Николай Гумилев: формула Судьбы
Великий русский поэт-космист, визионер, боевой офицер, путешественник, военный разведчик. Человек, чья жизнь всегда была окружена тайной.
Гумилев сам, еще при жизни, был сознательным строителем своей Судьбы, видел ее начало и завершение.
Я кричу, и мой голос дикий,
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть.
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
(Н. Гумилев, "Наступление", 1914 г.)
Нужно ли Николаю Гумилеву что-то от нас, читателей сегодняшнего дня?
Ответ – нет!
Николай Гумилев был и остается одним из тех, кого признавали при жизни и не боялись знать наизусть после расстрела.
Его стихи переписывали, хранили, читали вслух и в расстрельные 1920–30-е годы, и в суровые 1940–50-е – вплоть до сегодняшнего переменчивого времени.
Его одинаково признавала русская эмиграция и внутри-советские люди.
Поэтому Гумилев не нуждается в искусственном усилении накала читательской любви и признания, ибо они были, есть и пребудут.
А для того чтобы этот горячий и одновременно ледяной гумилевский огонь не угасал, за столетие сделали все возможное его друзья, поэты, литературоведы, художники, скульпторы, историки, музыканты…
Условия, в которых работали знатоки Гумилева, были разными и неравными.
Георгий Иванов, Николай Оцуп, Ирина Одоевцева, Глеб Струве, Никита Струве, Вадим Крейд, Роман Тименчик… строки Набокова… Николая Моршена… Кленовского (прибавим к ним десятки других блестящих имен, привязанных к Гумилеву в эмиграции!) – были ограничены «местом пребывания». Русское зарубежье давало свободу слова и творчества, но было ограничено недоступностью к огромному блоку архивных материалов, хранившихся в СССР.
В Советском же Союзе документы (в том числе касающиеся расстрела) были зацементированы и заспиртованы в различных архивах, включая архивы ЧК-ОГПУ-НКВД-ГБ.
Возможно, благодаря этому они и сохранились в их подлинном виде!
И когда пришло время – а это была середина-конец восьмидесятых, начало девяностых – они постепенно и неуклонно стали «выплывать» наружу.
Но история их сохранности и постепенных, волнообразных публикаций – совершенно особая история.
Которую, пожалуй, можно изучать и как историю нравственную. Эту нравственную линию выдержали не все исследователи.
Соглашаясь или не соглашаясь с их отдельными выводами или портретными зарисовками, читатель за прошедшие годы получил огромную новую информацию о Гумилеве, образе и стиле его жизни и творчества.
… Но 26 августа 2016 года, в памятный день расстрела Николая Гумилева, назову имена только двух выдающихся исследователей, наших сограждан, так как их работы поставили последнюю точку в вопросах: за что и какого числа был расстрелян Николай Степанович Гумилев.
Евгений Степанов в своих блестящих трудах «Поэт на войне. Николай Гумилёв. 1914–1918», публикациях и комментариях создал последовательный и грандиозный хронограф-панораму, вывод из которого однозначен: Гумилев был великий поэт, боевой офицер, воевавший в 5-м гусарском Александрийском Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полку (полку «Безсмертных гусар»!) и военный разведчик, и человек имперско-монархического стиля жизни, христианин-крестоходец, не принявший советскую власть потому, что никогда и не признал бы ее в силу своего характера, убеждений и, если угодно, эстетики.
Анатолий Разумов, историк и руководитель центра «Возвращенные имена» (Петербург), в итоге двадцатипятилетней работы установил точную дату расстрела Гумилева – 26 августа 1921 года, – наконец-то прервав бездоказательные утверждения «семьи Лукницких» и их адептов, называвших другую дату.
Где-то здесь проходит водораздел, отделяющий русских знатоков-исследователей и литературоведов (Е. Степанов, А. Разумов, Н. Богомолов, В. Крейд и многие) от беллетристов-плагиаторов (В. Полушин, А. Доливо-Добровольский и др.) и графоманов-осквернителей глубинной сущности Гумилева.
Здесь я рискну бросить перчатку в адрес блаженно-почитаемого С. Лукницкого, поэта-графомана, человека в погонах МВД (а может, и КГБ – ибо кто поймет суть ряженых начала перестройки?), приемного сына Павла Лукницкого, ученика Гумилева, миньона Анны Ахматовой, сотрудника петроградского ОГПУ, по совместительству чекиста-мемуариста, женившегося на попутчице по поезду Вере Лукницкой.
Для того чтобы плотнее «прижать» к себе Гумилева, Сергей Лукницкий к 1991 году, воспользовавшись сумбуром и новым «распадом атома» (Г. Иванов), охватившими Россию, «провернул» (иначе не скажешь) предельно недостойное дело, а именно – «реабилитацию» Николая Гумилева.
Гумилев не нуждался в такой реабилитации! Т.к. она – осквернение самого образа и судьбы великого русского поэта, твердо и прямо смотревшего смерти в лицо и на фронте, и в чекистских застенках.
… Легенды о том, что на допросах в ЧК велись душевные беседы со следователями – несостоятельны. Это следователи могли распространять их и транслировать «за рубеж», пытаясь облагообразить свою личину.
… А позднее, в начале 1990-х, прямые потомки осведомителей, осуществляя разработанную в недрах перестроившихся «органов» спецоперацию по «реабилитации» Гумилева, внесли в общественное сознание дезу о том, что Гумилев «не был, не знал, не участвовал» и просто «случайно» попал под «молот революции». Так же «случайно», как миллионы русских крестьян и солдат, десятки тысяч офицеров, священников и монахов… Такая легенда нужна была, прежде всего, только им самим: имея прямой доступ в закрытые архивы, можно было скрыть нелицеприятную фактуру, касающуюся их собственной деятельности. А также запастись интеллектуальным товаром, который всегда интересовал маклеров и ростовщиков «от культуры».
1921 год – был жестокий и беспощадный год Красного террора.
Последняя фотография Гумилева на воле, сделанная за несколько дней до ареста, – была подарена мне племянником Николая Степановича в конце 1980-х и впервые опубликована в журнале «Новая Россия» в 1996 году. Этот выдающийся снимок показывает, насколько спокоен и сосредоточен Гумилев.
Самая же последняя фотография Гумилева, сделанная после допросов в тюрьме и не отретушированная, показывает следы побоев или пыток на его лице. А одновременно – все то же железное, волевое спокойствие, столь знакомое всем нам по военным снимкам.
Николай Гумилев, русский человек, поэт и офицер, был одним из сотен тысяч (на деле миллионов) тех, кто не просто «не принял» Советскую власть, а был готов (призван) бороться с ней до конца. Он должен был погибнуть – и погиб 26 августа 1921 года под обозначенным в расстрельном приказе № 31 (этот документ и разыскал А. Разумов!).
Благодаря этому документу Судьба и биография Николая Гумилева наконец-то сошлись в одной точке!
(… В 1987 году на защите своего диплома «Гумилев в контексте эпохи» в Литературном институте, я подчеркнула /основываясь на там-издате и сам-издате/, что неизвестна точная дата расстрела Гумилева, есть только приблизительная – между 25 и 27 августа 1921 года /более точных сведений на тот момент ни у кого и не было/. Подчеркну: все годы учебы (с 1982 года) я открыто занималась Гумилевым, обмениваясь книгами и мнениями с преподавателями Литинститута. Никто никого не боялся, никто не стучал – вот так и ходили «по рукам» «струве-жени вагины-георгии ивановы», «розановы-окаянные дни-солоневичи» вперемежку с «адамовичами-иринами одоевцевыми-нинами берберовыми»).
Тогда же /как оказалось, заглядывая в дальнее будущее/, я специально подчеркивала: Гумилев погиб не просто в «последние дни» августа, а в дни, когда празднуются, одна за другой, чудотворные иконы Богородицы!
Сейчас, к 2016 году, к новому юбилею вечно молодого Гумилева, всё утвердилось на своих местах.
Завершу тем, с чего начала свой рассказ.
Родился Николай Степанович 3 апреля по-старому, которое в 2016 году приходится на 16-е апреля по-новому, согласно Церковному календарю. В день Иконы Божией Матери «Неувядаемый Цвет»!
В память о том, что Гумилев попросил принести в тюрьму «Илиаду» Гомера – икона «Неувядаемый Цвет» в ее греческом варианте – «Родон Амарантон» («Неувядаемая роза», «Неувядаемый цвет»).
А 26 августа празднуются «Страстная» (1641) и «Семистрельная» (1830) иконы Божией Матери.
Таким образом, Судьба Николая Гумилева жестко ограничена празднованием икон Пресвятой Богородицы, Девы Марии!
Да еще какими Иконами – особо значимыми, сверхпочитаемыми в НАРОДЕ!
На фото: Н. Гумилев в день своего рождения, 3 апреля 1915 года, из собрания М. Лозинского
… И сразу все начинает вставать на свои места!
Становится ясно, откуда любовь ко дню Преображения Господня (19 августа по-новому). Почему любимые художники – тончайшие и прозрачнейшие Фра Беато Анжелико и Андрей Рублев…
Entombment of Christ (Fra Angelico). Фра Беато Анжелико «Погребение Христа»
Отчего лидер русского авангарда Наталья Гончарова, друг Гумилева и автор его портретов, написала великолепные работы на русско-православные сюжеты, где наш Спаситель и Архангелы, кажется, идут по опаленной войной России…
Приведу двойную цитату. Вадим Крейд отчеканил: «По Георгию Иванову, много писавшему о Гумилёве, вся его жизнь была посвящена единственной цели – помочь вспомнить и понять то, что мы забыли:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово – это Бог»
Рис. Н. Гончаровой с дарственной надписью Николаю Гумилеву.
… Нужно подчеркнуть: именно 26 августа 2016 года, в день Семистрельной и Страстной икон Богородицы, столь любимой русским человеком, интернет-ресурс «Катехон» публикует в память о Николае Гумилеве и в его защиту эти новые штрихи к его судьбе и биографии.
И ставит «копирайт» для того, чтобы осквернители праха поэта не смогли присвоить чужие трактовки и прочтения Судьбы Гумилева, как они проделали это с выдающимися трудами Евгения Степанова и представителей русского зарубежья.
Но завершу эти беглые заметки к биографии Гумилева словами Евгения Вагина, русского патриота, политзаключенного, филолога, открыто работавшего над диссертацией о Н. Гумилеве в Ленинградском университете в 1960-е годы, продолжившего работу после восьми лет заключения в качестве профессора русской литературы в Римском университете:
«Конец Н. Гумилева страшен, но прекрасен. Вот его слова-завещание, которые мы должны запомнить: „Поэт – всегда господин жизни, творящий из нее, как из драгоценного материала, свой образ и подобие. Если она оказывается страшной, мучительной и печальной, – значит, таковой он ее захотел“»!