Сирийский излом США или Обама в «пасти льва». Ч. 3

 

«Что мы видим сегодня – это что-то наподобие изоляционизма, но не в той степени, как это было в 20-е – 30-е годы, - считает Джеймс Меерник, эксперт по политике использования военной силы во внешней политике США из Университета Северного Техаса. – Для нынешних США это уже просто невозможно». Глобализированная экономика, торговые отношения США (с внешним миром) и признание международного измерения растущего числа проблем – от терроризма до изменения климата – означает «признание людьми, что мы сегодня уже не можем сегодня просто закрыть лавку и забыть об остальном мире», – говорит он. 

 

Однако опыт с войнами в Ираке и в Афганистане, также как и интервенции в Ливию, выглядевшей в глазах американцев как успех, пока исламисты там в условиях наступившего после этой интервенции хаоса не укокошили  четырех граждан США, включая посла, предельно ожесточили отношение в стране к военному вовлечению за рубежом, особенно в гражданские войны на Ближнем Востоке (еще более горький опыт агрессии против Кореи и Вьетнама в Штатах, судя по всему, благополучно забыт). 

 

Убийство посла Кристофера Стивенса в ливийском городе Бенгази, благодаря его ключевой роли по организации свержения Муаммара Кадаффи и его правительства выглядевшего в глазах в то время проамериканской оппозиции в это стране прямо-таки героем, по словам Меерника, «поставило в центр внимания то смятение, которое стали испытывать американцы в целом по поводу наших интервенций на Ближнем Востоке, подчеркивая долговременные сомнения о том, кому же на самом деле пытаются помочь Штаты в ходе происходящих в регионе гражданских войн, кто же там на самом деле «хорошие парни» и в реальности, наносят ли американцы с их участием поражение «Аль Каиде», или наоборот, усиливают ее». 

 

Думаю, что для наших студентов и преподавателей должен быть особенно интересен взгляд на идею «нового изоляционизма» упоминавшихся ранее «миллениалс» - американских молодых людей, родившихся на рубеже нового тысячелетия, которым сейчас от 18 до 29 лет. Так вот выяснилось, что это поколение больше, чем большинство американцев, хотело бы избежать вовлечения в мировые дела, «передохнуть» от мировых конфликтов. 

 

Как отмечает Стивен Кулл, директор программы по выработке подходов к внешней политике Университета штата Мэриленд, «на протяжении многих десятилетий около двух третей американцев полагали, что США должны играть активную роль  в мировой политике, хотя политика на этом направлении и шла по нисходящей. Но недавно мы стали замечать их озабоченность, что Америка слишком далеко заступила за рубежи страны, в особенности на Ближний Восток, что наше присутствие там было неэффективным и более чем что-либо иное вызвало обратную негативную реакцию». 

 

В прошлом году опрос, проведенный Чикагским советом по международным отношениям показал, что более половины (52%) американцев- представителей возрастной группы от 18 до 29 лет заявили: они предпочитают, чтобы их страна вообще «не участвовала» в мировых делах. Их было значительно больше, чем тех 38% всех американцев, кто предпочел опцию «участвовать» ответу «играть активную роль».  При этом Кулл отмечает, что и эти 38% сторонников пассивного пребывания США в мировой политике – это самый высокий показатель такого рода за семь десятилетий. 

 

В конце концов, пишет Лафранчи, очевидное нежелание «миллиниалс» впутываться в дела других стран вполне объяснимо. Эксперты замечают, что эти молодые люди росли, видя Америку, подвергающуюся атакам террористов, а затем отвечавшую на эти атаки, отправляясь на одну войну за другой. Их мировоззрение было также сформировано Великой рецессией, приведшей к годами продолжавшимся сварам по поводу бюджетного дефицита и растущего национального долга, обостренного расходами на военные авантюры за рубежом. 

Для американской молодежи глобальный финансовый крах был отнюдь не абстракцией.  Он был реальностью в виде слабого спроса на рабочие места, а для многих  – снижением жизненного уровня. Эти факторы, наряду с твердой уверенностью в бесполезности использования военных мускулов, могут объяснить «уход в себя» (то есть, во внутренние проблемы Америки) после взрыва интервенционалистских эмоций в стране как реакции на события 11 сентября 2001 года, отмечает автор статьи. 

 

От себя надо добавить и то, что молодое поколение американцев крайне болезненно восприняло отношение их страны к тем, кто участвовал в качестве военнослужащих в указанных авантюрах. Несмотря на все обещания и всю патриотическую демагогию политиков, рекрутировавших молодежь на войну, очень многие, вернувшись с фронтов, столкнулись с безработицей, бедностью, нищетой, а инвалиды войны – с отсутствием необходимой медицинской помощи. То есть – с равнодушием государства и общества. 

 

«Мы могли оказать ограниченное влияние (на страны – объекты интервенций США – Л.Д.), но оно долго не продлилось, – говорит на страницах газеты Даниела Оливерас, студент колледжа в Бостоне, штат Массачусетс. – Взгляните в прошлое: мы видим, что происходило, когда мы отправлялись в другие страны и пытались убедить их жить так, как мы. Но этого никогда не происходило». 

 

Подобные прагматические заключения в отношении неэффективности американских интервенций за рубеж – в особенности на Ближний Восток – очень далеко отстоят от сантиментов по поводу американской исключительности и неких моральных обязательств Америки перед миром, которые можно было обнаружить в речах Обамы, убеждавшего народ страны в необходимости военных ударов по Сирии, - делает вывод Лафранчи. Он напоминает, как Обама обращался к авторитету правивших до него президентов, к примеру, к рейгановскому видению Америки как «сияющего храма на вершине холма», когда он – Обама – напоминал своим слушателям про готовность Америки «действовать», более того, говорил им, что «мы должны действовать» для противодействия мировому злу – ибо это то, что «делает нас исключительными». 

 

Очень показательно, что тут автор «Крисчен сайенс монитор» делает вполне позитивную отсылку к Путину. По его словам, «слова Обамы вызвали отповедь со стороны российского президента, который использовал «страницу мнений» в «Нью-Йорк  таймс» для ответа своему партнеру в США: «Очень опасно провоцировать людей на то, чтобы видеть себя исключительными, каковы бы ни были мотивы для этого».  

 

Другие же говорят, продолжает Лафранчи, что подобные пустозвонные отсылки к «особой роли» США все более отчуждают американцев, которые отвергают все, что хотя бы отдаленно напоминает односторонние действия США. «Если исключительность – это оправдание для интервенции, то она сажает на мель все цели многосторонней политики, - говорит Николс из Орегонского университета. – Призывы к действиям, основанным на американской уникальности, несовместимы с совместной работой в международном сообществе, и именно это сбивает с толку американцев».  

 

Как выяснил Обама, его призывы даже к «скромным усилиям» по военному вмешательству в Сирии натолкнулись на стену скептицизма со стороны американского народа, – пишет Лафранчи. Для таких историков, как Андрю Басевич из Бостонского университета, эта стена возникла на протяжении более чем трех десятилетий американских интервенций на Ближнем Востоке – от Рейгана, высадившего морских пехотинцев в Бейруте, до Обамы, организовавшего одномоментное увеличение числа американских войск в Афганистане. По его словам, за все это время ни одна из предполагавшихся Америкой целей ни разу не была достигнута. 

 

Эндрю Басевич (кстати, автор недавно вышедшей книги «Границы мощи. Конец американской исключительности») практически повторяет вывод среднего американца о том, что интервенции на Ближний Восток «не сработали», когда он говорит о том, что «военные предприятия» США в этом регионе не сделали его ни более стабильным, ни более демократичным и не укрепили авторитет Америки в глазах мусульманского мира.

 

В то же время автор статьи в «Крисчен сайенс монитор» со ссылкой на других экспертов верно отмечает, что теперь, когда американцы пришли к выводу, что больше не хотят быть мировыми полицейскими, это совершенно необязательно говорит о том, что они хотели бы, чтобы их страна обособилась от остального мира. Уже цитировавшийся ранее Стивен Кулл из Мэрилендского университета (соавтор работы «Не понимая народ: миф о новом изоляционизме») считает, что одна из причин, по которой нынешние настроения в США были названы «изоляционизмом» состоит в том, что в вопросниках в ходе опросов общественного мнения отвечающим предлагают выбор лишь между двумя опциями: изоляционизмом или интервенциализмом, хотя по его мнению, американцы хотят другого – третьего пути. 

По словам Кулла, «у социологов есть тенденция полагать, что общественное мнение развивается линейно, между «да» и «нет», позитивом и негативом, или в данном случае, изоляционизмом или интервенциализмом. Однако если вы превратите эту линейку в треугольник, то получите другой результат». 

 

Предложите на выбор американцам триаду опций – одностороннее вовлечение (за рубежи страны), не вовлечение, и совместное с мировым сообществом вовлечение – и соблазн уединения окажется для них менее сильным». 

 

Так, в ходе опроса Гэллапа 2011 года американцам были предложены на выбор четыре варианта того, какую роль их страна должна играть в мире: никакую, очень скромную, большую, но не лидирующую, и лидирующую. В результате только 16% опрошенных поддержали лидирующую роль, в то время как очень ограниченное число американцев – всего 7 процентов – предпочли бы, чтобы США вообще не играли никакой роли. 

 

Вывод Кулла: мы видим, что люди уходят от поддержки вовлечения Америки в военные конфликты за рубежом в доминирующей роли, свидетелями чего они были на протяжении последнего десятилетия, поскольку считают эту роль слишком односторонней. Однако они в подавляющем своем большинстве поддерживают более кооперативную с другими странами форму вовлечения в случае, когда в ходе опросов им предоставляется такой выбор.  

 

Так, Кулл считает, что президенту могло бы потребоваться немало времени и усилий, чтобы привлечь большинство американцев к поддержке военной интервенции на Ближнем Востоке, тем более при отсутствии непосредственной угрозы стране, как это было в ситуации после 11.09.01. Однако если бы и сейчас Обама смог доказать, что мир поддерживает его план военного удара по Сирии, а сама операция будет носить многонациональный характер, в этом случае даже нынешняя Америка, сторонящаяся интервенций и предпочитающая им собственные газоны, якобы могла бы поддержать такой курс. 

 

Правда,  Стивену Куллу можно было бы напомнить, что в отличие от обстановки после катастрофы 11 сентября 2001 года, мир уже давно не поддерживает Америку, устав от ее кровавых бесчинств за рубежом не меньше самих американцев. А что касается участия в таких бесчинствах, то как известно читателю, кроме реакционных монархий Персидского залива и президента Франции Олланда – добровольной марионетки этих режимов и Израиля - других желающих в мире не нашлось. Даже британцы и те увильнули. 

 

В конце статьи Лафранчи напоминает читателям знаменитую фразу Джона Куинси Адамса (президента США, а до этого первого американского посланника в России), который почти два века тому назад высказался в том смысле, что хотя Америка и «преисполнена самыми добрыми пожеланиями свободы и независимости для всех», «она не отправляется за границу в поисках монстров для их изничтожения». 

 

Как считает автор статьи, вследствие наступления «американского века», последовавшего за «лидирующей ролью Америки в уничтожении нацистского монстра в Европе» (насчет ее лидирующей роли  – это более чем спорное утверждение – Л.Д.), а тем более наступления глобализации  (второй попытки американизации мира – Л.Д.) эти мысли Адамса, возможно, потеряли свою актуальность. Однако, замечает автор, «сегодня американцы демонстрируют стремление играть в мире более скромную роль». Думается, что реальные, в отличие от ожидаемых, последствия их «лидирующей роли» и «глобализации» как для самих США, так и для всего мира являются основной причиной такой смены приоритетов. 

 

 

Впрочем, надо иметь в виду, что далеко не все в Америке мыслят ныне подобным образом. К примеру, Хойт Хилсман в либеральном интернет-издании «Хаффингтон пост» утверждает, что для Америки было бы неумно рассчитывать на то, что другие нации будут поддерживать мировой порядок.  Ведь даже если США «иногда, случайно, делают ошибки за рубежом, дела пойдут значительно хуже, если они отступят и позволят России или Китаю, в обоих случаях серийным нарушителям прав человека, взять на себя роль мирового полицейского». 

Вывод  Хилсмана состоит в том, что «бывают времена, когда американцы чувствуют, что они вынуждены выступать в защиту своих ценностей свободы и открытости». А также в том, что экономика США «зависит от стабильного и безопасного мира, в котором рынки могут оперировать свободно и мирно». И таким образом, добавляет он, «решим мы или нет быть мировым полицейским, мы все равно должны быть частью мировой полиции».  О том, что ранее принесла миру и самой Америке эта роль мирового жандарма – смотри выше. Это понимает сегодня уже большинство американцев. Но не такие как Хилсман.    

  

Нам в России, конечно же, понятно, что сходство мнений большинства правых, левых и рядовых американцев в осуждении внешней политики своей страны не могло не вызвать серьезнейшей тревоги и разочарования истеблишмента США, который, по словам Нила Монро еще на одном консервативном сайте «Дейли коллер», считает происшедшее вокруг Сирии крупнейшим провалом внешней политики со времен известного неудачника и слабака - президента Джимми Картера.

 

И второе. Особенно унизительным для многих американцев стало осознание ими того факта, что именно Путин, по сути, спас их президента Обаму от глухого тупика, в который он сам себя загнал по сирийскому вопросу. А Америку – от очередной внешнеполитической авантюры, которая могла закончиться для нее и для значительной части мира еще большей трагедией, чем все предшествовавшие авантюры. Как сообщило 14 сентября агентство Рейтер, 75% американцев поддержали разрешение сирийского кризиса дипломатическими мерами. По данным Гэллапа, 72% опрошенных в сентябре поддерживали предложенный Россией план химического разоружения Сирии и лишь 18 процентов были против. 

 

Впрочем, мы должны при этом реально осознавать уровень антироссийских настроений в Америке сегодня. Так, по данным того же Гэллапа, впервые за последние 15 лет в том же сентябре 2013 года число американцев, негативно относящихся к России, превысило число тех, кто доверяет Москве. В этом месяце 44% граждан этой страны считали Россию дружественным государством, в то время как число тех, кто считает Россию враждебной или недружественной, выросло до 50%. 

 

При этом только 19% опрошенных выразили позитивное отношение к президенту Путину, в то время как 54% американцев относятся к нему негативно. Причины «новых симпатий» к России и Путину, проявившихся на фоне сирийского кризиса, мы постарались проанализировать выше. В чем же причины негативных подходов? Их немало, и среди них обычные, давно устоявшиеся и в Америке, и на Западе в целом: это остаточные настроения «холодной войны» (которую ведущий американский исследователь Стивен Коэн считает то ли вообще никогда не прекращавшейся, то ли сменившейся «новой холодной войной»); это классическая западная русофобия; это негативное влияние крайне отрицательно настроенных в отношении к России эмигрировавших  в США представителей национальных меньшинств России, бывших республик СССР и стран Восточной Европы; это глубокие геополитические противоречия и противоборство между США и Россией, это манипулирующая роль американских СМИ и другие известные факторы. 

 

Однако налицо и новые причины вражды, о части которых мы уже писали выше. Большинство американцев и особенно элита страны давно, уже двадцать с лишним лет назад сплясали на поминках по СССР как по основному своему геополитическому и идеологическому противнику, тем более как по равной им сверхдержаве, с триумфом объявили о себе как о единственном мировом управляющем и долго читали нам лекции, учили нас жить. И факт, что ныне, в период крайне беспокоящего американцев серьезного внутреннего и внешнего ослабления их страны, при прогрессирующем падении в их глазах авторитета и законодательной, и исполнительной власти, на арене вдруг появился «этот Путин», не только на равных дискутирующий с ними, критикующий их, вставляющий палки в колеса американской колеснице, предоставляющий убежище их политическим диссидентам, но и еще спасающий их в момент казавшегося неразрешимым внешнеполитического кризиса, очень многим показался оскорбительным. 

 

На эту тему в ведущих американских СМИ появились многозначительные публикации известных политологов и журналистов. Так, Алан Коуэлл уже в начале октября опубликовал в «Нью-Йорк таймс» статью под заголовком «Москва переписывает  дипломатическую партитуру», в которой отмечалось, что на протяжении десятилетий протагонисты «холодной войны» сдерживали локальные конфликты от их перерастания в кризис, способный вызвать конфронтацию между двумя самыми мощными ядерными державами. По окончании «эпохи оледенения» в связи с обвалом Советского Союза, многие начали говорить о том, что неожиданно ставший монополярным мир оказался в плену возвышающейся Америки. 

Однако с учетом  последнего, правда, еще не прошедшего проверку на прочность сближения между Россией и администрацией Обамы, в сочетании с также внезапным потеплением в отношении Ирана, в котором также нет полной уверенности, подобные знакомые расчеты стали меняться. 

 

И хотя никто не говорит о возвращении к обычному состоянию «холодной войны», Россия, про словам Коуэлла, «проделала определенный путь к переутверждению себя как противовеса Соединенным Штатам, что отражает долговременное стремление Владимира Путина к восстановлению мирового влияния своего государства». 

 

В результате его сирийской инициативы, признается в статье, помимо ее воздействия на собственно американскую внутреннюю и внешнюю политику, оказались оттеснены на дипломатическую обочину некоторые из ключевых европейских союзников США, а признаки сближения Вашингтона с Тегераном (ставшие результатом все той же инициативы) неожиданно антагонизировали традиционных арабских партнеров Соединенных Штатов и их ближайшего союзника – Израиль. Эти страны годами строили свою политику на использовании в своих целях взаимной американо-иранской вражды.

 

Как отметил Ян Бонд, специалист по внешней политике Центра европейских реформ – исследовательской организации в Лондоне, российский министр иностранных дел Сергей Лавров (как в свое время и его знаменитый советский предшественник А.А. Громыко – Л.Д.) рассматривался Западом как «Мистер Нет» в плане противодействия попыткам отстранения от власти Башера Асада. «И вдруг, - сказал Бонд, - вы увидели с его стороны скорее умелую, квалифицированную дипломатию», которая заставила обамовскую администрацию уклониться от подготовки к карательному военному удару».

 

Наибольший интерес представляет приводимое в статье мнение редактора германского еженедельника «Цайт» Ульриха Ладурнера, подводящее итог целому периоду т.н. американского триумфализма после развала СССР: «Соединенные Штаты более не в состоянии в одиночку формировать политику дня на Ближнем Востоке. Это стало особенно очевидным применительно к Сирии. Обама нуждается в помощи России в сирийском лабиринте. Соединенным Штатам нужны партнеры» (выделено мной – Л.Д.).

 

К этому нужно только добавить, что в том же октябре в США стали появляться призывы именно по причине их выявившейся вдруг «уязвимости» на Ближнем Востоке начать сворачивать там военно-дипломатическую активность, перенаправив ее в «новый поворотный пункт» мировой геополитики – в Азию. Однако авторы этих призывов как-то упускают из виду, что в этом случае Обама, вылезая из пасти арабского льва, немедленно окажется в окружении азиатских тигров, не говоря уж о всегда находившейся там России Путина, который по разным причинам именно Азию видит главным плацдармом своих геополитических устремлений.

Впрочем, как уже указывалось ранее, в американской элите в целом описанные выше процессы и их оценки вызывают откровенное раздражение. Это ясно видно хотя бы из статьи считающегося одним из ведущих американских специалистов по России Томаса Грэма, долго работавшего ведущим аналитиком посольства США в Москве и бывшего здесь любимцем наших либеральных СМИ, голосом «вашингтонского обкома», к руководящим оценкам которого касательно внутренней политики России они с благоговением прислушивались. 

 

На сайте Йельского университета, где он сейчас работает, Грэм в середине сентября с нескрываемым оттенком недоброжелательности отмечал, что «Россия вновь выплывает на мировую сцену. Со своей инициативой по ликвидации сирийского арсенала химического оружия российский президент Владимир Путин ввел Россию на Ближний Восток в качестве ключевого игрока впервые с развала Советского Союза… Разумеется, многое еще может пойти не так и перечеркнуть путинский тактический выигрыш, однако сейчас российский лидер выглядит как идущий след в вслед за Обамой». 

 

Далее Грэм утверждает, что «вопреки широко распространенному мнению, что якобы пребывает в растерянности, будучи обставлена русскими, администрация США организовала утечку, согласно которой утверждается, что именно она еще 18 месяцев назад сыграла решающую роль в формулировании путинского предложения. При этом США позволили Путину записать себе в плюс эту инициативу для того, чтобы именно он взял на себя всю полноту ответственности за ее реализацию… Месяцы, если не годы отделяют нас от окончательной ликвидации химического оружия, и многое за это время может пойти не так».

У автора этой статьи указанный изыск Томаса Грэма вызывает, мягко говоря, большие сомнения. Американская дипломатия последних десятилетий, включая нынешнюю, совершенно не производит впечатления той интеллектуальной, «толейрановской» изощренности, которую он ей пытается приписать (иных уж нет – того же Джорджа Кеннана – а те далече). За этим его абзацем – прежде всего обида на обскакавших госдеп на этот раз Путина с Лавровым…

 

Грэм с предельным раздражением признает, что «на данный момент Путин продвинул российские интересы не только в Сирии, но и в значительно более широком контексте… Годами он выступал против того, что рассматривает как американские гегемонистские устремления, пренебрежение со стороны США нормами международного права, попирание государственного суверенитета и злоупотребление принципами гуманитарной интервенции для свержения нежелательных им режимов… Он неоднократно пытался встать на пути Соединенных Штатов без большого успеха и с минимальной международной поддержкой. Но на этот раз на саммите G-20 в Санкт-Петербурге он все же переиграл Обаму». 

 

Далее Грэм признает и то, что сразу вслед за этим «именно путинская инициатива спасла Обаму от унизительного поражения в конгрессе, где сопротивление его военному выбору росло с часу на час, что отражало одновременно и слабость Обамы, и широко распространенные на Западе сомнения в мудрости политики США». 

 

Но признавая, что Путин, «возможно, навсегда» отложил использование американской военной мощи против Асада, Грэм тут же злорадствует по поводу того, что российский президент сделал это «безо всякого сомнения, к величайшему облегчению своих собственных генералов… Путину не нужна была еще одна наглядная демонстрация того, как далеко отстали российские вооруженные силы или в напоминании остальному миру о цене, которую каждый заплатит, встав на пути Соединенных Штатов». 

 

Однако после этого выпада, Грэм тут же вновь вынужден перейти к горьким признаниям. По его словам, «держать вооруженные силы США в безвыходном положении является главным в усилиях Путина по восстановлению российского влияния, особенно на Ближнем Востоке. Возможно, ведущие арабские страны в отличие от Путина и хотели бы отставки Асада, но они уважают силу, также как ее уважают Иран и Израиль. Решительность Путина вкупе с очевидной амбивалентностью Обамы в отношении использования силы и более глубокого вовлечения США в ближневосточные дела, приведет к пересмотру региональными державами их стратегии с точки зрения большего внимания к России».

 

В то же время, пишет Грэм, Путин продвинул на сирийском направлении два важнейших приоритета России: предотвращение организованного США изменения режима в этой стране и противостояние радикальному исламу как самому непреклонному оппоненту Асада. 

И далее он подчеркивает главную вынужденную необходимость, перед которой при всей унизительности для себя оказался Вашингтон: инициированная Москвой ликвидация сирийского ядерного оружия, с чем вынужден был согласиться Обама после провала его попытки использовать этот фактор как предлог для военного подавления Асада, сегодня требует сохранения того же самого Асада у власти: никто кроме него не знает объемов и мест хранения этого оружия; только он может обеспечить безопасность для специалистов, присланных ООН для его уничтожения. Еще недавно призывая к его отставке, Вашингтон сегодня оказался заинтересован в нем как в партнере, причем на достаточное время, которое позволило бы правительству Дамаска подавить вооруженную оппозицию и одержать победу. Это поняли и оппозиционеры: глава Свободной Сирийской Армии генерал Салим Идрис вплотную подошел к обвинению американцев в предательстве.

 

И это в ситуации, когда Запад, в особенности США, уже и так тошнит от осознания того, что в этой оппозиции на ведущие позиции выдвинулись радикалы и экстремисты. В этой ситуации Путин рассчитывает на то, считает Грэм, что именно они и станут лицом этой оппозиции, а это в принципе подорвет всю западную антиасадовскую политику и заставит сосредоточить основное внимание на террористической угрозе. Отсюда вытекает, что планируемая конференция Женева-2, которая по расчетам Запада должна была легитимизировать отстранение Асада от власти, сегодня, в случае если ее удастся провести, вряд ли приведет к подобному результату. 

 

Интересно, как подобные вынужденные признания Грэма коррелируют с высказываниями такого общепризнанного корифея американской и мировой дипломатии, как Генри Киссинджер. В 20-х  числах сентября он высказался в том плане, что сирийский конфликт «не может быть решен отстранением одного человека», так как суть конфликта в суннитско-шиитских противоречиях, а не только в том, что у власти Асад. 

 

Но Киссинджер сказал много больше этого. По его словам, России можно доверять, когда речь идет о «продвижении ее интересов». А постановка химического оружия под международный контроль – это как раз тот случай. В отличие от многих других американских специалистов, включая Грэма, Киссинджер заявил, что верит Владимиру Путину, который «определил ликвидацию химоружия в Сирии самым главным интересом своей страны». Как считает Киссинджер (и с ним можно согласиться – Л.Д.), для Путина «самой большой проблемой безопасности является радикальный ислам». 

 

Более того, он указал, что у России и США есть объективная необходимость сотрудничества в разных сферах «в интересах обеих сторон», особенно учитывая большую протяженность российских границ и большую территорию.  Хотя, конечно, признал Кисинджер, Россия не станет смотреть на мир с позиций интересов США. Думается, что все это и было предметом обсуждения с В.Путиным в ходе визита Киссинджера в Москву уже в октябре.

Такие люди как Грэм, далеки от подобного признания сложившихся реалий, так противоречащих давно провозглашенным ими  же триумфалистским для США сценариям.  На фоне развития событий вокруг Сирии, выдавливает он из себя, «не удивительно, что Путин совершил своеобразный «круг почета» со своей статьей в «Нью-Йорк таймс», не без удовольствия просвещая американцев в отношении достоинств международного права, Совбеза ООН и ограниченности возможностей США (на мировой арене). Особую радость он должен был испытать, бросая вызов претензиям на американскую исключительность».  

 

Впрочем, думается, что «соль» статьи Томаса Грэма состоит в ее последнем абзаце: «Нам еще предстоит увидеть, придется ли ему (Путину) пожалеть об этой своей публикации. По крайней мере, сейчас он на коне. Однако его успех – в огромной степени результат нерешительности и разброда в Вашингтоне и президента, оказавшегося неспособным представить убедительные аргументы в поддержку своего с неохотой избранного курса или сформулировать комплексную стратегию как для Сирии, так и для всего региона. Чего Путин должен опасаться, так это того, что его дипломатический успех станет сигналом для мобилизации в Вашингтоне. Он знает, что Соединенные Штаты могут легко вытолкнуть Россию на периферию дипломатии в Сирии и на Ближнем Востоке. Они имеют значительно более обширные ресурсы для влияния на ситуацию, чем Россия. Чего нам не хватает, это воли, а у Путина она есть». 

 

Полностью отдавая себе отчет в том, какое ожесточение и униженную гордыню американской политической элиты отражает публикация Грэма, все же нельзя не согласиться с ним в том, что проявленное нашей дипломатией и лично президентом дипломатическое искусство и находчивость вкупе с его политической волей, а также очевидные на сегодня личные слабости Обамы как политика, общий кавардак в Вашингтоне все же не дают полной уверенности в нашей окончательном успехе. Мы в отличие от СССР эпохи Сталина-Брежнева действительно неслыханно отстали от Штатов в военной и экономической мощи, мировом авторитете и влиянии. И только их возрождение, причем неотложное, сделает наши дипломатические и политические победы в международной политике неоспоримыми. 

А Россия – это страна Побед. Без них у нас нет будущего.