«Классические революции» и «цветные революции»: типологические различия

Для выявления сущности современных «цветных революций» целесообразно провести их типологическое сравнение с «классическими»  революциями прежних исторических эпох. Сравнение может быть проведено по следующим составляющим – цели; публично артикулируемая идеология; социальный состав; организация; технологии осуществления. Понимание специфики революций нового типа позволит ставить вопрос и о нахождении нового эффективного инструментария по их противодействию. Одна из главных проблем такого противодействия сегодня состоит в применении против них устарелых средств, арсенал которых был выработан по опыту революций прошлого.

 

 

В целевом отношении революции прошлого были направлены на изменение модели государственности в направлении усиления ее суверенных потенциалов. На практике происходящая модельная инверсия могла и подрывать жизнеспособность соответствующей государственной системы. Гекатомбы жертв многих революций прошлого являются историческим назиданием против применения революционной тактики в будущем. Но в данном случае речь идет о целевых ориентирах. Цель же в революциях прошлого связывалась с усилением суверенных потенциалов страны. Это усиление не обязательно мыслилось в контексте идеи государства-нации. Проект большевистской революции отрицал в своем целевом замысле прежнюю модель мира наций и государств. Но при этом он выстраивал суверенную, отрицающую внешний буржуазный мир, новую мир-систему. Даже Февральская революция, приведшая за кратчайший срок к фактической десуверенизации России, была в значительной мере определена призывом борьбы за суверенность. Прологом революции стала, как известно, знаменитая речь лидера кадетской партии П.Н. Милюкова «Глупость или измена?». Движущей силой Февральской революции являлась формула: «Чтобы победить немца внешнего, надо первоначально победить немца внутреннего».

 

Целевой ориентир «цветных революций» - десуверенизация. Их контекст – наличие глобальной мировой системы. В этой системе есть очевидный центр. «Цветные революции» и направлены на подчинение соответствующего геополитического пространства этому центру. Для обеспечения такого подчинения зачастую приходится реализовывать задачу выхода из иной наднациональной системы, или квазисистемы. Отсюда возможные расхождения публично предъявляемой идеологии цветной революции и ее целевыми ориентирами. Идеологемой может являться национальное государство, но целевая установка при этом – обеспечение переподчинения от регионального центра силы к мировому.

 

Постсоветский контекст большинства из произошедших цветных революций раскрывает это переподчинение. Разрушение СССР не могло одномоментно разрушить все складывавшиеся исторически межрегиональные связи. Связи эти выстраивались вокруг прежнего центра советской (а ранее – российско-имперской) мир-системы – России. Цветные революции и наносили удар по сохраняемым компонентам данной мир-системы. Не случаен в данной связи устойчивый антироссийский (русофобский) пафос революционных выступлений. Ни в одной из цветных революций не обнаруживалась в тоже время пророссийской (и даже нейтральной) позиции. Само по себе это наилучшим образом раскрывает подлинные целевые замыслы цветных революций.

 

Антироссийскость «цветных революций» означала в тоже время проамериканскость. Окончательное выведение из орбиты влияния Москвы позволяла более акцентировано двигаться соответствующей группе государств в направлении Вашингтона.

 

В направлении США с 1991 года двигалось все постсоветское пространство. Но различной была скорость этого движения. В отдельных государствах обнаружились со временем тенденции «пробуксовки», «движения назад». Как угроза (воссоздание СССР) была воспринята в США артикуляция проектов реинтеграции постсоветского пространства. Цветные революции должны были вернуть «сбившиеся с пути» государства на интегральную линию проамериканского развития.

 

В этом отношении можно выделить три волны цветных революций на постсоветском пространстве. Посредством первой волны была разрушена советская мир-система. Условно этот этап можно определить как «бархатные революции». События 1991 и 1993 годов в Москве явились заключительным аккордом данной революционной фазы.

 

Целевой замысел второго этапа состоял в разрушении реинтеграционных перспектив на постсоветском пространстве. Наименование этого этапа можно условно определить в качестве «оранжевых революций». Первой в их череде была, не как принято считать «революция роз» в Грузии, а «бульдозерная революция» в Югославии. Режим С. Милошевича низвергался, с одной стороны, как коммунистический – анклав прежней мир-системы, с другой, как пророссийский – анклав перспективной реинтеграции вокруг России. Завершать оранжевую фазу цветных революций должна была, очевидно, революция в Российской Федерации. Однако сценарий дал сбой.

 

Не удались попытки свержения режимов в Узбекистане, Белоруссии, Казахстане, Армении. Не был реализован в полной мере и замысел создания вокруг России нового «санитарного кордона». На такую перспективу ориентировало, в частности, учреждение Организация за демократию и экономическое развитие – ГУУАМ. Членство в ней Украины, Молдавии, Грузии, Азербайджана и Узбекистана показывает целевой замысел – геополитический охват России кольцом враждебных государств. Учитывая известную антироссийскую позицию прибалтийских республик и Польши, масштаб охвата оказывался еще более значимым. Выход из ГУУАМ Узбекистана и амбивалентный политический курс Азербайджана несколько ослабили стратегическую линию формирования антироссийского «санитарного кордона», хотя и не отменили вовсе. Дважды организовывались цветные революции в Киргизии. Однако после обеих революционных инверсий подпитываемый извне антироссийский пафос в скором времени ослабевал, и республика опять сближалась с Россией.

 

Не привели, наконец, к революции и «белоленточные» выступления в России. Очевидно, выборы 2011-2012 гг. должны были стать апогеем «оранжевого» периода в истории «цветных революций». Слабость «несистемной оппозиции» не позволили реализовать этот замысел. Вероятно, сама подготовка выступления белоленточников предполагала наличие к условной дате конфликта во властном тандеме. Такой конфликт разогревался внешним давлением, но, как известно, ставка на него не сработала.

 

Третий этап в истории «цветных революций» начался, очевидно, в 2014 году с Евромайдана. Если на втором этапе ставилась и решалась задача вывода соответствующих республик из орбиты влияния России, то на третьем уже речь идет о формировании силы антироссийской и антирусской военной агрессии. Националисты, находившиеся ранее на вторых ролях, становятся авангардом революционного движения. В этом принципиальное отличие Майдана образца 2004-2005 гг. («оранжевого») и 2013-2014 гг. («коричневого»). Впервые ставка в цветном сценарии сделана на откровенный нацизм. Это важнейшая веха не только для истории «цветных революций», но и западного проекта в целом. 

 

По фиксируемой этапной логике именно в акцентированной поддержке Западом нацизма и фашизма следует ожидать новую фазу развития революционного процесса на постсоветском пространстве. Соответственно и в России авангардная роль в революции перейдет, вероятно, от либерального к националистическому сегменту. Низкий рейтинг либеральной идеологии и рост популярности радикального национализма в молодежной среде создает должные средовые условия такой переориентации. Есть основания считать, что рост численности националистических организаций в значительной мере управляем из вне. Использование в данном случае «русской темы» затемняет антироссийские целевые ориентиры и способно увлечь за собой в «походе на Кремль» определенные слои населения, что уже не под силу либерализму. Сообразно с выработанной уже традицией использования «цветочной» семантики новый этап «цветных революций» может быть определен как «неокоричневый».

 

В России, судя по имеющимся медийным утечкам, развивается сеть ультранационалистических организаций, придерживающихся тактики «прямого действия».  Не только либералы, но и многие националисты получают финансовую поддержку за рубежом, что приоткрывает истинных организаторов движений. Это позволяет им вести активную пропагандистскую работу, издавать широкими тиражами соответствующую печатную продукцию. В России наблюдается бум книжных изданий по неоязыческой русско - арийской проблематике. За границей зарегистрированы сайты многих националистических организаций, что не позволяет российским властям решить вопрос с их закрытием. Формат спортивно-оздоровительных и военно-патриотических учреждений позволяет проводить националистам рекрутинг «боевиков», целенаправленно готовиться к часу «Ч».

 

Конечно, цветные революции организовывались не только на пространстве бывшей советской мир-системы. Но это не меняет их общей целевой установки – геополитического подчинения соответствующей страны мировому центру. В разрушении китайской мир-системы с очевидностью в условиях современного прорыва КНР обнаруживается замысел организации «цветных революций» в Китае. Первая попытка в контексте волны «бархатных революций» была предпринята еще в 1989 году, но, как известно, закончилась жестким ответным ударом со стороны властей. Вторая попытка состояла в провоцировании выступления национальных меньшинств западнокитайских территорий и приходилась на время подготовки к Пекинской Олимпиаде 2008 года. Расчет был на то, что в фокусе предолимпийского внимания международного сообщества китайские власти не пойдут на решительные репрессивные меры. Третья попытка под наименованием «жасминная революция» была проектируема на 2011 год. Она рассматривалась как перенос на Китай волны «арабской весны», имея ввиду мусульманскую компоненту населения западнокитайских районов. И, наконец, четвертая попытка предпринимается уже в 2014 году, как выступление, начатое в богатом Гонконге. Она получила, как известно, название «зонтичная революция».

 

«Революция кедров» в Ливане была направлена на то, чтобы вывести данное ближневосточное государство из орбиты влияния Сирии и добиться подчинения его «мировому центру». По сходному сценарию использования конфессионального фактора будет осуществляться затем и попытка осуществления революции в самой Сирии, свидетельствуя о наличии единой сценарной линии.

 

Особняком в реконструкции целей «цветных революций» находится революционное движение, объединяемое понятием «арабская весна». Его специфичность обусловливает распространение позиции, согласно которой арабские революции не относятся к революциям цветочного типа. Конечно, различия есть, как есть они и между этапами цветных революций на постсоветском пространстве. Но существует и парадигмальная общность, связанная, прежде всего, с внешней проектируемостью революционного сценария. В результате «арабской весны» наносился удар по светским, ориентированным на модернизацию режимам Большого Ближнего Востока. Многие из этих режимов были генезисно связаны с мировой социалистической альтернативой. Специально для ближневосточного региона использовались адаптационные концепты «арабского социализма» и «исламского социализма». В этом отношении «арабская весна» добивала в регионе сохранившиеся элементы прежней биполярной системы мироустройства.

 

При организации «цветных революций» нельзя было не учитывать крайние антиамериканские и шире – антизападные настроения на Ближнем Востоке. Такие настроения существуют даже в странах традиционных союзниках США. «Карикатурный скандал» 2005-2006 гг. показал глубинное массовое неприятие западной культуры в мусульманском мире. Возможно, этот скандал был спроектирован, как мониторинг степени отторжения Запада в современном исламском мире, в контексте начавшейся подготовки «цветных революций» в регионе. Новая провокация – выход фильма «Невинность мусульман» снова подтвердила полученный диагноз.

 

В этих условиях прямая ориентированность новых революционных режимов на США была бы невозможна. Отсюда и замысел опосредованной десуверенизации через включение в американский проект. Проект этот условно может быть определен как «Новый Халифат» - радикальное исламское государство, которое можно было бы использовать в качестве «большой дубинки» для развязывания цивилизационных войн в Старом Свете. Реализация такого проекта создает зоны военной эскалации, по меньшей мере, с четырьмя цивилизационными ареалами – европейским, российским, китайским и индийским. Одновременно происходит «зачистка» нежелательных режимов, таких как ливийский (уже низвергнут), сирийский (в активной фазе низвержения) и иранский. Поддержка США исламских фундаменталистов в революциях на Ближнем Востоке соотносится с аналогичной поддержкой нацистских сил на Украине. Такая синхронность свидетельствует о наличии единой стратегии управления цветными революциями и выходом их на новую этапную развертку. 

 

 

Классические революции характеризовались жесткой определенностью в формировании идеологической базы. Революционный проект и начинался с артикуляции идеологии. На первом этапе создавалась группа идейных соратников. В рамках нее детально прорабатывалась доктрина построения новой жизнеустроительной системы. Большевизм, следует напомнить, начинался с идеологического размежевания с меньшевизмом. Второй съезд РСДРП, на котором В.И. Ленин выступил с острой полемикой в отношении позиций Г.В. Плеханова и Ю.О. Мартова, и явился отправной точкой формирования ленинской партии. Строительство партийных коалиций было возможно только после того, как достигалась собственная идеологическая определенность.

 

Массовое партийное строительство развертывалось уже на втором этапе партогенеза. В массы транслировались ценности и цели, понимание которых было достигнуто на предыдущем этапе. Идти в массы без наличия проработанной идеологии казалось принципиально невозможным. И уже на третьем этапе идеологически и организационно кристаллизованная массовая партия осуществлялся захват власти. Этапность революционного сценария выражалась, таким образом, следующей триадой – формирование идеологии – массовое партостроительство – приход во власть.

 

«Цветные революции» развертываются принципиально иначе. Идеология «цветных революций» четко не артикулируется. Ввиду этого, она оказывается, фактически, неуловима для критики. Вследствие такой идеологической неопределенности революционных сил власти затруднительно вести контрпропаганду.

 

«Не ясно чего они хотят», - адресовался упрек сторонникам белоленточного движения в России. «Где их собственная конструктивная программа?» Но в том то и дело, что собственной программы ни одна из цветных революций принципиально не выдвигала. В этом состоит их типологическая особенность.

 

Отказ от выдвижения собственной идеологии определяется следующими обстоятельствами. Во-первых, установкой на протест. Цветные революции аккумулируют именно протестные настроения масс. Определенный уровень протестной энергии в обществе всегда существует. Он не может быть нулевым ни в одной из социальных систем. Но эту протестность можно разогревать и катализировать целевым образом. На это и делают ставки цветные революции. Их идеология исчерпывается посылом – разрушить старое. Ввиду несовершенства самой жизни протестность сама по себе пропагандистски неуязвима. Всегда есть то, в чем может быть обличен существующий режим.

Другое дело – выдвижение какой-либо конструктивной программы. Это гораздо сложнее. Конструктивная программа может сама стать предметом критики. Не очевидно, что артикулируемая позитивная идеология окажется более привлекательной той, из которой исходи правящий режим.

 

Безусловным недостатком отказа от артикуляции собственной идейной платформы является отсутствие стратегии развития государства в случае прихода оппозиционных сил во власть. Но в том то и дело, что такая стратегия для сил цветной революции не нужна. Если правильно идентифицирована их цель – десуверенизация страны, то, следовательно, и революционная деятельность должна быть направлена на лишение государства собственных идентичных стратегических ориентиров.

 

Во-вторых, отказ от артикуляции идеологии цветных революций позволяет сокрыть их подлинные целевые замыслы. Цель – осуществление десуверенизации и подчинение мировому центру, естественно, не может быть публично сформулирована. Отсюда имманентная пропагандисткая ложь.

 

Знание подлинных целей «цветных революций» может быть доступно только руководящей верхушке. Распространение ее на нижние уровни движения способно одномоментно подорвать революционные силы, а потому категорически не допускается. Таким образом, идеология «цветных революций» все же существует, но имеет латентный характер. Уместно в данном случае провести аналогии с эзотерическими структурами по типу гностиков, или масонов. Существует уровень посвященных в истинные цели движения. Для «профанического» же уровня предлагается некий квазимифологический суррогат.

 

В-третьих, «цветные революции» базируются на привлечении максимально широкого идеологически спектра сил. Фронтальное выступление создает иллюзию общенародного движения. Коалиционность задает и нивелировку идеологических различий.

Во всех цветных революциях либералы выступали рука об руку с националистами. Такой альянс обнаруживался уже при организации диссидентского движения в СССР. Борьбу против советского проекта вели с разных сторон, но координируясь из одного внешнего центра, одновременно либералы – западники, приверженцы русского консерватизма и национализма монархического толка (по типу общества «Память»), сторонники социал-демократической европейского образца платформы и адепты национально-сепаратистских движений. С периода перестройки отдельные публичные акции антикоммунистического содержания проводились совместно. Среди защитников Белого Дома во время августовских событий 1991 года находились представители всех перечисленных выше сил. В их числе были, к примеру, будущий олигарх Михаил Ходорковский и будущий террорист Шамиль Басаев. Белоленточное движение опять-таки выстраивалось по принципу всеидеологического похода – либералы (Б. Немцов), националисты (Э. Лимонов), коммунисты (С. Удальцов). Фигура Алексея Навального, позиционирующегося на нескольких идеологических платформах одновременно, особо характерна для контекста «цветных революций».

 

Синхронная поддержка проектером революционного сценария различных идеологических сил гарантирует его контроль при любом варианте раскладов в пришедшем к власти правительстве. Любой победный исход революции оказывался бы выигрышным для ее заказчика. Именно таким образом действовали еще в девятнадцатом столетии Великобритания (знаменитый принцип «разделяй и властвуй»), а сегодня – США.

 

Протестная пропаганда «цветных революций» обнаруживает, впрочем, определенные шаблоны. К таким шаблонам относится автократичность, попрание демократических принципов и коррупция.

 

По сути, каждая из цветных революций создавала центральный негативизируемый образ автократора. Через его персональное дезавуирование осуществляется дезавуирование всей государственной системы. Для периода бархатных революций в таком качестве были представлены, в частности, Эрих Хонеккер, Николае Чаушеску, Рамиз Алия, Тодор Живков, Густав Гусак, Янош Кадар. Революция в Ливии была сфокусирована на культе Муаммара Каддафи, а в Египте – Хосни Муббарака. Одним из главных объединяющих факторов протестного движения Евромайдана являлся консенсунс в неприятии фигуры Виктора Януковича. Ряд информационных ресурсов целевым образом била именно по фигуре украинского президента. Сам В.Ф. Янукович давал широкие возможности для такой критики. По рассчитанному «Forbes» рейтингу дороговизны государственных лидеров (зарплаты президентов и премьер-министров к среднему уровню зарплат в государстве) он занимал четвертое место в мире.

 

В качестве символизирующего штурмуемую революцией государственную систему образа автократора могли выступать и исторические фигуры. Это происходит в тех случаях, когда с находящимся во власти лидером связываются надежды на поддержку революционных инверсий. Такие надежды в период перестройки в СССР адресовались М.С. Горбачеву. Историческими же символами системы позиционировались И.В. Сталин и Л.И. Брежнев.

 

Обвинения в попрании правящей группировкой заявленных на уровне Конституции демократических принципов также традиционны для всех без исключения «цветных революций». Не случайно в этой связи, что катализатором многих из них оказывались выборы. Сценарий устойчиво повторяется. Оппозиция обвиняет власти в фальсификации итогов голосования. Далее следует обращение к народу опротестовать совершенный подлог. Народ выходит на улицы и сметает действующую власть, либо принуждает ее к перевыборам. Пойдя на перевыборы, морально проигравшая власть, признавшая совершенный подлог, терпит поражение. Обвинения в нечестности выборов выдвигаются вне зависимости, были ли реально выборные подтасовки, или нет.

 

Новым в сравнении с классическими революциями в новой революционной пропаганде является раскрутка темы коррупция. Она оказывается устойчиво одной из центральных во всех современных революциях. В этом отношении Индекс восприятия коррупции может рассматриваться в качестве индикатора подготавливаемой революции. Восприятие коррупции это психологическая величина, нетождественная реальному масштабу коррумпированности. Масштаб коррумпированности может оказываться как выше, так и ниже уровня восприятия коррупции. 

 

Обнаруживается, что в преддверии революций с определенным временным лагом показатели Индекса восприятия коррупции в соответствующих странах начинают падать, т.е. представление населения о масштабе коррупции в государстве – возрастать. Это указывает, что общество целевым образом информационно разогревается в перспективе времени «Ч».

 

В России представления о коррумпированности государственной системы стали усиливаться именно с того времени, когда обозначились геополитические расхождения ее позиции с Западом. Одновременно с началом векторальных изменений в динамике восприятия коррупции в российском обществе начинается формирование внесистемной оппозиции. Минимальный показатель в Индексе (т.е. максимального в представлениях о масштабах коррупции) пришелся на 2010 год, т.е. время непосредственно предшествующее принятию ключевого решения о будущем президенте и началу выборной гонки. Полученные результаты позволяют рекомендовать и впредь рассматривать показатели уровня восприятия коррупции не только с точки зрения масштабов реальной коррумпированности, но и под углом оценки роста протестных настроений в обществе. 

 

 

Классические революции эволюционизировали в направлении расширения социальной базы революционного движения. В этом плане проводилось противопоставление в марксистской теории буржуазных, демократических и пролетарских революций. Они различались по двум классификационным критериям – по целям и по определению революционного гегемона. Гегемоном (движущей силой) буржуазной революции выступала буржуазия, пролетарской – пролетариат. Понятие демократической революции было введено для отражения переходного состояния. Предполагалось, что движущей силой в них выступают широкие социальные слои общества.

 

Безусловно, марксистская схоластика позднего СССР существенным образом деформировала реальную социологию революций. Но сам вектор расширения социальной базы революционного движения был, по-видимому, определен верно. В этом с марксизмом сходились и многие немарксистские социологи. Среди них – Питирим Сорокин с его ставшим классическим трудом «Социология революции». Один из основных ракурсов сорокинского рассмотрения – проблема социальных лифтов. Классическая революция расширяет лифтинг, позволяя представителям низших страт подняться вверх по социальной лестнице. В этом отношении цветные революции развертываются совершенно не по классической схеме.

 

П.А. Сорокин связывал импульс революций с подавлением биологических инстинктов большинства населения. Соответствующими революционными катализаторами могут, согласно ему, стать: 1. голод, как подавление инстинкта питания (при диссонирующем обстоятельстве – сверхпотребление элиты); 2. обнищание, как подавление инстинкта собственности (диссонирующее обстоятельство – роскошь элитаристских групп); 3. неудачная война и / или государственный террор, как подавление инстинкта самосохранения (диссонирующее обстоятельство – неспособность элиты привести к победе над внешним врагом, причастность ее к репрессиям); 4. любые формы подавления полового инстинкта (диссонирующее обстоятельство – демонстративная половая распущенность, половой аморализм со стороны элиты); 5. цензура и запрет на миграцию, как подавления инстинкта свободы (диссонирующее обстоятельство – свобода для избранных); 6. сословные ограничения, как подавление инстинкта самовыражения (диссонирующее обстоятельство – интеллектуальное и профессиональное вырождение элиты). Все эти факторы и по сей день могут стать катализатором социальных волнений.

 

Однако импульсы «цветных революций» принципиально иные. Они не являются ни движением за расширение каналов социального лифтинга, ни антиэлитаристским движением большинства. Гегемоном «цветных революций» как раз и оказывается элита. Соответственно и их ориентир дальнейшая элитаризация социальной системы. Элита понимается в данном случае в широком смысле как находящаяся по факту в бенефициарном и преференционном положении часть общества. Она может выступать против другой части элиты – верхушки существующего бюрократического аппарата. Но победа над ней не расширяет социальный лифтинг, а приводит исключительно к внутриэлитаристским ротациям.

 

Элитаристкая группа застрельщиков «цветной революции» находит новый образ позиционирования – «креативный класс» («креаклы» в терминологии их противников). На вооружение была взята соответствующая теория Ричарда Флориды. Однако в практике неоэлитаристской фильтрации из «креативного класса» оказывается исключена та часть лиц интеллектуального труда, которые не достигают соответствующего уровня материальной обеспеченности. Учителя, врачи, большинство ученых в России – не относятся к «креативному классу», а соответственно и к социальной базе «цветных революций». «Креативный класс» контекстен офисной субкультуре. По отношению к низшему звену сил цветной революции со стороны противников используется понятие «офисный планктон». Введший его в широкое хождение экономист Михаил Хазин охарактеризовал «офисный планктон» как круг «молодых людей, привыкших получать тысячи долларов просто за факт своего существования».

 

В период развертки белоленточного движения его противники использовали также другие идентификационные обозначения, в частности, «бунт норковых шуб». Оно подчеркивало достаточно высокий матертиально-социальный статус участников протестного движения. Согласно проведенному опросу, определение сущности «болотных» волнений как «бунта норковых» набрала наибольшее количество голосов – 26,3 %.

 

Со стороны, белоленточников в отношении «пропутинского» большинства использовались также набор дискредитационных идентификаторов – «быдло», «анчоусы», «ватники», «собако-люди», подчеркивающие социальную и даже антропологическую дистанцию. Классические революции сакрализовали образ рабочего – борца. На эту сакрализацию работали все художественные средства. Для «цветных революций», напротив, рабочий, в целом человек физического труда, фигура отрицательная, выражающая архаические черты, служащая опорой режима. Тема презрения элиты к «человеку труда» была удачно использована, как контрпропаганда, во время развертки кампании в поддержку выбора на пост президента В.В. Путина. Игорь Холманских персонифицировал образ рабочего с «Уралмашвагонзавода», осуждающего «продвинутых бездельников, которые присвоили себе право говорить от имени всего народа».

 

Но офисный слой – не единственный социальный актор «цветной революции». Офисные работники не могли бы радикализовать революционное движение, как это, в частности, имело место на Украине, или в ряде арабских государств. Для такого сценария должны были быть привлечены иные социальные силы. И они находятся среди различных маргинальных и околомаргинальных групп населения. Фактически к каждой из цветных революций примыкал криминал, люди девиантного поведения. Из них и формируются «боевые группы» цветной революции. Еще Герберт Маркузе, переосмысливая марксизм, указывал, что движущими силами новых революций окажется уже не интегрированный в потребительское общество рабочий класс, а радикальное студенчество, иммигранты, различные маргиналы. Действительно, применительно к «цветным революциям» уместно говорить о своеобразном союзе «креативного класса» и маргиналов. Сценарно первая компонента обеспечивает начальный мирный этап выступления оппозиции, вторая компонента выходит на авангардные позиции при переходе ко второму боевому этапу.

 

 

Главным руководящим органом в революциях классического типа выступала революционная партия. В большевистской идеологии уделялось особое место именно революционному партостроительству. Выстраиваемая организация определялась В.И. Лениным как «партия нового типа». Организационно она была сродни древним религиозным сектам. Партия сковывалась железной дисциплиной. Ее ядро формировалось из профессиональных революционеров, фанатично верящих в провозглашаемую идеологию. Во главе партии стоял признанный и непререкаемый вождь – «великий учитель». И.В. Сталин в дальнейшем уподоблял созданную В.И. Лениным партию «ордену меченосцев». Именно такой тип партии оказался более эффективен в условиях развертки революционного сценария, чем традиционные партии парламентского типа (как, к примеру, Конституционно-демократическая партия).

 

В дальнейшем большевистский опыт революционного партостроительства был взят на вооружение во многих странах мира. На тех же принципах – жесткая дисциплина, идеологическая вооруженность, консолидация вокруг вождя выстраивалась и Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.

 

Организационная структура «цветных революций» формируется принципиально иначе. В них нет ни четко идентифицируемого партийного ядра, ни однозначно признаваемого революционного лидера. Это затрудняет деятельность властей, предохраняя структурные ячейки «цветной революции» от превентивного разгрома. Персональные удары со стороны власти не могут в этой ситуации дезорганизовать революционное движение. Ячейки цветной революции действуют по сетевому принципу, что дает им принципиальную устойчивость при организации репрессинга со стороны власти.

 

Но возникает естественный вопрос – как такая политически аморфная, управленчески неиерархизированная сила способна осуществлять скоординированные оперативные, опережающие властные решения действия? Конечно же, стихийным данное движение быть не может. Но только управляется оно не какой-то национальной партией, находящейся внутри страны, а внешними структурами. Современные коммуникационные возможности это вполне позволяют. Руководящие органы движения оказываются, таким образом, выведены во вне. За пределами страны находится и «касса» «цветной революции». В лидере движения в данном случае нет необходимости, ввиду того, что лидерские полномочия оказываются закреплены за структурами внешнего управления.

 

Осуществление революции дорогостоящее предприятие. Оно требует наличия должной ресурсной базы. Соответственно должны существовать организации, финансирующие «цветные революции». Каналом Государственного Департамента США финансирование «цветных революций» нигде не ограничивалось. Наряду с внешними источниками финансирования, включаются одновременно и внутренние источники. В каждой из «цветных революций» обнаруживались поддерживающие ее круги национального капитала. Это объясняется включенностью доминирующей части крупного бизнеса в систему мировых финансовых отношений. Данная включенность предполагает наличие механизмов зависимости. И отсюда возникающая для олигархата дилемма – лишиться собственного бизнеса, либо профинансировать «цветную революцию».

 

«Цветные революции» не имели бы шансов на успех без включенности в их организацию части бюрократического корпуса, прежде всего, представителей силовых структур. На выступление оппозиции государство всегда имеет возможность ответить применением силы. Такой вооруженный ответ на выступление оппозиции дало, в частности, в 1989 году руководство КНР. В результате с революционной перспективой за один день 4-го июня, было покончено. Почти двадцать лет после этого угроза «цветной революции» перед КНР не возникала. 

 

На применение силы в отношении оппозиции пошел и Муаммар Каддафи. Низложение каддафиевского режима стало возможно уже только после прямого военного вмешательства внешних сил. Еще один пример силового ответа на развертку сценария революции представил сирийский президент Башар Асад. Несмотря на жесткое внешнее давление ему в итоге удалось переломить, казалось бы, складывающуюся не в его пользу ситуацию.

 

В подавляющем же большинстве других случаев власть своим правом применения силы против оппозиционеров не воспользовалась. Не в последнюю очередь это определялось амбивалетной позицией силовых структур. Оппозиционеры получали сигнал – «военные силы применены не будут». Это им радикализировать свои выступления.

 

Особая роль, судя по опыту произошедших цветных революций, в плане сборки экстремистки настроенной молодежи принадлежит футбольным фанатским организациям. Околоспортивный профиль интересов выводит их из акцентированного внимания со стороны органов безопасности. Между тем, в уличных стычках с другими фан-клубами и иммигрантами эти структуры получают практический опыт и превращаются в готовые боевые дружины. Идейно фанаты придерживаются, как правило, ультра-националистической платформы. Отсюда весьма вероятен сценарий развертки цветной революции как выступления против «инородцев». Катализатором такого выступления может оказаться любое столкновение на национальной почве. О потенциальном масштабе данной акции в России можно получить представления по беспорядкам декабря 2010 года на Манежной площади.

 

Показательно, что активными участниками ряда межэтнических столкновений оказываются видные деятели несистемной оппозиции. С этой точки зрения, данные акции могут быть рассмотрены как отработка революционного сценария. Развертка его видится в следующей событийной последовательности: 1. резонансное правонарушение, возможно – убийство, осуществленное представителями неславянского населения; 2. призыв защитить русский народ, заявления лидеров несистемной оппозиции; 3. квазистихийная погромная акция против инородцев; 4. вмешательство властей, правоохранительные органы принимают меры в отношении погромщиков; 5. переадресация народного гнева против власти, обвинения ее в антирусской политике; 6. массовое антивластное выступление с перспективой свержения режима.