец Константин
Копроним расправился с патриархом Константином в 768 г.:

«А на следующий день были игры на Ипподроме, и Константину обрили лицо – сбрив бороду, и волосы, и брови, и одели его в коротенькую рубашонку без рукавов, посадили его на осла задом наперед, дали ему в руки ослиный хвост, и вывезли на Ипподром, а весь народ издевался над ним и плевал в него, а вел осла племянник патриарха Константина с отрезанным носом. Пока несчастного везли мимо трибун, люди сбегали на арену, плевали в него и сыпали на него пыль, а когда стащили с осла – топтали ногами, и посадили его напротив болельщиков, и до самого окончания бегов он слышал в свой адрес издевательства».

Неужели жители Второго Рима – Нового Иерусалима, Святого Города, не понимали, что в лице поверженного Патриарха они глумятся над Самим Христом? Что каждый из них – вполне добропорядочный горожанин и гражданин (буржуа?), вот так пускаясь во все тяжкие, оплевывает своего же Бога, которому он молится по утрам и даже иногда причащается Его Тела и Крови по воскресеньям. Что каждый из них – уже не христианин, но КОПРОНИМ… Что вслед за непристойными частушками он готов будет закричать «Распни Его!» и далее – «Кровь Его на нас и детях наших»…

И стоит ли после этого удивляться, что Великому Городу после того, как Он и Матерь Его хранили более полутора тысяч лет, настал все же конец? Не осталось, стало быть, в нем и десятка праведников… 

Нам же осталось от великой империи великое сакральное искусство, основанное на православной вере – вере в торжество жизни над смертью, в неизбежное всеобщее воскресение из мертвых всех людей, путь к которому открыл нам Воскресший Христос. Как на сводах охридской церкви Богородицы Перивлепты, где надо всем миром являет Свой Лик Ветхий Деньми Божий Сын.