Быть французом, поляком или немцем – это уже большая роскошь для европейца

В Европе все чаще на повестке дня националистические вопросы. В одних странах они выражаются в виде референдумов, в других проводятся опросы, носящие рекомендательный характер, а в некоторых на выборах в государственные органы управления это находит своё отражение. В Польше в День независимости прошёл массовый марш националистов, который напрямую так не называют, но все  прекрасно при этом понимали, о чём идёт речь. Многие задаются вопросом: можно ли сказать, что все это – общий европейский тренд?

Здесь очень важно разделять национализм в Европе, особенно в нынешней Европе, и национализм в России на постсоветском пространстве. В Европе и в России – это совершенно разные вещи.

Европа оказалась на грани потери всякой коллективной идентичности и растворения её в плавильном котле глобального европейского, либерального, постчеловеческого общества. По сути, европейцам отказали в какой-либо коллективной идентичности. То есть, народы Европы, которые творили историю, созидали  империи, национальные государства, на которые распадались европейские империи, создавали культуру европейскую, именно европейских народов, были в какой-то момент помещены в этот плавильный котёл Европейского Союза.

Они оказались в концептуальной ловушке собственных философских концептов. Но в итоге они подошли к грани, к пропасти исчезновения и расчеловечивания.

Потому что изъятие идентичности, принадлежности к народу, делает из европейца безликого гражданина: гражданин № 15847585. И всё. Он  никто. Просто европеец, конкретный гражданин-европеец с европейским паспортом, шенгенской визой, но он больше не принадлежит ни к какому народу. И даже уже ни к какому национальному государству, потому что мы наблюдаем размытие национальных государств, стирание последних отличий.

Сегодня принадлежность хотя бы к политической нации, - то есть, быть французом, быть поляком, быть немцем – это уже большая роскошь для европейца. Он стал безлик, тем более покрытая ордами арабов, бесконечно движущихся с Ближнего Востока, - и турок, и африканцев, там и Северная Африка, и Центральная - Европа превратилась в некую человеческую биомассу. Кто француз? Никто.

В этой связи польский марш - это движение за сохранение польской идентичности. В этом заключается попытка сохраниться перед угрозой растворения в этом плавильном котле человеческой биомассы. Потому что поляком может сегодня стать араб, приехавший в Польшу по квоте и получивший польский паспорт. Он тоже поляк с такими же – даже большими, наверное – правами, чем коренные жители Польши, и это страшно пугает всех. Венгрию пугает, пугает многие страны Восточной Европы, которые всё ещё существуют, именно как национальные государства, как политические нации. Но от этого уже практически ушли Центральная Европа, Германия, Франция – они просто потерялись в этом человеческом котле.

Национальные – это как раз и есть политические. Политическая нация – это есть политическая форма устройства государства – государство-нация – etat-nation. Это и есть последняя соломинка, за которую цепляются европейцы, чтобы быть хоть кем-то – хотя бы быть поляками, оставаться часть пусть искусственной, политической, но всё же коллективной общности. И утрата этой остаточной идентичности сегодня со всей остротой и ощущается.

Другое дело, что это принимает крайние формы. В 1930-х годах национализм возник как ответная реакция на либерализм и марксистские движения, интернациональные, которые тоже пытались всё размешать. Только либералы ставят в центр торгующего индивида, а марксизм ставит класс труда, который должен доминировать глобально. А национализм ставит в основу политическую нацию. Вот это три политические теории модерна, родившиеся в XIX веке и расцветавшие в ХХ веке, сегодня до сих пор, в остаточном виде пытаются влиять на европейскую политику.

Поэтому, говоря о Польше, что остаётся: не марксизм (советизм там умер), не либерализм (он отвратителен всем, он расчеловечивает людей), тогда что остаётся? Фашизм! Вот три политические теории – выбирай. В трёх соснах – в трёх политических теориях сегодня европейское общество и блуждает. Выбирай: либо либерализм – бесполый, с гей-парадом, с обязательной сменой пола каждые полгода, либо марксизм, который они как раз преодолели и сносят сегодня последние памятники, напоминающие об этом периоде, либо фашизм. Всё. У них, собственно, весь выбор.

Отсюда такая нездоровая ситуация вокруг нагнетания националистических тенденций. Но с другой стороны, что им остаётся? Ведь альтернативой этого, если отбросить марксизм окончательно (наивно думать, что сегодня в Европе где-то победят марксисты), остаётся либерализм. А это постчеловек, это некий клон, мутант и киборг, который дышит нынешним, сменившим пол, особям третьего пола в затылок - о чём сегодня говорят в Англии, в Германии. Вот что идёт на смену.

Поэтому национализм для европейцев – это последний бастион, за который они хватаются, и естественно, он принимает самые крайние и самые вычурные формы. Ну, а с другой стороны, что? Либерализм им светит. Они вышли из традиционного общества, пришли в модерн, они продвинулись по этому пути максимально, вот они и получили свой концептуальный тупик.