Бездна национализма: восточноевропейский триптих к столетнему юбилею (окончание)

В первой части мы обращались к венгерской модели унитарного «якобинского» государства 1867 – 1918 годов и ее катастрофическим последствиям. Сегодня речь пойдет о случаях межвоенных Польши и Румынии как примерах разрушительности восточноевропейского этнонационализма.

Часть вторая. Deprofundis

            Многие столетия – примерно с XIII до ХХ века – Польша и Венгрия считались странами-близнецами. Ликвидация реальной власти короля в пользу правового беспредела шляхты, творившей самые дикие насилия над крестьянскими массами; фанатичная ненависть ко всем остальным народам на своей территории и характеристика как «зрады» (польское «zdrada») любого нормального сотрудничества с имперским центром; желание максимального расширения территории и фанатичный отказ признавать свершившиеся реалии изменившихся границ; постоянные восстания и фронда против законного монарха – всё это роднило поляков и венгров, тем более в XIX веке. Недаром Франц-Иосиф с 1867 года поделился властью, в ущерб даже австрийским немцам, не только с венгерской, но и с польской аристократией Галиции и Буковины. Не имея де-юре такой полунезависимости, как у Венгрии, де-факто поляки в Кракове и Львове, отчасти и в Черновцах, делали, что хотели, почти не спрашивая далекую Вену.

            Однако к тому времени у поляков уже сложился свой особый стиль поведения, отличавший их даже от венгров. Это можно назвать специфической польской политической культурой или, если угодно, бескультурьем. Дело в том, что еще со средних веков, когда в Европе не было и речи о каком-либо сознательном проведении «политики памяти» или «развития национального самосознания», поляки уже отличались тем, что с небывалой легкостью прибегали к вандализму и уничтожению памятников культуры других народов на захваченной у тех территории. Эта средневековая привычка, выразившаяся впервые еще при уничтожении ранних польских храмов византийского стиля и замене их романскими церквями, а затем при разграблении Киева Болеславом Храбрым в XIвеке, приняла громадные масштабы в XIV столетии. Тогда, захватив Галицкое княжество, поляки в течение недолгого времени уничтожили большинство великолепных русских православных храмов. Так, в Звенигороде (ныне Львовская область) они сознательно, по приказу короля, снесли кафедральный собор ради того, чтобы осквернить и уничтожить останки великого русского князя Романа Галицкого, в свое время много раз побеждавшего поляков. После этого поляки лишили захваченную Галицию автономии и в течение одного-двух поколений отселили русское население Львова в гетто в размерах одной улицы, а бояр было велено переименовать в «панов». Ни одна страна Западной Европы либо Азии не знала уже в XIV-XV веках столь сознательной и варварской политики насильственной «национализации».

Второй раз она повторилась после Брестской унии, в страшные годы правления Сигизмунда III в первой трети XVII в., а отчасти и позднее, когда изувер Иосафат Кунцевич (чтимый среди поляков как «святой») разрывал православные могилы в Полоцке и осквернял останки, а православные храмы захватывались и сносились либо перестраивались в стиле барокко, дабы изменить сам ландшафт. Недаром во второй половине XIX – начале XX века русским реставраторам подчас с трудом приходилось отыскивать и восстанавливать древнерусские православные храмы XI–XIII вв. в Белоруссии и на Волыни, уничтоженные или переделанные в свое время поляками.

            Старые привычки поляки сохранили и в XX веке, подкрепив их опытом хозяйничанья во франце-иосифовской Галиции. В 1920-е годы в Польше были снесены почти все памятники русским воинам (среди них – памятник «семи генералам» как образцу верности и чести, памятники Паскевичу и Скобелеву) и огромные русские храмы (включая кафедральный Александро-Невский собор в центре Варшавы, который был уничтожен вместе с уникальными фресками Васнецова). В захваченных поляками после Версальского мира немецких городах старые готические здания срочно переделывались в стиле модерн. Ничего подобного, при всем своем национализме, не творила более ни одна нация, даже в Восточной Европе (за исключением разве что албанцев).

Разумеется, многие поляки спасали честь своего народа, выступая категорически против сноса. Они предсказывали, что перед судом всего мира такие действия будут прокляты. Невозможно забыть имена Романа Дмовского и Болеслава Пясецкого, считавших польскую русофобию преступлением и тупиком для своей страны. Однако одержимые шовинизмом власти Варшавы оставались непреклонны. То же самое повторяется и сейчас, когда режим Дуды устроил вакханалию вандализма в отношении русских и советских памятников, невзирая на протесты отдельных активистов.

Вместе с тем Юзеф Пилсудский, несмотря на всю свою русофобию, предпочитал действовать медленно и «дозировано». Он шаг за шагом полтора десятка лет методично уничтожал всё русское, немецкое, литовское наследие на территориях, захваченных им в 1918–1921 годах. Но Пилсудский никогда не спешил. Он понимал: если усилить дозу фанатизма, то эффект будет обратным. Именно так и случилось после его смерти, когда бездарные преемники маршала за три-четыре года решили ударными темпами «национализировать» страну.

Хроники того, что творилось в Польше между 1935 и 1939 годами, далеко затмили любые преступления старой Венгрии или тогдашнего, до начала массового геноцида, Третьего Рейха, с которым варшавские правители состояли в трогательном союзе. Что же произошло? Там, где Пилсудский, к примеру, за полтора десятилетия уничтожил 20% православных храмов, новая военная хунта за три года решала уничтожить остальные 80%. Самый страшный удар пришелся по Холмщине и Галиции, где в 1938 г. вспахивались бульдозерами кладбища русских солдат Первой мировой войны, на крестьян с самолетов выливали тонны воды, объявляя их тем самым «крещеными в католичество», тысячи православных храмов силой захватывались польскими властями и передавались католикам. Оккупированные Польшей районы Волыни, Полесья, Литвы принудительно заселяли униатами из Галиции. Марионеточную и неканоническую «Польскую православную церковь» насильственно перевели на польский язык, запретив церковнославянское богослужение и бросая в тюрьмы тех священников, которые возвышали свой голос перед миром в защиту русского православия. Конфискации церковных земель у православных были проведены еще при Пилсудском, но большинство храмов были захвачены католиками именно в 1938 г. и даже позднее (последние аресты и репрессии против православного духовенства датируются 1 сентября 1939 г.!). Некоторые храмы поляки не захватывали, а разламывали на куски, избивая при этом местных жителей и выкапывая тела православных священников из гробов. После двух волн польского антиправославного гробокопательства (в Галиции XIVв. и в Белоруссии начала XVIIв.) это была уже третья волна осквернения могил и памятников – четвертая же происходит на наших глазах в 2018 году…

В 1939 году опьяневшие от собственной безнаказанности польские власти решили повторить такой же разгром по отношению к немецкому населению. В заселенных немцами районах польские власти начали серию убийств и погромов, при этом продолжая искать дружбы с Гитлером и требуя совместного с Германией похода против Советского Союза. Нагло и цинично отказав в самых умеренных требованиях Берлина (которые в данной ситуации предъявил бы не только агрессивный фюрер, но даже самый либеральный немецкий канцлер), Варшава пребывала в необъяснимой уверенности, что польско-немецкие отношения между странами якобы не должны зависеть от чудовищного и нестерпимого положения немцев внутри Польши. Поскольку же покоренные народы составляли после 1921 году треть всего населения «Второй Речи Посполитой», неудивительно, что это унитарное и националистическое государство рухнуло в 1939 году с такой же скоростью, что и старая Венгрия в ноябре 1918-го. Весь мир обошли слова Вячеслава Молотова: «Оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем Красной армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Та самая площадь Варшавы, на которой после сноса кафедрального православного собора зияло пустое место, превратилась в Адольф-Гитлер-платц…

Немезида пришла к Польше еще быстрее, чем некогда к Венгрии. С той разницей, что поляки слишком плохо усвоили уроки истории: хотя с 90-х годов в польском сейме постоянно представлены остатки немецкого, русского и иных меньшинств, нынешний режим «Третьей Речи Посполитой» снова с упоением и экстазом наступает на те же грабли, на которые уже наступали режимы его Первой и Второй предшественниц, а власти Украины и некоторых других постсоветских стран (прибалтийских республик, Грузии, Азербайджана) здесь проявили удивительную ученическую способность подражания типично польским методам культурного вандализма, чреватого соответствующими последствиями.

Часть третья. Не оживет, аще не умрет

            Когда вермахт взял Варшаву, польская военная хунта наследников Пилсудского и не подумала разделить судьбу подчиненного ей народа, вместе с золотым запасом сбежав в Румынию, к Арманду Кэлинеску, а потом уже на Запад, где она оказалась никому не нужна и заменена новыми лицами. Выбор Кэлинеску был не случаен. Либерал, масон, но в то же время – один из самых кровавых и патологически садистских правителей той жестокой эпохи, полный ненависти к собственному народу, он как никто другой стилистически гармонировал с лидерами Польши. Неудивительно, что спустя месяц Кэлинеску будет убит самими же румынами – народными мстителями за всё то, что творилось в течение года по его приказу.

            Судьба межвоенной Румынии во многом похожа на судьбы Польши и Венгрии. Тот же вирус якобинского унитарного национализма, пусть даже направленный уже против его первоначальных носителей – венгров. Та же мания расширения территории путем захватов и отказа от любых уступок и переговоров. Та же катастрофа расчленения как логический итог: Венгрия-1919, Польша-1939, Румыния-1940…

            И вместе с тем – нечто совсем иное, связанное с уникальными особенностями самого румынского народа. Если поляки как этнос имеют историю длиной в полторы тысячи лет, венгры – более чем в тысячу лет, то говорить о румынском этническом единстве можно с большой натяжкой. До сих пор по Сербии, Македонии, Греции и другим странам разбросаны остатки старого восточнороманского населения – «валахи» (аромуны, мегленорумыны, истрорумыны). Однако сама по себе этническая принадлежность к «валахам» вовсе не предполагала, да и сейчас не предполагает политического единства в рамках одной короны – к примеру, валахом-аромуном был величайший из сербских премьер-министров Никола Пашич. Поэтому, в отличие от тысячелетней польской и венгерской корон, лишь в XIVв. появились «румынские» княжества Молдавии, Валахии и Трансильвании, и лишь в 1860 г. было провозглашено слияние Валахии и Западной Молдовы в Румынское королевство.

             Молдо-валашская культура и идентичность основывались на православии и были встроены в греко-славянский, поствизантийский мир. Однако с XVIIIв. католические пропагандисты «трансильванской школы» начали информационную кампанию за «латинскую», «романскую», «римскую» идентичность, выдвигая антиславянский, антигреческий и антиправославный проект румынского унионизма. Поражение России в Крымской войне открыло путь к его воплощению в жизнь. Поистине страшные годы первого правителя объединенных Молдавии и Валахии – профранцузского князя Александра Кузы – ознаменовались настоящим погромом православной церкви и попытками внедрения протестантизма, уничтожением многовековой кириллической письменности и старорумынских норм языка, замененных на совершенно искусственный вариант латиницы и наспех сочиненную новую «пуристскую» литературную норму. Жестокие репрессии были применены при Кузе к жителям Южной Бессарабии, отнятой у России в 1856 г. и возвращенной лишь в 1878 г.: к примеру, из всех жителей Измаильского уезда румынские власти дали право голоса на выборах лишь одному (!) человеку, подвергнув всех остальных унизительной дискриминации.

            Последнее народное выступление в защиту старой молдавской идентичности в Яссах произошло в 1866 г., на фоне свержения Кузы. После этого она уцелела только в российской Бессарабии, в то время как нескольким поколениям румын с детства вкладывалась в головы идеология унионистских претензий, «латинский миф» и ненависть к России и всем славянам. Небывалая жестокость венгров по отношению к румынам в Трансильвании и Банате, со своей стороны, порождала желание отомстить симметрично.

            Вместе с тем ситуация с румынским национализмом кардинально отличалась от польской или венгерской. Если в Польше и Венгрии шляхта веками успешно подавляла крестьянство, то румынские бояре не всегда справлялись с огромной крестьянской массой, тем более что общая православная религия препятствовала полному обособлению и дискриминации. Не последнюю роль играло и то, что румынские крестьяне сохранили до ХХ в. более архаичную и традиционную культуру и поэтому смогли породить такое огромное количество гениев мирового уровня и планетарного значения, с которым и поныне не может соревноваться ни один другой народ Восточной Европы. Исконные чаяния простых румын долгое время подавлялись западническим правительством и немецким королем в Бухаресте. Однако уже в 1907 г. эти чаяния взорвались мощнейшим народным восстанием, когда разгневанные крестьяне чуть было не взяли штурмом столицу, но были расстреляны в упор. С тех пор подобные восстания стали повторяться каждые несколько лет, а методика расстрела целых деревень прочно вошла в арсенал румынской армии и полиции.

            В 1916–1917 гг. румыны были разгромлены в военном плане, потеряв убитыми и ранеными самый большой процент населения среди всех стран-участниц Первой мировой войны. Однако в дипломатическом плане эта трагедия была компенсирована тем, что после 1919 года Румыния получила больше всех остальных «победителей» из числа соратников Антанты: ее территория расширилась в два с половиной раза, и даже русский эмигрант Иван Ильин с возмущением писал о «раздувшейся не по заслугам Румынии». Переход правящей немецкой династии в православие с 1927 г., казалось, способствовал ее «национализации». Студенчество становилось настроенным всё более религиозно и консервативно под руководством таких идеологов, как Никифор Крайник и Нае Ионеску. Отвоеванная у венгров Трансильвания, где раньше не было ни одного каменного православного храма, в 1920-е годы покрылась сетью каменных соборов.

Однако фактически власть в Румынии после Первой мировой войны, как и до нее, осталась в руках прозападных магнатов, олигархов, миллионеров, прикрывавшихся разными версиями либеральной идеологии. Еще в XIXвеке во Франции бытовал афоризм: «Когда ворует один человек – это клептомания (cleptomanie), когда несколько – это мания (manie), когда воруют все – это Румыния (Roumanie)». Статус самой коррумпированной страны Европы ставил на нее унизительное клеймо. Циничное властвование бухарестской олигархии 20-х и особенно 30-х годов, когда ее возглавил такой психопат и циник, как Кароль II, привело к тому, что сельская глубинка, особенно в Молдове и Буковине, оставалась в беспросветной нищете. Негде было устроиться на работу, при этом правительство запрещало (!) жителям, например, самостоятельно чинить разрушившиеся мосты и дороги, плотины и храмы.

Особенно катастрофическим было положение в захваченной в 1918 г. российской Бессарабии (Советский Союз никогда не признавал этого одностороннего насильственного захвата). Объявив ее «исконно румынской» землей, новые власти сразу же запретили там русский язык, кириллическую молдавскую письменность, церковнославянское богослужение, с ожесточением снесли российские памятники в Кишиневе. Хуже того, румыны не воспринимали бессарабских молдаван как своих новых полноценных граждан: вместо того, чтобы развивать провинцию, они разобрали местные фабрики и заводы и вывезли всё оборудование в Валахию, а также ввели паспортно-пропускной режим между Бессарабией и остальным Румынским королевством. Как отмечают молдавские историки, отношение румынских властей к якобы «своему» народу было хуже, чем отношение западных держав к своим африканским колониям.

Когда мы говорили о причинах падения венгерского и польского унитарно-шовинистических государств, речь шла исключительно о закономерности их финала – внешнего вмешательства и военных операций по ликвидации этих режимов. В случае с Румынией всё было несколько сложнее. В межвоенный период имелась надежда, что на основе широких крестьянских масс и новой «почвеннической» интеллигенции румынская национальная идея переродится изнутри. Это значило отказ от прозападного курса и либеральных догматов XIX века в пользу обращения к архаической, традиционной молдо-валашской культуре и к построению собственной, незападной  формы государства.

Такое движение действительно родилось и вовлекло в свои ряды сотни тысяч, если не миллионы крестьян и городских низов, прежде всего в Западной Молдове, Буковине и Бессарабии. Легионерское движение было явлением небывалым в масштабах всей Европы, поскольку отвергло не только либеральные и коммунистические, но и фашистские модели, предложив реальный путь реализации православной мечты и народной румынской духовности в идеократическом государстве нового типа. Вызов правящему олигархическому режиму был брошен – и принят. Маховик государственных репрессий обрушился на легионеров. Их убивали без суда и следствия на улицах и в тюремных застенках, их тела по официальному распоряжению короля и его премьер-министров расчленялись и выбрасывались на площадях, будто на дворе был не ХХ век, а глухое румынское средневековье. Но поток молодежи, шедшей на смерть ради кардинальной смены курса Румынии, не иссякал. Конечно, эта молодежь сама была воспитана на старых «латинских» великорумынских мифах, но уже шла к их внутреннему преодолению, ориентируясь не на Запад, а на собственную балканскую самобытность. В высшей степени характерно, что главный идеолог либерального унионизма и славянофобии, считавшийся румынским историком «номер один» Николае Йорга отбросил маску интеллигентного старика-профессора и лично ходил на улицу пинать и плевать в тела растерзанных мучеников-легионеров, убивших того самого Кэлинеску в отместку за все его преступления, по своему размаху смахивавшие на геноцид собственного народа. Поэтому когда в 1940 г. сам Йорга пал жертвой выстрелов, эти пули могли бы убить не только его, но и всю либеральную версию румынского национализма и стать отправной точкой для кардинальной переоценки ценностей всего этого великого народа.

Кароль II и его окружение не знали, как остановить волну легионерского движения, и пошли на неслыханное даже по меркам Восточной Европы преступление, приняв решение физически уничтожить цвет собственного народа. Все-таки ни в Польше, ни в Венгрии даже в годы самых жестоких националистических репрессий правители не решались на убийства лидеров оппозиционных партий. В случае же с Румынией лидеры Легиона, включая его всемирно известного Капитана, были уничтожены беззаконно, демонстративно и открыто. Причем, судя по всему, это преступление было совершено с одобрения вовсе не либерального Запада или Советского Союза, а с прямой санкции Гитлера. 30 ноября 2018 года исполняется 80 лет с момента исключительного даже по меркам ХХ века преступления – расправы в лесу Тынкебешть с элементами ритуального убийства (тела «четырнадцати мучеников» были пережжены в извести). На целых три года Румыния погрузилась в пучину террора, убийств и погромов…

Немезида пришла к румынскому националистическому режиму Кароля IIточно так же, как ранее к венгерскому и польскому – путем вторжения армий соседей. С июля по сентябрь 1940 года без боя, без единого выстрела Румыния утратила треть своей межвоенной территории: Бессарабия и Северная Буковина отошли к Советскому Союзу, Северная Трансильвания – к Венгрии, Южная Добруджа – к Болгарии. Но внутренне имелось громадное различие: к этому моменту уже стало фактом духовное преображение румынского народа. Долгое время в народе печалились, что в Румынии не было православных мучеников – теперь они появились сразу в количестве многих тысяч жертв сначала режима Кароля, а потом режима маршала Антонеску, в угоду Гитлеру  и собственному властолюбию устроившего расправу над защитниками Национал-легионерского государства…

            Падение коммунистического режима полвека спустя должно было естественным образом привести к возврату на этот путь. Однако США и Евросоюз сделали всё, чтобы не допустить такого развития событий. Они поддерживали и поддерживают в Румынии прозападные либеральные силы, весь «национализм» которых сводится к русофобии и планам захвата Молдавии. Территориальные претензии к Украине, Венгрии и Болгарии эти политические силы озвучивать не осмеливаются, поскольку этого не велят им делать в Вашингтоне и Брюсселе. Вместо мечты о собственной, уникальной форме национального и православного государства Румынии был опять навязан олигархический парламентаризм под контролем западных кураторов. Лишь один раз – в 2000 году – этот режим пошатнулся, когда позиционировавший себя как преемника легионеров Корнелиу Тудор вышел во второй тур президентских выборов и набрал 33% голосов. Законный король Михай умер, так и не дождавшись обещанного и анонсированного референдума о возвращении ему трона. В довершение всего в 2015 году по прямому указанию из США румынский олигархический парламент принял закон о полном запрете символики и всякой апелляции к наследию Легиона Михаила Архангела. Тем самым фиктивный, декоративный румынский либеральный национализм и унионизм, сводящийся к унизительному восхвалению Запада, показал свое истинное отношение к подлинно национальному и самобытному движению румынского народа. В меньших масштабах то же самое произошло в Польше, где под запрет и даже в тюрьмы при нынешнем режиме попали пророссийски ориентированные польские правые фалангисты и евразийцы. Однако румынский пример различия, как говорил князь Николай Трубецкой, «истинного и ложного национализма», наиболее показателен.

Заключение

            Итак, национализм убивает. Убивает естественные личные, семейные, экономические, транспортные связи между странами и народами, уничтожает физически памятники культуры и живых людей. Безусловно, наследие Австро-Венгрии и балканских стран не является единственным примером. Тысячи брошенных греческих и армянских поселков и храмов в Турции – другой подобный образчик. Разрушение Османской империи с геноцидом и депортациями народов до сих пор оказывает эффект не меньший, чем разрушение державы Габсбургов. Логика младотурок и кемалистов, ради построения унитарного и однородного национального государства по французскому якобинскому образцу убившие миллионы людей, в этом плане ничем не отличается от логики современного украинского, азербайджанского или прибалтийского национализма. Не нужно думать, что Российская Федерация полностью застрахована от  подобного: ряд дискуссий нынешнего года показал, что и среди русских, к сожалению, порою встречаются неадекватно воспринимающие реальности национал-унитаристы и любители всевозможных унификаций. Не нужно забывать ни на миг: все мы можем в один миг оказаться потенциальными жертвами «национальных революционеров», как в фильме «Гнездо жаворонка».

Специфика современной ситуации лишь в том, что (возьмем наиболее известный пример) сегодняшний украинский неонацизм путем подражания и своеобразного «синтеза» соединил в себе черты:

·             старого венгерского национализма (фанатичная приверженность унитарности и одноязычию, государственная власть в руках кучки олигархов);

·             многовекового польского шовинизма (обвинение всех здравомыслящих и умеренных соотечественников в «зраде», систематический вандализм, снос памятников, захват храмов и осквернение могил);

·             румынского унионизма (претензии на вымышленное древнейшее происхождение и территориальную экспансию, попытки переделать православную культуру собственного народа на западный лад);

·             а также гитлеровского нацизма и ряда других расистских движений.

            Разумеется, сказанное не означает, что нормальную жизнь народов убивает только национальная ненависть и желание построить унитарные национальные государства. Не в меньшей степени их убивает и классовая ненависть и желание построить исключительно пролетарские или исключительно буржуазные государства. Столь же опасен и либерализм, проповедующий безусловный приоритет и полнейшую безответственность хищника и эгоиста – атомарного индивида – перед обществом, государством, народом, перед предками и потомками, перед всем миром. Вспоминая опустошенные деревни, оскверненные могилы, разрушенные храмы и монастыри в ходе европейской Реформации и буржуазных революций, в ходе коммунистических революций и экспериментов, в ходе националистической истерии и озверения, невольно перестаешь делать сколь-нибудь существенное различие между тремя идеологиями эпохи Модерна, направленными на уничтожение традиционного общества и традиционно ориентированного человека. 

Либерализм, социализм и национализм – три бича новейшего времени, основанные на желании построить свободу, равенство и братство соответственно в отрыве от Бога – подобны, по меткой мысли Максима Емельянова-Лукьянчикова, трем искушениям Христа в пустыне. Кто преодолеет все три – тот спасется.