Остров Скандинавия

Страны Скандинавии, с географической точки зрения, в их истинном значении представляют собой довольно пеструю картину, хотя на первый взгляд это кажется удивительным. Близкое географическое расположение, языковая, этническая и культурная взаимосвязь, тем не менее, разбавляется вкраплением инородного элемента в виде Финляндии, а заселенные выходцами из Скандинавии острова в Северной Атлантике только усиливают эту разбросанность. Эта неопределенность (и практикуемая с середины прошлого века толерантность) вызвала к жизни такой неологизм как «страны Северной Европы» – в качестве компромисса.

Но нас в данном случае интересует не весь обширный регион, а именно северо западный угол Скандинавского полуострова, где компактно расположены три основные державы этого региона. Мы не оговорились – действительно «державы» (букв. «makter»).

Во первых, нелишне вспомнить, что территориально это не такие уж маленькие страны. Норвегия по территории больше современной Италии, Дания вообще обладает самым крупным островом в мире, сопоставимым по территории с третью Австралии. Кстати, именно Дании принадлежат самые большие запасы пресной воды в мире (благодаря Гренландии).

Во-вторых, это сверхразвитые в экономическом и культурном отношении общества. Швеция, например, входит в небольшую «семью» мировых держав, способных создать с нуля истребитель четвертого поколения. Правда, традиционная карта скандинавов на производство дорогого, но высокачественного продукта в последние десятилетия бьется китайским массовым производством. Тем не менее, недооценивать ту же Швецию на мировом рынке производства вооружений не стоит.

Обособленность этого региона, переданная нами через символ «острова», имеет здесь определенную идеологическую подпитку, вполне в духе Карла Хаусхофера: «Убедительный опыт географии и истории свидетельствует о том, что все идеи, которые охватывают целые народы, широкие цели (панидеи), инстинктивно стремятся к воплощению, а затем и к развитию в пространстве, становясь поддающимися описанию и реальными явлениями на просторах Земли…» [Хаусхофер К. О геополитике. Работы разных лет. М.: Мысль, 2001. С. 253].

В этом смысле упомянутые страны показывают редкий, но весьма яркий пример кризиса панидеи, имевшей в данном регионе глубокие исторические корни. Корни эти растут еще из эпохи викингов, эпохи «ярости норманнов», не имевшей этнических преград. И дело даже не в том, что язык викингов является прародителем современного норвежского, исландского, датского и шведского языков (очень близких по грамматике и семантике – проблема только в фонетических особенностях), а в том, что на уровне государства – основной формы современной общественной жизни – эти три «северные» демократии представляют некоторое единство, постоянно испытываемое на прочность.

После эпохи викингов и образования первых национальных королевств очень быстро выяснилось, что весь регион и север Германии подпадает под власть датской монархии. В рамках Кальмарской унии (1397 – 1532 гг.) эти страны просуществуют до середины XVI века, когда начавшаяся Реформация спровоцирует рост национального сознания шведов и они обособятся от Дании под власть первой своей династии Ваза (закончившейся, правда, на Карле XII – вечном сопернике нашего Петра Великого).

Общеевропейский кризис, спровоцированный войнами Наполеона, оставит в руках Дании Исландию, Фрареры и Гренландию, а Норвегия отойдет по Кильскому трактату 1814 года к Швеции, которой таким образом компенсируют полную потерю в 1809 году Финляндии, точнее – частей ее былых владений на севере Германии (Померанию). Именно тогда впервые в политической публицистике этого региона возникает геополитический образ идеального острова, который становится «природной крепостью» северного фланга общеевропейского концерта. Напомним, именно таким образом регулировался послевоенный мир в Европе со времен Венского конгресса 1814-1815 гг.

Картина Шведско-норвежской унии (1814 – 1905 гг.) казалась шведским политикам просто идеальной. И это несмотря на то, что норвежцам в рамках унии удалось обеспечить себе полную автономию, например, даже небольшие контингенты шведской армии могли находиться на территории Норвегии только с согласия местного парламента – Стортинга! Сами вооруженные силы имели только общего главнокомандующего, но организационно объединены не были.

Дания, обеспечив свои северные рубежи (что было немаловажно, так как со шведами датчане исторически воевали не меньше, чем последние с русскими), теперь могла более смело противостоять натиску немцев, получивших в 1815 году политическую форму объединения в виде «Дойче Бундта» – Германского союза, хоть и не ставшим впоследствии основной объединения Германии, но выполнившего свое предназначение по двум направлениям.

Первое, именно этот союз провозгласил своей целью «политическое объединение всех земель в Европе, населенных этническими немцами»; и второе – он выдал политическую идеологию этого объединения – пангерманизм, наделавший в ХХ веке столь много бед. В результате на «острове» Скандинавии произошел взрывной всплеск развития панскандинавизма. Апогеем стала Прусско-датская война за Шлезвиг, как его называли немцы – или Южную Ютландию, как эту территорию называют датчане.

Скоротечная кампания закончилась миром 1853 года, оставившим все как есть. Дания смогла отбиться от объединенных сил Германского союза, формально война за Шлезвиг велась от его имени, хотя главные силы предоставили Пруссия и Австрия. Последующие события, как известно, позволили уже Бисмарку отвоевать несколько лет спустя Шлезвиг и Гольштейн, что превратилось в до сих пор незажившую душевную травму для датчан. Но нас в этой связи интересует то, как идея панскандинавизма после 1863 года получает в рамках «скандинавского острова» новое звучание.

Европа (и вместе с ней Скандинавия) переживает эпоху изменения тех основ индустриализации, которые были заложены в «эпоху первоначального накопления капитала», если вспомнить классика. Убедившись в слабости европейского концерта , скандинавы начинают вести политику вооруженного нейтралитета – с одной стороны. С другой – панскандинавизм выливается в действительно эпохальную форму унификации законодательства Дании, Норвегии и Швеции. Начинают работать межгосударственные комиссии по унификации законов и выработке общих кодексов.

Результаты незамедлительно дают о себе знать. Именно в последней четверти века появляются общие (унифицированные) законы о гражданстве, браке и семье, в начале ХХ века вырабатывается общий для трех стран и действующий поныне закон о купле-продаже и прочих конвенциях, заключаемых по отдельным вопросам на межгосударственном уровне. После Второй мировой войны скандинавизм приобретает организационные черты так называемого «северного сотрудничества» в рамках Северного совета (Nordisk råd), который действует до сих пор. Авиакомпания SAS тоже до сих пор остается плодом такого  сотрудничества. Единственное, что терпит фиаско – это оборонная или военно политическая сторона северного сотрудничества.
Как известно, во время Второй мировой войны нацистская Германия исправила свою ошибку предыдущего военного столкновения и пошла на оккупацию Дании и Норвегии, которые формально соблюдали нейтралитет. Швеция избегла данной участи во многом благодаря своей сильной армии. Нечто похожее также спасло Швейцарию.

Но Швеция во время вторжения Германии в Норвегию также продемонстрировала определенное геополитическое рвение, когда попыталась сыграть свою особую партию, предложив соединенным британо-норвежским силам и Германии установить буфер в северной Норвегии. Это произошло весной 1940 года во время временной задержки продвижения Вермахта в Финнмарк – самую северную губернию Норвегии, из которой к лету произошла эвакуация британского экспедиционного корпуса и правительства Норвегии (во главе с королем).
Такая активная роль Швеции (а фактически она предлагала ввести в буферную зону между немцами и Союзниками свой воинский контингент) очень не понравилась ни англичанам, ни самим норвежцам. Впрочем, активный отказ той же Швеции передать Германии все торговые суда Норвегии, застрявшие в ее портах, несколько подсластил пилюлю.

Немецкая оккупация Норвегии с первых же шагов продемонстрировала слабость инфраструктуры этой части идеальной «природной» крепости – дала о себе знать крайне слабая сеть коммуникаций железных и автомобильных дорог. Кстати, в современной Норвегии до сих пор отсутствует сквозное железнодорожное сообщение между югом (Телемарком) и севером (Финнмарком) страны! Всю войну немцы строили внутренние шоссейные дороги в Норвегии, используя в основном рабский труд русских военнопленных.

Тем не менее, юг Ютландии командованием Вермахта довольно долго рассматривался как вероятный пункт высадки союзников. На этом побережье Северного моря до сих пор можно встретить взорванные циклопические бункеры немцев. Хотя ирония истории заключается в том, что британцы все-таким высадились в этом районе весной в 1945 году, проведя операцию по деокуппации Дании.

По итогам Второй мировой войны стало очевидно, что концепция «острова Скандинавии» как природной крепости не прошла проверку жизнью. Оккупация Дании и Норвегии, двусмысленный нейтралитет Швеции не придали силы идее панскандинавизма, которая в 1949 году здесь была заменена идеей атлантизма.

Атлантизм в некотором роде можно рассматривать как политику лояльности по отношению к Соединенным Штатам, которая покоится именно в этом регионе не на подавляющей военной мощи США, а на своеобразных двух «китах». Исторически получилось так, что связи с США в этом регионе чрезвычайно стабильны еще с конца XIX века. Объяснение этому очень простое. Из-за массовой трудовой миграции в Новый Свет в США сейчас проживают самые большие национальные диаспоры этнических скандинавов.

Норвежцев и их потомков в Америке сейчас ровно столько, сколько самих норвежцев у себя родине. Очень у многих родственники в США. Очень велика диаспора шведов и датчан. Наконец, в этих «малых демократиях» со времени образования НАТО в политическом сознании элиты господствует убеждение: «лучше зависеть от одной большой державы», которая находится далеко за океаном, нежели от той, которая расположена буквально у тебя под боком.

Швеция до недавнего времени (2009 г.) придерживалась политики нейтралитета, но вхождение в 1995 году в Европейски Союз формально нарушило этот принцип шведской внешней политики. Хотя общественное мнение этой страны давно уже находится в пограничной зоне. Масла в огонь добавило возвращение Крыма в родную гавань, сам факт которого был на все катушку использован официальной пропагандой. В Норвегии, например, даже снова вернулись к призывной армии. Таким образом, «остров Скандинавия» фактически превратился в гигантскую территориальную воронку, раструбом направленной на Восток. Включение в эту «воронку» Финляндии и Швеции – вопрос времени.

Вслед за атлантизмом в качестве общего геополитического принципа существования «острова Скандинавии» следует назвать такой принцип как европеизация северных стран. Казалось бы, на первый взгляд речь идет о какой-то тавтологии, как можно европеизировать географическую часть Европы? Оказывается можно и нужно. С 1972 года в этом регионе наблюдается существенное усиление идеи паневропеизма.

В политической плоскости этот принцип понимается скорее не как прямое участие в Европейском Союзе, а как создание институционального инструмента влияния на принятие политических и экономических решений ведущими органами власти ЕС со стороны скандинавов. Формально, Дания с 1972 года, а Швеция с 1995 года могут это делать напрямую, но Норвегия потерпела фиаско в своих попытках вступить в Союз – оба раза из-за отрицательных решений народных референдумов.

Но в 1992 году Норвегия заключила с объединенной Европой особое соглашение об ассоциативном участии в общеевропейском сотрудничестве – Europeisk økonomisk samarbeidsområde avtalen. Более чем тридцатилетняя история функционирования этого договора подмяла под себя целые отрасли внутреннего законодательства Норвегии, допустив в этой стране экстерриториальное действие директив ЕС. 80% современного норвежского экспорта приходится на Европу. Участвует Норвегия и в Шенгенском соглашении.

Оценивая общую геополитическую обстановку на Севере Европы, нельзя не отметить и новый горизонт континентального разлома между «островом» и континентом (Россией) – это Арктический и субарктический регион. На сегодня, приходится это признать, позиция России выглядит существенно ослабленной перед единым фронтом стран Арктического региона. Во многом это объясняется ревизией (допущенной Россией в 90-е годы прошлого столетия) такого фундаментального принципа как секторальное деление территории Северного ледовитого океана. Который, напомним, был провозглашен известной нотой Штюрмера в 1916 году и подтвержден «Декларацией Троцкого» – Постановлением ЦИК СССР от 1927 года.

Очень серьезным провалом с нашей стороны следует считать договор о разграничении морских пространств между Россией и Норвегией 2010 года в Баренцевом море, забивший еще один гвоздь в крышку гроба этого принципа. Особенно важно отметить, что основанием ноты Штюрмера послужила геополитическая концепция «Hinterland» – «задней земли», впервые задействованная русской дипломатией в 1809 году при заключении Фдрихгамского договора между нами и Швецией.

Именно утверждение, что паковый лед в Ботническом заливе зимой позволяет устанавливать сухопутный путь от материковой Финляндии до Аландских островов, позволило включить эти острова под суверенитет Российской империи. Напомним, Штюрмер (тогда министр иностранных дел России) сослался на то, что все острова в Ледовитом океане Россия считает своими на основании того, что они «оставляют продолжение Сибирского плато».

Парадоксально, но швед Рудольф Челлен, считающийся отцом основателем самой науки геополитики, в Швеции рассматривается наукой скорее как политолог, выдвинувший оригинальную, но совсем не связанную с юриспруденцией концепцию государства.