ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

---

Османская империя — «самое прекрасное царство в мире, воспетое учеными всего света».

Ригас Фереос, 1797, греческий революционер

Многонациональная Османская империя — одна из крупнейших неколониальных империй с преимущественно оседлым населением, создавшим одну из величайших культур II тысячелетия н.э. Как и империей Габсбургов, ею длительное время управляла одна династия: семейство Османов сохраняло трон на протяжении 644 лет — с 1280 по 1924 г. В течение этого периода империя была срединным государством на Евразийском континенте, в то время как на Западе властвовали Габсбурги (1273-1918), а на Востоке — маньчжурская династия Цин (1644-1911).
Подобно любой многонациональной империи донационалистической эпохи, она состояла изразличных «неравноценных» частей. Но чтобы ее понять, бессмысленно анализировать эти части. Какписал великий мистик Мевлана Джелаледдин Руми, живший в Конье в XIII в., если слепых познакомить с животным, которого они не знают, например со слоном, то один из них, потрогав хобот,подумает, что это труба, другой, ощупав ногу, скажет, что это столб, а третий, положив руку на егоспину, придет к заключению, что перед ним трон.
Турецкая, греческая, армянская, арабская, еврейская, балканская, средневосточная, мусульманская, христианская истории в отдельности не могут дать представления об этой империи в целом. К сожалению, османскую историю часто путали с турецкой. Как и в случае с ее предшественницей Восточной Римской (Византийской) империей, которую на Западе в то время предпочитали именовать Греческой, Османскую империю неправильно называли Турецкой, и османы,подобно византийцам, не соглашались с таким названием своего отечества. Эти искаженные представления в XIX-XX вв. были подхвачены турецкими националистами, которые просто хотели включить в состав своей национальной истории период многонационального государственного устройства.
Империя по определению многонациональное образование. Она — предшественник современной федеративной системы. Национальной империи не бывает. Организация любой империи требует развития двух противоположных сил: одной, стремящейся к единству, и другой, стремящейся к разнообразию. Необходимой формулой является единство в разнообразии. Всякое нарушение этой формулы как в направлении утрированной централизации, так и в направлении излишней децентрализации приводит к разрушению имперского или федеративного здания. Гегель писал: «Персы покорили многие народы, однако они уважали их особенности: следовательно, их царство может быть уподоблено империи».
Так, терпимость означает для империи вопрос жизни или смерти и не имеет ничего общего с достоинствами ее главы или господствующего народа. Турецкий султан Мехмед Завоеватель исповедовал терпимость того же рода, что и грек Александр Великий, а значит, они оба испытали на себе основной закон выживания империй. Нарушение формулы влечет за собой гибель империи независимо от достоинств ее правителей. Доблестные монархи Селим III или Мехмед II в период между 1789 и1839 г. боролись за спасение империи; однако это не дало результата, поскольку законы упадка н еподчиняются воле людей, которые в силах отсрочить, но не предотвратить его. В свете вышеизложенного мы видим, насколько абсурдна колоссальная мифология, заполонившая с XIX в. балканскую историографию, а в XX в. — арабскую, и полностью исказившая историю империи оправданием крайнего национализма. Следуя ей, любой историк от Белграда до Багдада должен превратиться в пропагандиста национализма под страхом обвинения в измене родине. Однако своим почти семивековым существованием Османская империя доказала, что долгое время она уважала формулу необходимой терпимости. Тем не менее два ее народа имели особое значение: турки и греки. Со временем они подчинили себе другие народы империи.
В период упадка многонациональное равновесие было нарушено, но уже в XVIII в. структура государства османов начала приобретать черты диархии*, напоминавшей австро-венгерскую диархию империи Габсбургов.

* Диархия — наличие в государстве двух начал, одинаково важных для его существования; в данном случае —главенствующая роль двух народов империи, обособленных от остальных. — Здесь и далее примечания редактора.

В результате такой эволюции возникли три примитивных «картинки»:

1) Запад представлял себе Османскую империю как воинственное государство — турецкое, азиатское и варварское, накинувшее ярмо на цивилизованные христианские народы Европы, которые желали лишь одного: разрушить империю и освободиться из-под турецкого ига;

2) местные нетурецкие народы, христиане имусульмане, относились к империи как к чисто турецкому господствующему государству, препятствующему осуществлению их национальных чаяний, а греки добавили к этому свое стремление заменить турецкое государство греческим на всем пространстве Османской империи;

3) все это привело к тому, что мусульманское турецкое население стало считать империю исключительно турецким творением, порождением турецкого духа, которое попало под разрушительное влияние местного нетурецкого населения, христиан и мусульман.

Общим знаменателем этих невзыскательных представлений стало распространившееся по всему миру мнение об Османской империи как о сугубо милитаристском турецком государстве. Ученые-ориенталисты второй половины XIX — первой половиной XX в. рассматривали его как государство варварское или, по крайней мере, не созидательное, а затем, во второй половине XX в., по воле забавного переворота в трактовке исторических событий, все чаще сходились во мнении, что Османскую империю следует относить к высокоцивилизованным государствам.
 

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ

Если сравнить карту Византийской империи XI века до ее территориального раздела между франками  и славянами с картой Османской империи XV века после захвата Константинополя (карты 4 и 5), то, пройдя взглядом от Мистры до Трапезунда (Трабзона), мы, безусловно, обнаружим, что обе империи  занимали почти одну и ту же территорию. И лишь в течение XVI века османы расширили свои  владения к югу, в направлении Среднего Востока, заняв земли, завоеванные арабами у византийцев  начиная с VII в., и выйдя за их пределы. Итак, в период своего расцвета (XVII в.) Османская империя  по занимаемой площади превзошла Византию и полностью выполнила миссию воссоединения  Промежуточного региона, который со времен античности принадлежал тому, кто овладевал его  центром. Это были последовательно Персидская империя, империя Александра Македонского и,  наконец, Восточная Римская империя (Византия).
Создатели империи — семейство Османлы (Османов) — появились в 1280 г. не на окраине, а в самом  центре Промежуточного региона, в нескольких десятках километров от Константинополя. Конечно,  глядя в глубь времен, можно констатировать, что  все народы, носители истории, вели завоевания от окраины к центру: это относится к ахейцам, это же  касается и тюрков. Однако небезынтересно отметить, что тюрки уже проживали в Промежуточном  регионе, когда в его недрах возникла местная правящая династия, которая станет преемницей  политического и территориального наследия Византии. Следовательно, несправедливо воспринимать  османов как чужаков, ведь они родились вблизи столицы и самым естественным образом потребовали  оспариваемого многими права на преемственность.  Осман-бей, основатель династии, родился около 1258 г. в Сёю-те, в 100 км к юго-востоку от  Никейского озера и Мраморного моря. Незадолго до 1280 г. он унаследовал от своего отца Эртугрула  небольшие владения близ Сёюта и Доманича, на границе с византийской провинцией Вифинией.  Земли Осман-бея находились между призрачным Византийским государством и владениями тюркских  вождей — таких же кочевников, как и он сам, также бывших подданными тюркского султана из  династии Сельджукидов из Рума, столицей которого была Конья. В 1204 г. франкские крестоносцы  разгромили Византию, которая в 1261 г. вновь превратилась в подобие империи — а в  действительности в небольшое греческое государство, восстановленное никейскими греками и  занимавшее территорию вокруг Константинополя.  Осман-бей предпочел нанести удар сначала по самому слабому флангу, византийскому, а затем,  окрепнув, атаковать другой фланг — своих тюркских единоверцев, сельджуков. Этот фланг не оказал  серьезного сопротивления, обескровленный монгольским нашествием. В 1307 г. династия румских  Сельджукидов угасла, и Анатолия стала добычей монголов.
Для того чтобы адекватно оценить роль священной войны, необходимо поместить данное явление в  общий цивилизационный контекст Восточного Средиземноморья. Судя по исследованиям Э. Сивана,  мусульмане четко делили христиан на местных восточных и западных. Особое внимание ученый  обращает на реалии Промежуточного региона: начиная с VII в. здесь не прекращалась борьба между  Византией и арабами, которые стремились завладеть Восточной империей и ее легендарной столицей  Константинополем. Однако они скоро убедились в тщетности своих притязаний, и между двумя  силами было установлено равновесие. «Завоевание Константинополя перешло из области политики и  пропаганды в область легенд и эсхатологии*, было отнесено к концу времен, став знаменем и  провозвестием Страшного суда».

* Эсхатология — учение о конечных судьбах мира и человека.

На протяжении веков греки-христиане, руми, и арабы-мусульмане  испытывали взаимное влияние. Христиане и мусульмане часто вступали в союзы для борьбы с другими  мусульманами. Даже появление в XI в.  тюрок-сельджуков не обернулось священной войной с византийцами, хотя тюрки, как новообращенные  в ислам, очень к этому стремились. Так, в конце 1084 г. первый правитель тюрок из династии  Сельджукидов, Сулейман, который стал полководцем в армии греческого императора, захватил город  Антиохию по просьбе христианского населения, мечтавшего освободиться от своего правителя,  армянина Филарета, вассала императора, заподозренного в симпатиях к исламу! Завладев городом,  мусульманин Сулейман запретил любое посягательство на жизнь, свободу и имущество христиан.  Через 14 лет Антиохия была захвачена крестоносцами.  Их вторжение стало полной неожиданностью для сирийцев. Они не знали, откуда те пришли, но  поскольку за спиной франков остался Константинополь, их вначале приняли за наемников греков и  назвали румийцами, как если бы речь шла о византийцах. Отношение к завоевателям было довольно  спокойным. После всех перипетий люди привыкли к практически постоянным локальным войнам. Но  вскоре нетерпимость пришельцев убедила мусульман, что это не жители Промежуточного региона, а  франки (ифранг). Действительно, «если мусульмане проявляли некоторое религиозное равнодушие, то  франки, горя воинственным пылом и слишком возбужденные призывами священников и мона-  хов, вели себя нетерпимо и фанатично, чего Сирия никогда не испытывала со стороны  завоевателей прошлого. Иллюзии, которые отождествляли их с византийцами, постепенно  рассеивались». Впрочем, византийцы не скрывали своей враждебности к франкам, заставившим  их, наравне с мусульманами, почувствовать на себе религиозную нетерпимость католиков, а  западные рыцари, ненавидевшие греков, в 1204 г. разграбили Константинополь и уничтожил  Византийскую империю.  Таким образом, Осман-бею повезло, что его небольшое княжество было расположено между  двумя государствами, разрушенными без его помощи иноземными воинами: на Западе  византийцев разгромили европейцы-католики задолго до его правления, на Востоке сельджукидов  покорили монголы во время его правления. Два эти события облегчили ему задачу. Отказ  византийцев сделать своей столицей Никею и их возвращение в Константинополь в 1261 г. еще  больше ослабили их позиции в Западной Анатолии.  К разряду легенд, которые впоследствии были созданы самими османами, относится история о  том, как тюркский султан из династии Сельджукидов из Коньи специально направил их в район  Сеют в качестве гази, то есть участников военных походов мусульман против неверных.  Религиозная пропаганда укрепила образ османов как защитников веры. Но оставались ли они гази,  когда сражались со своими единоверцами?  В действительности, Османская империя, расположенная в двух мирах, с самого начала была  космополитичной. Она относилась ко всем вероучениям и ко всем этническим группам как к  единому целому и в рамках единого политического образования скрепила союз православных  христианских Балкан и мусульманской суннитской Анатолии.  Тем не менее, даже если борьба за веру не относилась к первоочередным заботам Осман-бея и его  преемника Орхана, то, создавая свое государство, они прибегали к помощи гази из числа  перешедших к ним на службу тюркских кочевников, а также к городским братствам «ахи». 
Стремясь максимально оправдать свой образ вождя гази, первый Осман-бей расширял владения за  счет земель единоверцев по возможности мирными способами, используя возникавшие между  ними ссоры.  Крушение династии Сельджукидов позволило ему завладеть крепостью Эскишехир, а затем  городом Йенишехир, который он превратил в столицу. Так начался процесс перехода его народа к  оседлому образу жизни.  Шестого апреля 1326 г. сын Осман-бея Орхан покорил столицу византийской провинции Вифинии  — город Пруса (Бурса). Он перенес туда столицу империи и прах своего отца, умершего за два  года до этого события.  Как только власть османов в регионе укрепилась, они без колебаний обратились к той же тактике  борьбы с византийцами, которую те применяли в отношении соседних тюркских княжеств: вос-  пользовавшись их внутренними распрями, поддерживали одну мятежную группировку против  другой, направляя даже в Константинополь на помощь христианам наемные войска.  С этого времени представители византийской правящей верхушки начали переходить в ряды  османов. Одни оставались христианами, другие обращались в ислам. Так, турецкий летописец  того времени рассказывает, каким образом крепость Айдос, находившаяся к востоку от  Константинополя, была захвачена войсками Орхана: ее отдала дочь византийского князя, ибо  перед этим видела сон: она упала в ров, но была спасена молодым мужчиной, который одел ее в  прекрасные шелковые одежды. Командующий османскими войсками Абдуррахман-гази осадил  крепость и завладел ею с помощью княжны. Позже она приняла мусульманство, и Орхан выдал ее  замуж за одного из своих военачальников.  Другим примером служит византийский князь Эвренос. Он поступил на службу к Орхану на  следующий день после взятия Бурсы, принял ислам, стал главным военачальником. Преемник  Орхана, его второй сын Мурад I лично командовал правым флангом (восточный фронт), откуда  наносились удары по Причерноморью, а левым флангом (западный фронт), расположенным вдоль  Эгейского моря, руководил Эвренос. Ему же было поручено захватить Македонию и ее столицу  Фессалонику. Он победил болгар, затем сербов — два народа, которые воспользовались долгим  периодом упадка Византийской империи, чтобы отделиться от нее и образовать собственные  государства, позже завладел Фракией  и Македонией вплоть до Албании и Болгарии и убедил византийского императора Андроника IV  Палеолога (1376-1379) стать вассалом Мурада, который помог ему получить корону.  В 1389 г. на османский трон взошел младший из четырех сыновей Мурада, Баязид I. Мурад погиб в  битве на Косовом поле, в Южной Сербии. В отличие от своего старшего брата Якуба, убитого им,  Баязид, сын гречанки, был ставленником группы османов-христиан и обращенных в ислам. В период  его правления Эвренос завоевал Центральную и Южную Грецию, покорил Фессалию и Лариссу (1392).  Всю эту провинцию Баязид даровал ему в форме тимара (военного лена). Затем османский  военачальник-грек атаковал франкские государства в Салоне (Амфиссе), которую он занял в 1397 г., в  Афинах и Ахайе и — при поддержке греческого деспота Мистры Феодора I, младшего сына  византийского императора Иоанна V Палеолога, — венецианские колонии на юге Пелопоннеса, Модон  (Мефону) и Корон (Корону). Таким образом, в XIV в. именно греческий князь из Анатолии положил  начало завоеванию Греции в пользу восходящей империи Промежуточного региона.  Священная война, к которой стремились религиозные группы, не была целью политики османов даже в  самом начале (XIV в.), несмотря на титул гази, с которым и Осман, и Орхан вошли в историю, — этот  факт подтверждается одинаковой тактикой, которую завоеватели применяли как против  мусульманских султанатов Анатолии, так и против христианской Византии. Например, в 1345 г. Орхан  завладел тюркским султанатом Кареси, воспользовавшись непрекращавшимися междоусобицами: он  присоединился сначала к одной мятежной группировке, затем к другой и получил в награду  территории от каждой из них. Аннексия Кареси имела очень большое значение, поскольку позволила  османам расширить свои владения на всем побережье Мраморного моря, включая Дарданеллы.  После смерти византийского императора Андроника III Палеолога между Иоанном VI Кантакузином и  Иоанном V Палеологом возник спор за трон. Кантакузин обратился за помощью к Орхану и, одержав  благодаря ему победу, в 1347 г. завладел престолом. Орхан же получил в жены дочь Кантакузина Феод  ору. В 1349 г. король Сербии Стефан Душан (1331-1355) отвоевал у византий-  цев Фессалонику. Кантакузин опять обратился к своему зятю Орхану, который направил к нему  старшего сына Сулеймана с 20-тысячным войском. При поддержке византийского флота он освободил  город и передал его под власть Константинополя. Иоанн V Палеолог объединился с сербами и  болгарами против Кантакузина, однако тот вместе с Сулейманом победил его в 1352 г. при Ди-  димотихе (Димотике). Кантакузин отблагодарил своего зятя, уступив ему крепость Цимпе (Чимпе),  расположенную на европейском берегу Дарданелл, на Галлипольском полуострове, которым Су-  лейман завладел в 1353 году. Кроме того, в следующем году Сулей-ман захватил крепость Галлиполи.  Позднее появление османов в Европе было представлено прозападными группировками, и турецкими, и  греческими, как главное событие на том лишь основании, что турки вступили на «Европейский континент».  На самом деле идея франков о Европе как христианском континенте была привнесена в Османскую  империю в ходе ее перестройки на западноевропейский манер. Византия, подобно греческому миру эпохи  античности, рассматривала Эгейское море не как границу, а как центр, вокруг которого она развивалась.  Таким образом, у Византии были как бы два легких: балканское и анатолийское. Пришедшая ей на смену  Османская империя также естественным образом преуспевала на обоих берегах Эгейского моря и проливов:  это были не Европа и Азия, а Румелия (Балканы) и Анатолия. Превращение в Румелию имело  символическое значение, поскольку означало имперскую преемственность в территориальном плане.  Если в тот момент постоянное присутствие османов на Галлипольском полуострове вызывало беспокойство  у византийцев, то это объяснялось стратегическими причинами: узкий морской пролив служил надежной  защитой для Константинополя. Переход османов на другой берег грозил столице блокадой.  Из Рима все виделось иначе. Константинополь считался не центром, а периферией. Несмотря на устойчивую  ненависть к грекам-раскольникам, Константинополь рассматривался как форпост на окраине христианской  Европы, который защищает ее от мусульманской угрозы. Переход османов «в Европу» вызвал живое беспо-  койство у латинян. В августе 1354 г. венецианский прево писал из Константинополя, что перед лицом  угрозы Византия готова доверить свою судьбу сильному христианскому, то есть католическому, государству.  Тем временем в католической Европе вновь готовились к крестовому походу, надеясь обратить  Константинополь в католическую веру и изгнать османов. Двадцать пятого декабря 1366 г. папа  подписал буллу, которая формально провозгласила крестовый поход против турок. Но еще 24  августа при поддержке флота под командованием графа Амадео II Савойского Галлиполи был  завоеван католиками, а десять лет спустя византийский император Андроник IV Палеолог  возвратил его османам, которым он был обязан своим троном!  Привычка к византийскому образу жизни укоренилась в государстве Османов после восшествия  на трон Баязида I (1389). В эпоху первого Османа с тюркскими единоверцами из Анатолии,  которые в то время были сильнее, чем он, обращались бережно, а все усилия направлялись на  Запад. После перехода в Румелию османы осознали свою имперскую преемственность и  направили острие атак на Восток — против тюркских народов. Баязид I собрал вокруг себя право-  славных христианских правителей Балкан, ставших его вассалами, и взял в жены православную  Марию Деспину, дочь убитого в сражении на Косовом поле сербского князя Лазаря I и сестру  Стефана Лазаревича, ставшего преемником последнего. Затем он разгромил турецкие  мусульманские султанаты в Анатолии. Уже в 1361 г. в Румелии был завоеван Адрианополь  (Эдирне), находившийся всего в 230 км от Константинополя, — этот город стал османской  столицей. Имперская преемственность проявилась также в том, что Баязид унаследовал от  Византии ее врагов — франков-католиков.  Первой с армией османского императора в Албании столкнулась Венеция (1393-1395): в Скадаре  (Скутари) были османы, в Дурресе (Дураццо) — венецианцы. Таким образом, Венеция, которая в  1204 г. разрушила Византию, в конце XIV в. превратилась в главного врага ее наследницы.  Позднее, в 1884 г., русский славист Владимир Ламанский напишет:  «Турки постепенно вырвали из рук Венеции все ее греческие владения, за исключением Ионических  островов; стало быть, усиление османского могущества на Средиземном море произошло в ущерб  латинскому господству, и это было для греков большим благом»8.  На завоеванных землях Албании Баязид заключил союз с местными князьями, которые, став его  вассалами, оказали помощь на двух «фронтах» империи: против католической Венеции и против  мусульманской Анатолии. Это было началом массового набора в войско султана албанцев —  великолепных воинов, остававшихся в имперской армии до конца XIX в.  Кроме Венеции Баязиду пришлось сражаться с венгерскими католиками, начавшими новый  крестовый поход под предводительством своего короля Сигизмунда. С тех пор и на протяжении  веков Венгрия была передовым континентальным отрядом Запада в Центральной Европе.  Правящий класс католической Венгрии вел двойную борьбу: против православных  соотечественников-земледельцев* и против Османской империи. Будучи защитницей  католического Запада от империи православно-мусульманского Промежуточного региона, эта  страна вплоть до XX в. играла такую же роль, что и католическая Польша в борьбе против право-  славной России.  В конце XIV в., в ответ на призыв папы Бонифация IX к крестовому походу, весь цвет западного  католицизма — рыцари из Англии, Шотландии, Польши, Богемии, Австрии, Швейцарии —  собрался в Буде. В 1396 г. крестоносцы, возглавляемые Сигизмундом, переправились через Дунай  на широте Никополя, но были разбиты Ба-язидом, слава которого в православном и  мусульманском мире неуклонно росла. Однако венгры продолжили борьбу. В 1427 г. они дошли  до Белграда, но были отброшены османами, а в 1541 г. их земли были включены в состав  «стамбульской империи» и оставались в ней более полутора веков вплоть до 1699 года. Однако из-  за враждебного отношения Венгрии к империи Промежуточного региона ее никогда не считали  частью культурного ареала Балкан, который создавался сначала византийцами, а затем османами.  Для завершения территориальной преемственности Баязиду нужно было захватить столицу  Промежуточного региона Константинополь. Во время третьей осады Царьграда, в 1396-1397 гг.,  он возвел на анатолийском берегу Босфора Анатолийскую крепость, Анадолу Хисари, отрезавшую  византийцев от Черного моря.    

* Речь идет о валашском (румынском) населении отдельных областей Венгерского королевства.    

Однако дальнейшие территориальные завоевания продолжились лишь спустя полвека, поскольку в  1403 г. Баязид умер в плену у Тамерлана, а пятеро его сыновей оспаривали друг у друга право на  власть вплоть до 1413 г. В период междуцарствия Византия не пыталась воспользоваться  братоубийственной борьбой османов. Напротив, император Мануил II Палеолог и православные осма-  ны помогли одному из сыновей, Мехмеду I, одержать победу над его соперниками и таким образом  объединить раздробленную Османскую империю. Это событие лишний раз доказывает, что дух  крестовых походов, присущий жителям Западной Европы, был чужд православному народу, который  также с трудом понимал дух джихада, свойственный мусульманам. Впрочем идеал гази, исповедуемый  тюркскими кочевниками, был не чем иным, как желанием совершить набег (газве).  Последний крестовый поход был организован папой Евгением IV в 1440 г. против сына Мехмеда,  Мурада II, который стал преемником отца, внезапно скончавшегося в 1421 г. После смерти Сигизмунда  (1437) поход возглавили новый король Венгрии и Польши Владислав и правитель Трансильвании  Янош Хуньяди. К Хуньяди, героическому борцу за католическую веру против ислама, присоединились  крестоносцы из других стран Европы. В декабре 1443 г. он без колебаний отдал приказ убить тысячи  османских пленных. Двенадцатого июня 1444 г. Мурад был вынужден подписать с ним невыгодный  для себя мир в Эдирне. Окрыленный этими успехами, папа подтолкнул вождей крестоносцев нарушить  договор под тем предлогом, что клятвы, данные неверным, не имеют силы. Такое коварство католиков  возмутило как православных, так и турок. Итак, крестовый поход возобновился, но на этот раз в нем  участвовала и Венеция. Покинув Буду летом 1444 г., международная армия «борцов за веру» пересекла  Болгарию, разграбила христианские и мусульманские деревни, разрушила церкви, сославшись на то,  что они якобы раскольнические, и 10 ноября прибыла в Варну. В состоявшемся сражении она была  наголову разбита. Владислав был захвачен янычарами и казнен. Хуньяди бежал. Венгерский принц,  вернувшись в Буду и став регентом Венгрии, с невероятным трудом собрал новую международную  армию крестоносцев и вновь отправился на юг. Однако Мурад перехватил его в Сербии и разбил во  время второго сражения на Косовом поле 17-20 октября 1448 г. Через несколько лет Мурад скончался от инсульта (5 февраля 1451 г.),  назвав в письменном завещании своим преемником Мехмеда II, прозванного Фатих (Завоеватель).  Территориальная преемственность не была бы полной без захвата Константинополя. Мехмед II, новый  Александр Великий Промежуточного региона, завершил ее при помощи своего ближайшего  сподвижника — обращенного в ислам грека Заганоса. В 1452 г. на румелийском берегу Босфора (в 15  км севернее Константинополя), напротив форта Анадолу Хисари, построенного Баязидом I в 1396 г.,  Мехмед возвел крепость Румели Хисари. Она блокировала с двух сторон выходы к Черному морю, и в  то же время обеспечивала проход османским войскам из Анатолии в Румелию.  Мурад II назначил своего зятя, полководца Заганоса, представителя класса девширме*, опекуном  молодого принца Мехмеда для того, чтобы тот подготовил его к ответственности, налагаемой властью.  После смерти Мурада Заганос стал главным советником нового императора и одним из  военачальников, руководивших захватом Константинополя. В 1453 г., через два дня после падения  Царьграда, он был назначен великим визирем (премьер-министром) империи, а также правителем  Румелии. Этот титул позволил ему возглавить османскую армию не только в столице, но и в Греции.  Итак, грек Эвренос в XIV в. начал завоевание Греции, а закончил его в XV в. другой грек, Заганос.  Заганоса на посту великого визиря сменил военачальник Махмуд, один из ближайших друзей и  советников Мехмеда П. Он был греком, а не сербом, по рождению православным христианином,  двоюродным братом Георгия Амируци, камергера греческого императора Трапезундской империи и  потомка династии византийских императоров Ангелов. В 1460-1461 гг., во время его правления, было  завершено завоевание Пелопоннеса и деспотата Мистры.     * Девширме — система набора янычар из детей христиан, разделенных с их семьями и воспитываемых в мусульманской традиции, а также наименование класса выходцев из христиан, обращенных в мусульманство по системе девширме.     В своем завещании Мурад II назначил знатного турка Чандар-лы Халила, главу могущественной семьи  Чандарлы, хранителем молодого императора. Мехмед II намеревался сделать старого Халила первым  великим визирем своего правления. Однако тот выступил против захвата Константинополя. Тогда, за  три дня до падения столицы, Мехмед II собрал Совет. Чандарлы Халила по-ребовал снять осаду.  Нападать сейчас слишком рискованно, — объяснил он молодому императору, которому минул 21 год.  Затем слово взял Заганос-паша. Он убеждал, что опасения великого визиря лишены оснований,  рассказал о предзнаменованиях, указывающих на падение Византийской империи, напомнил об  Александре Великом, который был таким же молодым, как Мехмед II, когда с малочисленной армией  завоевал полмира. Осаду Константинополя следует довести до конца. Многие молодые военачальники  поддержали Заганоса, а Халила обвинили в том, что он подкуплен византийцами. Первого июня 1453 г.  его арестовали вместе с большинством членов семьи, а имущество конфисковали. Султан и его  молодые сторонники сумели укротить турецкую знать. 

ПОЛИТИЧЕСКАЯ, КУЛЬТУРНАЯ, ЭКОНОМИЧЕСКАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ   

Потребовалось около 200 лет для того, чтобы состоялся переход от княжества тюрок-кочевников,  основанного Османом в 1280 г., к империи Промежуточного региона Мехмеда II, какой она стала в  1461 г., сразу после падения последнего византийского бастиона, Трапезундской империи, а также для  того, чтобы османы стали продолжателями византийской политики. Но уже в конце первого столетия  перестройка империи по византийскому образцу, проводившаяся Баязидом I и правителями периода  междуцарствия (1402-1413), настолько продвинулась вперед, что греческий язык стал языком  османской администрации, а для восстановления равновесия и предотвращения ассимиляции турок  греками потребовалось вмешательство султанов.  Уже в VII в. арабы из халифата Омейядов использовали греческий в качестве официального языка.  Отец греческой православной церкви, св. Иоанн Дамаскин, родившийся в Дамаске в середи-  не VII в., преданно служил своим мусульманским хозяевам, а византийский император Лев III Исавр  (717-741) разрешил строительство мечети для мусульманской общины Константинополя. Тюркская  династия Данишмендидов из Каппадокии (1078-1178) также использовала греческий как официальный  язык.  Как бы там ни было, Мехмед I (1413-1421) заменил греческий — язык администрации — турецким и  персидским. Тем не менее султаны и их визири продолжали пользоваться греческим в качестве языка  международного общения. По этому поводу интересно отметить, что османы вели переписку с  итальянцами не на латыни, а на греческом языке. Сохранилось множество официальных писем  султанов, различных государственных деятелей и сановников Порты*. Нет сомнений, что написаны  они людьми, для которых греческий язык не был родным, поэтому считать их переводами,  выполненными секретарями-греками, глубоко ошибочно. В частности, мы располагаем фирманами**  Мехмеда II и договорами на греческом языке, которые он подписал с Венецией. Среди  многочисленных документов Баязида II (1481-1512) на греческом языке можно выделить его письмо  венецианскому дожу от 7 апреля 1503 г., которое начинается словами: «Soultan Baye-zit Theou chariti  Basileus kai Autokrator [ton Romaion] amphoteron ton epeiron Asias te Europes kai ton hexes... esteilan  antropous ton eis ten Poll... En Konstantinoupolei, meni Apriliou Z'», что означает: «Султан Баязид, Божией  милостью Василеве (царь) и Автократор (самодержец, император) двух континентов Азии и Европы и  остального мира... Они направили некоторых своих людей в Город (ис тин Поли = Истанбул)... Писано  в Константинополе сего месяца апреля 7-го числа».  Приведенный выше текст интересен тем, что в нем видны некоторые будущие турецкие заимствования  из греческого, такие как турецкий союз «de» = «и», который происходит от греческого «te» (Asias te  Europes), или же слово «Стамбул» (по-турецки Istanbul;     * Портой Османскую империю стали называть гораздо позднее описываемых событий. Это название (в переводе — «врата, дверь») произошло от входа во дворец визиря, ведавшего иностранными делами, и первоначально применялось ля обозначения ведомства иностранных дел (также «Высокая Порта»), а затем было распространено на Османскую мперию в целом.  ** Фирманы — указы султана.     «eis ten Poll» = в Город, по-гречески произносится как «истинбо-ли»), хотя в равной степени  использовано и официальное название «Konstanti-noupolis», вслед за которым поставлена дата. Далее,  султан носит точно такой же титул, как и византийские императоры, наследником которых он себя  считает, а именно Basileus kai Autokratar, что означает «царь и император» (римлян). И наконец, вслед  за греками, которые со времен античности называли западное побережье Эгейского моря Европой, а  восточное -Азией, подчеркивая тем самым центральное положение Эгейского моря в Промежуточном  регионе, и вслед за византийцами, именовавшими азиатскую своей имерии часть греческим словом  Anatole, которое в турецком языке превратилось в Anadolu (Анатолия) и означало «Восток», османы  используют тот же географический подход к двум составным частям империи — Румелии (Европа) и  Анатолии (Азия), а также пользуются понятием вселенской империи, указав «kai ton hexes», что  означает: «и остального мира».  Можно задать себе вопрос, почему персидский язык представлял собой меньшую опасность, чем  греческий? Понятно, что туркам, потомкам кочевников, был настоятельно необходим админи-  стративный язык высокоорганизованного государства, будь то персидский, арабский или греческий.  Завоеванная империя до включения в 1517 г. в ее состав арабских стран была в основном  византийской. Следовательно, угроза ассимиляции исходила прежде всего от греческого языка; кроме  того, это был язык религии, отличной от религии турок. По той же причине в 1928 году Ататюрк,  несмотря на свое желание создать греко-турецкую конфедерацию, заменил арабскую графику турецкой  письменности не греческой, а латинской.  В этом отношении интересна историческая параллель с периодом правления маньчжурской династии  (1644-1911) в Китае. Маньчжуры, как и тюрки-османы, входили в состав большой тюрко-монгольской  семьи (объединяющей тюрок, монголов и тунгусов), которая в разное время создала империи на  Евразийском континенте. Завершив в середине XVII в. процесс преемственности в отношении  традиций Китайской империи, они до такой степени ассимилировались с китайцами, передав тем дух  своего кочевого народа, что в XX в. китайские националисты выбросили их, выжав все, что можно; их  историческая родина, Маньчжурия, получила  название Северо-Восточного Китая, а язык и культура по сей день остаются для китайцев объектом не  только презрения, но и настоящего этноцида. Родственники маньчжуров, турки-османы, жившие на  другом конце континента, сумели избежать подобной судьбы. Почему? В рамках небольшой книги мы,  конечно, не сможем дать даже краткого ответа, однако констатировать этот феномен необходимо.  Происхождение тюрок-османов следует искать в героической эпохе тюрок-огузов — в VIII в. н.э. С  середины X в. их стали называть туркменами (туркоманами). Как и все тюрко-монгольские племена, от  огузов на западе до маньчжуров на востоке, они исповедовали шаманизм. В IX и X вв. тюрки-огузы  перекочевали на запад и поселились в Трансокситании (Оке — древнее название реки Амударьи) —  междуречье Сырдарьи и Амударьи, к востоку от Каспийского моря, на землях, находившихся под  верховной властью арабских халифов Багдада, но непосредственно управляемых иранской династией  Саманидов. Там они попали под влияние ислама. Однако о каком исламе шла речь? Не следует  забывать, что тюрки-огузы, исповедовавшие шаманизм, вступили в контакт не с арабами суннитского  толка, а с иранцами-шиитами, а затем с православными греками. В результате возникла собственно ту-  рецкая религия — алавитизм, представляющий собой синтез шаманизма, шиизма и православного  христианства. До последнего времени историки игнорировали эту религию, которой до сих пор  привержена треть жителей Турецкой Республики. По оценкам самих алавитов, их численность  составляет 22 млн человек (при общей численности населения Турции 65 млн). Интересно отметить,  что, как и в случае с турецким языком, который сумел выжить, несмотря на сильное давление  «цивилизованных» языков великих империй персидско-греко-арабского региона, турецкая религия  вопреки жестоким многовековым гонениям сохранилась и, возможно, когда-нибудь займет в Турции  место рядом с официальным суннизмом.  Если быть более точными, то тюрки-огузы познакомились с исламом благодаря иранской шиитской  династии Бювейхо-гуллары (932-1055), основанной Эбу Сюджа Бювейхом. Эта династия в 945 г.  завладела Багдадом, установила опеку над суннитским халифом и создала великую иранскую  империю. С другой стороны, именно у этой династии родоначальник сельджукидов Тугрул-бей (Тогрул Бек) в 1055 г.  отвоевал Багдад.  Однако по причинам политической своевременности, а также для того, чтобы ослабить позиции своих  конкурентов из династии Бювейхогуллары и узурпировать их влияние на суннитского халифа, Тугрул-  бей принял решение защищать суннизм. С этого времени суннизм становится «политической»  религией тюрок-сельджуков и позднее османов, в то время как в народе сохраняет свою силу  алавитизм.  В конце XI в., а не в XIII, как полагали ранее, после победы тюрок в битве с византийцами в 1071 г. за  крепость Манцикерт (ныне Маназкерт) предки османов поселились в Западной Анатолии. На  протяжении 200 лет, до правления Османа, эти тюркские народы служили тому, кто больше платил.  Общественное устройство огузов подчинялось общим традициям кочевничества. Жили они в шатрах.  Во главе племен стоял избранный великий хан, которому помогали знатные аристократы и принцы —  беи, а также их жены. У огузских дам было «белое лицо», то есть они обладали привилегий не  подвергаться воздействию солнечных лучей. Как и во всех кочевых обществах, женщины пользовались  свободой, ездили верхом и занимались военными искусствами: стреляли из лука, фехтовали,  овладевали навыками борьбы. Случалось, мужья молились, чтобы их новорожденный младенец  оказался девочкой. Семьи были моногамными; ели конину, пили вино и кумыс — напиток из  кобыльего молока.  К такому обществу принадлежал Осман I — основатель династии Османов, вождь племени, жившего в  двух шагах от Константинополя. Озабоченный прежде всего тем, как обеспечить своих соплеменников  хорошими пастбищами и богатой добычей, Осман I был primus inter pares* в совете беев. Придворный  этикет регламентировался простейшими правилами. Единственным и главным отличием Османа было  то, что он являлся военным предводителем, возглавлявшим союз родов. Его кочующее правительство  постоянно находилось в седле. Каждый род обладал автономией и вершил суд согласно своим  собственным обычаям. Османский вождь выступал лишь в роли арбитра. Хотя османы и считали себя  гази,     * Первым среди равных (лат.).     мусульманский закон значил для них меньше, чем привычные законы рода. Подати с завоеванных  народов делились поровну между беями, вождь племени мог сверх того забирать лишь одну пятую  всей военной добычи, так называемый пенчик.  Осман I и Орхан носили титул бея или эмира. Но после взятия в 1326 г. Бурсы Орхан начал чеканить  монеты, а это указывало на то, что отныне он считает себя независимым правителем, не связанным,  даже номинально, с монгольской династией ильханов Ху-лагуидов. Кроме того, общественные  пятничные молитвы произносились только во имя Орхана. Он начал претендовать на титул султана.  Однако даже Мурад I в первую половину своего правления все еще назывался беем. Но с возрастанием  его могущества принятый им султанский титул стал признаваться все шире. Он даже заставил называть  себя хюдавендшаром (монархом), то есть дал понять, что притязает на империю. В 1395 году Баязид  безуспешно добивался от каирского халифа из династии Аббасидов официального признания за ним  титула султана римлян (византийцев) — султан ар-Рум. Что касается считавшего себя наследником  старых монгольских территорий в Анатолии Тамерлана, который в 1402 г. победил и пленил Мурада I  в битве при Анкаре, то он признавал за последним лишь титул бея.  Османы стали легитимными преемниками Византии только после того, как завладели  Константинополем. И мы видели, что именно грек, Георгий Трапезундский, высказал эту истину, напи-  сав Мехмеду II: «Никто не сомневается, что ты по праву являешься императором римлян. Поскольку, в  действительности, императором является тот, кто законным образом владеет престолом империи»10.  Вопреки неортодоксальной традиции тюркских народов суннитский ислам в интересах государства  стал официальной религией. Однако терпимость по отношению к «людям Писания» (христианам и  иудеям) сохранилась.  Закон Промежуточного региона по-прежнему признавал различные вероисповедания, но при условии,  что люди, придерживающиеся иных, чем государственные, религиозных взглядов, платят особый  налог. В мусульманских странах он назывался джизьей. В Византии аналогичным подушным налогом  (кефалион) облагались нехристианские народы. В Сибири, завоеванной Рос-  сией в XVII в., нехристиане платили налог пушниной. После обращения в христианство их  освобождали от налога, что не нравилось московскому государству. Так же и обращение в ислам  немусульманского населения значительно сокращало доходы османского государства.  Из-за быстрых темпов перестройки Османской империи на византийский манер в XIV в. крайне трудно  провести различие между собственно византийским вкладом и вкладом арабских и персидских стран и,  наконец, угадать, что в этом синтезе сохранилось истинно турецкого. Ведь даже до завоеваний  Александра Великого Промежуточный регион, от Адриатического моря до Инда, представлял собой  ареал единой цивилизации. Политическая, социальная и религиозная структуры, устанавливаемые  арабами с VII в. н.э. в захваченных у византийских греков и персов провинциях, были очень похожи на  структуры Византии и сасанидского Ирана.  Когда в XI в. пришли тюрки, они также включились в этот мир единой цивилизации. Ее укреплению  содействовали очень тесные связи, установившиеся между людьми, несмотря на все многоязычие  окружавшего их мира. Например, многие блюда знаменитой со времен античности турецкой кухни  имеют в действительности эллинское, восточносредиземноморское происхождение. Достаточно  послушать религиозную музыку — византийскую, а затем османскую, — чтобы испытать потрясение  от их сходства, такого же близкого, как между греческой и турецкой народной музыкой. Впрочем, этот  факт подтверждают и музыковеды:  «Мы можем предположить, что сложные стихотворные размеры анатолийского фольклора и любая из  связанных с ним музыкальных культур Балкан являются наследием греческой античности», просто «мы не  можем сказать, где греки начали использовать музыкальный размер, трансформированный турками в  асимметричную структуру: в "ученой" или народной музыке»11.  Особенно остро преемственность византийско-османского культурного пространства ощущается в  Стамбуле, когда видишь собор Св. Софии, построенный в VI в., и расположенную напротив мечеть  султана Ахмеда, возведенную в XVII столетии, что неопро-  вержимо свидетельствует о влиянии, через 11 веков, византийской архитектуры на османскую. Эти в  высшей степени созидательные преемственность и синтез воплощены в личности величайшего  османского архитектора Синана, родившегося в 1491 или 1492 г. и умершего в результате несчастного  случая при исполнении служебных обязанностей в 1588 г. в возрасте 97 лет. Грек из Анатолии  (уроженец Кайсери, Каппадокия) и православный христианин по происхождению — впрочем, его брат  всю жизнь оставался христианином, — он получил греческое воспитание, но в 21 год попросил  разрешения вступить в корпус янычар. Его приняли, несмотря на предельный возраст (обычно в  янычары вербовали юношей не старше 18 лет), и, следовательно, он стал неортодоксальным му-  сульманином, бекташи. Реализовавшийся в личности Синана греко-турецкий синтез — религиозный и  культурный — превратил его в настоящего османа.  В первой четверти XX в. отец турецкого национализма Зия Гё-кальп в труде «Основы тюркизма» так  определил рушившуюся на его .глазах османскую цивилизацию, с которой, обращаясь к своим  соотечественникам, он призывал расстаться. Европейцы в качестве преемников Западной Римской  империи приняли западную римскую цивилизацию, улучшили ее и породили новую западную  цивилизацию. Арабы-мусульмане со своей стороны стали наследниками восточной римской  цивилизации. Прототипы арабской архитектуры имеют византийское происхождение. Османская  архитектура представляет собой смешение этих двух цивилизаций. На Востоке существовала музыка  правящих классов. Фараби заимствовал ее у византийцев и адаптировал для арабов. Но,  распространившись среди арабской, персидской и турецкой знати, эта музыка так и не проникла в  низшие социальные слои.  Гёкальп сделал вывод, что тюркисты добьются успеха, поскольку они решили воспринять западную  цивилизацию и отказаться от восточной византийской цивилизации. Но он не учитывал тот факт, что  взаимопроникновение православного христианства и ислама происходило прежде всего на уровне  народа, а не элиты, и при посредстве мистического неортодоксального ислама. Греки и турки почитали  одних и тех же святых. Св. Георгий и св. Феодор воплотились в Хидр-Эльясе, св. Николай — в Сары-  Салтуке,  св. Харалампий — в Хаджи Бекташи. Турки принимали крещение*, оставаясь мусульманами,  совершали обряд жертвоприношения животных (курбан), как это делали древние греки, евреи и право-  славные христиане. Дервиши ордена бекташи практиковали подобие причащения вином. Среди  многочисленных форм влияния мусульманской религии на православное христианство можно  упомянуть о движении иконоборчества, которое развернулось в Византии в VIII веке. Христиане  выступили против культа священных изображений, начали разбивать иконы, считая их объектом  идолопоклонства. Греческий император Константин V добился официального осуждения любых  изображений в здании церкви. В итоге был достигнут компромисс, который и сегодня является  характерной чертой восточной христианской церкви, разрешающей иконы, но не скульптуры**.

* Крещение часто принималось из-за поверья, будто крещеный ребенок вырастет здоровым, и не означало перехода в христианство.
** Это утверждение неверно: нигде в основополагающих догматических памятниках, излагающих православное учение об иконопочитании, нет противопоставлений скульптурного и живописного изображений. Первое попросту намного меньше распространено в православной церкви.

А в  исламе изображение святого запрещено традицией, впрочем, довольно гибкой и далеко не всегда  соблюдаемой. Как и православные христиане, мусульмане особенно негативно относятся к скульптуре.  Фольклорные турецкие традиции распространились на всем пространстве Османской империи и  смешались с традициями других народов региона; так, турецкие танцы каршимата и чиф-тетелли  исполняются в Греции, а греческие танцы сирто и хора популярны в Турции. Что касается  знаменитого театра теней «Карагёз», то независимо от своего неясного происхождения он остается  наилучшим примером собственно османского фольклора. «Карагёз» обрел свое настоящее лицо в XVII  в. и до сих пор радует зрителей как в Афинах, так и в Бурсе или Стамбуле. Напрасно современные  националисты пытаются присвоить это явление исключительно себе и таким образом отнять его у  единственного законного владельца — Османской империи. Впрочем, Герман Райх в книге «Der  Mimus», опубликованной в Берлине в 1903 г., поддержал тезис о влиянии на «Карагёз» византийского  театра.
То же можно сказать и об известном османском острослове, сыне имама Ходже Насреддине,  родившемся, вероятно, во второй половине XIV в. в анатолийской деревне Хорто, недалеко от Сив-  рихисара, к западу от Анкары. Это была эпоха, когда Тамерлан (Тимур), защитник анатолийских  шиитов и алавитов, разбил при Анкаре Баязида I, который все более перестраивался на визан-тийско-  христианский лад и давно уже отказался от традиции га-зи. Таким образом, битва при Анкаре (1402)  отмечает время самого слабого влияния суннизма в этом регионе.  Здесь следует остановиться на алавитизме как феномене греко-турецкого синтеза. Турецкие историки  слишком настойчиво уделяли внимание шаманистским истокам народной религии турок. Не отрицая  этого факта — ведь алавитизм по определению является продуктом синтеза шаманства, шиизма и  православного христианства, — нельзя не отметить огромного влияния на алавитизм восточного  христианства и, следовательно, греческой цивилизации Анатолии и Румелии. Она сложилась к  моменту появления христианства, поскольку сами православные греки по большей части были  наследниками народных традиций эллинистической цивилизации Восточного Средиземноморья,  существовавшей до рождества Иисуса Христа. Примером тому служит языческий культ Диониса,  который, придя из Фракии, сохранился до наших дней в Восточной Македонии в форме христианских  праздников anastenaria, сопровождающихся пляской верующих босиком на раскаленных углях.  В основании православного и алавитского мистицизма лежит значение, придаваемое личности Бога,  лику Божьему, ликам Его пророков и святых, изображенных на иконах, что противоречит безликому  пантеизму. Особая роль отводится сердцу как физическому (а не символическому) центру души,  поскольку мозг отождествляется лишь с умственным центром, а значит, имеет вторичное значение.  Божественная любовь, центральным органом которой является сердце, — вот что составляет суть  общего подхода православного христианства и алавитизма. Когда православные христиане, вступая в  корпус янычар, становились бекташи, им казалось, что они не меняют религии. Во всяком случае, для  них такая процедура не означала обращения в мусульманство. В этом заключается основная причина  успеха движения бекташи среди православных христиан  на Балканах. Таким образом, не было «исламизации» Балкан, скорее происходила их  «алавитизация».  Наряду с мистическими орденами, которые следовали исламской ортодоксии, существовали и  другие, неортодоксальные. В то же время между мевлеви* и бекташи не могло быть серьезных  различий, ведь в представлении всех суфиев сердце занимало центральное место. Единственное  отличие заключалось в том, что мауляна Джелаледдин Руми обращался к знати, а Хаджи Бекташи  — к народным массам. Однако благодаря системе дев-ширме бекташизм проник и в высшие слои  общества, и во дворец султана. Например, Кайсерили Давуд, великий турецкий мистик,  сподвижник Орхана Гази, умерший в Изнике в 1350 г.: был он ортодоксальным или  неортодоксальным мусульманином? Следовал ли он по пути пророков (шариат) или по пути  святых (тарикат)? Будучи суфием, он по определению относился к неортодоксальным  мусульманам. Но его ответ был таков: чтобы прийти к Богу, необходимо следовать по пути и  пророков (ан-бийа) и святых (ал-авлийа). Существует святость данная и святость приобретенная,  ибо мистик благодаря своим усилиям может стать святым. Для Кайсерили Давуда, который  возглавил первый османский университет, созданный в Изнике Орханом Гази, знаком абсолютной  святости был Иисус Христос (Иса), а знаком ограниченной святости — мистик Ибн аль-Араби  (1165-1240). Для шиитов знаком абсолютной святости обычно служит Али, а знаком ограниченной  святости - Махди, 12-й скрытый имам, хотя личность его определяется по-разному в зависимости  от разновидности шиизма. Что касается Али, то он сказал: «Я был святым, когда Адам находился  между водой и глиной»**.

* Мевлеви, или маулявия — суфийский орден, известный в Европе как орден «пляшущих дервишей». Название  происходит от «Мауляна», или «Мевлеви» — «наш господин»: так именовали основателя ордена, поэта-суфия Джелаледдина Руми (1207-1273). 
** То есть когда Адам еще не был создан.    

В XVI в. именно в государстве османов, боровшемся против шиитского Ирана, возник миф о  здравомыслящих законопослушных суннитских суфиях, таких как члены ордена мевлеви. Они, похоже, противостояли неортодоксальным суфиям-алави-там, вроде бекташи, хотя в  действительности турецкая мистическая мысль отличалась отсутствием ортодоксальности, будь то  учение Хаджи Бекташи, Юнуса Эмре или Руми, и была тесно связана с православным  христианским мистицизмом монахов горы Афон*.

* Это мнение не находит подтверждения в исторических свидетельствах эпохи.

С другой стороны, греко-турецкий мистицизм  всегда оставался в корне революционным, и, следующая официальная точка зрения позволяет  представить тот страх, который он внушал консерваторам: «Бабингер считает, что бекташи и  мевлеви имеют одни и те же характерные черты. В действительности, это утверждение  противоречит истине, поскольку оба эти братства на протяжении всей истории османов  противостояли друг другу... По правде говоря, мевлеви являются строгими ортодоксами и  пользуются поддержкой законопослушных слоев населения».  Таким образом, вопреки мнению Зии Гёкальпа, византийский характер османского общества более  ярко проявлялся в среде народа, а не правящего класса, что подтверждается недавними ис-  следованиями.  Переходя к оседлому образу жизни, османы переняли дворцовый церемониал и практику  администрирования византийцев (XIV в.), присвоив им просто мусульманские названия. Большое  влияние на османский двор того времени оказали византийские женщины, как правило,  православные христианки. Они играли важную роль уже в Румском государстве сельджукидов и в  тюркских княжествах Анатолии. Постоянный и массовый характер их присутствия не позволяет  говорить о них как о поверхностном явлении. Например, Изеддин Кейкавус II, сельджукский  султан из Рума, который взошел на престол в Конье в 1246 г., был сыном гречанки, его двором  управляли дядья по материнской линии Кир (Кириос) Кедид и Кир Хайи, также греки. Их  приверженность христианству была настолько сильна, что привела к разделению двора на  мусульман и христиан. Под влиянием византийских традиций Изеддин крестился в православие и  поддерживал тесные связи с греческими духовными иерархами. Жена Орхана I Феодора, дочь  византийского императора Иоанна VI Кантакузина, не только не обратилась в ислам после своей свадьбы (1345), но и активно  поддерживала при османском дворе христиан. Матери Мурада I и Баязида I были гречанками и  православными христианками. Мурад I также взял в жены православных христианок — болгарскую  княжну Тамару и византийскую принцессу Елену. Баязид I женился на Марии Деспине, дочери  сербского князя Лазаря I. Эти женщины не были одиноки в своих религиозных предпочтениях. Они  пригласили советников, православных христиан, и в итоге определили жизнь османских монархов.  Отметим также, что в XIII в. у султана из династии Сельджу-кидов и у византийского императора была  одна и та же эмблема — двуглавый орел, при этом доподлинно неизвестно, кто у кого ее  позаимствовал. Во всяком случае, никейский император, византиец Феодор II Ласкарь (1254-1258)  использовал эту эмблему во время сражения с франками, захватившими Константинополь. Пикантно,  что одинаковая эмблема турок и греков в XIX в. стала символом греческого антитурецкого  националистического движения «Мегали Идэа» (Великая Идея). То же относится к легенде о «Красном  яблоке» (по-турецки Кизил Элма), или «Красной яблоне» (по-гречески Коккини Милия): в  Константинополе находилась большая конная скульптура из бронзы Юстиниана I (правил в 527-565  гг.), в левой руке у византийского императора была держава (шар с крестом), правой он указывал на  восток; в XIV в. шар упал, что было истолковано византийцами — которые прозвали его золотым  яблоком (или красным яблоком), — как плохое предзнаменование: греки потеряют власть и она  перейдет к туркам. После падения Царьграда в 1453 г. эта легенда обросла деталями: будто бы  последний император Константинополя, погибший в бою на его стенах, восстанет, чтобы прогнать  турок до красной яблони и там их уничтожить. По словам же тунисского историка Ибн Халдуна (1332-  1406), согласно мусульманской легенде, восходящей к самому Пророку, тот, кто победит  византийского императора и отдаст его богатства во славу Господа, станет Мессией (Махди) в тот день,  когда завоюет Константинополь. Мехмед II знал эту легенду и мечтал стать Махди. Он также знал, что  для мусульман вожделенный Константинополь и есть то самое красное яблоко (Кизил Элма). Таким  образом, греки и турки боролись за  первенство в одном ареале цивилизации, используя одни и те же символы.  В XIV в. османская армия была реорганизована по образцу византийской: оседлый образ жизни  требовал нового войска вместо беспорядочной конницы тюрок-кочевников, думавших только о  грабежах во имя веры. Орхан создал пехоту с регулярным жалованьем, йайа, и регулярную кавалерию,  мю-селлем. Поскольку в ту эпоху не было необходимости принимать ислам, чтобы поступить на  службу к османам, христиане в новой армии вскоре составили большинство. Что касается всадников-  кочевников, то их перестали называть благородным именем гази, заменив менее приятными для слуха  словами акинджи (грабитель) или дели (безумный фанатик), и отправили на границу в качестве  ударного отряда.  Мурад I освободил государственную казну от выплаты военного жалованья, теперь военачальники  получали тимары (лены), а также должность губернатора завоеванной провинции. Тимариоты должны  были кормить, обучать и поставлять солдат султану.  Без участия войск, состоявших преимущественно из православных христиан, завоевание вряд ли бы  удалось и византийское наследие вряд ли бы перешло к османам. Командующие-христиане были  прониариями, владельцами византийских ленов, называвшихся прениями. Вступив в ряды османской  армии, они сохраняли свои лены в форме тимаров. Родоначальником одного из древнейших и  влиятельнейших родов османской аристократии — семьи Михалоглу, был византийский феодальный  барон Кёсе Михал (Михаил-бей), принявший ислам и присоединившийся к Осману I.  По своей сути тимар был похож на пронию и уходил корнями в старую систему землепользования  Сельджукидов — икта13. Тем не менее постепенное ослабление центральной власти в Византии  сопровождалось усилением могущества земледельческой аристократии, а во времена крестовых  походов ее положение еще больше упрочилось под влиянием западного феодализма. В результате  прения из категории права пользования перешла в категорию собственности. Однако султан строго  контролировал тимары. Таким образом, в эпоху правления османов  центральная власть была восстановлена на обоих берегах Эгейского моря.  Систему налогообложения землевладельцев османы заимствовали непосредственно у Византии. Там  земельный налог — зевгарион* — исчисляли исходя из площади земельного надела, обрабатываемого  парой волов, запряженных в плуг. У османов он назывался чифт.

* Зевгарион (от греч. зевгос) — пара волов.

Однако если система  налогообложения оставалась той же, то ее применение было иным. Восстановив власть государства,  Османская империя сократила злоупотребления феодалов и соответственно облегчила налоговое бремя  крестьян. Византийский философ из Мистры Георгий Гемист Плифон (ок. 1355-1452) предвидел, что  алчность землевладельцев сыграет на руку турецким завоевателям. В частности, уже на закате  Византии подати в форме отработок оставляли разнообразные лазейки для злоупотреблений.  Продолжительность отработок в пользу землевладельца в некоторых регионах составляла два дня в  неделю. Налоговая политика османов была направлена на сокращение отработок (ангаръя);  государство стремилось к централизации, и для каждой провинции были установлены ставки налога и  четкий перечень работ, которые крестьяне должны выполнять для тимариотов.  Несмотря на благотворные для народных масс действия, последовавшие за проводимой османами  централизацией, сохранение системы пронии-тимаров способствовало лишь укреплению власти знати,  которая из византийской преобразовалась в османскую. Эта новая знать настолько увеличила площадь  своих земельных владений, что ее доходы превзошли доходы монарха. Кроме того, солдаты охотнее  повиновались тем, кто платил жалованье, то есть тимариотам, а не правителю. В итоге в течение XIV в.  тюркская знать Анатолии осела на этих тимарах и превратилась в могущественную силу. Ее самый  влиятельный представитель Чандарлы получил пост великого визиря. Вначале османский правитель  пытался найти противовес, раздавая тимары православной христианской верхушке. Но общие  классовые интересы превратили всех знатных людей, и христиан, и мусульман, в противников  абсолютной власти султана. Уже в XIV в. проявилась тенденция наследования тимаров. В законе 1375 г. за сыновьями тимариотов признавалось право  вступления во владение тимарами. Так была подорвана основополагающая доктрина османского  государства, согласно которой все богатства страны принадлежат исключительно монарху.  Тогда Мурад I решил использовать свою привилегию взимания пятой части добычи (пенчик) для  содержания преданного ему элитного корпуса, называемого капыкуллари, или «рабы Порты». Взяв за  образец сельджукскую систему гулям («молодые иностранцы»), он придал ей форму девширме («набор  юношей»), а уже Баязид I превратил в институт систематического призыва мальчиков из семей  православных христиан (не распространявшегося на остальных христиан, мусульман и евреев), лучшие  из которых поступали на службу во дворец или в армию. При Мура-де II и Мехмеде II эта система  стала повсеместной. Новая армия «рабов Порты» состояла из пехоты — янычаров (от йеничери —  новый солдат) и конницы — сипахи. В следующем веке солдаты новой армии получили тимары от  Мурада II, но в итоге попали под контроль знати. Таким образом, йайа (пехота на жалованье) и  мюселлем (регулярная кавалерия) были отодвинуты на задний план. Вскоре между военной знатью  тимариотов и «рабами Порты» вспыхнул конфликт, который завершился победой элитного корпуса  после взятия Константинополя в 1453 г., в эпоху правления Мехмеда II.  С тех пор правительство и армия перешли в руки капыкуллари. Многочисленные конфискации в их  пользу тимаров и других владений ослабили могущество знати. Преданные султану великие визири,  выходцы из девширме, были наделены им абсолютной властью, а также тимарами и доходами, которые  сделали из них самых богатых людей после повелителя. Премьер-министр стал вторым человеком в  системе османской абсолютной монархии.  В истории Византийской империи было много узурпаторов. С 324 по 1453 г., то есть на протяжении  1129 лет, сменилось 14 правящих династий. В истории Османской империи не было ни одной семьи,  которая узурпировала бы трон — у власти в течение 644 лет находилась одна-единственная династия.  Исключение составил период в 11 лет, с 1402 по 1413 г., в течение которого  империя и императорская власть оказались разделенными между несколькими претендентами, но  это была борьба между братьями. В основе такой удивительной стабильности центральной власти,  сохранившейся, несмотря на любые кризисы и революции, лежала система, которая  восторжествовала во время правления Мех-меда Завоевателя и умерла лишь после трех веков  постепенного упадка, начавшегося в XVI веке.

В 1453-1461 гг., после взятия Константинополя, Мистры и Трапезунда, срединная империя  Промежуточного региона нашла себе достойного преемника. Но каждый из основных народов,  живших на этом пространстве, на протяжении тысячелетий стремился объединить его под своей  властью. Даже после 1453 г. в претендентах не было недостатка. Русские провозгласили себя  наследниками Византии из-за общности религии. Позднее к ним присоединились румыны,  ссылавшиеся на то, что в XVIII столетии Румынией правили османские греки. 
Русские и румыны, пытаясь преуменьшить значение османской преемственности, утверждали, что  турецкий народ не способен к созидательной деятельности. Греки были убеждены, что вся эта  территория должна принадлежать только им, поскольку они тут жили до прихода турок. Даже тот  факт, что османы сохранили византийскую модель правления, был использован греческими  националистами в оправдание своих претензий, и они полностью разделяли мнение великого  румынского историка Николая Иорги (1871-1940), который в 1935 г. написал:  «Этот Стамбул турецких хозяев, для которого они не смогли даже найти нового имени... который так любят  василевсы османского происхождения». [Название Стамбул (турецкое — Истанбул) происходит от  греческих слов «ис тин Полин», что означает «в Город».] 
Вполне естественно, что в XX в. турецкие историки стали отрицать эту преемственность, коль скоро ее  истолковывали столь неблагоприятным для турок образом. Однако Мехмед Завоеватель считал себя  продолжателем дела греческих императоров, напоминал о своих греческих корнях по материнской  линии и даже утверждал, что его предок — принц императорского византийского дома Комнинов,  который, эмигрировав в Конью, обратился в ислам и взял в жены принцессу из династии  Сельджукидов. В 1935 г. турецкий историк Фуат Кёпрюлю отверг эти притязания Мехмеда как  абсурдные — вопреки мнению английского историка Стивена Рансимена.

ГОСУДАРСТВО И ПРАВЯЩИЙ КЛАСС

Османское государство было основано на двойном дуализме. С одной стороны, существовал  социальный дуализм: «военные» — райя (знать и верховное духовенствопредставляли собой особое  третье сословие), с другой — религиозный: суннитский ислам (турки) — христианское православие  (греки). Правящая элита («османы») состояла из класса «военных», в который входили руководители  миллетов, в частности, двух основных — «турецкого» и «греческого». 

1. Класс «военных»- (знать и высшее духовенство).

Представители этого класса, в отличие от райи,  имели право ездить верхом и перепоясываться мечом. Речь идет об «османах», которые по приказу  султана выполняли определенные государственные поручения, не участвовали в производстве и были  полностью освобождены от налогов независимо от того, являлись они «рабами Порты» или нет. К  этому классу помимо самих военных, которых обычно называли аскерами (солдатами), относились  также чиновники, придворные и верховное духовенство миллетов. Таким образом, в класс «военных»,  как и в класс райи, входили и мусульмане, и немусульмане. В XV в. султан включил в класс «военных»  тысячи конников-христиан, независимо от их конфессиональной принадлежности. Те же, кто  занимался торговлей или земледелием, мусульмане или немусульмане, в Румелии или в Анатолии, относились к райе и, следовательно, платили налоги. Если членов класса «военных» отстраняли от  исполнения обязанностей или отправляли в отставку, то они не платили налогов при условии, что не  будут заниматься производством, земледелием или торговлей. С другой стороны, если люди из райи  бросали свое ремесло и оказывали государству определенные услуги, то они переходили в категорию  «райи, освобожденной от налогов» — муаф вэ мюселлем реайя. Однако они продолжали оставаться  «людьми толпы», а освобождение от налогов могло быть в любой момент отменено. Попасть из райи в  класс «военных», минуя этап «рабов Порты», можно было только по указу императора (такие случаи  были редки). Для этого райя должен был доказать свою отвагу в походах или на поле битвы в качестве  гёнюллю (добровольца) и получить от императора тимар или такое же жалованье, что и янычар  (улюфе). Однако Сулейман I Законодатель (1520-1566) отменил освобождение от налогов,  предоставляемое ранее тем, кто был допущен в класс «военных» подобным образом. На этом примере  хорошо видно, что в Османской империи, как и в конфуцианском Китае, социальная мобильность  основывалась на двух основных принципах:
а) «доступ» в правящий класс зависел от круга государственных обязанностей. Речь идет о служилой знати;
б) социальная гармония сохранялась лишь в  том случае, если каждый оставался в своем классе. Ибо кто будет заниматься производством и платить  налоги, если слишком многие поднимутся по социальной лестнице? В начале XVII в. османские  писатели видели причину заката империи в забвении этого принципа.
Мы уже упоминали, что быстрый темп перестройки османского общества на византийский манер в XIV в.  обусловил опасность ассимиляции турок Византийским государством. Маньчжуры были ассимилированы  китайцами главным образом потому, что заменили на государственном уровне шаманизм своих предков  китайским конфуцианством, то есть приняли «идеологию» побежденных.
Для того чтобы понять, какое место в жизни общества занимала религия, ее следует сравнить с современной  тоталитарной идеологией. Тоталитарная идеология является мощной цементирующей основой, ведущей к  единой цели всех членов общества, все составляющие его социальные и профессиональные группы. На  достижение этой единой цели мобилизованы материальные и физические ресурсы индивидуума. Он  погружен  в идеологию 24 часа в сутки, дома и на работе. Эффективность тоталитарной идеологии питается духом  солидарности и равенства между всеми членами общества, который выражается лозунгом «все люди — братья и  товарищи». Член партии, подобно священнику, должен в меру возможностей быть вместе с народом, чтобы  укреплять связь между верхушкой и базисом и поддерживать энтузиазм. В то же время он должен постоянно  совершенствоваться, чтобы повышать свой идейный уровень. Партия, как и клир, составляет элиту общества.
Цементирующей основой Византийской империи являлось православное христианство. Все  государственное здание опиралось на религию. Обращение подданных в православие было невыгодно  государству с экономической точки зрения, поскольку обращенные не платили подушного налога,  взимаемого с нехристианских народов. Однако оно обладало одним преимуществом — это было  средство политического объединения. Благодаря обращению в православие славян (IX-X вв.)  территории современной Югославии на протяжении 100 лет, Моравии — в течение некоторого  времени, Болгарии и России подчинялись Константинопольскому патриархату и зависели от империи.
Для политического объединения страны османы должны были либо принять православие (именно  таким путем позднее пошли маньчжуры в Китае, конечно, в рамках другой религии), либо навязать  православному населению суннитский ислам. В итоге они выбрали промежуточное решение. В этом  состояла самобытность структуры османского исламо-христианского государства. Тем не менее,  основа здания, возведенного вокруг императора, требовала общей идеологической цементирующей  основы: такой основой стал неортодоксальный ислам «рабов Порты» (капыкуллари).  В XX в. янычар  сравнивали с другой элитой — краеугольным камнем тоталитарного государства в виде подразделений  СС национал-социалистической Германии. 

Итак, во второй половине XIV в. Мурад I создал первый корпус «рабов Порты». Султаны стремились  освободиться от влияния знати и религиозных групп и установить абсолютную власть над элитой,  которая была бы им предана телом и душой. Эти люди должны были порвать со своими семьями,  родственниками, со своей религией и, полностью переродившись, не иметь иной материальной и  душевной привязанности, кроме личности своего  правителя. При таком условии они превращались в элиту правящего класса и получали из рук султана,  своего отца и благодетеля, власть и почести. Этим привилегированным сословием были только  «греки», то есть исключительно православные христиане. Отказ принять в элиту мусульманина часто  мотивировался тем, что невозможно превратить в раба сына истинно верующего человека. Однако  султан сделал исключение для мусульман Боснии. Действительно, когда в XV в. османы появились в  этих краях, они встретились с особой разновидностью христианства — богомильством,  представленным в так называемой «боснийской церкви». Для уничтожения еретического учения папа  римский организовал крестовые походы. В результате часть боснийцев (или босняков) была насильно  обращена в католичество (так называемые тайные богомилы). Когда в 1463 г., то есть спустя десять лет  после падения Константинополя, Мехмед II завладел Боснией, на Балканах произошло уникальное  явление: все богомилы решили принять ислам. Однако прежде они заключили с султаном договор,  согласно которому их обращение не будет служить препятствием для них самих или для их потомков  стать девширме. Эти капыкуллари, называемые потор, несли службу во дворце, а не в армии.  Сначала набор в корпус «рабов Порты» производился в Румелии, позже, с 1512 г., и в Анатолии.
Чтобы не мешать развитию торговли и промышленности, в списки призывников не включались юноши  из Стамбула и других крупных городов, а также сыновья сельских ремесленников. Но родители-  христиане и даже мусульмане платили взятки, лишь бы отправить своих детей в сельскую местность,  где у них появлялась перспектива карьеры девширме. Евреи и армяне (последние были христианами,  но не православными) призыву не подлежали. Впрочем, поскольку евреи жили в городах, они в любом  случае исключались из набора. 
«Официальный» историк Константинос Папарригопулос (XIX в.) отмечал, что греки завладели  властью в Османской империи благодаря системе девширме, однако ради этого им пришлось  пожертвовать своей религией. Но те, кто был рекрутирован по системе девширме, не становились  мусульманами-суннитами, они исповедовали учение Хаджи Бекташи, то есть крайне веротерпимый  христианско-мусульманский религиозный синкретизм. До тех пор пока «рабы Порты» (капыкуллари)  оставались в силе,  было вполне естественным, что сам султан находился под их влиянием (поскольку речь шла о его  ближайшем окружении) и, следовательно, под влиянием весьма толерантного бекташизма.
В 1582 г. во время торжественной церемонии в Стамбуле, на которой присутствовал маленький Мехмед,  наследник императорского трона, будущий Мехмед III, греческие горожане провели уличную демонстрацию,  требуя, чтобы их детей включили в систему девширме. Глава янычар Ферхат-Ага, категорический противник  этого требования, ушел в отставку. А его преемник Юсуф-Ага получил от султана приказ уступить  демонстрантам и создать батальон (оджак) из детей греческих ремесленников и торговцев, живших в Стамбуле.
Можно ли утверждать, что рекрутирование будущих капыкуллари проходило принудительно,  поскольку не было добровольным? Чтобы ответить на этот вопрос, следует учитывать следующее:
а)  число рекрутов было невелико, стало быть, имелся богатый выбор. В 1475 г. насчитывалось 6 тыс.  янычар и 3 тыс. всадников из рядов «рабов Порты». В 1527 г. общее число «рабов Порты» составляло  всего 28 тыс.;
б) вопреки некоторым утверждениям, дети младше пяти лет не подлежали призыву, в  основном набирались мальчики в возрасте от 8 до 18 лет, при этом предпочтение отдавалось  четырнадцати-восемнадцатилетним. В качестве исключения принимались юноши 19-20 лет. 
Следовательно, кандидатами в девширме становились подростки с рано созревшей в условиях  крестьянской жизни психикой, способные отвечать за свои поступки;
в) государственный глашатай  собирал на деревенской площади мальчиков определенного возраста, которых сопровождали их отцы и  священник. Священник приносил с собой церковные книги с записями рождений, которые служили  доказательством того, что мальчики не только христиане, но и православные. Эти юноши должны  были отличаться нравственным поведением, быть здоровыми, холостыми, иметь здравствующих  родителей и братьев, не заниматься торговлей или ремеслами. Из всех собравшихся вербовщик  выбирал лишь несколько человек. При такой системе существовало столько возможностей избежать  набора — в том числе ранние браки, — что любой желающий мог легко ими воспользоваться;
г) в  зависимости от потребностей призывная кампания проводилась лишь раз в три-семь лет: В XVI в.  среднегодовое  количество мальчиков, рекрутируемых по всей империи согласно системе девширме, оценивалось от 1  до 3 тыс. человек.
Рекрутов привозили в Стамбул или в Бурсу. Тех, кто отличался исключительными способностями,  направляли в группу адже-ми оглан (группа новичков), где их готовили к службе во дворце в качестве  пажей — иш оглан (мальчики Внутренней службы). Воспитание было элитарным. Они жили на полном  пансионе под строгим контролем ак ага (белых евнухов). Им запрещалось общаться не только с  женщинами, но и с внешним миром. Помимо военных дисциплин, религиозного мусульманского  образования, каллиграфии, изобразительных искусств они изучали традиционные науки, должны были  уметь читать и писать на османском, арабском и персидском языках, а также проходили специализа-  цию в различных областях управления. После четырех лет учебы проводился новый отбор — чикма  (выпуск). Лучшие ученики продолжали учебу и одновременно несли службу во дворце. В XVII в.  насчитывалось 700 пажей. Остальные становились офицерами кавалерийских батальонов «рабов  Порты» и управляющими провинциями империи.
Благодаря тому, что система девширме предусматривала набор не детей, но скорее подростков и даже  юношей, между «рабами Порты» существовала удивительная солидарность: их объединяли греческая  православная религия и место рождения. Такая взаимопомощь соотечественников (интисап)  объяснялась памятью о своей прошлой жизни. Все они — за исключением босняков-богомилов —  исповедовали одну религию, но для одних родным языком был албанский, для других — греческий.
Тем не менее не следует преувеличивать этого различия, поскольку позднее, в 1821 г., восстание за  независимость Греции возглавили албано-язычные православные христиане, такие как Маркое Боцарис  (1788-1823). Возникает вопрос, была ли система интисапа, сложившаяся в окружении великого визиря  Кёпрюлю Мехмед-паши (ум. в 1661 г.), кстати тоже православного христианина, уроженца Албании  (недалеко от Берата) и одного из последних рекрутов девширме, греческой или албанской? Иными  словами, была ли она основана на общности религии или же на общности языка?
Уточним, что и сегодня греки из Греции называют говорящих по-албански мусульман турками-  албанцами, а албаноязычных православных — греками-албанцами. Православный христианин, говорящий по-албански, скорее станет поддерживать православного христианина, говорящего на  греческом языке, чем мусульманина, говорящего на албанском. Вот объяснение тому факту, почему  покойный коммунистический лидер Энвер Ходжа так сурово относился к религиям, которые  разъединяли албанцев. 

Управленческий аппарат состоял из четырех служб. 

1. Институт дворца — готовил верховных руководителей государства. В него входили три  подразделения: 
а) Гарем — им руководил черный ага гарема — дарюссааде агасы («евнух жилища блаженства»),  который находился под защитой белых евнухов с Кавказа и черных евнухов из Судана и Центральной  Африки; 
б) Эндерун (Внутренняя служба) — располагалась во внутренних покоях дворца и состояла из шести  отделений (в порядке старшинства): Хас Ода (Частная комната); Хазине Одасы (Казначейская  комната), которая, в свою очередь, подразделялась на Дыш Хазине (Внешнюю казну) и Ич Хазине  (Внутреннюю казну); Килер Одасы (Продовольственная кладовая); Сеферлик Одасы (Комната военных  кампаний, созданная в 1635 г.); Доганджи Одасы (Комната соколиной охоты, упразднена в середине  XVII в.) и, наконец, Бюйюк Ода (Большая комната) и Кючюк Ода (Малая комната), которые готовили  пажей (иш оглан). Пажи поднимались на шесть ступенек служебной лестницы, вплоть до Частной  комнаты, затем переходили во Внешнюю службу или же назначались губернаторами провинций,  военачальниками, великими визирями. Возглавлял Эндерун «евнух жилища блаженства». Здесь же, во  внутренних покоях, жили и другие евнухи, которые, помимо прочих обязанностей, прислуживали на  заседаниях императорского совета и на приемах послов;
в) Бирун (Внешняя служба) — занимала второй двор дворца и состояла из пяти групп: улемы (ученые),  в число которых входили наставник султана, его врач, астролог и дворцовый имам; шехремини  (мажордом), который руководил придворными архитекторами; матхабы амире эмини (шеф-повар);  дарпхане эмини (главный финансист); арпа эмини (отвественный за снабжение  лошадей зерном).
Остальные «сотрудники» Внешней службы делились на три группы:
1) рикяп  агалары (стремянные), эмир алем (знаменосец), капыджи баши (главный привратник) и чавуш ваши  (главный гонец),
2) бостанджи оджагы (садовники), возглавляемые бостанджи баши (главным  садовником),
3) пет (телохранители султана) и мютеферрик — сыновья вассальных принцев, которых  удерживали во дворце в качестве заложников, гарантирующих лояльное поведение их отцов. 

2. Канцелярия (Калемийе) — собственно правительство, состоящее из секретарей, или «людей пера». К  Калемийе относились императорский совет (Диваны Хюмайун) — визири и великий визирь и  императорская казна (Хазине Амире). Они включали несколько отделений, возглавляемых ходжами  (по-турецки «господин»). Со временем многие посты в Канцелярии заняли усилившие свое влияние  улемы. 

3. Военный институт (Сейфийе). На флоте и в армии служили меченосцы (эхли сейиф). Сухопутная  армия комплектовалась из «рабов Порты», заменивших старинные «мусульманско-хрис-тианские»  войска. Из «рабов Порты» формировались три корпуса: корпус янычар (пехота), численность которых  в период правления Сулеймана I увеличилась до 30 тыс.; корпус артиллеристов, в 1574 г. состоявший  из 2125 человек; и наконец, кавалерия (капы-кулу сюварилери), получавшая жалованье в Стамбуле и в  крупных городах, но не имевшая тимаров. 
Конница сипахи, созданная из «рабов Порты» Мурадом I и наделенная тимарами Мурадом II,  превратилась в феодальную кавалерию, расквартированную в провинции. В 1527 г. насчитывалось 27 868 сипахи, владевших тимарами, в то время как к концу XVI в. число «кавалеристов на жалованьи» не  превышало 6 тысяч. Следовательно, нельзя путать сипахов, наделенных тимарами (тимарлы сипахи) и  имевших феодальный менталитет, с новым поколением кавалеристов из рядов «рабов Порты», которые  продолжали получать жалованье и лишь случайно назывались сипахами. 
Ахиллесовой пятой вооруженных сил Османской империи оставался флот, что вполне естественно,  учитывая кочевое происхождение ее основателей. И только с появлением в XVI в. Хайреддина  Барбароссы мореходство стало развиваться как того требовали интересы страны.  В 1466 г., во времена правления Мехмеда Завоевателя, на острове Лесбос, недавно захваченном  османами у генуэзцев, в семье сипахи Якуба и христианки Каталины родился третий сын (всего у них  было четверо сыновей, которых в порядке старшинства звали Исхак, Оруч, Хызыр и Ильяс).
Доподлинно известно, что Якуб был мусульманином. Однако принял ли он ислам или обращенным  был его отец и был ли он греческого происхождения — таких сведений не сохранилось. Отца Якуба,  тоже сипахи, звали Абдулла. (По установленному порядку, приехавшие в Стамбул мальчики из  девширме проходили обряд обрезания, их регистрировали под именем отцов, которое затем заменяли  на Абдуллу (раб Божий) или на другое имя той же этимологии, например, Абдюльменан.) Хызыр,  получивший известность под именем Хайреддин Барбаросса (1466-1546), стал символом морской  славы империи. Он говорил на многих языках, в том числе на греческом.
В конце XV в. Баязид II (1481-1512) создал большой флот под командованием рейса (капитана)  Кемаля, дяди великого адмирала и географа Пири Рейса. Он построил военные корабли и порты в  Стамбуле и в Гелиболу, набрал на побережье тысячи моряков — левентов, греков и турок. При  Сулеймане I османский флот вновь пришел в упадок. Двадцать седьмого декабря 1533 г. султан  назначил командующим морскими силами империи (капудан-пашой) Барбароссу, который возродил и  укрепил османский флот. Этот верховный пост на флоте учредил в свое время Мехмед II для Балтаоглу  Сулейман-бея, участвовавшего в захвате Царьгра-да. Но Хайреддин, кроме того, получил титул  бейлербея (генерал-губернатора провинции) — самый высокий чин в администрации османских  провинций, равный рангу министра (визиря) и дававший право участвовать в заседаниях  императорского совета. Провинция морского генерал-губернатора состояла из 13 санджаков (мелкая  административная единица), расположенных на побережье и островах Эгейского моря (столица —  Гелиболу), которые вместе с провинцией Алжир, присоединенной Хайреддином к империи, образовали  тимары, финансировавшие морской флот. 

4. Институт знаний (Илмийе) — в него входили улемы, «люди мусульманских знаний», которые под  руководством шейх-уль-ислама занимались толкованием религиозного права суннитского ислама и  норм шариата.
Улемы исполняли должности преподавателей и судей. Они обучали мусульман в начальных школах  при мечетях (мектеб) и в высших школах (медресе), которые, в свою очередь, имели восемь уровней.
Первая османская медресе была построена Орха-ном в Изнике (Никее) в 1331 году. Учащихся первых  семи уровней называли софта, а восьмого уровня — данышман. В школах преподавали арабский язык,  каллиграфию, суннизм, риторику, поэзию, логику, философию, астрономию. В 1550-1559 годах Су-  лейман I построил в Стамбуле рядом с мечетью, которая носит его имя, комплекс высших школ  четырех уровней, где обучались дипломированные студенты восьмого уровня медресе. В них, в част-  ности, преподавали медицину, математику и физические науки. В качестве судей-тсадм и муфтиев  улемы заседали в мусульманских судах. В Османской империи религиозное мусульманское право  (шариат) находилось в подчиненном положении по отношению к гражданскому праву (канун), так как  оно касалось лишь общих принципов управления и организации государства. Эту брешь заполнил  Канун-номе (свод, кодекс гражданских законов). Шариат решал личные дела и регулировал жизнь  мусульманского суннитского миллета. Теоретически улемы обладали правом признавать  недействительным любой гражданский закон, если тот противоречит шариату, однако на практике они  решались на это крайне редко, поскольку назначались императором и полностью от него зависели. 
Кади принимали решения как по вопросам религии (соблюдение законов шариата), так и по  гражданским делам. Однако свидетельствовать могли только мусульмане по рождению. Таким  образом, даже самые высокопоставленные особы из числа девширме, то есть христиане по рождению,  не могли найти защиту со стороны мусульманского или христианского закона. Муфтии занимались  теорией мусульманского права и непосредственным толкованием закона (фикх) и выдавали фетвы —  официальные суждения по поводу какого-либо правового или религиозного мусульманского закона. В  период правления Сулеймана Законодателя были учреждены титулы шейх-уль-ислама, великого муф-  тия империи, муфтия Стамбула, а также казаскера Румелии, казаскера Анатолии и кади, который  координировал их действия. Однако если кади и должны были «соблюдать» фетвы муфтиев, 

2. Правящий класс православных греков.

Согласно утверждениям многих исследователей,  полноправным членом османского правящего класса мог быть только мусульманин — по рождению  или обращенный. Попросту говоря, считалось, что правящий класс империи составляли мусульмане,  эксплуатировавшие немусульманскую райю! Это неправда: османская правящая элита не была  исключительно мусульманской ни до, ни после создания корпуса «рабов Порты».
В период между захватом Константинополя франками в 1204 г. и взятием Константинополя, Мистры и  Трапезунда османами в 1453-1461 гг. византийцы размежевались на два лагеря — латинофилов и  туркофилов. С 1081 года Византийская империя находилась под колониальным гнетом франков. Ее  жители больше не плавали по морю и не передвигались по суше. Все доходы от торговли шли  иностранным купцам — в основном венецианцам и генуэзцам, — жившим на правах  экстерриториальности в обособленных кварталах византийских городов. Перед лицом такой  экономической эксплуатации со стороны латинян и религиозной нетерпимости Рима, требовавшего от  православной церкви полного подчинения, перед угрозой насильственной латинизации всего народа  присутствие турок казалось выходом из создавшегося положения. Проводя беспринципную и  соглашательскую политику, некоторые императоры пытались заключить унию с римской церковью, то  есть толкнуть Византию в объятия католицизма. Именно эту цель преследовал Михаил VIII Палеолог,  когда принял решение об унии, провозглашенной на Лионском соборе 1274 года. Однако ни этот  поступок, ни его повторение век спустя императором Иоанном V Палеологом, лично прибывшим в  Рим (1369), чтобы предложить Святому престолу вместе с унией свое торжественное обращение в  католицизм, ни уния, заключенная на Феррарско-Флорентийском соборе в присутствии Иоанна VIII  Палеолога (1439), не могли сломить оппозицию по отношению к папе со стороны византийского клира  и византийского народа.
Партию туркофилов в Византии поддерживали народные массы, чье положение становилось все бедственней из-за усиления власти земельной аристократии. Однако помимо социального кризиса существовал кризис  религиозный. В крупных монастырских владениях эксплуатировался труд крестьян. Многие священнослужители,  обуреваемые жаждой богатства, вели аморальную жизнь, а монахи допускали в свои кельи сожительниц. Росло  равнодушие к христианской религии. Турки знали об этом двойном социально-нравственном кризисе в империи.  Их же самих иностранные путешественники первой половины XV в. описывали как людей до такой степени  нравственных, что слово «турок» превратилось в синоним добродетельного человека, стремящегося к социальной  справедливости. В итоге и греки, и турки стали относиться к завоеванию османами Византии как к богоугодному  делу. 
Развитию туркофильского течения способствовало движение религиозного мистицизма и нравственной  требовательности, которое охватило Византию накануне ее падения. Из четырех знаменитых философов, сопровождавших в качестве советников Иоанна VIII Палеолога во время поездки во Флоренцию для заключения  унии с католиками (1439), трое вернулись уже с протурецкой ориентацией: Георгий Схоларий (в монашестве  Геннадий), возглавивший противников унии, принял постриг и после взятия Константинополя был утвержден  Мехмедом II вселенским патриархом. Георгий Амируци, камергер греческого императора Трапезундской  империи, искал пути политического сближения с исламом; в 1461 г. он убедил своего императора добровольно  отдать Трапезунд Мехмеду II, позже перешел на службу к султану и стал одним из его приближенных. Сын  Георгия Амируци, также принявший мусульманство, получил пост министра султана. И наконец, как мы помним, Георгий Трапезундский, переехавший в Италию до 1453 г., через два месяца после падения Константинополя  направил Мехмеду II письмо, в котором советовал тому политически объединить турецкий и греческий народы. 
По мере того как в 1261-1453 гг. власть византийских императоров ослабевала, крепло влияние церкви на  государство. Благодаря церкви и той поддержке, которую она получила от народа, все надежды латинофилов на союз с Западом рухнули, и путь туркам был открыт. Завоевав Константинополь, Мехмед II осуществил желание  церкви собрать воедино православную «нацию» (которая после создания империи в XI в. была разделена между  несколькими государствами, созданными латинянами, сербами, болгарами, турками) под властью одного  правителя, начав постепенное завоевание всех территорий прежней империи. Это воссоединение завершилось  только в 1669 г. захватом османами Крита. В руках венецианцев остались лишь Ионические острова. Церковь  употребила все свое влияние, чтобы предотвратить восстания православного населения  против правления султана. С другой стороны, все греки — за исключением части аристократии, связанной с  франкской знатью, — с облегчением встретили отъезд латинян и прибытие турок, к которым им случалось об-  ращаться за помощью и в XV, и в XVI, и в XVII вв., например на Кипре и на Крите. Даже когда в 1715 г.  Пелопоннес был отвоеван у венецианцев — те захватили его в 1687 и в том же году умудрились взорвать в Афинах Парфенон, — не только греческие крестьяне, но и буржуазия, землевладельцы, клир — все приветствовали  турок как освободителей.
С момента своего возникновения Османская империя имела двоевластную структуру, представленную  двумя религиями, которая после подъема националистического движения привела к господству двух  народов — турок и греков — над всей многонациональной османской ойкуменой. Большинство  жителей империи относились к одному из двух миллетов: православному христианскому или  суннитскому мусульманскому. До завоевания арабских стран в 1517 г., то есть пока империя  находилась в состоянии подъема, численно преобладал православный миллет. После 1517 г., то есть в  течение «золотого века» и в период заката, превосходство перешло к суннитскому миллету. 
При растущем господстве греческой олигархии в православный христианский миллет входили славяне,  румыны, греки, некоторые албанцы и арабы. Когда усиливалось господство турецкой и албанской олигархии, в суннитском мусульманском миллете преобладали арабы, курды, часть албанцев и турки.
Массовое обращение в ислам привело к тому, что и сегодня некоторые турки имеют греческие, как правило православные, корни, тогда как о греческом народе подобного сказать нельзя, поскольку  христианский прозелитизм был запрещен. Еще в XVI, «золотом веке» империи из девяти премьер-  министров Сулеймана Законодателя восемь были урожденными христианами.  И все же те, кто оставался в лоне православия, теряли первенство и, попадая в подчинение туркам,  превратившим страну в державу, становились вторым народом в империи. По воле султана любой  православный христианин причислялся к греческому миллету, при этом «православный» и  «греческий» были равнозначными понятиями. И в наши дни в сельской местности Греции слова  «мусульманин» и «турок» тождественны. Неверного турки называют «гяуром», а греки — «турком».
Таким образом, с самого начала была заложена основа двойного, турецко-греческого, господства над христианами Балкан. Этот  процесс зашел столь далеко, что великий греческий историк XIX столетия К. Папарригопулос упрекал  вселенский патриархат в том, что тот по небрежности упустил исключительно благоприятную  ситуацию, которую ему предоставили османские завоевания, и не распространил греческое влияние на  все народы Балкан. У румын были такие же основания жаловаться на своих греческих господарей, как  и у арабов на своих турецких пашей. 
Вступив в 1453 г. в Константинополь, Мехмед II узнал, что сторонник унии патриарх Григорий III  Мамма два года назад сбежал в Рим. Тогда он призвал вождя противников унии монаха Геннадия, и  епископы Святейшего синода избрали его вселенским патриархом. 6 января 1454 года Геннадий II  Схоларий был возведен на патриарший престол. Церемония проходила так же, как во времена  Византийской империи. Мехмед II, как некогда византийский император, вручил новому патриарху  символы власти и произнес: «Храните все привилегии, которыми пользовались ваши  предшественники». Привилегии, предоставляемые Мехмедом II патриарху и его верховному  духовенству, — кстати, более значительные, чем те, что имели их предшественники в Византии, —  были перечислены в императорской грамоте (берат). К сожалению, она исчезла в пожаре в начале XVI  в., но ее содержание известно из последующих грамот, вручаемых по случаю каждого нового  восшествия на патриарший престол, и из письменного доклада очевидца событий, летописца Георгия  Франдзи (или Сфрандзи), переработанного митрополитом Макарием Мелиссином около 1573-1575 гг.
В ней, в частности, указывалось, что патриарх и епископы освобождаются от всех налогов, а это  означало, что они официально признаются членами правящего класса, а не райи.
Как и во Франции до 1789 г., в империи существовало высшее духовенство, которое принадлежало к  правящей элите, и простое духовенство, относившееся к классу райи. Высшие православные иерархи  имели тимары, а православные монастыри на горе Афон не только сохранили свои владения, но после  османского завоевания 1383 г. получили от султана новые.
Согласно распространенной на Афоне легенде, православные монастыри еще до завоевания признали  сюзеренитет османского  султана, то есть греки-латинофобы считали возможным сосуществование православия и ислама. Что  касается другой православной обители, монастыря св. Иоанна Предтечи, расположенного не на горе  Афон, а близ города Серры в Македонии, то мы даже располагаем одним документом — обращением к  османскому султану с просьбой о защите: дата обращения декабрь 1372 — январь 1373 г., то есть  время, когда регион еще находился под властью Византии.
В императорской грамоте, пожалованной во второй половине XV в. православному митрополиту, повелевается: «Дайте митрополиту возможность вступить во владение церквами, виноградниками,  садами и земельными наделами, которые находились во владении его предшественников, и избавьте  его от уплаты джизьи, а также от всех чрезвычайных налогов... как это было с его предшественниками;  и пусть православные христианские священники и монахи признают его своим митрополитом и  вынесут на его суд все спорные вопросы, которые по закону он уполномочен решать»17. В приказе об  инспекционной поездке вселенского патриарха Иоасафа II, прозванного Megaloprepes —  Великолепным (1555-1565), направленном Сулейманом Законодателем санджак-беям и кади Румелии,  мы читаем: «Патриарх обязан, как повелось исстари, проводить раз в четыре-пять лет инспекции  (йоклама) всех митрополитов, епископов, игуменов и других священнослужителей в каждой  провинции... Священники обязаны выплатить ему задолженности... Вы дадите ему возможность  собрать все недоимки за прошлые годы и за настоящий год... Возвращаясь в Стамбул с собранным  налогом мири акча, патриарх будет избавлен от необходимости пользоваться своими или  принадлежащими его свите мулами и вьючными лошадьми... Если митрополиты, епископы, монахи и  священники умирают, не назначив заранее наследников, то те из их земель, стоимость которых  составляет пять тысяч акче или выше, должны быть возвращены в казну, а земли, дешевле пяти тысяч  акче, отходят к патриарху... Вы должны убедиться в том, что патриарх не будет требовать от людей  райи ничего против закона и что, следовательно, он не будет их угнетать... Я не прощу никаких  вымогательств у людей райи».
Оба приведенных документа свидетельствуют, что греческий православный клир был разделен на  высшее духовенство, которое  относилось к правящему классу, и на простое духовенство, входившее в райю. С другой стороны,  султан считал себя защитником всех простых людей, включая христиан, от злоупотреблений правящего класса.
При Сулеймане I вселенский патриарх, находившийся под его покровительством, путешествовал по  всей империи, утверждая свою власть. Так, благодаря благосклонному расположению великого визиря,  грека Ибрагим-паши (1523-1536) вселенский патриарх Иеремия I (1522-1524 и 1525-1546) подчинил  православной церкви территории от Адриатического моря до Египта, а в Багдаде свел на нет попытки  патриарха охридского установить контроль над славянами. В 1545 г. он укрепил свою власть над  православным духовенством румынских княжеств Эфлак (Валахии) и Богдан (Молдавии). Иван IV  Грозный, приняв в 1547 г. царский титул, стремился получить — и получил — благословение константинопольского патриарха Иоасафа II (1555-1565). Этот факт означает, что влияние вселенского  патриарха распространилось за пределы Османской империи.
К юрисдикции вселенского патриарха относились все спорные вопросы личного характера,  возникавшие между православными, в частности дела о вступлении в брак и разводе, об усыновлении,  о наследстве, которые рассматривались епископальными судами. Мирские суды, учрежденные  патриархом, выносили решения по всем иным гражданским делам. И лишь уголовные дела и дела с  участием мусульман подлежали ведению судов кади. Тем не менее, синодальный суд под  председательством патриарха также мог решать споры на основании жалоб мусульман против  христиан.
Система воспитания православных находилась под патронажем церкви, преподавание велось на  греческом языке, который постепенно вытеснил такие национальные языки, как сербский или  болгарский. Так называемые крифо схолио (тайные школы), на которых в XIX в. основывалась Великая  идея греческого национализма, являются чистым вымыслом. Националисты распространили миф,  который греческие дети усваивали еще в начальной школе, будто бы в Османской империи  запрещалось изучать греческий язык и греческую культуру. Греческим детям якобы приходилось  тайком, часто по ночам, пробираться к монаху или священнику, который с риском для жизни учил их греческому языку и знакомил с национальными  традициями. Этот миф нашел воплощение в поэмах и произведениях изобразительного искусства, а  также в экспонатах подложных «музеев тайных школ», созданных после войны 1821 г. за  независимость Греции. Нет ни одного исторического документа, который подтверждал бы существование крифо схолио, и поэтому такой греческий историк, как Папарригопулос, даже не упоминает о них  в своем труде.
На самом деле первым греческим учебным заведением, созданным после взятия Константинополя,  была «Патриаршья школа». Ее основал в 1454 г. глава православной церкви Геннадий (сам бывший  долгие годы преподавателем) после того, как благодаря Мехмеду II Фатиху (Завоевателю) получил  патриарший престол. Значительное увеличение числа греческих школ в империи к середине XVI в. и  тот факт, что многие греческие ученые, получив образование в Западной Европе и вернувшись в  Османскую империю, открыли собственные школы, привели к усилению раскола между  традиционалистами и западниками.
В 1593 г., перед лицом опасности перехода к западному образу жизни, Священный синод под  председательством патриарха Иеремии II Великого издал акт, предписывающий всем митрополитам  империи приступить к созданию школ, более того, на них возлагалась вся ответственность за  образование представителей православного миллета во вверенных им провинциях. Речь идет о первом  известном нам официальном документе православной церкви, касающемся организации школьного  образования для греков на всем пространстве империи. Частная инициатива и частное финансирование  этих школ со стороны греческих ученых и состоятельных греков всячески поощрялось, но при  условии, что школы остаются под контролем церковных иерархов.
Многие школы были открыты благодаря деятельности вселенского патриарха Кирилла Лукариса (1572-  1638), получившего титул в 1620 г.; он же в 1627 г. основал первую греческую типографию в Стамбуле  — почти на столетие раньше, чем венгр Ибрагим Мютеферрик (1674-1745) создал первую типографию,  печатавшую книги на османском языке (1720). Иезуиты, разъяренные антизападной позицией  Лукариса, оклеветали его перед императором. Тот отдал приказ янычарам разрушить оборудование  типографии, однако, не в силах поверить в измену патриарха, восстановил его в должности. Пять раз  султан возвращал на престол Лукариса, но клевета прозападных деятелей принесла свои плоды: 27  июня 1638 г. вселенский патриарх был задушен янычарами, а его тело брошено в море.  В начале XVIII в. высшие греческие школы в Иоаннине, Фес-салониках, на горе Афон, на Патмосе, в  Миссолонги, Сифносе, Афинах, на Хиосе, в Измире и во многих других городах обрели былую славу,  оставаясь под контролем священнослужителей, и все же столкновения по поводу образования между  западниками и традиционалистами продолжались.
В Османской империи церковь впервые получила политическую власть над своей паствой. Иными  словами, вселенский патриарх сосредоточил в своих руках религиозную и политическую власть  византийских императоров, ему был вручен символ власти — двуглавый орел и присвоены титулы —  автентис (правитель, суверен)19 и деспот. Он был «главой почтенного рода Ромеев», наделенный  верховной властью (кириархия) и юрисдикцией (дикэодосия) над всеми православными империи и над  огромным имуществом церкви. Ведь кроме патриархатов в Александрии, Антиохии и Иерусалиме,  которые из-за развала Византийской империи утратили связи с вселенским патриархатом, свои патри-  архаты были у болгар — охридский в период правления царя Самуила (991-1014), затем тырновский  при царе Асене (1218-1241) и печский — у сербов (1346). Благодаря османским завоеваниям  вселенский патриархат восстановил свою власть над этими церквями, полностью подчинив их во время  правления патриарха Самуила I (1764-1768): в Пече в 1766 г., в Охриде в 1767-м. Любое расширение  власти константинопольского патриарха рассматривалось султаном как расширение собственной  власти.
После избрания, обязательно подтверждаемого султаном, патриарх получал, как и великий визирь, титул паши с тремя «лошадиными хвостами» — тугами (султан имел право на четыре, а позднее на  шесть туг). При патриархе был двор со строгой иерархией и хорошо организованной администрацией,  которая управляла всей территорией империи, от Адриатического моря до Персидского залива и от  Дуная до Тигра и Евфрата. Патриарх и его свита ездили верхом, и это служило дополнительным  свидетельством  принадлежности верховного духовенства греческой церкви к правящему классу.
Начиная с 1469 г. по инициативе самого патриарха установился обычай ежегодно преподносить дар  (пешкеш) султану вместо ежегодного пособия, до того времени выдаваемого султаном главе  православной церкви. Этот дар, сумма которого постепенно увеличивалась, нельзя ни в коем случае  рассматривать как налог. На самом деле, речь шла о взятке, которую «соискатели» патриаршего  престола платили султану, чтобы склонить его на свою сторону. В итоге пешкеш превратился в  обязательное условие согласия султана на кандидатуру нового патриарха, что еще сильнее укрепило  власть последнего. Для того чтобы собрать необходимую сумму, патриарх облагал свою паству особым  налогом. В связи с этим султан предоставил ему право взимать собственные налоги и содержать  полицию для охраны и доставки сборов, которые выплачивались натурой и деньгами.  В грамотах берат, жалуемых султаном греческому миллету, перечислялись те церковные налоги,  которые дозволялось собирать с простого духовенства и райи высшим православным иерархам. В XVII  в. их было более десятка: мири русюм (или мал-и мири), патриклик и метрополитлик, зитийе, задар-и  кассабие, ташаддук, айазма и айасмоз, манастир ресми, панайир, а также налог на свадьбу.
В 1601 г. вселенский патриархат получил резиденцию в квартале Фенер (или Фанар), расположенном в  западной части Стамбула, у бухты Золотой Рог (где она находится и поныне). Вокруг резиденции  начали селиться греческие аристократы, сформировавшие класс фанариотов (буквально — жители  Фанара). В основном это были представители старой византийской знати. Поднявшись на вершину  социальной лестницы, прежде всего с помощью денег, они тем не менее гордились тем, что —  благодаря брачным союзам — носят имена Палеологов, Кантакузинов, Комнинов и других могу-  щественных семей Византии. Используя свои связи в столице, христиане-фанариоты получили важные  посты в имперской администрации. А квартал, где они возвели себе красивые каменные дома,  превратился в зажиточную, привилегированную часть города. 
Фанариоты продолжили существовавшую с 1469 г. традицию придворных клик, которые занимались  интригами вокруг главы  церкви. Первой была клика знатных трапезундцев — подстрекаемые бывшим камергером греческого  императора Георгием Амиру-ци, они пытались монополизировать «власть греков» в Стамбуле. Во  всяком случае, им удалось, используя пешкеш, возвести на патриарший престол своего ставленника.
Затем возникла сербская клика, предводительствуемая вдовой султана Мурада I сербкой Марой  (Тамарой) — и в 1475 г. православный мир возглавил сербский «кандидат». Третьей была группировка  монахов горы Афон, поддерживаемых молдавскими румынами, — они сумели избрать на пост  патриарха одного из своих сторонников, албанского монаха, мать которого была гречанкой.
В XVI в. вновь всплыли потомки великих византийских семей из Константинополя, архонты*  (например, Кантакузины), которые включились в интриги и заняли важнейшие посты при патриаршем  дворе, исполнявшем функцию православного правительства. В принципе эти посты предназначались  духовенству, однако реально их получали светские лица, которые назначали и низлагали духовного  главу.

* Архонты (буквально: начальники) — знатные и влиятельные люди, в том числе должностные лица.

Так, в 1565 г. болгарин Митрофан стал патриархом благодаря вмешательству Михаила  Кантакузина — владельца соляных копей и рыбных промыслов, главы таможенной службы империи и  придворного магистра мехов, которые он доставлял из России, поскольку Москва монополизировала  торговлю мехами. Кантакузин был женат на дочери принца Валахии Мирче, ездил верхом в  сопровождении свиты, запечатывал свои письма изображением двуглавого орла. Внушительное  состояние в виде земли и денег, вероятно, позволяло ему предлагать султану кандидатов на посты  визирей, а также по своему усмотрению распоряжаться румынским троном. Обеспокоенный таким  всесилием своего подданного, Мурад III приказал убить его, что и было исполнено 3 марта 1578 г. в  замке Кантакузиных в Анхиалле (севернее Бургаса, Болгария). Однако его потомки, в частности сын  Андроник, сохранили влияние семьи в Стамбуле.  Начиная с XVII в., греческий патриархат фанариотов монополизировал — сверх церковных  должностей — посты великого драгомана Порты, который контролировал иностранные дела империи, и драгомана флота. Однако только передача правящей православной верхушки румынских  княжеств дала духовному главе православного мира то могущество, которое позволило мечтать о  единоличном владении браздами правления империей.
Подчинить себе румынские княжества было очень трудно, но когда это произошло, они сохранили  своих князей и свою автономию. Князь Молдавии (Богдан) Стефан Великий (1457-1504),  создатель сильного независимого государства, в 1471 г. покорил князя Валахии, но в 1503 г. сам  был вынужден признать сюзеренитет Баязида П. Так оба княжества превратились в вассалов Стам-  була. Поскольку князь Молдавии неоднократно пытался вернуть независимость, Сулейману I  пришлось урезать автономию княжества, потребовав, чтобы отныне выбор князя румынскими  боярами подтверждался султаном (1538). И только после победы Стамбула в русско-турецкой  войне 1710-1711 гг. румынские князья обоих княжеств, как сторонники России, были  окончательно устранены. Свидетельствуя свое доверие к греческой части правящей элиты  империи, султан предложил обе короны семьям фанариотов — и те правили Румынией более 100  лет, вплоть до греческой революции 1821 г., навязав ей греческий язык и греческую культуру и  создав там наследственную знать.    

ЭКСПЛУАТИРУЕМЫЕ КЛАССЫ: МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЙ НАРОД

К райе относилось третье сословие империи — крестьянство, горожане, низшее духовенство,  независимо от религиозной принадлежности. Все они платили налоги, что и составляло их  главную отличительную черту. 

1. Крестьянство.

Укоренившийся в Османской империи принцип, согласно которому все  имущество страны принадлежит султану, до XVII в. не подвергался серьезным нападкам. Импера-  тор сдавал в аренду земледельцу, обычно через посредство тима-риота, участок земли — чифтлик,  представлявший собой надел, который можно было обработать с помощью пары волов (чифт).  Как правило, площадь одного чифтлика, в зависимости от плодородия почвы, типа ее обработки и  местоположения, составляла от 60 до 150 дёнюм (по-греч. — «стремма»). Один дёнюм соответствовал участку, обрабатываемому за один день, поэтому его площадь в разных районах империи  колебалась от 940 до 1340 кв. м. Новый дёнюм, принятый в современной Турции, и новая стремма,  используемая в Греции, составляют одну десятую гектара, то есть 1000 квадратных метров.
Передача участка земли землепользователю (любого вероисповедания) закреплялась актами,  зарегистрированными в кадастровых реестрах. Право пользования этими участками передавалось  по наследству. Тимариот не мог отнять землю у представителя райи. Он лишь как чиновник  следовал государственному земельному законодательству. Тем не менее крестьянин-арендатор не мог ни продать свой надел, ни подарить его, ни передать без разрешения, ни изменить форму пользования, независимо от того, пашня это, сад или луг.
Тимариот оставлял себе всю сумму налогов, взимаемых с его крестьян государством, в обмен на  службу императору. Вначале сверх того император передавал тимариоту (с учетом содержавше-  гося у того скота), а также каждому крестьянину тимара один чифтлик площадью от 60 до 150  дёнюм. Однако во второй половине XVI в. даже эти участки пришлось отдать райе, чтобы  частично ослабить демографическое давление со стороны безземельных крестьян.
Крестьянин-райя имел право на один чифтлик, достаточный, чтобы прокормить семью, но ни на какую иную землю рассчитывать не приходилось. Таким образом, теоретически переход крестьян  в класс крупных землевладельцев был невозможен. После смерти главы семьи чифтлик поступал в  коллективное пользование сыновьям, обычно не имевшим права его делить. Но на практике это  часто происходило, что привело к все более обострявшейся проблеме раздробленности земли.
Если на протяжении трех лет надел оставался свободным или необработанным, то ти-мариот мог  сдать его в аренду другим крестьянам. На самом деле вплоть до второй половины XVI в. основной  проблемой в сельском хозяйстве была нехватка рабочих рук, вынуждавшая крестьян оставаться на  своей земле. Таким образом, тимар был бенефицием, пожалованным султаном вместе с проживавшими на нем крестьянами. 
В XV в. тимариоты постоянно пытались отнять друг у друга крестьян. Без них они теряли доходы.  Однако если крестьянин уезжал в город и становился ремесленником, то он должен был выплатить  своему тимариоту компенсационный налог, чифт бозан акчеси («деньги за разрыв договора об  аренде»), иначе его можно было вернуть на землю. В целом социально-экономические условия XV —  первой половины XVI в. благоприятствовали крестьянству, и это объясняет легкость османской  экспансии. Тимариот не мог обложить своих крестьян иными налогами, кроме тех, что устанавливало  государство, нарушение правил грозило потерей тимара. Другими словами, вмешательство сильного  централизованного государства ослабляло зависимость крестьян.
Налоги в Османской империи делились на две категории: те, что предписаны шариатом, и налоги эрфи,  введенные султаном (их также называли налогами Дивана, Императорского совета). В первую  категорию входили: натуральная десятина с урожая (эшур), выплачиваемая всеми крестьянами  независимо от религиозной принадлежности; подушная подать (джизья, или харадж) — ее платили  райи-немусульмане (зиммии, или «люди Писания»); и десятина подаяния (занят) — сороковая часть  дохода, которую вначале каждый правоверный мусульманин добровольно отдавал как подаяние, но  постепенно превратившаяся в регулярный налог, собираемый государством с каждого райи-  мусульманина.
Ко второй категории также относилось несколько видов налогов. В Западной Анатолии и во Фракии  каждый крестьянин, мусульманин или христианин, за право обрабатывать свой чифт-лик платил  земельный налог (чифт ресми). Его сумма составляла 22 акче (по-греч. — «аснров») в год с каждого  крестьянского участка.
В 1431 г. один цехин, золотая венецианская монета весом 3-4 грамма (которая служила денежным  эталоном), стоил 35 акче (серебряная монета, содержавшая много меди). Во времена Селима I  османский куруш равнялся 40 акче. В начале XVI в. хождение имел золотой флури. В других регионах  империи вместо этого налога государство взимало — только с земледельцев-христиан —  «налог на пастбища» (испенч ресми, или испенчё). Кочевники, независимо от религиозной  принадлежности, также платили налог за право пользования пастбищами в местах кочевий.
И наконец, существовал чрезвычайный налог (авариз), которым облагались все люди «толпы» в местах  их проживания. Его вводили в случае визитов военных и гражданских представителей центральной  власти, чье пребывание следовало обеспечить, во время проведения в регионе военных кампаний или  для оказания помощи соседним регионам, пострадавшим в результате природных бедствий. Но  постепенно авариз превратился в постоянный налог, порой заменявший земельную подать.  Нельзя путать земельный налог, взимаемый с крестьян, с земельным налогом, уплачиваемым  землевладельцами. Существовали крупные земельные владения, зеаметынхасы, как и тимары, по-  жалованные султаном в форме бенефиция, но обрабатывали их сами бенефицарии с помощью  сельскохозяйственных рабочих. Однако в течение второй половины XVI в. из-за роста численности  населения они были разделены на крестьянские наделы и преобразованы в законные тимары. И  наконец, целые деревни или округа были пожалованы султаном особо важным лицам в форме чифтли-  ка. В последнем случае речь шла о крупном частном владении. 

2. Буржуазия (ремесленники и торговцы).

Медленный закат тысячелетней Византийской империи,  превратившейся в болевую точку на политической карте конца Средневековья, привел к разорению  земель и людей по обе стороны Эгейского моря. В образовавшуюся пустоту навстречу друг другу  хлынули франки и турки. В итоге поле битвы осталось за турками, которые установили здесь pax  ottomanica (османский мир). Вновь вернулось спокойствие. Пустынные села и города ожили, а через  150 лет, в конце XVI в., империя столкнулась с проблемой перенаселения. Восстановленным миром  воспользовались все сословия, но более других буржуазия, которая нуждалась в обстановке  безопасности и доверия, чтобы вновь начать свою деятельность.
Символом возрождения стал Константинополь. Разграбленный франками в 1204 г. город пребывал в  состоянии медленной агонии. В марте 1453 г. император Византии потребовал от своего советника  Георгия Франдзи провести перепись всех мужчин,  включая монахов, проживавших в Константинополе и способных носить оружие. Франдзи насчитал  4983 грека и менее 2 тыс. чужеземцев, в то время как армия султана, окружившая Царьград, состояла  из почти 80 тыс. воинов и дополнительных иррегулярных формирований. Итак, общая численность  населения Царьграда накануне завоевания его османами сократилось до 30-35 тыс. жителей. Мы не  располагаем статистическими данными о численности населения Константинополя за весь период его  длительного существования, однако накануне завоевания франками в 1204 г. в городе проживало, по  некоторым подсчетам, от 800 тыс. до 1 млн человек. Ясно одно: когда в июне 1203 г. воины четвертого  крестового похода увидели Константинополь, их поразило открывшееся зрелище. Они не представляли  себе, что бывают такие огромные и такие богатые города.  Варварское разрушение Константинополя франками и его систематическое разграбление на  протяжении почти 60 лет их жестокого правления превратили его в пустынный город-призрак. С 1261  по 1453 г. город влачил жалкое существование. В 1403 г. посол Испании Клавихо описывал некогда  цветущую имперскую столицу как большую деревню, лежащую в руинах. А генуэзская колония  Галата, расположенная на северном берегу бухты Золотой Рог, напротив, была плотно заселена и  застроена прекрасными домами.
Колониальный характер эксплуатации франками Византийской империи начиная с того дня 1082 г.,  когда Алексей I Комнин в своей Золотой булле предоставил Венеции невиданные в империи торговые привилегии, привел к упадку византийского торгово-ремесленного сословия. Греки не плавали больше  по морям и не передвигались по суше. Все доходы от торговли шли иностранным купцам — в  основном венецианцам и генуэзцам, жившим на правах экстерриториальности в обособленных  кварталах византийских городов. Для византийских горожан османская экспансия была избавлением.
Султан положил конец таможенным льготам, предоставляемым латинским торговцам в Византии. Он  обложил их более высоким налогом, чем купцов — подданных империи.  По мере того как итальянцев изгоняли из превратившегося в «османское озеро» Черного моря и из  Эгейского моря, их место занимал торговый флот — небольшие греческие суда, провозвестники того флота, который будет символизировать мощь греческой буржуазии в XVIII веке. Строя эти  корабли, а также нанимаясь на службу в императорский военный флот, многие жители греческих  островов приобрели крепкие мореходные навыки. Пьер Белой дю Ман, плававший по Эгейскому морю  в 1546 г., отметил чувство покоя и безопасности, которое принес османский мир жителям островов.  Островитяне уверяли его, что никогда ранее страна не была столь ухожена, столь богата и столь  населена. 
Сухопутная торговля на Балканах также развивалась в интересах местных торговцев благодаря  барьерам, установленным султаном на пути иностранцев.
Мехмед II активно взялся за новое заселение Константинополя, за возвращение ему богатства и славы.  Семьи византийской знати, укрывшиеся в провинции, пригласили в столицу. Фатих выпустил на волю  пленников, бывших его личной добычей, поселил их в квартале Фанар и временно освободил от всех  налогов. По его приказу губернаторы направили 4 тыс. семей из Румелии и Анатолии в столицу, где им  было обещано жилье. Не важно, мусульмане они или нет, главное, чтобы это были умелые торговцы  или ремесленники. Затем Завоеватель привез купцов и ремесленников христиан из Амасры на Черном  море (1459), из Фокеи (1460), Трапезунда (1461), Коринфа (1458), Аргоса (1463), Кара-мана (1470), с  острова Эвбея (1473), из Каффы в Крыму (1475), которые расселились в кварталах Стамбула. Мехмед  хотел превратить Царьград в полноценную, то есть многонациональную, османскую столицу: турки,  армяне, евреи, славяне, греки и многие другие хлынули сюда из всех уголков империи. Были пред-  приняты гигантские усилия по реконструкции города. По итогам переписи населения 1477 г. в  Стамбуле и Галате (без предместий) проживало около 100 тыс. человек, из них более половины со-  ставляли мусульмане, а четверть — православные греки. Около 1550 г. численность населения города с  Галатой, Перой и предместьями, по оценкам испанского путешественника Кристобаля де Виллалона,  составляла приблизительно 550 тыс. (50 тыс. жили в предместьях). Учитывая, что переписи подлежали  жители не только города, но и предместий, мусульмане в самом городе, видимо, составляли менее  половины населения, а православные греки — около 37%. В конце XVII в. в Стамбуле с пригородами  проживало от 700 до 800 тыс. человек. Стало быть, к этому времени численность населения Царьграда  вернулась к уровню кануна 1204 года. 

Ремесленники.

Все они были объединены в цеховые корпорации, эснафы (ремесленники, мелкие  буржуа), либо чисто мусульманские, либо христианские, либо еврейские, либо — иногда —  смешанного типа.
Мусульмане были не знакомы с некоторыми ремеслами, например, они не умели строить корабли, в  чем греки как раз были непревзойденными мастерами. Это привело к созданию особых корпораций,  монополизированных одним миллетом. 
По данным турецкого автора Эвлия Челеби, в 1637 г. в Стамбуле насчитывалось 1100 эснаф. На самом  деле число крупных корпораций не превышало 150. Каждая гильдия имела своих мастеров — уста и  совет старейшин, который контролировал коллективное руководство. Избирали совет уста, а  утверждал султан. Во главе совета стоял шейх — духовный и нравственный лидер корпорации,  имевшей своего святого покровителя.
Корни османских корпораций следует искать в византийской традиции. Византийцы передавали ее  либо непосредственно османам, либо через посредство арабов. Религиозные братства неортодоксальных мусульман также учреждали корпорации. Примером тому служат существовавшие в XIIIXIV  вв. в Анатолии городские братства ахи, на которые опирался основатель династии Осман для  утверждения своей власти в регионе. Со временем корпорации все более теряли религиозный характер.  Практическое руководство гильдией доверялось синдику (старшине), кетхюде или кяхье. Каждый  мастер самостоятельно набирал учеников (чирак), но решение об их переходе в ранг рабочих (калфа),  затем мастеров (это давало право открывать собственные мастерские) принимал совет старейшин.  Для содержания мастерской требовалась лицензия, гедик. Получить ее было нелегко, поскольку она  служила инструментом ограничения конкуренции. Лицензия была собственностью мастера, он мог ее  продать или передать своим потомкам при условии подтверждения их компетентности советом  старейшин.
Синдик был посредником между центральной властью и корпорацией. Он знакомил членов цеха с  законами, издаваемыми султаном, отвечал за их исполнение, наказывал нарушителей. В то же время  синдик представлял интересы членов гильдии в органах верховной власти. Ему, в частности,  поручалось подавать жалобы. Гильдии собирали со своих членов таможенные пошлины на импортируемые или экспортируемые товары. Однако за муниципальный сбор (ихтисап ресми),  уплачиваемый всеми ремесленниками и мелкими лавочниками, отвечали инспекторы рынков,  мухтесип.
Гильдии (вместе с инспектором рынков) контролировали качество изделий, их вес и размеры, чтобы  избежать подделок, а также, с согласия правительства, устанавливали цены и размеры заработной  платы. Таким образом, цеховые объединения позволяли центральной власти контролировать  деятельность и доходы ремесленников.

Торговцы.

Отец турецкого национализма Зия Гёкальп был прав, сетуя на то, что турки допустили  ошибку, позволив капиталистической системе хозяйствования выскользнуть из их рук и перейти к  немусульманским подданным империи, а самим туркам довольствоваться местом чиновника и  земледельца (1913). Однако причина этого никак не связана с отрицательным отношением ислама к  капитализму. Конечно, мусульманский закон, шариат, в принципе осуждает взимание процента с  займа, но стимулировать капиталовложения можно было различными путями. Мусульманский закон  разрешал, например, создание деловых ассоциаций для получения прибыли. Не только турецкая, но и  мусульманская традиция в целом свидетельствуют о том, что власти поощряли торговлю. Считалось,  что те султаны, которые не защищают ремесленников и купцов от бесчинства чиновников, обречены  однажды потерять трон. В то же время имела место и реальная враждебность со стороны подданных-  мусульман по отношению к торговцам.
В Османской империи торговцы делились на два класса: с одной стороны, мелкие лавочники, которые  имели собственные гильдии и, следовательно, назывались эснаф', они облагались муниципальным  налогом и контролировались инспектором рынков;  с другой стороны, крупные торговцы, негоцианты — тюджжар, освобожденные от муниципального  сбора и контроля инспектором рынков. Им ничто не препятствовало заниматься любыми делами и  сколачивать крупные состояния. Эвлия Челеби обвинял негоциантов зерном в спекуляции: они  закупали его по низкой цене, держали на складах, а в голодные времена продавали по завышенным  ценам.
Гильдии резко выступали против торговцев и безрезультатно пытались убедить государство оставлять  негоциантам тот же размер прибыли, что и им, а именно, не более 10-15%. Но ведь высшие  государственные чиновники вкладывали свои деньги в этот торговый капитализм, заключая договор —  так называемый муда-раба — с купцами, и, конечно, они их защищали. Более того, некоторые  торговцы из высшего общества путали государственную казну с собственным карманом и, пользуясь  своим влиянием на султана, экспортировали зерно, получая громадные прибыли, поскольку  внутренние регламентируемые цены и цены за границей существенно различались.  И наконец, процветала торговля предметами роскоши, например рабами, приобретаемыми богатыми  горожанами и высшими чиновниками в качестве слуг, служанок и наложниц. Следовательно, «рабы  Порты» могли владеть рабами. В Стамбуле этой торговлей занимались евреи. Речь шла о белых рабах,  привезенных с Кавказа, из России или даже из Польши*. Черных рабов из Судана и Центральной  Африки покупали в Каире и Александрии. Если вначале раба нельзя было продавать немусульманину,  то во второй половине XVII в. и христиане, и евреи получили это право.
* Огромное количество пленников пребывало с польской Украины, непосредственно граничившей с Крымским  ханством, поэтому слово «даже» в данном случае вряд ли уместно.

ПОДЪЕМ РЕЛИГИОЗНОГО ФАНАТИЗМА

В 1905 г. основатель Турецкой республики Мустафа Кемаль Ата-тюрк, будучи молодым офицером, служил в гарнизоне, расквартированном в Дамаске. Живя в городе фундаменталистов и часто сталкиваясь с арабским исламом, он проникся глубокой неприязнью к внешним проявлениям этой религии. Ататюрк обвинял арабов в том, что своим религиозным обскурантизмом они способствовали упадку турок. Турки, уверял он, всегда были ближе к грекам, чем к арабам.
Члены ордена алеви-бекташи поддержали Кемаля Ататюрка в знак признательности за то, что тот положил конец дальнейшему распространению суннизма в Турции. Это течение ислама полностью подавило бекташизм, разделяемый большинством мусульман Османской империи до 1512 г.
В основе учения лежало представление об алавитском, то есть неортодоксальном, происхождении династии Османа. Конечно, термин «алавит» (алеви), обозначающий неортодоксов, возник в Османской империи лишь в XIX веке, А до этого времени в Иране, например, так называли потомков Али, то есть простых шиитов. Однако в турецкой истории под словом «алеви» подразумевается самобытный турецкий синтез шаманства, шиизма и православного христианства; именно этот синтез мы находим в период возникновения династии Османа, и нам представляется гораздо менее важным задерживать свое внимание на том факте, что вначале бекташизм не был абсолютно идентичен алавитизму.
Вклад православного христианства в алавитизм можно обнаружить во многих фактах и традициях. Так, в «Вилайет-наме» Хаджи Бекташи, — одной из полулегендарных биографий Вели*, написанной неизвестным автором около 1400 г., - упоминается греческий зодчий Никомедианос из окружения Орхана Гази, построивший тюрбе (мавзолей) Хаджи Бекташи. С другой стороны, в «Вилайет-наме» есть раздел, посвященный Сары-Салтуку — святому бекташи-чудотворцу, отождествляемому со св. Николаем. Языджыоглу Али, османский летописец эпохи правления Мурада II (XV в.), рассказывает такую историю, восходящую к XIII столетию. Султан династии Сельджукидов из Рума, Иззед-дин Кейкавус II, сын гречанки, крещенный в православную веру, почувствовав угрозу со стороны своего брата, укрылся со своими тюркскими сподвижниками в Константинополе у византийского императора.

* Вели — то есть «святого», основателя суфийского братства.

Вскоре жизнь в большом городе утомила их, и император разрешил им перебраться в Добруджу, провинцию на севере Болгарии. Однако местность оказалась пустынной, и беглецы обратились с просьбой к тюркским кланам, жившим в районе Ни-кеи (Изника), переселиться в эти края. Те согласились: возглавляемые своим духовным отцом Сары-Салтуком, они переплыли в районе Хрисополя (Скутари или Юскюдара) Босфор и прибыли в Добруджу.
Когда в XVI в. султан Сулейман I проезжал через Добруджу, он попросил шейх-уль-ислама Эбу ус-Сууд Эфенди предоставить ему сведения о личности Сары-Салтука. В своей фетве шейх-уль-ислам сообщил, что Сары-Салтук был христианином, монахом-отшельником, останки которого превратились в мощи. Гагаузы, православные христиане-тюрки из Молдавии, являются потомками Сары-Салтука.
Однако, начиная с середины XV в., со времен правления сына Мехмеда II султана Джема (1459-1495), под чьим руководством составлялась «Салтук-наме» («Повести о Салту-ке»), сунниты стремились превратить этого неортодоксального святого в респектабельного защитника официального суннизма. Кстати, Ибн Баттута писал в XIV в., что люди рассказывают, будто Салтук совершал деяния, отвергаемые шариатом.
Во все века любой настоящий бекташи не видел разницы между христианином и мусульманином.
Поэтому в тарикат (братство) бекташи допускались не только мусульмане. Так, не позднее 1850 г. грек Антоний Варсамис, будучи православным христианином, стал баба текке (настоятелем обители) бекташи в окрестностях Бурсы. Факты подтверждают, что среди монахов ордена бекташи было много православных христиан.
Огромную роль в синтезе христианства и мусульманства и в широком распространении алавитизма в период становления Османской империи сыграл шейх Симавналы Бедреддин (1368-1420), поскольку его идеи превратились в официальную доктрину режима Мусы Челеби (1411-1413) в период междуцарствия. Сам Бедреддин был наполовину турком, наполовину греком, так как его мать была дочерью православного грека, коменданта фракийской крепости в Дидимотихе (Димотике), а отец, которого звали Исраил, — кади Симавны (Самоны), городка близ Дидимотихи. Находясь в Египте, суфий Бедреддин женился на христианке по имени Газила, которая родила ему сына Исмаила, а тот, в свою очередь, взял в жены православную христианку Харману. Их сын написал биографию (менакибнаме) своего деда Бедреддина. Как и все османское общество того времени, семья Бедреддина
состояла в основном из так называемых миксоварваров — наполовину греков, наполовину турок. То же можно сказать об уроженце Дидимотихи Балым-Султане, жившем в начале XVI в. и считающемся вторым основателем ордена бекташи: его мать была православной гречанкой, а отец — бекташи.
Балым-Султаи ввел обет безбрачия для членов ордена бекташи.
В 1416 г. казаскер (прозвище, дословно означающее «воин с вытянутой шеей») Бедреддин вместе со своим интендантом (кяхья) и сподвижником Бюрключе Мустафой (прозванного также Деде-Султаном) при поддержке другого своего приверженца, Торлака Кемаля из Манисы, поднял в районе Айдын, расположенном в Эгейском регионе Анатолии, восстание алавитов. Они призывали к полному равенству христиан и мусульман. До начала восстания Бедреддин посетил остров Хиос, который в то время находился под властью Генуи. Его беседы с православными жителями острова произвели на них столь сильное впечатление, что его приняли за Мессию. Два священника и пять православных монахов-греков стали его последователями. Бюрключе даже заявил островитянам, что ни один верующий не
обретет спасения, если не будет исповедовать христианскую веру, и добавил, что тот мусульманин, который не принял христианства, в действительности является безбожником.

Упадок Османской империи начался в 1566 г. после окончания правления Сулеймана Законодателя, но его истоки возникли пятьюдесятью годами раньше, в период правления Селима I Грозного (1512-1520).
Здесь особую роль сыграли два события. Первое из них — борьба против неортодоксальных шиитов Восточной Анатолии, кызылбашей, поддерживаемых Ираном (1513-1514), которая привела к распространению воинственного суннизма; второе — завоевание арабских стран (1516-1517) и крушение империи мамлюков-суннитов в Египте и Сирии, просуществовавшей с 1250 по 1517 год.
Каир, столица мамлюков, был главным соперником Стамбула.
Здесь важно не то, что османы именовали себя халифами (это был один из многих титулов, которыми они себя называли, в их числе и Кайшар, то есть «цезарь», «кесарь»), поскольку в ту эпоху его использовал любой мусульманский правитель. В XIII в. идея о едином халифе всех мусульман утратила свое значение. История, согласно которой халиф аль-Мутаваккиль из каирской династии Аббасидов передал свой титул Селиму I и его преемникам, относится к области легенд. На самом деле улемы никогда не признавали законности присвоения османскими правителями титула халифа всех мусульман, даже когда после 1774 г. те добились признания этого титула русскими.
Действительно, после завоевания Россией Крыма (1774)* в возрождении титула халифа можно увидеть дополнительное доказательство тому, что по мере усиления вмешательства великих держав и перестройки страны на западный манер, а также вытека ющей из этих процессов секуляризации, росла суннитизация империи. В итоге к концу ее
существования, в период правления Абдул-Хамида и младотурок Энвера-паши, панисламизм одержал
победу. Это противоречие редко отмечается историками.
 
* Крым был присоединен к России в 1783 году. В 1774 г. был заключен мир с Османской империей, по условиям которого Крымское ханство становилось независимым от османов.
 
Большее значение имело завоевание священных мест ислама, в результате которого османский султан стал защитником Мекки и Медины и стражем путей паломничества. Однако именно религиозная «арабизация» страны превратила завоевание арабских стран в определяющий фактор будущего империи. Уже в 1517 г., сразу после аннексии Египта, корабли Селима I привезли в Стамбул, помимо халифа аль-Мутаваккиля, около 2 тыс. ремесленников, торговцев и духовных иерархов Египта.
Чиновники, занимавшие высокие посты в Каире, вошли в состав османской администрации, повлияв на ее структуру и ее дух.
В суннизме выделяют четыре направления (толка), но только направление Абу Ханифа (умершего в 767 г.), называемое хана-фитским толком, было официально признано Османской империей. Только кади, придерживавшиеся ханафитского толка, имели право работать в судах. Однако до определенного момента нельзя было не учитывать толкования шариата другими школами, которые преобладали в арабских странах. Из всех четырех направлений лишь ханафитский толк придавал первостепенное значение такому источнику мусульманского права, как иджма* (консенсус), в принятии различных решений, и следовательно, именно он был самым гибким и терпимым.

* Иджма — согласное мнение наиболее авторитетных знатоков религиозных наук, в том числе по проблемам, по которым не удается найти ответа в Коране.

Важно отметить, что, начиная с X в., все тюркские государства придерживались ханафитского толка, в какой-то мере примирявшего их со своими алавитскими корнями.
Эта особенность придавала турецкому обществу тот облик, который отличал его от других исламских народов. В частности, с момента своего создания Османское государство было космополитическим, широко открытым иным культурным веяниям. Его собеседником оказалось православное христианство, настроенное против унии с римской церковью: св. Григорий Палама, архиепископ Фессалоникийский, Георгий Трапезундский, Геннадий II Схоларий (патриарх константинопольский), ведя борьбу против папского тоталитаризма, проявили удивительную терпимость и волю к диалогу с мусульманами. С обеих сторон были приложены усилия в направлении религиозного синкретизма. Мистицизм православных монахов и мусульманских дервишей соединился в уверенности, что только Богу дано распознать истинную веру и что ни один епископ или муфтий не может быть непогрешим в данном вопросе*. Св. Палама беседовал с сыном Орхана и с богословами-алавитами, которых он называл «хионами»**, а в своих письмах и документах времен его пленения османами он не раз упоминал об исключительной терпимости турок по отношению к христианам. «Я хочу, — сказал он им, — чтобы быстрее наступил тот день, когда мы
придем к согласию между собой».

* Такое мнение в действительности никогда не высказывалось в среде православного византийского и ноствизантийского монашества.
** Отождествление «хионов» с мусульманами-алавитами представляется ошибочным. В настоящее время в науке нет согласия в данном вопросе, но наиболее вероятна версия, согласно которой «хионы» были караимами или еврейской общиной, недавно обращенной в ислам.

Эта религиозная толерантность турок сохранялась и на протяжении веков упадка, о чем, среди прочих, свидетельствовал английский посол в Стамбуле Генри Гренвиль. В одном из своих отчетов правительству он писал, что в области религии турки проявляют особую терпимость (1766). Тем не менее во времена правления Селима I и завоевания арабских стран проявился мусульманский фундаментализм, получивший развитие в XVI- XVII вв. под влиянием ханбалитского толка в суннизме (основоположник Ахмад ибн Ханбал; ум. в 855 г.), отвергавшего как мистиков (суфиев), так и защитников наук. Селим I, который, в отличие от Мехме-да II, враждебно относился к христианству, навел ужас на свое правительство, заявив, что все христиане должны быть насильно обращены в ислам.
Ему ответили, что это невозможно. В 1537 г. преемник Селима I Сулейман вновь поставил вопрос о конфискации всех православных церквей в Стамбуле, однако шейх-уль-ислам спас положение, издав официальный документ в ханафит-ском духе, напоминавший, что, хотя Царьград и был взят штурмом, однако православным грекам оставили их церкви, потому что они добровольно сдались!
Следовательно, превращать церкви в мечети нельзя, и Сулейман согласился с этим. Таким образом, в начале XVI в. друг другу противостояли две мусульманские группировки: с одной стороны, суфийские ордены и высший класс улемов — преподаватели медресе и государственные служащие, разделявшие идеи сохранения веротерпимости и настаивавшие на необходимости развития наук; с другой — шейхи из простого народа и улемы, читавшие проповеди в мечетях; они отвергали и любые новшества, и веротерпимость, и иногда им удавалось привлечь на свою сторону шейх-уль-ислама и даже императора.
Сулейман I очень серьезно относился к принятому им титулу халифа на земле. В 1527 г. перед судом предстал один из улемов, мулла Кабиз, утверждавший, что Иисус выше Магомета. Во время первого процесса, проведенного императорским советом, его оправдали. Однако взбешенный султан заставил провести второй процесс, и мулла (так именовали служителей культа из среды улемов) был казнен. В 1537 г. все губернаторы империи получили приказ, гласивший, что любой сомневающийся в словах Пророка будет причислен к неверным и казнен.
Религиозные фанатики осуждали употребление кофе, табака и даже музыку и танцы, используемые суфийскими орденами в своих религиозных церемониях. Они требовали отменить преподавание математики в медресе. В 1577 г. по приказу султана в Галате была открыта обсерватория, единственная в то время в странах ислама и одна из двух самых совершенных в Европе. Фундаменталисты нашли поддержку у шейх-уль-ислама. Воспользовавшись эпидемией чумы, истреблявшей в ту пору жителей столицы, он заявил, что ее вызвал гнев Бога, возмущенного, что люди пытаются проникнуть в Его тайны. Мурад III (1574-1595) уступил, и в 1580 г. корпус янычар разрушил здание.
Влияние фундаменталистов, усилившееся в XVI в., тормозило развитие науки и техники в империи.
Кроме того, на почве религиозного фанатизма возникли социальные волнения и обострилось
противостояние между миллетами, что подрывало сами основы османского общества.
Мурад IV (1623-1640) издал декрет, запрещающий употребление табака и алкоголя и грозивший строгим наказанием нарушителям. Соображения оппортунизма подталкивали его искать поддержку у фундаменталистов.
В 1656 г. фундаменталисты решили расправиться с текке (обителями дервишей) Стамбула и
уничтожить всех еретиков. Они вербовали своих сторонников среди беднейших учащихся медресе и мелких лавочников. Но против них выступили влиятельные улемы, занимавшие официальные посты, и чиновники, обвинявшие фундаменталистов в том, что, сея раздор среди подданных империи, они разрушают государство и общество. В итоге великий визирь Мехмед Кёпрюлю сумел предотвратить гражданскую войну, выслав фундаменталистских вожаков далеко за пределы Стамбула.
Однако в яблоке сохранялась червоточина. Со временем фанатизм принял ужасающие размеры. В 1716 г. была конфискована личная библиотека Чорлулу Али-паши, главного визиря в 1706-1710 гг. (ум. В 1711 г.). Шейх-уль-ислам опубликовал фетву, которая, в частности, налагала запрет на книги из этой библиотеки, посвященные астрономии, истории и философии.

КОЛОНИЗАЦИЯ ОСМАНСКОЙ ЭКОНОМИКИ СТРАНАМИ АТЛАНТИЧЕСКОГО РЕГИОНА

Должна ли была Византийская империя подчиниться франкам, отказаться от своей религии в пользу религии папы, допустить ассимиляцию своего народа западной цивилизацией для того, чтобы воспользоваться результатами революций нового времени — Возрождения и его продолжения, промышленной революции? Вокруг этого вопроса бушевали страсти, мнение народа империи резко разделилось. А греки находятся в этом состоянии и поныне. В канун Первой мировой войны греческий офицер Афанасий Сулио-тис, мечтавший о создании греко-турецкой конфедерации, говорил, что он и его сторонники хотели бы вернуться к «восточной цивилизации», к цивилизации Промежуточного региона, существовавшей до эпохи Возрождения, чтобы своими силами преобразовать ее в иное, восточное, Возрождение. Один из лучших современных знатоков Промежуточного региона писал:
«Победа Паламы была победой христианского гуманизма над языческим гуманизмом Возрождения... Причисляя Паламу к лику святых, православная церковь утверждала свою верность этим истинам и недвусмысленно отвергала те догматические и нравственные принципы, которые составляют основу современной цивилизации со времен эпохи Возрождения. На протяжении веков она походила на церковь, застывшую в прошлом, и была нечувствительна к достижениям оптимистического гуманизма, исполненного веры в бескрайние возможности самого человека и в безграничный прогресс его цивилизации. Мы, однако, достигли той эпохи, когда такой оптимизм все более ослабевает из-за ужасающих перспектив, которые несет в себе безграничный прогресс независимой науки».
В 1444 г. ученик латинофила Георгия Гемиста Шифона Иоанн Виссарион, который избрал путь слияния с Западом и принял в 1439 г. сан латинского кардинала, писал из Рима деспоту Мистры Константину Палеологу, будущему императору, чтобы тот тайно направил в Италию «четверых или пятерых молодых людей», дабы они могли приобщиться к техническим новшествам. Кардинал сообщает, что его поразил технический прогресс на Западе.
Несмотря ни на что, народ Византии в своем большинстве не принял западного Возрождения и предпочел отдать себя во власть новой династии, которая продолжила бы путь, начертанный Византийской империей, и придала бы новую силу давно болеющему телу. Османская династия, безусловно, временно освободила Восточное Средиземноморье от западной колонизации и связанной с ней отсталостью. Почти на 200 лет она вывела регион из экономического состояния страны «третьего мира», в котором тот находился. Однако она не изменила ни структуры общества, ни системы, оставшейся феодальной, и, следовательно, перспектива надолго попасть в разряд колониальных и слаборазвитых стран была для империи Промежуточного региона неизбежной. Именно такой порядок развития позволяет лучше понять, в какой степени Османская империя являлась наследницей Византии. Однако еще более замечательный факт заключается в том, что благодаря османам восточная
константинопольская империя просуществовала дополнительных 500 лет.
Начиная со второй половины XVI в. «торговля на Востоке приняла колониальную форму, превратив Турцию в клиента европейской индустрии. Турция должна была поставлять исключительно сырьевые продукты и не экспортировать готовой продукции».
Не заключается ли одна из главных причин экономической колонизации империи со стороны Запада в тех торговых привилегиях-капитуляциях (имтийазат), которые предоставил ему Стамбул? На этот вопрос нет однозначного ответа. Но для того чтобы связать капитуляции с контекстом происходивших событий, следует помнить о двух фактах.
1. Существует принципиальное различие между периодом, начавшимся в 1082 г., когда Алексей I Комнин предоставил торговые привилегии Венеции, используемые ею для колонизации империи, и XV-XVI вв., когда османские капитуляции были, в частности, предоставлены Венеции (начиная с 1454 г.). Суть в том, что османы заключали капитуляции с позиции силы, а не слабости, как это было в Византии. Феномен западной колонизации 1082 г. можно встретить и в 1838 г., когда по англо-османскому торговому соглашению стамбульскому правительству был навязан принцип свободной торговли. Что касается капитуляций, то они постепенно превратились в инструмент колонизации, но дело было не в их изначальной природе, а в том, что они продолжали действовать в умирающей империи.
2. Османская налоговая система носила протекционистский характер и защищала местных торговцев от иностранной конкуренции. В экономическом плане идея создания вселенской империи означала сохранение автаркии (замкнутого хозяйства в рамках одной страны). «Экуменизм» исключал идею взаимозависимости. В принципе, вселенская империя представляет собой планету в мировом пространстве, самодостаточную по определению, которая абсолютно не испытывает необходимости контакта с другой планетой, и по этой причине не располагает министерством иностранных дел. Как и китайская планета, османская (или до нее византийская) поначалу не нуждалась в контактах с варварами внепланетного пространства. Капитуляции предоставлялись «свыше» ради успокоения
западных варваров. Экономическая колонизация явилась результатом усилий западных держав, стремившихся сломить османский «экуменизм» и заставить его принять идею взаимозависимости.
Для того чтобы убедить османских купцов и владельцев мануфактур не экспортировать свою
продукцию и не импортировать западную, Стамбул ввел для них таможенные пошлины, более высокие, чем те, что платили западные страны через систему капитуляций (последние, как правило, составляли 5% стоимости товара).
Внутри империи деловую активность османской буржуазии защищали таможенные барьеры,
поставленные перед иностранцами через ту же систему капитуляций, и монополии гильдий, через которые иностранцы обязаны были действовать вплоть до 1838 г., если хотели вести свои дела в империи. У западных предпринимателей был выбор — либо действовать через посредство османских подданных, либо самим принимать османское подданство. Но, становясь османами, они автоматически теряли льготы экстерриториальности, которые им давали капитуляции.
Оборотная сторона медали заключалась в том, что международная торговля, которой Стамбул не желал заниматься, попала в руки западных предпринимателей. Этой ситуацией они и воспользовались для того, чтобы колонизировать империю.
Во время своей экспансии XIV-XV вв. османы столкнулись с непростой ситуацией: Венеция и Генуя контролировали всю торговлю от Азова до Александрии, не уплачивая таможенных пошлин. Повсюду встречались их обнесенные стенами фактории, которыми они сами и управляли. Ведя длительную борьбу против Генуи и особенно против ее соперницы Венеции, османы закрыли эти фактории и заставили итальянцев платить таможенные пошлины. В 1352 г. была заключена капитуляция с генуэзцами, в расчете на их поддержку в борьбе с
венецианцами. Капитуляцию с Венецией заключили в 1454 г., сразу после падения Константинополя. Тем не менее спустя девять лет война против Венеции возобновилась (1463-1479). Мехмед Завоеватель арестовал всех венецианских купцов и конфисковал их имущество. Благодаря его содействию место Венеции заняли республики Флоренция и Рагуза (Дубровник). В 1469 г. он предоставил торговые льготы Флоренции, а шестью годами раньше аннексировал Боснию и Герцеговину, открыв таким образом новый прямой торговый путь во Флоренцию через Рагузу. Рагуза в то время ежегодно выплачивала Стамбулу подать в размере 12,5 тыс. золотых дукатов. Однако как подданное государство она имела льготы, в том числе и на таможенные пошлины, составлявшие лишь 2% стоимости товаров, а не 4 или 5%, как вменялось Венеции.
Во время османо-венецианских войн 1463-1479,1499-1503,1537-1540 и 1570-1573 годов. Рагуза играла роль торгового посредника между двумя воюющими сторонами, благодаря чему процветала. Но ее процветание напрямую зависело от состояния империи. Когда в XVII в. империя стала ослабевать, это незамедлительно сказалось на Рагузе.
В 1517 г. Селим I оккупировал Египет и Сирию. Французы тотчас добились от него возобновления капитуляций, предоставленных им государством мамлюков. Восемнадцатого февраля 1536 г. были проведены переговоры с Францией о расширении льгот, однако султан их не утвердил. В итоге франко-османские капитуляции были заключены лишь 18 октября 1569 г. До этого такие же всеобъемлющие торговые привилегии, действующие на всем пространстве империи, имела лишь Венеция. Стало быть, часто встречающееся утверждение о том, что Франция была первой западной страной, получившей от Османской империи капитуляции, не соответствует реальности. Другое дело, что французские капитуляции послужили образцом для подобных соглашений, заключенных позднее с Англией (1580 и 1583), Голландией (1612) и другими европейскими странами.
Экономическое развитие Европы, последовавшее за ее экспансией в Америке и Африке, требовало все большего количества сырья. Цены на него в Европе быстро росли, тогда как в Османской империи они оставались относительно невысокими. И со временем сырье из империи отправилось в Европу.
Стамбул неоднократно запрещал вывоз своего сырья, жизненно важного для собственной экономики.
Однако та прибыль, которую сулил этот вид торговли, была настолько значительной, что подпольные экспортеры шли на риск и, не скупясь, раздавали взятки чиновникам. Одновременно на рынки империи проникало все больше готовой продукции из Европы, и постепенно традиционные османские производители разорялись.
Предполагалось, что импорт серебра укрепит османскую экономику, но в итоге эта мера обернулась против нее, хотя, например, кризис, разразившийся в Китае в первой половине XIX в., был, напротив, спровоцирован массовым вывозом серебра за границу. Накопление серебра в стране рассматривалось всеми государствами как большое преимущество. Османское правительство отменило все таможенные пошлины на этот металл, и в империю хлынули серебряные потоки из Европы. Однако за этим последовал финансовый кризис, потрясший экономику в 1580-е гг.
Ежегодно европейцы поставляли только на монетный двор Алеппо 800 тыс. дирхемов, то есть 2565 кг серебра. Настойчивое стремление Османского государства получать драгоценный металл в качестве оплаты за свой экспорт привело к развитию огромного рынка поддельных монет, на котором «работали» генуэзцы, венецианцы, французы, англичане и голландцы. Эти европейские серебряные монеты, заполонившие Османскую империю при содействии наживавшихся на них отечественных дельцов, очень часть были фальшивыми. В результате серебряная монета, на которой держалась экономика страны, обесценилась. Так, золотая монета стоила 54 акче (серебряных монет) в 1510 г., 57 — в 1527-м, 60 — в 1583-м и вдвое больше, то есть 120 акче, в 1584 г. Более чем семидесятилетняя стабильность (1510-1583) свидетельствовала о гармонии, которой достигло османское общество в течение своего «золотого века». Райя точно знала, сколько налогов ей следует заплатить, а центральная власть надежно защищала ее от возможных злоупотреблений местных чиновников.
Но после 1583 г. доверие к серебряной монете снизилось, правительство требовало, чтобы налоги платились надежной монетой. Такими же монетами или даже слитками османы вынуждены были расплачиваться, закупая товары в Персии и Индии. Таким образом, вначале серебро и фальшивые монеты активно ввозились из Европы, что привело к финансовому кризису, а затем, по мере развития экономической колонизации Османской империи, начался экспорт качественного серебра и даже золота, что еще больше ухудшило положение. Некоторые ученые полагают, что этот денежный кризис конца XVI в. затронул традиционные устои османского общества и Османского государства.
Отметим, что нечто похожее произошло и в Византийской империи. Основой денежной системы, которую в IV в. создал Константин Великий, была номисма, золотая монета весом 4,48 грамма.
Двенадцать милиарисиев, серебряных монет, равнялись одной номисме. В канун 1081 г. император осуществил порчу монеты, спровоцировав девальвацию номисмы (или иперпира), которая оставалась стабильной на протяжении более пяти веков. Фальсифицировав монету, Алексей I Комнин создал два других типа монет: настоящую и поддельную. Налоги следовало платить подлинными монетами. В итоге он официально девальвировал золотую монету, и ее стоимость упала до четырех милиарисиев.
После вторжения франков она вновь обесценилась и была заменена венецианской монетой.

СОЦИАЛЬНЫЙ КРИЗИС И НАРОДНЫЕ ВОССТАНИЯ. УПАДОК ГОСУДАРСТВЕННЫХ СТРУКТУР

В 1590 г. в османской казне образовался большой дефицит. Для того чтобы восполнить недостаток средств, государство увеличило налоги, направляемые непосредственно в казну, в частности авариз и джизью. Ежегодный авариз на душу населения составлял 40 акче в 1582 г., 240 — в 1600-м, 535 — в 1681-м. Джизья также равнялся 40 акче в 1574 г., но уже 70 - в 1592-м, 150 - в 1596-м, 240 -в 1630-м и 280 — в 1691-м. «Рескрипт о справедливости» (Адалет-наме), изданный султаном в 1591 г., который осуждал и запрещал злоупотребления со стороны провинциальных властей, свидетельствовал о том, что на самом деле размер джизьи возрос до 500 и даже до 600 акче.
Однако из-за девальвации серебряных монет это вовсе не означало, что денежные фонды
возросли. Напротив, в 1597 г. доход казны в пересчете на золотые монеты вполовину сократился.
Если в 1567 г. казна получила золотых монет на сумму 5,8 млн акче, то в 1597 г. эти поступления составили 2,5 млн акче, в 1648-м — 3 млн и в 1661-м — 5 млн.
Однако военные нужды государства постоянно росли. Война против Австрии в 1593-1606 гг.
потребовала не только значительно увеличить число янычар, но и сформировать сегбан (или сек-бан) и сариджа — провинциальное ополчение, вооруженное ружьями. В наемники шли молодые безземельные крестьяне из Анатолии, которые после 1590 г. превратились в самые действенные подразделения османской армии.
Седьмого октября 1571 г. в сражении против испано-венецианского флота при Лепанто (прежнее название города Навпакт, или по-турецки Инебахты) у входа в залив Патраикос (Греция) османы потерпели первое крупное поражение на море. Чтобы противостоять Испании, Селим II полностью восстановил свой флот и добавил к нему восемь кораблей, самых мощных на Средиземном море. На содержание этой эскадры, насчитывавшей 200 галер, ежегодно уходило 12 млн золотых дукатов.
Инфляция заставила отказаться от системы тимаров для набора в армию. Под ударами инфляции сократились и доходы от тимаров. Тогда сипахи-тимариоты, обязанные служить в армии султана, попытались ввести непомерно тяжелые для своих крестьян налоги. Однако им это не удалось, и они стали уклоняться от воинской повинности. В ответ император конфисковал тимары. Деклассированные сипахи присоединялись к шайкам разбойников, бесчинствовавших по всей стране.
Османская знать, как и ранее византийская, повела наступление на центральную власть. Кроме того, она теперь стремилась избегать воинской службы, выкраивая себе крупные землевладения за счет мелких деклассированных владельцев из числа сипахи. Развитие крупных землевладений, чифтликов, с одной стороны, укрепило знать, а с другой — подавило крестьян, которых султан, один из представителей этой знати, не мог больше защитить от злоупотреблений.
Высшее общество активно пополнялось провинциальной аристократией — эшраф и айан (или деребейи). На первых порах это были в основном богатые торговцы и ремесленники. Играя роль посредников между султаном и народом, они оставляли за собой право откупа налогов (илтизам) с большей части доходов государства, затем с земельных доходов знати, а также право вербовать рекрутов и командовать вооруженными силами. Кроме этих крупных арендаторов, главным образом мусульман, большое влияние приобрели высокопоставленные христиане — православное духовенство, коджабаши, чорбаши, кнезы. Их могущество опиралось на другую форму откупа доходов от налогов — систему макту: представители общины заключали с государством соглашение о взимании фиксированной суммы налогов. Такая налоговая политика ограждала христиан от злоупотреблений провинциальной знати.
Стремясь избежать повторного введения все более продолжительной барщины и тяжелых налогов, райи — мусульмане и христиане — покидали свои земли и нанимались сельскохозяйственными рабочими (ыргат) к новым крупным землевладельцам. Так возник класс безземельных крестьян.
С конца XVI в. империю потрясали народные восстания. «Большое бегство» крестьян, которые бродили по деревням, чтобы не умереть с голода, и сбивались в шайки разбойников, левент, создавало ресурс людских сил, готовых примкнуть к любому движению против существующего порядка. Но все же часть из них нашла прибежище в больших городах,
другие поступили в мусульманские школы и занялись интеллектуальным трудом, видя в этом
единственную возможность выбиться из нищеты. В результате такой «демократизации» образования учебные заведения пополнились бедными юношами, которые заложили традицию хронических политических волнений среди учащихся.
Между 1595 и 1610 гг. в Анатолии бесчинствовали вооруженные банды. Это время получило название периода джеляли, то есть бунтовщиков против государства. В 1603 г. шах Ирана Аббас I (1587-1629) воспользовался беспорядками в империи, чтобы заставить османов покинуть его владения в Персии и отойти к границам Анатолии. В1607-1610 гг. анатолийские джеляли, возглавляемые Джанбулатоглу, были уничтожены. Оставшиеся в живых укрылись в Иране и в провинциях Сирии и Ирака.
Именно к этой эпохе восходит игра в полицейского и вора, известная в Греции под названием игры в клефтов и арматолов*, где клефты (персонажи, похожие на Робина Гуда) были джеляли, а арматолы —местными ополченцами, призванными бороться с разбойниками, но переходившими на их сторону.

* Клефт — по-гречески вор, но также разбойник, партизан; арматолы — вооруженные греки, которых турки использовали для охраны тех или иных областей империи.

В начале XVII в. происходит перерождение янычар, которые из правой руки центральной власти превращаются в угрожающую ей силу. Это перерождение выразилось в следующих фактах:
а) теперь в корпус янычар вступали урожденные мусульмане;
б) им разрешалось жениться;
в) они все чаще покидали свои казармы, оставляли военную службу, становясь торговцами, ремесленниками, крупными землевладельцами, и приобретали право на откуп налогов;
г) получив вызов на службу, они вместо себя направляли других людей;
д) из элитного корпуса они превратились в толпу нахлебников, насчитывавшую в середине XVII в. 200 тыс. человек!
Корпус янычар распался на соперничающие политические группировки, находящиеся на службе у амбициозных людей, но в целом он противостоял провинциальному ополчению сегбан и сариджа. Многие из ополченцев переодевались в одежды янычар — так появились лжеянычары. В 1623-1628 гг. между янычарами и войском сегбан и сариджа разразилась война.
И наконец, принцев крови, которые служили в провинции и со временем могли стать султанами, больше не готовили к управлению государством. Отныне, запертые в дворцовых апартаментах, называвшихся «клеткой», они росли в обществе женщин и евнухов. Если какому-либо принцу случалось взойти на трон, то он не умел ни вести дела, ни оценить, какие реформы необходимы для успешного развития страны. С другой стороны, уже отказались от жестокой, но эффективной практики умерщвления братьев нового правителя, позволявшей избежать династических споров. Ее заменила традиция наследования трона не самым способным сыном, а самым взрослым мужчиной из императорской семьи или членом династии, за которым стояло большее число группировок. В связи с этим в государственной политике возросла роль гарема, поскольку мать или супруга направляла действия группировок в интересах своего сына или мужа.
Таким образом, Османская империя представляла собой отныне политическое здание, контролируемое двумя силами — гаремом и янычарами, и разъедаемое коррупцией, поскольку практика взяток (пешкеш) для получения любого государственного поста приобрела невиданный размах.
Вероятно, в период становления Османской империи была заложена очень крепкая основа всей системы, поскольку, несмотря на все вышесказанное, османское государство сумело просуществовать еще три века.

ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС

Обычно под Восточным вопросом понимаются международные противоречия, связанные с
распадом Османской империи. Начиная со второй половины XVIII в. она подвергалась постоянным нападениям, ее стремились расчленить изнутри — пробуждая национальное самосознание населявших ее народов, и извне — силами великих держав. Была ли необходимость сохранять целостность империи или следовало разделить ее между великими державами, ведь малые народы, которые бы выделились из ее состава, лишь номинально были независимы и в любом случае попадали под протекторат «великих держав»? Такова сложившаяся в XVIII в. формулировка Восточного вопроса, закрытого в 1923-1924 гг. после распада Османской империи.
Однако эта формулировка основывалась на интересах великих держав, хотя некоторые историки пытались расширить ее, превратив в конфликт цивилизаций Запада и Востока, восходивший к временам античности. Новая формулировка была такой же «за-падноцентристской», как и предшествующая. Существование Промежуточного региона проигнорировали, и с севера на юг его пересекла разделительная граница цивилизаций, отбросив на Запад греков и балканские народы, а на Восток — турок, с которыми, начиная со времен крестовых походов, неустанно приходилось сражаться. Вспоминали даже далекое прошлое: мол, древние греки наравне с другими западными народами участвовали в войнах с персами. Это подтверждают сражение при Марафоне, «битва за Запад», и победа, одержанная над Востоком.
В одном сочинении Восточный вопрос был, однако, поставлен по-иному. Приняв за центр Восточное Средиземноморье, конкретнее, Эгейское море, его автор попытался показать, что:
«Самой характерной особенностью каждого из этих больших этапов [Восточного вопроса] почти всегда было столкновение континентальной державы, стремившейся прорваться к морю, с морской державой, которая пыталась занять все ключевые посты и монополизировать мореплавание».
Сама по себе такая констатация фактов не имела особого значения для Восточного Средиземноморья, поскольку они были характерны для развития всех цивилизаций Евразии.
Интерес представляет то заключение, к которому автор приходит:
«Следовательно, существование унитарной империи является необходимым условием для любого, даже непродолжительного, варианта решения Восточного вопроса... Если бы по обеим сторонам архипелага была воссоздана обширная империя, то, вероятно, Юго-Восток Европы жил бы в новой эре мира и спокойствия».
В наших более ранних исследованиях мы предлагали следующую трактовку: Восточный вопрос — это внутренний конфликт Промежуточного региона, в который вмешался Запад. Внутренний конфликт был вызван борьбой между основными народами региона за его объединение в рамках вселенской империи.
Единство Промежуточного региона поддерживалось многотысячелетним стремлением каждого из основных народов, проживавших на этом пространстве, объединить его в рамках одной империи.
С V в. до н.э. здесь попеременно возникали то персидская империя, то греческая Александра Великого, то греко-византийская, то арабская, то монгольская, то турецко-османская, то, наконец, российская. И с самого начала центр региона располагался в Восточном Средиземноморье, притягивавшем всех претендентов на вселенскую империю. В течение по меньшей мере 1600 лет таким центром был непосредственно Константинополь.
Серьезный кризис, поразивший Промежуточный регион во второй половине XVIII в., который на Западе обозначили как Восточный вопрос, не был, как это часто утверждали, религиозным конфликтом между христианством и исламом. На самом деле, в конце XVIII в. в социальной жизни Османской империи обозначился перелом, сходный с тем, что произошел во Франции. Османская буржуазия состояла по большей части не из мусульман, а из греков. Таким образом, разделение на классы в этой многонациональной империи в некоторой степени соответствовало этническому разделению между турками и греками.
Почувствовав угрозу своему развитию со стороны крупных землевладельцев, как это было на протяжении последних веков существования Византийской империи, эта немусульманская торговая — в основном, но не только — буржуазия, которая воспользовалась политикой османского централизма для своего обогащения, не позволила себя уничтожить. В отличие от торговцев-евреев и даже армян греческая буржуазия видела свое будущее не вдали от этнической основы, а в условиях компактного национального проживания. Она использовала в своих интересах различные формы организации местной автономии греческого населения: религиозную, общинную, военную (арматолы и клефты), экономическую (корпорации и кооперативы, часто объединявшие много деревень-производителей, например, расположенных в угольных районах). Она также извлекла выгоду из растущей власти фанариотов, стоявших во главе государства, и, наконец, из греческой экспансии на Балканах, воодушевляемой высшим духовенством и принцами-фанариотами. Под прикрытием религиозного и культурного господства греческие торговцы создали внутрибал капскую буржуазию, которая во внешней политике решила опираться на Россию и Запад.
Главной датой в тысячелетней истории междоусобной борьбы стал для Константинополя 1774 г., когда был подписан русско-османский Кючук-Кайнарджийский мирный договор, положивший конец шестилетней войне между двумя странами. С XVI в. Черное море находилось внутри империи, как бы превратившись в «османское озеро». Ни один иностранный корабль не имел права заходить в его воды, но в 1774 г. была пробита брешь, и Россия, наконец, проложила дорогу к Стамбулу — Царьграду, как русские называли этот город. Санкт-Петербург получил также право назначать своих консулов — иначе говоря, агентов завоевания Царь-града — на всей территории Османской империи.
Сразу после 1774 г. османская буржуазия греческого происхождения перешла на службу к России. Над ее торговым флотом развевался российский флаг. Под мундиром любого русского консула — а их в империи становилось все больше и больше — можно было обнаружить грека. Позднее грек Иоанн Каподистрия стал министром иностранных дел России, а затем президентом первого независимого греческого государства. В конце XVIII в. греческая буржуазия создала могучий торговый флот, который контролировал более трех четвертей торгового оборота в Восточном Средиземноморье и на Черном море. Сосредоточив в своих руках внутреннюю торговлю на Балканах и отчасти в Центральной и Восточной Европе, она превратилась в посредника западных стран, ведущих экономическую колонизацию Османской империи. Таким образом, стремясь захватить политическую власть, османская буржуазия в лице греков опиралась на иностранцев. Лучше других это почувствовал на себе султан, а в XIX в. турки обвинили греков в предательстве интересов страны.
Чтобы помешать русским завладеть османским наследством, Запад предложил османам союз (чем они и воспользовались во время Крымской войны 1854 г.), назвав такую политику соблюдением принципа целостности Османской империи. Но в то же время ему приходилось считаться с появлением новой реалии — национализма. Запад попытался использовать его в своих интересах, направив зарождающееся национальное самосознание народов империи не только против Стамбула, но и против русских. Отсюда возникло основополагающее противоречие между политикой соблюдения принципа целостности Османской империи, с одной стороны, и политикой поощрения национализма — с другой.
Это противоречие усилилось из-за отсутствия согласия между западными державами — преследующими различные интересы Англией, Францией, Австрией, а позднее Германией и Италией.

ПЕРЕСТРОЙКА МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ИМПЕРИИ ПО ЗАПАДНОМУ ОБРАЗЦУ

В противоположность правителям современных государств суверенитет императора не имел географических границ. Он правил миром. Внеземное пространство, которое находилось за пределами этого мира, было населено «марсианами», то есть варварами. Поэтому в министерстве иностранных дел не было нужды. Сфера внешней политики ограничивалась разработкой системы сбора пошлин и приемом послов или торговых агентов компаний.
Эта концепция вселенской империи, которая предшествовала государству, в средние века исповедовалась всей Евразией, тогда как концепцию Державы с большой буквы породило западное публичное право эпохи Возрождения — времени создания государств. Для того чтобы возникла Держава, необходимо было наличие Государства и, следовательно, контр-Державы и контр-Государства, то есть должна была исчезнуть мысль о единстве мира. В наши дни мы постепенно перешли от неравенства Державы и неравенства Государств к идее равенства Государств. Иными словами, ключевая идея итальянского Возрождения XV в. — антидиалектическая мысль о разделении духа и материи, духовного и временного начал, религии и науки — привела к появлению в политике концепции государства в противоположность концепции вселенской империи.
Официальным актом, согласно которому Османская империя получила титул Державы и тем самым лишилась своей сущности вселенской империи, стал Парижский мирный договор 1856 года.
Совершенно очевидно, что автором идеи присвоения этого титула империи был Запад. Действительно, статья 7 мирного договора, подписанного в Париже 30 марта 1856 г., гласит: «Великие державы заявляют о том, что Блистательная Порта допускается к участию в привилегиях, предоставляемых публичным правом, и к установлению согласия между европейскими державами». Таким образом, обращая империю в полуколонию, Запад вынудил ее изменить традиционную концепцию международных связей и интегрировал в свою собственную систему.
Османский султан, как и император Китая или Византии, не допускал равенства. Послы западных стран должны были являться к нему на аудиенцию в униженном виде, как если бы они приносили дань своему сюзерену, без оружия и одетые на восточный манер. Султан дарил им пышные османские одеяния, чтобы они могли предстать перед ним как османы. Подарки, преподнесенные послом, рассматривались как дань.
Поскольку послы совершали зарубежные поездки на деньги западных торговых компаний, султан принимал их как торговых агентов, а не как политических деятелей.
Со своей стороны, Стамбул также направлял на Запад эмиссаров. Султан, очевидно, отдавал предпочтение Вене, столице вселенской западной империи, что объясняет многочисленность колонии османских греков в Австрии начала XIX века. Первое представительное посольство во главе с Мехмедом Челеби-эфенди, которое османский султан соизволил направить во Францию, было чрезвычайным и непродолжительным. Мехмед Челеби прибыл в Париж 16 марта 1721 г., а покинул его 3 августа, то есть менее чем через пять месяцев. Первое постоянное османское посольство в Англии просуществовало три года (1793-1796).
В 1836 г., в связи с всесторонней перестройкой по западному образцу, было учреждено министерство иностранных дел. Однако идея эта вызревала давно. Повторю, что еще в 1793 г. в Лондоне состоялось открытие первого постоянного посольства на Западе. (Интересно, что западные историки любят сравнивать «открытие дверей» империи с крушением в наши дни «железного занавеса» в Восточной Европе.) К этому времени османская система была побеждена. Из центра она превратилась в периферию другой системы.
Быстрый переход греков — одного из двух легких империи — на прозападные позиции в конце XVIII в. и отделение части ее территории в ходе революции 1821 г., произошедшей под влиянием Французской революции, на время остановили процесс эволюции международных отношений. Ведь дипломатами и консулами в империи были в основном греки, и дипломатическая служба стала терять свою эффективность из-за недостатка персонала.
В июне 1822 г. пост главного драгомана (баш терджуман), который занимали греки, был упразднен, и его заменило Бюро переводов Блистательной Порты (Бабы Али Терджюме Одасы). В 1834 г. Махмуд II начал восстанавливать постоянные османские посольства за границей. Однако греки, которые являлись носителями перестройки на западный манер, оказались столь незаменимы, что продолжали играть главенствующую роль в этой новой дипломатической системе до начала Балканских войн в 1912 году.
Западные страны, с трудом представлявшие себе любое правительство без министерства иностранных дел, недооценили основной перемены, которую вызвало создание в 1836 г. такого ведомства. Судя по многочисленным источникам, в империи всегда, даже до 1836 г., существовал министр иностранных дел, функции которого в 1300-1650 гг. исполнял нишанджи (церемониймейстер), а в 1650-1836 гг. реисюлъкюттап (глава совета секретарей), или рейс-эфенди («господин начальник», уважительное обращение). Однако нишанджи был главой кабинета премьер-министра, то есть великого визиря. В обязанности главы секретарей, как указывает название дожности, входило вписывание монограммы императора во все исходящие от него документы. Он стоял во главе кюттап (в единственном числе: кятип) — секретарей правительственного института, называвшегося Калемийе (Канцелярия), которые относились к одной из двух ветвей власти, а именно к императорскому совету (Диваны Хюмайун), то есть к правительству; другой ветвью — императорской казной (Хазине-и Амире) — руководил главный казначей (ваш дефтердар). Что касается реисюль-кюттапа (главы совета секретарей) и баш терджумана (главного переводчика или великого драгомана), то формально они не входили в состав императорского совета.
Бумаги к заседаниям Совета готовил генеральный секретарь — рейс, которого называли «эфенди», а не «паша», поскольку он не был визирем. Одна из служб, которую он контролировал, Амеди Калеми, вела переписку с иностранцами, «варварами» и, главное, с торговцами. До 1654 г. только это второстепенное учреждение занималось тем, что в западных странах называлось «иностранными делами». После 1654 г. Амеди Калеми начала приобретать особое значение, которое усиливалось по мере роста влияния Запада. В 1794 г. ее подчинили непосредственно великому визирю. На деле в это время рейс-эфенди покинул императорский совет и присоединился к Блистательной Порте (Пашакапысы, или Бабыали), забрав с собой Амеди Калеми и став вторым человеком после великого визиря. Под руководством рейс-эфенди Бюро главного драгомана, в котором работали греки, превратилось в центр связей с иностранцами, хотя и оставалось за рамками корпорации секретарей.
На протяжении 161 года (1661-1822) эти великие драгоманы империи, все без исключения православные христиане-греки, составили впечатляющий список из 34 человек, четверо из которых дважды занимали пост. Они принадлежали к 12 знатным семьям османов. Из 7 семей вышли 29 великих драгоманов, а именно: из семьи Карадзасов — 6 (один из них дважды занимал пост), из семьи Суцосов — 5, из семьи Мурузисов — 5 (один из них дважды занимал пост), из семьи Маврокордатов — 4, из семьи Гик — 4, из семьи Каллимахисов — 3 (двое дважды занимали пост) и, наконец, из семьи Ипсиланти — 2. Представители пяти других знатных семей занимали этот пост по одному разу. Все они владели латынью, универсальным языком Запада, и другими европейскими языками, прежде всего итальянским, а позднее французским, не считая, естественно, языков империи (османского, греческого, арабского и персидского).
Возвращение греков на османскую дипломатическую службу после образования министерства в 1836 г. свидетельствует о том, что дух османского «экуменизма» сохранился, несмотря на националистические революции, произошедшие на Балканах в XIX веке. Это отличие от националистического духа западной дипломатии поразило французского дипломата, который с удивлением отмечал, что османскую делегацию на Берлинском конгрессе 1878 г. возглавляет православный грек Карафеодорис-паша, государственный секретарь Османского государства по иностранным делам: «Карафеодори, глава [османской] миссии, был эллином по происхождению и по религии... Он был греком по происхождению и выступал против греков, поэтому у него не было достаточного авторитета, несмотря на его совершенную лояльность и неоспоримый талант». Канцлер Бисмарк, чувствовавший себя хозяином на Берлинском конгрессе, приняв в своем кабинете главу греческой делегации сразу после главы османской делегации Кара-феодориса, произнес: «Греция только что вышла, и снова входит Греция!».
Часто писали, что греки вернулись на османскую государственную службу, поскольку прозападные реформы танзимата установили равенство османских подданных. Однако это вовсе не так, поскольку греки, именно благодаря «незападной» структуре Османской империи, находились у нее на службе на протяжении веков. Тем не менее нельзя не согласиться, что в других областях, помимо дипломатии, реформы 1856 г. позволили назначать православных греков на те посты, которые они ранее не занимали.
Последний из великих драгоманов, грек Ставракис Аристар-хис, армянин по языку, но православный по религии (а не григо-рианин), был убит в 1822 г. по приказу правителя Болу (по-греч. Клавдиополя) на полпути между Стамбулом и Анкарой. Причиной трагедии послужило греческое восстание 1821 г., к которому султан отнесся как к предательству со стороны самых верных и самых облагодетельствованных из его подданных. Несмотря на этот факт, трое сыновей Аристархиса вскоре заняли высокие правительственные должности. Младший Иоанн (1811-1897) долгое время был послом в Берлине, другого члена семьи, Григория Аристархиса, назначили поверенным в делах в Вашингтоне. Для того чтобы как-то загладить вину, султан Абдулазиз с великими почестями принял в своем дворце вдову великого драгомана Софию Аристархис и даже вручил ей орден (впервые такой награды была удостоена женщина).
Знаменитый Карафеодорис-паша (Александр Карафеодирис, 1833-1906), один из самых яростных защитников территориальной целостности османской родины, также занимал пост посла в Лондоне (1874), а после Берлинской конференции получил портфель министра иностранных дел.
Османские султаны без колебаний направляли в Афины полномочных посланников — православных греков. К таким людям относился поверенный в делах в Афинах Костаки-паша (Костакис Мусурос), глава османского дипломатического представительства с 1834 по 1846 год.
Националисты Греческого королевства не могли понять его преданности Османской империи и называли Мусу-роса антигреком, хотя сам он прекрасно знал греческий язык и даже перевел на него «Божественную комедию». Позднее он получил титул визиря и на протяжении 35 лет был послом в Лондоне. В 1896 году Костаки-паша пытался убедить британского премьер-министра Солсбери в том, что султан Абдул-Хамид не имеет никакого отношения к истреблению армян и что речь идет о гражданской войне между армянами и курдами. Брат Костаки-паши Павел (1810-1876) был послом в Вене.
В 1868 году другой православный грек, Иоанн Фотиадис, занимал пост османского полномочного поверенного в Афинах и считался не в меньшей степени антигреком, чем Костакис. Затем его направили послом в Рим, позже — в Брюссель (1892). Он также получил титул визиря (1878).
Послами в Лондоне продолжали оставаться греки: Костакис Анфопулос (1896-1902) и сын
Костаки-паши Стефан Мусурос (1902-1907). Существует длинный список «османских греков» — от государственного секретаря по иностранным делам Константина Адосиди-са-паши (1874-1877) до посла империи в Вене Александра Мавро-гениса, смещенного со своего поста в 1912 г.

НАПАДКИ СТОРОННИКОВ ЯКОБИНСКОГО ГОСУДАРСТВА НА ПРАВОСЛАВНУЮ ХРИСТИАНСКУЮ И СУННИТСКУЮ МУСУЛЬМАНСКУЮ ТЕОКРАТИЮ

В 1798 г. греческая церковь опубликовала в Стамбуле брошюру «Отеческие наставления», в которой говорилось: «Посмотрите, как наш Господь, милостивый и всеведущий, устроил все, чтобы вернуть целостность нашей святой православной веры... Он создал из ничего эту могучую империю Османов на месте нашей Римской [Византийской] империи, которая, по нашему православному христианскому пониманию, все равно начинала сходить с предначертанного пути.
И Он возвысил эту Османскую империю над всеми другими империями, чтобы достоверно доказать, что это было сделано согласно его Божественной воле... Не обращайте никакого внимания на все эти новые надежды на свободу, которые вам преподносят. В Священном Писании сказано, что мы должны постоянно молиться о нашем Императоре [султане]».
Попытка революционного преобразования, о которой упоминается в этой брошюре, подписанной иерусалимским патриархом Анфимом, но составленной, по всей видимости, самим вселенским патриархом, была связана с выходцем из буржуазии, греческим поэтом Ригасом, прозванным Фереосом (1757—1798). Греческий патриарх Стамбула пригрозил отлучить от церкви каждого, кто будет читать революционные стихи Ригаса. Политические воззрения поэта представляют особый интерес, поскольку предлагаемые им социальные изменения угадываются в революции младотурков 1908 года. Речь шла скорее о буржуазной, политической и социальной революции, нежели о революции национальной, похожей на Французскую революцию 1789 г., навеянную французским якобинством. Однако, проводимая в рамках многонационального, этнически разнородного государства, она была заранее обречена на провал. В 1797 г. Ригас под влиянием якобинской Конституции 1793 г.
опубликовал проект республиканской конституции, которую он хотел бы даровать Османской империи после свержения монархии. Империю предлагалось переименовать в республику, но не в Османскую, а в Греческую, сохранив прежние территориальные границы:
«Учитывая то, что тиран, называемый султаном, находится во власти своих старческих инстинктов... и что самое прекрасное царство в мире, воспетое учеными всего света, находится в состоянии ужасающей анархии, достигшей такой степени, что никто... не может быть больше спокоен ни за свою жизнь, ни за свою честь, ни за свое имущество... мы заявляем...» (ст. 7). «Суверенный народ является совокупностью жителей этого государства, без различия в религии или в языке, греков [православных христиан: греков и славян],
албанцев, валахов [румын], армян, турок [мусульман: арабов, курдов и турок]». «Статья 21: Нацию представляют народные массы, которые являются основой национального представительства, а не только богатые и власть имущие». «Статья 53: Все законы и постановления составлены на простом греческом языке, поскольку этот язык легче других выучить всем народам, населяющим государство». «Статья 122: Основной закон обеспечивает всем грекам, туркам, армянам и т.д. право на равенство, свободу, личную собственность».
Эти выдержки из Конституции 1797 г. свидетельствуют о том, что османская буржуазия, как и один из ее представителей — поэт Ригас, была заинтересована в социальной революции, которая обеспечила бы ей управление империей. Однако, поскольку в конце XVIII в. эта буржуазия была в основном христианской и греческой, она стремилась навязать буржуазному государству греческий язык, язык торговли, которым, в частности, пользовались евреи и армяне. Ригас не осознавал проблемы национальностей и никогда не помышлял о том, чтобы Османская империя, превратившись в республику, приняла форму федерации.

ОТ «ИНТЕГРИРОВАННЫХ» НАЦИЙ К НАЦИЯМ ВОССТАВШИМ

В июне 1798 г., в то время, когда Ригас готовился начать революцию, его арестовали и по приказу султана казнили. Спустя два десятилетия греческие торговцы, связанные с западным франкмасонством (с которым были также связаны в 1908 г. младотурки), подняли в Одессе (Россия) знамя восстания.
Мысль завладеть рычагами управления Османской империей никогда не исчезала. Опираясь на прорусски настроенную часть фанариотского патриархата, они создали в России небольшую греческую армию, «священный батальон», под предводительством генерала русской армии греческого происхождения, князя Александра Ипсиланти. В феврале 1821 г. он перешел российскую границу и вторгся в Румынию, которой на протяжении столетия от имени султана управляли князья-греки.
Однако румыны не поддержали его, поскольку не понимали, ради чего они должны помогать грекам, своим господам, захватить власть в империи. В итоге вместо того, чтобы восстать против султана, они восстали против греков. Их лидером стал Тудор Владимиреску, который порвал с Ипсиланти, сражался против фанариотов и сблизился с турками. Ипсиланти арестовал его и казнил, отрубив голову. Таким образом, и в этой форме революция вновь потерпела поражение. Хотя Ипсиланти был более трезвым политиком, чем Ригас, он недостаточно оценил многонациональный характер Османской империи.
Для революции не оставалось ничего иного, как принять исключительно греческий и сепаратистский характер. Спустя месяц, в марте 1821 г. (по старому стилю), произошла новая попытка переворота, на этот раз в сердце Греции, на Пелопоннесе. Борьба увенчалась успехом по прошествии восьми лет — исключительно потому, что национальные идеи возобладали над социальными. В 1830 и 1832 гг.
великие державы и Османская империя признали небольшую часть Греции независимым королевством. Это было первое государство, полностью отделившееся от Османской империи; Сербское государство, которое в 1830 г. получило автономию от Стамбула, оставаясь под сюзеренитетом султана, обрело независимость лишь в 1878 г. благодаря Берлинскому трактату.
Несмотря на это среди греков, как и среди арабов и самих турок, до начала XX в. будет жить мысль о реформировании Османской империи без разрушения коренных основ, поскольку населявшие ее народы ясно представляли себе, что за рамками подъема национально-освободительных движений империя олицетворяет общую для всех цивилизацию.
Из письма француза Шарля де Моюи, состоявшего на дипломатической службе в Стамбуле в 1875-1878 гг.: «Именно в Оршо-ве и Турно-Северине, на узловых станциях железной дороги в Валахии, можно получить первое смутное представление о Востоке. До той поры вдоль всей линии от Вены до Пешта и от Пешта до Базиаша видишь перед собой, безусловно, особую, часто очень необычную, но все же западную цивилизацию... А когда подъезжаешь к Турно-Северину, как это сделал я, на закате солнца, которое осветило своими лучами греческую колокольню в румынском городе, то создается впечатление, что находишься на границе с новым миром, что скоро вдохнешь новый воздух, но особенно остро ощущаешь, что родина осталась далеко позади».
Тем не менее идеи национализма оказали влияние даже на императора и его бюрократию, которые с конца XVIII в. на практике, а не в теории все больше и больше отождествляли себя сначала с религиозной группой мусульман, а затем с этнической группой турок. Действительно, в ответ на подъем национализма среди христиан мусульмане вынудили османское правительство принять их сторону, а в конце XIX в. султан возглавил мусульманский миллет.
Мы видим, как в 1860-е гг., под давлением националистического движения, начала распадаться система миллетов. Православный греческий миллет был разделен на множество христианских миллетов в соответствии с этнической принадлежностью османских подданных. К 1875 г. число миллетов достигло девяти, и продолжало расти дальше.
В результате национального сепаратизма после 1878 года Османская империя лишилась значительной части своих христианских земель на Балканах (карта 7). С другой стороны, миллионы мусульман, изгнанных с Балкан, Кавказа и из Крыма, хлынули в Анатолию, изменив ее этнический и религиозный состав. Таким образом, после заключения Берлинского трактата 1878 г. империя все больше превращалась в мусульманскую страну. Завершили этот процесс Балканские войны 1912-1913 гг. Последним актом распада стало развитие арабского, а затем турецкого национализма, который положил конец существованию империи.

СПАСЕНИЕ НЕВОЗМОЖНО: РЕФОРМЫ СЕЛИМА III И МАХМУДА II, ТАНЗИМАТ И МЛАДОТУРКИ, ПРОЕКТЫ СОЗДАНИЯ ФЕДЕРАЦИИ. КЕМАЛИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И СМЕРТЬ ИМПЕРИИ

Нарушив равновесие обществ незападного типа и направив и по пути слабого развития, то есть заставив их развиваться неравномерно — в зависимости от потребностей внешнего центра, а не их собственных нужд, Запад создал феномен «третьего мира». Как только общество незападного типа начинает вращаться по орбите своего колонизатора, оно вынуждено перестроиться на западный манер в надежде избежать зависимости. Западная модель постепенно утверждается как единственный ориентир. После того как потерпели неудачу первые попытки возврата к исходной ситуации, существовавшей до установления зависимости, остался, вероятно, единственный вариант решения — преемственность внутри системы, как это было в средние века, когда византийский народ, колонизированный Западом, освободился от его опеки, приняв османскую династию. Однако Российская империя, самый серьезный претендент на османское наследие, сама оказалась на положении страны «третьего мира» и, следовательно, была вынуждена перестраиваться на западный манер. Национализм, рожденный Западом, стал надежным барьером, уничтожившим перспективу перехода византийско-османского наследства к России. Стамбулу не оставалось ничего иного, как сделать первый, а затем и второй шаг по намеченному курсу. Этот процесс неотвратимо привел к кардинальной перестройке, то есть к освобождению Стамбула от Запада путем полной интеграции в ту модель, которую Запад представлял.
На протяжении XVII-XVIII вв. османские реформаторы все еще пребывали в убеждении, что османская система намного совершеннее западной. Они полагали, что распад империи вызван отставанием в сферах технологий и управления, благодаря которым она когда-то — в эпоху правления Сулеймана Законодателя — процветала.
Прибегнув к силовым методам, этим реформаторам-традиционалистам на время удалось выправить ситуацию, но когда, в конце концов, они не устояли, то уступили место Селиму III (1789-1807), а с ним и первому действию перестройки по западному образцу — созданию современной армии.
Действительно, первый шаг на пути прозападной перестройки всегда состоит в том, чтобы сказать: наша система превосходит западную систему, а Запад победил нас потому, что он обладает армией, превосходящей нашу армию. Следовательно, решение состоит в том, чтобы ничего не менять в нашей системе, а лишь скопировать организацию его армий и вооружений.
Самая значительная реформа Селима III — создание корпуса пехоты совершенно нового типа — Низами Джедит («Новый порядок»). Эти войска, коренным образом отличавшиеся от традиционных соединений османской армии, которые, однако, продолжали существовать, были обучены и экипированы по-европейски. В них, под руководством экспертов из Франции, Англии и Германии, вводились европейская дисциплина, европейское вооружение, европейское военное искусство. С другой стороны, Селим III, еще будучи принцем, заключенным в «клетку», состоял в переписке с Людовиком XVI, которому стремился подражать, поскольку считал его просвещенным монархом. И вот теперь он обратился к королю с просьбой помочь в модернизации османской армии.
Корпус Низами Джедит финансировался из специального — независимого от казны — фонда Иради Джедит («Новый доход»). Вся операция была проведена Селимом III почти тайно из страха перед янычарами. Так, в сентябре 1794 г. за пределами Стамбула, в местечке Левент Чифтлик, расположенном на берегу Босфора, были построены казармы войск «нового порядка» (позднее их перевели в местечко Юскюдар). Набор производился среди анатолийских крестьян-турок. В начале 1802 г. в Анатолии была введена система регулярного воинского призыва. Знать и чиновники отправляли своих сыновей в Стамбул для прохождения военной подготовки. «Излишний» контингент пополнял ряды ополчения в Анатолии.
В конце 1906 г. в составе Низами Джедит насчитывалось 22 685 солдат и 1590 офицеров.
Приблизительно половина этого корпуса была расквартирована в Анатолии, остальные — в Стамбуле.
Однако на Балканах новую армию создать не удалось из-за сильной оппозиции местной знати.
Селим III открыл первые технические школы, в частности Морскую инженерную школу и Школу военно-инженерных наук, в которых преподавали западные науки и западную технологию.
Выпускники Школы военно-инженерных наук не имели нрава служить в корпусе янычар. Была также учреждена Школа морских врачей, где по западной программе готовили врачей и хирургов, европейские учебники по медицине были переведены на османский язык.
Однако османы, сопротивлявшиеся влиянию Запада, не приняли реформ. Воспользовавшись озлобленностью народа, янычары, улемы и учащиеся мусульманских школ подняли восстание и свергли Селима, на смену которому 29 мая 1807 г. пришел его двоюродный брат Мустафа IV. Он упразднил Низами Джедит, уничтожил его личный состав и отменил все реформы. Спустя год, в июле 1808 г., Селим был казнен в «клетке» своего дворца. Однако контрвосстание сместило Мустафу IV, и 28 июля 1808 г. на трон взошел его брат, реформатор Махмуд II (1808-39).
Махмуд взялся за второй этап перестройки на западный манер: после модернизации армии и военной техники наступила очередь бюрократии — центральной и провинциальной администраций, а также образования — султан намеревался создать светские школы, и не только военные, которые мог;]и бы выйти из-под крыла улемов. Движение за светские идеи было поддержано благодаря учреждению периодической прессы на османском языке.
Первую попытку возрождения Низами Джедит под именем Сегбаны Джедит («новые сегбаны») свело на нет восстание янычар в 1808 г. Махмуд II решил впредь действовать очень осторожно.
Вначале он ограничился наблюдением за проведением в провинции Египет программы преобразований самого крупного османского реформатора XIX в., губернатора Каира в 1805-1848 гг., Мехмеда Али (Мухаммеда Али). Затем, 15 июня 1826 г., воспользовавшись как предлогом новым восстанием янычар в Стамбуле, султан их уничтожил, а на следующий день навсегда упразднил этот корпус.
Десятого июля того же года был объявлен вне закона орден дервишей-бекташи, оказывавший духовную поддержку янычарам. Его лидеров казнили, а здания в Стамбуле разрушили. Однако после смерти Махмуда дервиши появились вновь; вторично орден бекташи был упразднен во времена республики, как и все остальные религиозные ордены. И наконец, в 1830 г. была окончательно ликвидирована система тимаров.
Таким образом, уничтожение корпуса янычар ознаменовало начало реформ Махмуда, который в своих преобразованиях дошел до того, что обязал подданных империи одеваться по-европейски (1829).
Тюрбаны всех форм заменила феска. Традиционную одежду разрешалось носить только религиозным деятелям различных миллетов и женщинам.
Помимо 1838 г., когда была заключена англо-османская торговая конвенция, для правления Махмуда символична дата «открытия дверей» империи и ее перехода в разряд полуколоний Запада в том же смысле, в котором для Китая является Нанкинский договор 1842 года. В этот день — 11 марта 1836 г. — вселенская Османская империя была вынуждена учредить полноправное министерство иностранных дел (Незарети Хариджийе). Китай учредил свое министерство в 1861 году.
Во время правления Селима III и Махмуда II в стране неоднократно вспыхивали социальные и национальные восстания как мусульманских, так и христианских народов. Стамбул, защищая центральную власть от провинциальной знати, вел борьбу на трех направлениях: на Балканах, в Анатолии и в арабских провинциях. Репрессии были одинаково жестокими в отношении как мусульман, так и христиан. Однако сравнивая наказания, которые понесли такие мусульмане, как болгарин Осман Пасваноглу (1758-1807) или албанец Али-паша Тепеделенли из Янины (1744-1822), с теми, что испытали христиане-болгары и греки, можно убедиться, что в действительности с мусульманами обращались значительно хуже.
В 1839-1876 гг., во времена правления Абдулмеджида I (1839-1861) и Абдулазиза (1861-1876), османские западники под давлением Англии, которой вторила Франция, активно включились в процесс реформ, получивших название танзимата («упорядочение»). Сторонники танзимата вербовались из числа управленцев, дипломатов, губернаторов, министров. На волне проведенных ими реформ в стране появилась интеллигенция, которая обвинила реформаторов в перерождении в бюрократическую олигархию и попыталась занять их место, чтобы пойти дальше, установив в империи конституционный режим, являющийся третьим этапом любой перестройки на западный манер. Эти аристократы-конституционалисты в 1865 г. создали оппозиционное движение новых османов (Йени Османлылар), поддержанных принцем Мурадом, взошедшим на трон в результате революции 1876 г. (правил под именем Мурада V с 30 мая по 1 сентября 1876 г.) и его младшим братом, принцем Абдул-Хамидом.
Последний стал преемником Мурада V, но проводил политику прямо противоположную той, за которую ратовали конституционалисты. Вначале движение новых османов финансировалось египетским принцем Мустафой Фазилем (1829-1875), внуком Мехмеда Али.
Самым известным деятелем среди новых османов был писатель аристократ Намык Кемаль (1840-1888).
Упрекая администраторов-реформаторов танзимата в том, что они своими действиями допустили экономическую экспансию Запада, он стал защитником всей османской родины, а не только турецкой нации. Хотя Кемаль и был поклонником западного парламентаризма, он ощущал себя глубоко религиозным человеком и обвинял сторонников танзимата в том, что, сдав свои позиции Западу, они выбросили за борт все то позитивное, что существует в традициях ислама. На самом деле Кемаль хорошо понимал реалии Промежуточного региона и хотел, чтобы он превратился в единое, сильное и современное восточное государство, способное противостоять могуществу Запада и обеспечить достойную жизнь своим гражданам — христианам и мусульманам.
Революцию 1876 г. начали сторонники прозападной ориентации. Они платили ученикам мусульманских школ, чтобы те выступали против правительства. Двадцать третьего декабря 1876 г. была провозглашена конституция. Выдающийся деятель этой революции Митхат-паша, так же как и выдающийся деятель танзимата Мустафа Решит-паша, ориентировались на Великобританию. В вопросах необходимости принятия конституции Митхат был солидарен с Намыком Кемалем и новыми османами. Однако это не означало, что он разделял все их взгляды. Митхат прежде всего был западником, как и все реформаторы периода танзимата, а Намык Кемаль не доверял западному империализму. Этими разногласиями воспользовался новый султан Абдул-Хамид II. В 1876 г. он поддержал Намыка Кемаля.
Митхат, вслед за английским правительством, настаивал на идее децентрализации Османской империи, в то время как Кемаль и большинство турок выступали против, опасаясь, что эти процессы облегчат раздел империи силами великих держав. В 1908 г. наследник прозападного либерализма Митхата принц-англофил Сабахеттин также высказался в пользу ускоренной децентрализации империи и даже учредил Лигу административной децентрализации и частной инициативы.
Революционное движение, которое привело к военному мятежу 1908 г., зародилось в 1889 г.: внутри страны оно действовало в Стамбуле (1889-1897) и в Фессалонике (1906-1908); за ее пределами — в Париже, Женеве и Каире (1889-1908). В этих городах были созданы многочисленные революционные организации, но одна из них на протяжении всего периода, с 1889 по 1908 г., была нитью Ариадны, которая вела сначала в Стамбул, затем в Париж и Женеву и, наконец, в Фессалонику, где происходило слияние революционных организаций. Речь идет об османском комитете «Единение и Прогресс» (Османлы Иттихат ее Теракки Джемийети). Под термином «младотурки» подразумеваются все либералы, которые боролись с деспотизмом султана начиная с 1865 г.
Программа, опубликованная младотурками в Париже в 1895 г., свидетельствует о том, что с самого начала комитет избрал за образец готовящегося переворота Французскую революцию 1789 года. Речь шла о передаче политической власти в руки буржуазии всего османского государства, а не только турок, восстановлении парламентского режима (который промелькнул, как падающая звезда, начавшись в 1877-м и завершившись в 1878 г. из-за приостановления султаном Абдул-Хамидом действия конституции). Революционеры в основном принадлежали к слою мелкой буржуазии, им помогали представители тюркско-татарской буржуазии, эмигрировавшей в Османскую империю из России, и часть местной греческой, армянской и еврейской буржуазии. К революционному движению присоединились и молодые офицеры османской армии, также выходцы из буржуазии.
Несмотря на разногласия, до 1908 г. все революционные группы младотурок были согласны с тем, что борьба должна идти не за утверждение турецкого национализма, а за османское гражданство.
Мнения расходились в вопросе о политической структуре османской «нации»: будет ли она унитарной (эту точку зрения поддерживали унионисты, и в итоге она одержала верх) или же федеративной, как того требовали один из лидеров младотурок, принц Сабахеттин (1877-1948) и либералы. Однако эта позиция не оказала влияния на революцию.
После начала революции в Македонии (23 июля 1908 г.) комитет разрешил Абдул-Хамиду II править в качестве конституционного монарха, поскольку он больше не рассматривал султана как носителя реальной власти. Но Абдул-Хамид воспользовался борьбой между либералами, которые возглавляли правительство до 13 февраля 1909 г., и унионистами, надеясь восстановить свою власть. Однако попытка контрреволюционного переворота, начатая в Стамбуле 13 апреля 1909 г., была подавлена армией из Фес-салоники. Абдул-Хамид потерял трон, а бразды правления перешли к его брату Мехмеду V, который в действительности оставался пленником комитета вплоть до своей смерти (1918).
Все греки, проживавшие как в Османской империи, так и Афинском государстве, с неистовым энтузиазмом восприняли революцию 1908 года. Казалось, они должны были заметить основополагающее противоречие между провозглашенным революцией принципом создания многонационального унитарного государства и другим, также провозглашенным, принципом равенства наций в рамках этого государства. К тому же греки стремились к равенству между турками и греками, но не желали распространить этот принцип на болгар и сербов. Они хотели создать греко-турецкую империю, в которой славяне занимали бы подчиненное положение.
В 1908-1912 г. греческий офицер Афанасий Сулиотис (1878-1945) создал в Стамбуле тайное общество «Константинопольская организация» (Органосис тис Константинуполеос), которое тесно сотрудничало с Ионом Драгумисом (1878-1920), теоретиком греческого национализма, и поддерживалось депутатами-греками османского парламента, вселенским патриархом и афинским правительством. Сулиотис не был ни сторонником византийско-османского «экуменизма» Ригаса и младотурок, ни греческого сепаратистского национализма «Великой идеи». Его взгляды нашли свое воплощение в эллинотюркизме и представляли собой смесь двух течений, то есть в расчет принимались обе реалии: основополагающая культурная самобытность Восточного Средиземноморья и нации, населяющие этот регион. Отрицая существование византийской или османской «нации», он выделял такие нации, как греческая и турецкая, которые, по его убеждению, должны объединиться в рамках одной конфедерации во имя сохранения культурной самобытности эгейского мира. И уже создав конфедерацию, можно будет приступить ко второму, наднациональному этапу — формированию «восточной расы». Балканские войны 1912-1913 гг. положили конец этим проектам греко-турецкой конфедерации.
Теоретик турецкого национализма, мыслитель Зия Гёкальп (1876-1924), который написал большинство своих работ после 1911 г., не был западником. Исповедуемая им националистическая идеология — тюркизм, подразумевавший, в частности, защиту мусульманской религии, —ставила его, как и Иону Драгумиса, между сторонниками полной перестройки на западный манер и традиционалистами, выступавшими за возврат к исконным восточным обычаям и порядку.
Борьба между приверженцами западной партии и теми, кто так или иначе противился проникновению Запада, длилась со времен Гёкальпа до конца правления Ататюрка (1881-1938). В XIX в., в период борьбы между «западниками» эпохи танзимата и «восточниками», которые поддерживали Абдул-Хамида, Намык Ке-маль попытался предложить срединный путь, что отдалило его от сторонников Запада. В борьбе, которая после 1908 г. развернулась между либералами и унионистами, Зия Гёкальп не только принял позицию унионистов, но и, по сути дела, стал их идеологом. Антизападная тенденция в политике унионистов со всей очевидностью проявилась тогда, когда могущественнейший из их лидеров, непримеримый радикал Энверпаша, подобно Абдул-Хамиду II, перешел к панисламизму, отменив 9 сентября 1914 г. капитуляции, служившие символом западного господства внутри империи. Но увидев, как мусульмане-нетурки сражаются вместе с Западом против империи, Энвер отказался от панисламизма и переориентировался на пантюркизм тюрок, бежавших из России в Стамбул. Их идейный лидер Юсуф Акчура (1876-1935) ратовал за создание конституционного Турецкого государства, где будут жить российские и османские тюрки. Энвер погиб за идеи пантюркизма: он был убит в августе 1922 г. в Узбекистане, сражаясь с Красной Армией.
Во время войны за независимость Турции 1919-1922 гг., возглавляемой Ататюрком, вновь возникло противостояние между «западниками» и «восточниками» — как напоминание о борьбе между либералами и унионистами в 1908 году. Семнадцатого ноября 1924 г. либералы создали оппозиционную партию Тераккипер-вер Джумхурийепг Фыркасы («Республиканскую прогрессистскую партию»). Партия Кемаля Джумхурийет Халк Фыркасы («Народно-республиканская партия») была основана 9 августа 1923 года.
Пройдя путь от Намыка Кемаля до Ататюрка, бескомпромиссные патриоты, которых можно назвать восточниками-модернистами, должны были научиться противостоять религиозным традициям. Ислам был частью народной души, но в то же время его институты стали препятствием на пути к прогрессу родины. Как освободить ее от уз религии, не предав свою душу? Перед лицом этой почти непреодолимой трудности страна постепенно отказалась от ислама, чтобы получить возможность принять западную цивилизацию и, таким образом, победить Запад его же оружием, надеясь на то, что Западу нечего будет делать в государстве, исповедующем западные ценности. Следовательно, перестройка на западный манер была неизбежной, поскольку в ней остро нуждались сами антизападники.
Первого ноября 1922 г. монархия пала. Низложенный Мех-мед VI бежал из Стамбула 17 ноября. На следующий день его двоюродный брат Абдулмеджид II был провозглашен просто халифом (без титула султана). Двадцать девятого октября 1923 г. была основана Турецкая Республика со столицей в Анкаре, а 3 марта 1924 г. упразднен халифат. Родилась Турция - последнее государство, возникшее на развалинах империи (после основания балканских государств в XIX в. и арабских государств в XX в.). Позднее, исключительно среди турок и греков, то есть среди самых процветавших народов империи, распространились ностальгические воспоминания об «османской родине».

1 Византийцы также переселили сотни тысяч жителей Македонии и Фракии на Пелопоннес, в анатолийскую Вифинию, Причерноморье и в Армению.
2 Не следует забывать, что именно современные националисты настояли на определении культуры как исключительно национального понятия, в определенном смысле — души нации. Однако не существовало ли османской и, следовательно, транснациональной культуры за пределами османской цивилизации?
3 Цитируется по: Franz Babinger. Mahomet II le Conquerant et son temps, 1432-1481. Paris, Payot, 1954. P. 299.
4 В наши дни в эволюции литературного языка принято различать старый османский язык (eski osmanlica), который существовал до конца XV в., классический османский язык (klasik osmanlica) великой эпохи, распространенный до 1839 г., и новый османский язык (yeni osmanlica), или собственно османский, вошедший в обиход в период танзимата и до 1912 г., когда он уступил место турецкому языку. В 1932 г. процентное содержание собственно турецких слов (oz tiirkge) в словарях составляло всего 38%. В 1972 г. оно достигло 65%, а в турецком письменном языке — 80%.
5 «Millet» по-турецки означает «нация» в современном понимании этого слова. Таким образом, «Turk milleti» переводится как «турецкая нация».
6 Benjamin Braude. Foundation Myths of the Millet System // Braude B. (ed.) Christians and Jews In the Ottoman Empire. New York, Holmes and Meier, 1982. T. 1. P. 70.
7 Emmanuel Sivan. L'Islam et la croisade. Ideologie et propagande dans les reactions musulmanes aux croisades. Paris, Maisonneuve, 1968.
8 Lamansky V. Secrets d'Etat de Venise. Documents, extraits, notices et etudes dervant al eclaircer les rapports de la Seigneurie avec les Grecs, les Slaves et la Porte ottomane, a la fin du XVе et au XVIе siecle. New York, Burt Franklin, 1968. Vol. 1. P. XIV-XVII.
9 Прилагательное «культурный» применено здесь в значении «относящийся к цивилизации». О различии понятий «цивилизация» и «культура» см. гл. 1, раздел «Цивилизация».
10 См. выше, примеч. 3.
11 Reingard К., Reinhard U. Les traditions musicales. IV: Turquie. Paris, 1969. P. 228.
12 Mustafa Said Yazicio^lu. Le kalam et son role dans la societe turco-ottomane aux XVe et XVIe sciecles. Ankara, Editions du minis-tere de la Culture, 1990. P. 240, 239.
13 Для обозначения прении и тимара мы используем привычный термин лен (феод), хотя по смыслу более точным является термин «бенефиций» (земельное владение, пожалованное королем или феодалом своему вассалу на условии несения военной или административной службы).
14 lorga N. Byzance apres Byzance. Bucarest, 1971. P. 10.
15 Ранний брак легко оправдывался в глазах властей, поскольку деревенские жители, как христиане, так и мусульмане, женились рано. И сегодня «в турецких деревнях сохранилась традиция очень ранних браков. Обычный возраст колеблется от четырнадцати до восемнадцати лет» (Sabine Dirks. La famille musulmane turque. Paris, Mouton, 1969. P. 78).
16 Вначале слово «левент» обозначало безземельного безработного, который при случае становился разбойником на суше или на море.
17 Halil Inalcik. The Status of the Greek Orthodox Patriach under the Ottomans. Paris, Turcica, 1991. Vol. XXI-XXIII. P. 419. 18 Ibid. P. 428-430.
19 В фирманах, выпущенных Канцелярией Мехмеда II Завоевателя на греческом языке, его именовали «О Мегас Автентис» (Великий Правитель). Турецкое слово «эфенди» происходит от греческого «автентис».
20 Jean Meyendorff. Saint Gregoire Palamas et la mystique ortho-doxe. Paris, Seuil, 1959. P. 176-177.
21 Barkan O.L. The Price Revolution of the Sixteenth Century: A Turning Point In the Economic History of the Near East. International Jouranl of Middle East Studies. 1975. Vol. VI. P. 7.
22 Это название происходит от имени Джеляля, который провозгласил себя Махди (мусульманский мессия) и в 1519 г. поднял в Анатолии восстание кочевников против центральной власти. С той поры восстания в Анатолии носят название джеляли.
23 Waltz P. La question d'Orient dans PAntiquite. Paris, Payot, 1942. P. 360-361.
24 Ibid. P. 362-363.
25 Charles de Mouy. Souvenirs et causeries d'un diplomate . Paris, Plon, 1909. P. 106, 138.
26 Papadopoullos Th. Studies and Documents relating to the History of the Greek Church and People under Turkish Domination. Bruxelles, 1952. P. 143-145.
27 Daskalakis Ap. Les ceuvres de Rhigas Velestinlis. Paris, 1937. P. 75 и далее.
28 Charles de Mouy. Lettres du Bosphore: Bucarest, Constantinople, Athenes. Paris, Plon, 1879. P. 1-2.