Англосаксонская геополитика. Расцвет и триумф

Стивен Б. Джонс: общая теория поля политической географии

С методологичеcкой точки зрения интересны работы геополитика Стивена Б. Джонса из Йельского университета. С. Джонс преимущественно занимался геополитикой границ и написал классический труд по демаркации границ, основанный на геополитическом методе анализа[38].

В геополитике границы являются принципиально «подвижными», так как отражают баланс противостояния «Моря» и «Суши» в каждый конкретный момент истории, а появление и исчезновение национальных государств и эволюция их административных границ видится лишь как временный эпизод в «великой войне континентов».

В основе методологии С. Джонса лежит принцип «политической географии», сформулированный Дервентом Уиттлизи[39] о «последовательном занятии территории» («sequent occupance»), который предполагает, что пребывание на территории любого общества так видоизменяет географический ландшафт, что следующему оказавшемуся на той же территории обществу придется иметь дело уже с иной географией как в прямом, так и в переносном смысле (т.е. включая социальные представления о пространственной среде). Таким образом, каждое геополитические пространство может быть рассмотрено как наложение друг на друга различных пространственных и социальных форм, представляющих собой отдельные слои. Такая специфика влияет на структуру, роль и расположение границ, в эволюции которых концентрируется процесс «последовательных занятий (территорий)» («sequent occupance»).

Продолжая теоретическое развитие геополитических концепций, С. Джонс предложил «общую теорию поля» для политической географии[40] – как методологическую и концептуальную основу для осуществления геополитического анализа. С. Джонс выделил пять инстанций, определяющих структуру политической географии:

• политическая идея,
• решение,
• движение,
• поле,
• политический ареал (Political Area).[41]

Политическая идея представляет собой проект желательной организации пространства на основе широкого контекста представлений о характере, ценностях и интересах общества.

Решение (подразумевается «политическое решение») есть кульминация политической воли, ориентированной на то, чтобы воплотить отдельный стороны политической идеи в жизнь.

Под «движением» С. Джонс понимает динамические процессы развития общества и изменения природной и социальной среды, которые не всегда мгновенно отражаются в доминирующей политической идее.

«Поле» -- ключевое понятие в «общей теории поля» С. Джонса. Оно определяется как «изменяемое пространство под воздействием внешних силовых линий в данный момент времени»[42]. Это самая сложная переменная, так как она отражает в себе среду внешнего воздействия политического окружения (иные державы) на данное общество, государство, страну. Объект этого воздействия может мыслиться чисто географически – то есть как совокупность территорий, которые внешние силы хотели бы отторгнуть от данного государства, изменить на них форму контроля, присоединить к себе или выделить в отдельное политическое образование. Но он может мыслиться социологически и политически: в этом случае под «полем» следует понимать общественное мнение, политические партии и движения, настроения в обществе, этническую и этносоциологическую структуру общества, которые могут выступать средой, благоприятствующей, в конечном итоге, изменению территориальной структуры общества – с достижением того же результата, что и в первом случае. Определенные процессы в обществе – декларации политических кругов, изменение исторического самосознания этнических групп, модели поведения и интересы политических элит и т.д. – можно рассматривать как «поле», на которое оказывается внешнее воздействие с вполне определенной целью: выделить из единого политического пространства отдельные сегменты и изменить в них форму политического управления в интересах внешних сил.

Теория поля была с успехом взята на вооружения американской геополитикой при развале СССР. Пока «политическая идея» и волевые «решения» коммунистической власти были достаточно активны и способны контролировать ситуацию, постоянное воздействие на «поле» -- идеологическая война, пропаганда, военные конфликты на периферии «социалистического лагеря» и т.д. – не давали большого эффекта. Но все значение «поля» обнаружилось после того, как политические инстанции ослабли: именно тогда успешные манипуляции с «полем» политической географии обеспечили США, странам НАТО и всему «капиталистическому лагерю» победу над глобальным конкурентом в лице СССР.

«Политический ареал», по С. Джонсу, это выражение фактической политической карты страны или региона. От «политической идеи» он отличается тем, что в ней заложен проект, норматив и цель, которую надо достичь, тогда как в «политическом ареале» проявляется «статус кво», то есть фактическое положение дел.

Практическое применение геополитики во внешней политике США

Современные американские исследователи проблем «американского империализма» (с критических позиций) -- знаменитый лингвист и политический философ Ноам Чомски[43] и географ и социолог Нейл Смит[44] -- в своих трудах постарались проследить влияние геополитических идей на американскую власть и ее стратегии.

Так, согласно Н.Чомски, в 1939 году Государственный Департамент США cовместно с CFR в условиях чрезвычайной секретности запустил программу «Изучения Войны и Мира» (War and Peace Studies – сокращенно WPS) с созданием соответствующей исследовательской группы, заседания которой продолжались до конца Второй мировой войны. Фонд Рокфеллеров регулярно выделял на функционирования этой программы определенный бюджет. Программа «Изучения Войны и Мира» сосредоточилась на выделении особого геополитического региона, названного техническим термином «Большой Ареал» («Grand Area»), куда включались имперские владения Британии и зоны военно-политического и экономического контроля США. «Геополитический анализ, на котором основывался концепт «Большого Ареала», предполагал выделения тех зон, которые должны быть «открыты» для инвестиций и перераспределения прибылей. Термин «открытость» выступал как синоним территорий, на которые распространялась доминация США», -- пишет Н.Чомски[45].

Нейл Смит[46] поясняет, что новый «Большой Ареал» представлял собой «неформальную империю», повторяющую модель доминирования США в странах Латинской Америки, включая свободное передвижение капитала под экономической, политической и военной гегемонией США. Так как в тот период Германия оккупировала континентальную Европу, на первых порах «Большой Ареал» включал в себя лишь зоны под контролем США, Британской Империи и Дальнего Востока (при условии победы США над Японией в Тихоокеанском регионе). К концу войны в «Большой Ареал» были включены страны Западной Европы.

После окончания Второй мировой войны те же геополитические конструкции легли в основание плана Маршалла, а затем послужили основной концептуальной картой, по которой развертывались процессы в рамках «холодной войны». Противостояние «западного» и «восточного» лагерей осознавалось американскими стратегами исключительно в геополитических терминах.

В 1943 году в своей последней статье «Круглая планета и завоевание мира», опубликованного в журнале CFR «Foreign Affairs», Х. Макиндер писал: «Для наших сегодняшних целей достаточно верным является утверждение, что территория СССР эквивалентна территории Heartland»[47]. А современный американский геополитик Колин Грэй в 1977 году, в разгар «холодной войны», замечал, что «холодная война» -- это противостояние «островной империи Соединенных Штатов и сухопутной империи (Heartland) <…> за контроль/запрет на контроль над евразийско-африканской береговой зоной (Rimland)»[48].

Pax Americana («мир по-американски») и его геополитический смысл

На основании подобных представлений сложилась модель «Pax Americana» по аналогии с такими геополитическими моделями, как Pax Romana в Древнем Риме. Здесь стоит обратить внимание на особенность значения слова «мир» (латинское «pax», английское «peace» и т.д.). Слово «мир» («pax») в политическом контексте имеет иное значение, нежели в обычном словоупотреблении. Когда мы говорим «мир», мы подразумеваем простое фактическое «отсутствие войны». В области международной политики оно означает нечто иное – то, что можно обозначить как «зону политического контроля какой-то державы, достаточного для того, чтобы предотвратить стремления к мятежу, внутренние столкновения или сепаратистские процессы». Поэтому слово «мир» в политическом контексте должно сопровождаться определением, отвечающим на вопрос «какой?», «чей?». «Римский мир», Pax Romana означает зону контроля римской власти над основными территориями, провинциям, протекторатами и колониями. То, что входит в эту зону, вправе рассчитывать на поддержку римской армии в случае нападения внешних противников или возникновения внутренних мятежей. Взамен жители таких зон обязуются сохранять лояльность метрополии, уплачивать налоги, поставлять новобранцев в армию, охранять торговые пути и границы, исповедовать культ императора. Поэтому слово «pax» здесь подразумевает «отсутствие войны» лишь косвенно,  по сути, являясь синонимом «империи». Всегда должна быть сила, которая способна гарантировать «мир», и этой силой может быть только империя. В этом смысле говорили и о «персидском мире» (Pax Persica), и о «монгольском мире» Чингисхана (Pax Mongolica), и о «русском мире» (Pax Rossica) и т.д.. Интересно заметить, что само название религии «ислам» этимологически означает «мир», а «мусульманин» -- «мирный». Здесь речь тоже идет об особом мире, только в религиозной сфере: те, кто признают власть только Аллаха, принадлежат его «империи» и живут в рамках его «мира». Но в исламской религии «мир Аллаха» неразрывно связан с политической формой исламского общества. Отсюда такие выражения, как «Pax Arabica» и «Pax Islamica», которые по сути означают «религиозные империи», территории, политически находящиеся под властью «арабов» (в первом случае) и «мусульман» (во втором). Совершенно очевидно, что во всех случаях понятие «мир» совершенно не исключает «войны», так как в редких случаях империи складываются как-то иначе, нежели через завоевания и установления господства над разными народами. И держится этот мир отнюдь не сам по себе, а на довольно жесткой принудительной силе. Это видно в истории всех империй. В геополитике и международной политике «мир» почти полностью эквивалентен «империи». Именно так надо понимать причину того, что многие геополитики (Х. Макиндер, Н. Спикмен и др.) часто упоминают термин «мир» (peace) в названиях своих работ. «Установление мира», по сути, у них означает то же самое, что «установление политического имперского контроля», а в том случае, когда есть несколько имперских сил, то перераспределение между ними зон влияния – «имперский консенсус».

Pax Americana не исключение, и это понятие следует трактовать геополитически. По сути, Pax Americana описывает зону «Большого Ареала», в которую постепенно, начиная с конца 1930-х годов, стало включаться все большее количество территорий, оказывавшихся под политическим контролем США и их сателлитов. Структура Pax Americana теоретически разрабатывалась именно в американских и, шире, атлантистских, англосаксонских центрах на базе геополитических теорий, доктрин и методологий с опорой на закрытые интеллектуальные клубы, в первую очередь, CFR. Из этих клубов подготовленные разработки передавалась центрам принятия политических решений, а затем методично воплощались в жизнь. Корректировка планов при столкновении с преградами, непредвиденными обстоятельствами или какими-то неожиданными возмущениями геополитической среды, также происходила вначале в геополитических центрах, занятых постоянным мониторингом, интерпретацией получаемых данных из каждой точки мира, а затем выработкой новых рекомендаций.

Таким образом, мировая доминация США, которая сегодня является фактом, возникла не сама собой, но была подготовлена кропотливой работой нескольких поколений геополитиков.

Американская геополитика в 1950-70-х годах: CFR, «Трехсторонняя комиссия», ЦРУ, «холодная война»

Перейдем к обзору идей современных представителей англосаксонской (атлантистской) геополитической школы. Все они так или иначе имеют отношение к CFR, а некоторые из них (З. Бжезинский и Г. Киссинджер) являлись в течение целых десятилетий его руководителями.

С одной стороны, многие исследователи замечают, что с конца 40-х до начала 70-х годов XX века термин «геополитика» очень редко используется в официальном языке американской политической науки. Но это не должно сбивать с толку.

Во-первых, деятельность CFR в этот период не только не была свернута, но влияние и престиж этого клуба неуклонно возрастал. Так, в 1973 году Дэвидом Рокфеллером, в тот период главой CFR, была основана «Трехсторонняя комиссия» (Trilateral comission), в состав которой вошли представители США, Европы и Японии и которая многими критиками была воспринята как первый шаг к учреждению «мирового правительства». В «Трехсторонней комиссии» участвовали крупнейшие интеллектуалы, ученые, политические деятели, финансовые магнаты, промышленные монополисты и представители транснациональных корпораций, а также владельцы крупнейших мировых СМИ. По сути, она стала центром координации действий «новой глобальной элиты».

«Трехсторонней» комиссия была названа по числу трех основных регионов мира, которые в 1970-е годы прочно вошли в состав «Большого Ареала» и признавали себя частью Pax Americana. Тихоокеанский регион представляли побежденные США и оккупированная Япония. Таким образом, спустя пятьдесят лет полностью реализовался проект, задуманный еще в Париже в 1919 году, когда были учреждены CFR и «Лондонский Королевский Институт Стратегических Исследований». Деятельноcть «Трехсторонней комиссии» была окутана тайной, так как не имела никакой правовой легитимации, при том что уровень рассматриваемых вопросов и данных рекомендаций, а также статус входящих в этот клуб персон, превосходил все прежде существовавшие рамки международного сотрудничества.

 CFR и «Трехсторонняя комиссия» изначально основывались на геополитическом видении мира. При этом все три полюса «Трехсторонней комиссии» представляли собой части «цивилизации Моря», стремящейся одержать победу над Heartland, замкнуть в «кольцо анаконды» Евразию (географическую ось истории), блокировать «цивилизацию Суши» и обеспечить себе «мировое господство», на пути к которому стоял в тот период СССР – геополитический наследник Российской Империи.

Вместе с тем, именно в конце 1940-х, а точнее, в 1947 году, в Вашингтоне было создано «Центральное Разведывательное Управление» (ЦРУ – CIA), у истоков которого мы встречаем целый ряд геополитиков и видных деятелей CFR. В тот же период на основании геополитического анализа (Спикмен, Кеннан, Бернэм и т.д.) формируется концепция «холодной войны». Таким образом, геополитика как базовый метод американской планетарной стратегии уходит в тень, как и положено «тайным обществам», приватным клубам (CFR), спецслужбам (ЦРУ) и державе, ведущей с противником идеологическое и геополитическое противостояние («холодную войну»).

И, наконец, на периферии академической политологии и сферы международных отношений (International Relations), геополитика продолжала развиваться в США и в этот период, и многие геополитические тексты, анализы и теории (в частности, В.Б.Джонса) были созданы именно тогда.

В 1970-е годы мы наблюдаем новый всплеск открытого интереса к геополитике. И неудивительно, что первым открыто и безбоязненно начинает произносить это слово Генри Киссинджер, один из ветеранов CFR.

Г. Киссинджер: возвращение геополитического дискурса

Генри Киссинджер, лауреат «Нобелевской премии мира», играл очень большую роль в американской политике. Он занимал должность советника по национальной безопасности и государственного секретаря при президентах Ричарде Никсоне и Джеральде Форде, а его влияние на первых лиц США сохранялось и в последующие периоды. Принято считать, что его взгляды были определяющими для американской внешней политики с 1969 по 1977 год. При нем СССР был втянут в процесс «детанта», США смогли установить с коммунистическим Китаем особые стратегические отношения, были вброшены идеи конвергенции двух политических систем (капиталистической и социалистической), благодаря чему США  позднее удалось одержать победу в «холодной войне» над деморализованным и сбитым с толку советским руководством.

В 1970-е годы именно Г. Киссинджер стал постоянно использовать термин «геополитика», хотя, на первый взгляд, вкладывал в него особый смысл. Сам он определял «геополитику» как «подход, который уделяет повышенное внимание требованиям равновесия»[49]. Это определение «геополитики» представлялось бы совершенно стерильным, если не учитывать контекста, в котором писал Г. Киссинджер. Будучи одним из лидеров CFR и его идеологов на протяжении 60-х, 70-х и 80-х годов XX столетия, Г. Киссинджер прекрасно понимал, как видели глобальное поле мировой политики англосаксонские геополитики, в том числе и Исайя Боумэн, первый руководитель CFR, организации, которой Киссинджер отдал столько лет жизни. Речь шла поэтому вовсе не о «равновесии» между отдельными национальными государствами, а о таком ведении стратегии со стороны «цивилизации Моря», которая могла бы наиболее мягким образом обеспечить ей глобальную доминацию в мире и обойти противоположные тенденции, исходящие от «цивилизации Суши», и конкретно от СССР.

Г. Киссинджер принадлежал к традиции «политического реализма», основателем которого считается Николас Спикмен. «Политический реализм» призывал учитывать действительный масштаб основных игроков на мировой арене и исходить из объективных данных о могуществе конкретных держав и политических сил (вопреки чрезмерной «идеализации» декларативных и идеологических моментов). Однако такой учет не означал, что «реалисты» (такие, как Г.Киссинджер) готовы отказаться от далеко идущих планов по установлению глобальной американской гегемонии. Единственный вопрос, который решался в то время в американской внешней политике, состоял в том, делать ли ставку на единоличное американское господство в духе классического империализма или рассредоточить полномочия между несколькими планетарными центрами. Но какими центрами? Входящими в зону «Большого Ареала», то есть признающими американскую доминацию, Pax Americana, и стремящимися играть в рамках этого проекта относительно самостоятельную роль. Именно поэтому Киссинджер принимал активное участие в интернационализации CFR и создании «Трехсторонней комиссии», в которой он был главным идеологом. Задача Киссинджера заключалась в том, чтобы активнее и теснее вовлечь капиталистические державы в реализацию общей стратегии по переустройству мира – через постепенное мягкое ослабление СССР и укрепление связей между центрами силы в США, Западной Европе и Тихоокеанском регионе – в первую очередь, в Японии.

Именно в этом контексте и следует интерпретировать идеи Г. Киссинджера, который под «равновесием» подразумевал:

• стратегический императив сохранения американской гегемонии,
• постепенное вовлечение СССР в диалог с Западом и ослабление геополитической и идеологической бдительности советского руководства,
• консолидацию стран «Большого Ареала» (капиталистического лагеря) для более эффективного противостояния «цивилизации Суши» со стороны «цивилизации Моря».

В споре между теми, кто настаивал на единоличной гегемонии США, и теми, кто готов был разделять контроль над политическим пространством с сателлитами США (Западной Европой, Японией и т.д.), Г. Киссинджер занимал позицию вторых. Кроме того, он считал и, как показало время, совершенно обоснованно, что СССР гораздо хуже справится с предложением «перемирия», «разрядки» и «конвергенции», чем с прямым и откровенным соперничеством, силовым давлением и лобовым противостоянием.

Поэтому обращение к «геополитике» в текстах Г. Киссинджера служило своего рода кодом, понятным политической, стратегической и властной элите США. При этом невнятные определения самого Киссинджера и смягченный, «дипломатический», тон его текстов, обращенный не только к американцам, но и к СССР,  Китаю и партнерам по атлантистскому лагерю (европейцам, японцам, проамериканским режимам в третьем мире и т.д.), снимали остроту тезисов и позволяли говорить ясно и завуалированно одновременно. Те, кто были знакомы с геополитикой, легко могли адекватно интерпретировать дискурс Г. Киссинджера. Те же, кто не были знакомы с этой наукой, ориентировались на примирительный тон автора и тот имидж «голубя», который сложился у Г. Киссинджера в американских СМИ.

Впрочем, со временем Г.Киссинджер начал выражался более  определенно. После распада СССР, которому он стратегически во многом способствовал (CFR была организацией, которая активнее всего поддерживала «перестройку» Горбачева и выступала от имени США как наиболее комфортный и успокаивающий партнер для переговоров с Москвой в 1980-е годы), он стал обращаться к геополитической терминологии без всяких обиняков. Так, в своем объемном труде «Дипломатия», написанном в 1994-ом году, Г. Киссинджер  писал: «По законам геополитики Россия, независимо от того, кто ею управляет, занимает строго то место, которое Хэлфорд Макиндер называл геополитической «сердечной землей», Heartland, и является наследницей одной из основных имперских традиций в мировой истории»[50].

З. Бжезинский: «Великая шахматная доска»

Другим автором, активно использовавшим термин «геополитика», причем изначально в самом традиционном ключе, был Збигнев Бжезинский. Так же, как и Г. Киссинджер, он много десятилетий состоял в руководящих органах CFR и являлся идеологом «Трехсторонней комиссии», в создании которой принял самое живое участие и директором которой являлся с 1973 по 1976 годы. Именно он настоял на том, чтобы членом «трехсторонней комиссии» стал губернатор штата Джорджия Джимми Картер, будущий Президент США.

В отличие от Киссинджера, который формально принадлежал к Республиканской партии, но считался «голубем», Бжезинский всегда был близок к Демократической партии, но считался при этом «ястребом». В этом можно увидеть определенную симметрию: республиканцы в США, как правило, считаются более агрессивными во внешней политике, то есть «ястребами», тогда как демократы, напротив, традиционно выступают за международное сотрудничество и «многосторонность» отношений, то есть являются «голубями». В данном случае в паре двух крупнейших политических аналитиков и многолетних партнеров по CFR роли перевернуты.

С 1977-го по 1981-й годы Бжезинский занимал пост Советника по национальной безопасности при президенте Джимми Картере, карьере которого он во многом способствовал. Задолго до этого он был советником в президентской компании Джона Ф.Кеннеди, позже Линдона Джонсона, затем Хьюберта Хамфри.

Основные идеи З. Бжезинского можно кратко охарактеризовать как «антисоветизм» и «русофобия». Вся его внешнеполитическая деятельность была подчинена главной цели: борьбе с СССР и разрушению геополитической конструкции «социалистического лагеря». Возможно, в этом сыграли роль и личные мотивы: Бжезинский был поляком из знатного шляхетского рода, потерявшего свое положение после оккупации Польши нацистской Германией и СССР. Вначале он оказался в Канаде, а затем в США, где получил американское гражданство. Служение новой Родине для З. Бжезинского стало делом жизни, тем более что это давало возможность отомстить обидчикам (СССР и царской России, на счету которых был не один эпизод раздела Польши). В то же время З. Бжезинский привлекал внимание американской власти к тому, что сами государства Восточной Европы оказались под влиянием марксизма принудительно и их стоит рассматривать не как идеологических противников, а как потенциальных союзников, которые могли бы помочь в будущем при разрушении системы Советов.

Личные мотивы идеально накладывались на геополитическую карту мира и на идею Х. Макиндера, считавшего, что от контроля над Восточной Европой зависит судьба мирового господства, которое должно быть сосредоточено в руках «морского могущества». Збигнев Бжезинский оказался в нужное время в нужном месте, чтобы в рамках геополитически влиятельнейшей организации CFR  участвовать в борьбе против «личного» противника – СССР -- с опорой на гигантскую и активно развивающуюся мировую державу США.

Взгляды Бжезинского с самого начала отличались жесткой атлантистской геополитической ориентацией, на основании которой строилась его теоретическая мысль и практическая деятельность в области внешней политики. Полнее и откровеннее всего З. Бжезинский излагает свои геополитические взгляды в книге 1997 года «Великая шахматная доска: господство Америки и ее геостратегические императивы»[51]. В ней  З. Бжезинский анализирует события 1980-х-90-х годов, распад советского блока и СССР на основании моделей Х. Макиндера и классической геополитики, подводит итоги фундаментальным сдвигам в пользу «морского могущества» и набрасывает модели дальнейшего расчленения России как Heartland для окончательного закрепления американских успехов. З. Бжезинский настаивает на поддержке «русофобских» сил на постсоветском пространстве, особенно в Украине и Грузии, а в самой Российской Федерации призывает поддерживать этнический сепаратизм и радикальный ислам (в первую очередь, на Северном Кавказе), чтобы нанести по «географической оси истории» завершающий удар, после которого глобальная гегемония надежно и безвозвратно отойдет к США, Западу, морском могуществу» и «мировому правительству».

В «Великой шахматной доске» З. Бжезинский пишет совершенно откровенно:

«Геополитика перешла от регионального к глобальному масштабу с контролем над всем евразийским континентом как центральным базисом для мировой доминации. США сегодня обладают международной гегемонией, с вооруженными силами, размещенными на трех периферийных зонах евразийского континента»[52].

«Американская глобальная доминация зависит от того, как долго и насколько эффективно будет поддерживаться американское господство над евразийским континентом.»[53]

«Задача создать гегемонию нового типа – «глобальное превосходство»(global supremacy). США должны быть первой и единственной по-настоящему глобальной силой.»[54]

Многих читателей З. Бжезинского удивила та откровенность, с которой он рассуждает о «американской гегемонии» как о само собой разумеющейся ценности и с каким холодным расчетом планирует расчленение РФ, несмотря на то, что к идеологическим противникам «капиталистического мира» ее, начиная с 1991 года, причислить уже нельзя. Но З. Бжезинский рассуждает не столько с позиции формальных идеологий, сколько с точки зрения «геополитики», которая делает необходимым довести борьбу Моря с Сушей до логического конца, запереть Heartland в северо-восточной зоне Евразии, расчленить политически и превратить в «черную дыру». После этого путь к мировому господству будет полностью открыт – с точки зрения всех вариантов классической геополитики Х. Макиндера, Н. Спикмена и др.

При этом попытка списать идеи З. Бжезинского на его личную историю абсолютно безнадежна: если учесть логику американской политики на постсоветском пространстве, расширение НАТО на Восток политическую поддержку этнических сепаратистов и радикальных исламистов на Северном Кавказе со стороны Вашингтона и проамериканских сил в Евросоюзе, становится понятным, что мы имеем дело не с частным мнением отдельного политического эксперта, а с откровенным и, быть может, чуть более злорадным, чем в остальных случаях, выражением последовательной и логичной модели атлантистской геополитики, в которой каждый этап вытекает из предыдущего, конечная цель мирового господства не меняется, а методы и частные задачи зависят от успеха осуществления на практике главного плана.

CFR сегодня

Влияние CFR на американскую политику в полной мере сохраняется и сегодня. При этом консолидация политических и интеллектуальных сил вокруг этого прообраза «мирового правительства» достигла такого уровня, что определенные направления в работе CFR нацелены на то, чтобы поставить под американский контроль не только зону «Большого Ареала», включая уже и Западную, и Восточную Европу, а также определенные территории постсоветского пространства, но и установить прямой контроль над Евразией.

Так, CFR предприняло беспрецедентную операцию по вовлечению в свои сети высокопоставленных российских интеллектуалов, финансовых магнатов и даже политических деятелей.

Через финансовые и политические круги CFR стали издавать в России журнал «Россия в глобальной политике» (главный редактор Федор Лукьянов, издатель Сергей Караганов – числящийся на сайте CFR[55] представителем этой организации в России среди иностранных советников[56]) под  маркой «Foreign Affairs». Руководители CFR --  в частности, Г. Киссинджер – встречаются регулярно с президентом России Д.Медведевым. Штаб-квартиру CFR при посредничестве представителя этой организации в РФ банкира М.Фридмана, главы «Альфа-банка», посетили бывший Министр Обороны Сергей Иванов (13 января 2005 года[57]), в Министр Иностранных Дел С.Лавров (сентябрь 2008 года [58]), сам Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев (15 ноября того же 2008 года [59]). Его фотография отныне украшает собой рекламные проекты CFR[60]. Силы, которые долгие десятилетия добивались победы над своим главным соперником – «цивилизацией Суши», не могут отказать себе в удовольствии отметить свою победу приглашением на свою территорию того, кто, по геополитической логике, продолжает оставаться символической фигурой «потенциального противника», на недопущение нового возрождения которого в актуальных условиях нацелена сегодня вся политика CFR.

Можно было бы подумать, что CFR и его цели изменились и что, добившись результата, американские стратеги из CFR снимут имперостроительство с повестки дня, занявшись другими вопросами. Но нет, все остается по-прежнему, и задача укрепления американского планетарного могущества, обеспечения и углубления американской гегемонии по-прежнему в центре внимания.

Так, действующий президент CFR с 2003 года Ричард Натан Хаас в речи, произнесенной 11 ноября 2000 года, под пафосным названием «Имперская Америка», объявил, что «пришло время для американцев пересмотреть свою роль от традиционного Государства-Нации к имперскому могуществу»[61]. Полемизируя с известным тезисом Пола Кеннеди, несколько десятилетий назад выпустившего книгу с выразительным названием «Взлет и падение великой силы», в которой он утверждает, что США грозит крах из-за «имперского перерастяжения», Р. Хаас победоносно утверждает: «Америке грозит не имперское перерастяжение, но имперская недорастяжка.[62]»

Сол Коен: геополитика мировой системы и анализ геополитических структур

Г. Киссинджер и З. Бжезинский своей деятельностью иллюстрируют то, как геополитика связана с высшим центром принятия решений в международной сфере и как отдельные теоретики взаимодействуют со сферой политической власти – как прямой (президенты США, Госдеп и их аппарат), так и косвенной (влиятельные мировые клубы – CFR, Трехсторонняя комиссия, Бильбербергский клуб, членом которого также является Бжезинский, и др.). Но едва ли следует искать у авторов, наделенных огромными полномочиями, новаторских идей в геополитической теории: здесь они лишь повторяют хорошо известные правила, законы и аксиомы и стремятся к их применению.

Но американская геополитическая мысль развивается и в теоретическом плане, примером чего являются фундаментальные разработки современного геополитика Сола Коэна, автора, среди всего прочего, концептуального труда «Геополитика мировой системы»[63]. Сол Коен выпустил свою первую книгу, посвященную геополитике еще в 1961 году[64], и с тех пор стал авторитетным исследователем в этой области. Он разработал критерии строгого геополитического анализа, которые позволяют упорядочить геополитические методологии, объединенные базовыми принципами, но довольно разрозненные в тот момент, когда дело доходит до анализа конкретных ситуаций.

Схема, предлагаемая Солом Коэном такова.

В основе всего стоят два базовых начала: морской сеттинг (martitim setting) и континентальный сеттинг (continental setting). Термин «setting» С. Коэн использует вместо терминов «могущество» или «сила» (power), его можно перевести также как «положение», «расположение» или «предрасположение», но смысл такого деления восходит к обычной и базовой для геополитики дуальной топике.

Внутри «сеттингов» помещаются «геополитические структуры». Они определяется балансом центростремительных и центробежных тенденций, которые можно разметить на схеме геополитической структуры, в которой будут сочетаться физическая, политическая и социально-психологическая географии. Под воздействием внутренней динамики и внешних факторов, включая поток идей, капиталов, технологий, информации, социальных и этнических процессов, происходят изменения этих структур, которые можно назвать «реструктуризацией». Этот геополитический процесс идет постоянно, что порождает геополитическую динамику.

Карта 20. Иерархизация геополитических могуществ по Солу Коэну.

С.Коэн так описывает обобщенную схему «геополитической структуры»:

•  историческое или базовое ядро (центр возникновения структуры);
• столицы и политические центры (местоположение упорядочивающего начала – чаще всего, власти);
• эйкумены (области с наибольшей плотностью населения);
• эффективная национальная территория или эффективная региональная территория (слабозаселенные территории с большим количеством природных ресурсов и удачным стратегическим положением);
• пустые зоны (незаселенные пространства);
• границы (пределы политического контроля);
• нонконформные зоны (зоны сепаратистской активности, беспорядков, мятежей)[65].

Анализ геополитической структуры, по С. Коэну, состоит в том, чтобы корректно нанести на геополитическую карту все эти слои. Но так как мы имеем дело с геополитической динамикой, то любая схема структуры схватит только какой-то временной момент. Поэтому для вскрытия геополитических тенденций следует сделать несколько карт государства или региона в исторической перспективе – с учетом прогностических тенденций, чтобы посмотреть каковы основные вектора общих трансформаций структуры.

Параллельно анализу геополитических структур С. Коэн предлагает рассмотреть общую «мировую систему» в целом. В ней он выделяет различные слои (уровни).

Районирование «мировой системы»

Первый уровень – геостратические области. Это уровень «глобальных сеттингов», описание того, что относится к «морскому», а что к «континентальному» пространству в геополитическом смысле. В определенных случаях границы «сеттингов» не совпадают с границами национальных государств, из чего геополитики могут делать далеко идущие выводы.

Второй уровень – геополитические регионы. Это зоны внутри геостратических областей, объединенные конкретными политическими связями и отношениями – союзами, влиянием, контролем, протекторатом и т.д.

Далее идут особые зоны, которые С. Коэн называет «поясами раскола» (shatternbelt). Под ними он имеет в виду небольшие пространства с неустойчивой геополитической ориентацией, слабо консолидированные политически, нестабильные социально и экономически, на которые кроме того оказывают влияния антагонистические силы крупных и конкурирующих между собой геополитических регионов.

Зоны компрессии -- те зоны, в которых разрушена всякая упорядоченная политико-социальная организация и где полярные геополитические силы конкурируют между собой в условиях конфликтов и хаоса[66].

Еще одно отдельное от предыдущих районирование «мировой системы» С. Коэн предлагает в виде привычной политической карты, на которую нанесены национальные государства в их существующих границах. Но геополитик должен видеть эти границы в исторической перспективе, учитывая те государства, которые существовали на той же территории несколько столетий назад, и даже те государства, которые могут возникнуть на этой территории в будущем. Другими словами, в отличие от классической области Международных Отношений (МО-IR) геополитик оперирует с «модальной» системой МО, где учитывается и прошлое, и вероятное будущее в привязке к политическому пространству.

Национальные государства могут быть упорядочены по степени их влияния на процессы мировой политики.

Высшее положение занимают «сверхдержавы». В современной мировой системе сверхдержавой являются только США. Сверхдержавами  могут стать Китай и Евросоюз, с определенной долей вероятности (и с учетом прошлого) Россия; в далекой перспективе – объединенная Латинская Америка или исламский мир.

Далее идут региональные державы или региональные блоки. Они способны влиять на ход международных процессов в областях, примыкающих непосредственно к их границам. К ним сегодня бесспорно относятся Евросоюз, Китай, Россия.

Ниже располагаются три категории держав, которые обладают ограниченной политической самостоятельностью даже в региональных вопросах, но различаются между собой по степени влияния. Они не способны проводить полноценную самостоятельную региональную политику, но контролируют свои национальные территории и в определенной степени зависят от внешней среды.

Для иллюстрации С. Коэн приводит ряды, иерархизирующие национальные государства «третьей категории» (то есть не достающие до уровня региональных могуществ) на заре XXI века.

Высокий	Средний	Низкий
Индия	Индонезия	Ирак
Бразилия	Пакистан	Польша
Канада	Египет	Сербия
Турция	Южная Корея	Черногория
Автралия	Тайвань	Алжир
Иран	Мексика	Тайланд
Нигерия	Вьетнам	Аргентина
Израиль		Украина
Южная Африка

Схема Ранжирование государств «третьей категории» по уровням регионального могущества (по Солу Коэну)

Существует еще одна категория государств, которые С. Коэн называет «государства-прихожие» (Gateway states). Через них проходит обмен демографическими, технологическими, экономическими, финансовыми, информационными потоками. «Государства-прихожие» могут приобретать этот статус или утрачивать его[67].

Карта 21. Зоны влияния в будущем мире и геополитические порталы (Gateway) по Солу Коэну.

С помощью такого категориального аппарат Сол Коэн подвергает анализу всю территорию планеты, что дает нам емкую и чрезвычайно выразительную картину общей геополитической структуры, а также позволяет увидеть многие исторические тенденции, и соответственно, прогнозировать развитие истории в самых различных областях международных отношений и мировой политики.

Эдвард Люттвак: геоэкономика и глобальная среда турбокапитализма

Постоянно обращается к геополитическим проблемам крупный американский политолог, аналитик и стратег Эдвард Люттвак. Многие работы Люттвака носят эпатирующий характер, но представляют собой точный и реалистический анализ критических ситуаций и кризисов в духе «неомакиавеллизма». Знаменитыми стали его книги «Государственный переворот: практическое пособие»[1], «Стратегия: логика войны и мира»[2] и т.д. Э. Люттвак уделяет значительное внимание эволюции «морского могущества» (Sea Power) в новых современных условиях в работах «Политическое использование морской силы»[3] и «Морская сила в Средиземноморье: политическая польза и военные ограничения»[4].

Значительное внимание Э. Люттвак уделяет и вопросам стратегии в древнем мире: бестселлерами стали его работа по защите границ Римской Империей[5] и книга о стратегической истории Византии[6].

Э. Люттвак часто выступает консультантом правительственных агенств, силовых министерств и ведомств. Частная фирма, организованная Э. Люттваком, занимается проведением «силовых акций, арестов, оперативных разработок, полевых действий, допросов и контртеррористических операций по заказу государственных служб или иных инстанций»[7]. То есть Э. Люттвак и его группа находятся на самом острие практической геополитики атлантизма.

Чрезвычайно важно, что Э. Люттвак старается переосмыслить формы стратегического господства в современном мире и показывает, что постепенно дипломатические и силовые методы, преобладавшие ранее, уступают место экономическим стратегиям господства[8]. Так происходит смещение от классической геополитики к геоэкономике, то есть к такой геополитике, где главным инструментом является экономика. Важно подчеркнуть тот смысл, который Э. Люттвак вкладывает в понятие «геоэкономика». Это не отказ от геополитической топики в пользу чисто экономического анализа международных отношений (как ошибочно считают иногда некоторые исследователи), но прослеживание растущей роли экономических факторов в вопросе установления геополитического господства. Цель при этом не отменяется, но достигается иными средствами. Как и геополитика, геоэкономика анализирует политическую ситуацию в терминах господства, экспансии, территориального контроля, установления цивилизационных кодов. Геоэкономическая карта мира полностью дублирует геополитическую: так же выделяются две основных зоны -- «морская» и «континентальная», очерчивается также зона Rimland. Но на эту карту наносятся элементы экономического контроля – формы собственности на ключевые промышленные объекты, расположение штаб-квартир и филиалов ТНК, география торговых и информационных сетей, центры добычи природных ресурсов, маршруты прокладки энергопроводов, структура экономического законодательства, налоговая политика, система международной торговли, финансовые особенности региона и т.д. Все эти факторы присутствуют и в обычном геополитическом анализе. Э. Люттвак предлагает лишь придать им приоритетное значение в новых исторических условиях, которые он определяет как фазу «турбокапитализма»[9].

Фаза «турбокапитализма» отличается от классического индустриального капитализма целым рядом параметров:

·      многократным преобладанием финансового сектора в сравнении с производственным;

·      делокализацией промышленности в сторону стран Третьего мира с дешевой рабочей силой;

·      появлением центральной фигуры менеджера как специалиста в чистой логистике, не имеющего никаких профессиональных знаний и способного применять свои навыки в любой сфере, связанной с организацией экономических, торговых и маркетинговых процессов по чисто формальным принципам;

·      вовлечение широких масс в биржевую игру и спекуляции;

·      снижение ставки рефинансирования и диспропорциональный рост кредитной сферы для искусственной стимуляции спроса[10].

В турбокапитализме начинает действовать принцип «технического анализа»: «рынок дисконтирует все» («the market discounts everything»), то есть ценовые тренды и гигантский комплексный аппарат фьючерсов, хэджинга, опционов и т.д., надстроенный над транзакционными процессами, полностью вбирает в себя структуру предшествующих ценообразованию операций. В условиях «бесконечного кредита» и монополии США на печатание долларов как мировой резервной валюты это означает, что многие экономические и политические факторы, игравшие центральную роль на предшествующей – индустриальной – стадии развития капитализма, утрачивают свое значение. Частный инвестор или крупный рыночный спекулянт (такой, как Уоррен Баффет или Джордж Сорос) могут в одночасье обрушить национальную валюту и даже экономику целого государства. Бюджеты целых стран, в том числе и довольно влиятельных на региональном уровне, по модулю своей финансовой активности оказываются в зависимости от случайных цен на биржах, находящихся в другой части света и никак не связанных с экономическими приоритетами именно этой страны.

Турбокапитализм -- рай для спекулянтов, авантюристов и изощренных финансовых махинаций и пирамид. Но вместе с тем, это новая среда для осуществления глобальной стратегии традиционными акторами – государствами, «цивилизациями», политическими и военными центрами влияния.

Знание устройства новой среды турбокапитализма необходимо геополитикам и геостратегам XXI века, настаивает Э. Люттвак.

Геоэкономика осмысляется атлантизмом как поле новых рисков, новых угроз и, главное, как поле новых возможностей для установления глобального контроля. Само это поле заведомо глобально по определению, а поэтому является чрезвычайно выгодным условием глобальной доминации. Структура глобального турбокапитализма, несомненно, воспроизводит все признаки Карфагена как «цивилизации Моря», достигшей планетарных масштабов.

Колин С.Грэй, Джэффри Слоан, Маккабин Томас Оунс

Развитие геополитической мысли в США стало особенно бурным в последние три десятилетия, и качественные и основательные исследования множатся с удивительной быстротой.

Выделим лишь несколько авторов, которые олицетворяют собой ренессанс классической геополитики в англосаксонском мире и,  в первую очередь, в США.

Выдающимся современным геополитиком является директор Центра исследований Безопасности, советник Администрации Р. Рейгана, Колин С. Грэй, опубликовавший несколько десятков солидных работ на тему геополитики, стратегии и международных отношений начиная с 1970-х годов. Наиболее значительные среди его трудов -- «Геополитика сверхдержавы»[11], «Рычаг морского могущества»[12], «Война, пир и победа»[13] и новые работы «Геополитика хаоса»[14] и «Стратегия и история»[15].

Развивая англосакcонское партнерство в атлантистской геополитике, с К. Грэем тесно сотрудничает британский геополитик Джеффри Слоан[16]. Совместно они издали информативный сборник «Геополитика, география и стратегия»[17], где представлены новейшие тенденции в геополитике и свежий взгляд на классические темы.

Вот как определяет Д. Слоан четыре принципа геополитического подхода:

1.    вся политика есть геополитика;

2.    вся стратегия есть геостратегия;

3.    география находится «там, вовне» (out there), она объективна как среда или «территория»;

4.    география находится «внутри нас», «здесь», как воображаемые пространственные взаимоотношения[18].

Это чрезвычайно точные моменты, определяющие сущность геополитики. Особенно следует сделать акцент на четвертом пункте, который раскрывает «географию» как «воображаемые пространственные взаимоотношения», то есть переводит географию в «геософию» (Ж.Делез, Ф.Гваттари), в «географию мысли», и подчеркивает социологический характер геополитики.

В том же ключе защиты классической геополитики работает и профессор стратегии и силового планирования Военно-Морского Колледжа США Макубин Томас Оуэнс, с новых позициях и с учетом опыта прошедшего столетия доказывающий правоту англосаконских геополитиков Х. Макиндера и Н. Спикмена и обращающий внимание на их актуальность для сегодняшнего дня[19]. Весь ХХ век и его ключевые события полностью подтвердили правоту и релевантность геополитического метода: прогнозы, на нем основанные, и анализ, произведенный с его помощью, в конечном счете,  хотя и не сразу, а по прошествии некоторого времени, оказались абсолютно точными. Поэтому, призывает М. Оуэнс, необходимо признать научные заслуги пионеров англосаксонской геополитики и воздать им долг.

Кроме того, М. Оуэнс обращает внимание на то, что основные принципы геополитики справедливы и в отношении настоящего и ближайшего будущего. Так, он утверждает, что в XXI веке главной задачей США будет «не допустить возникновение гегемона, способного доминировать евразийскую континентальную область и бросить вызов США в морской области.[20]» Эта рекомендация совпадает с выводом, к которому приходит Бжезинский в «Великой шахматной доске».

Пол Волфовиц: не дать Евразии подняться снова

Впрочем, не только Бжезинский (CFR) и последователи ортодоксального классического атлантизма призывают руководство США и НАТО продолжать наступление на Евразию и Heartland, все больше тесня Россию и стремясь подорвать ее влияние на Западе, Юге и Востоке, то есть в сфере, прилежащей вплотную к «теплым морям». Идентичные по смыслу стратегические идеи высказал представитель совсем другого, «неоконсервативного», идейного направления в американской политике -- Пол Вулфовиц, бывший в 1992 году Подсекретарем Безопасности в Министерстве Обороны США. Подготовленный под его руководством проект «Путеводитель по планированию безопасности», продолжая геополитическую линию Х. Макиндера, провозглашал: «Наша стратегия после распада СССР должна состоять в том, чтобы сосредоточиться на том, чтобы не допустить появления в будущем потенциальной глобальной силы или глобального конкурента. В первую очередь, на территории Евразии[21]».

Данный план, появившийся в момент эйфории, вызванной на Западе распадом СССР, когда США стремились внешне поддержать обращенную к ним Россию под руководством Б.Ельцина, вызвал раздражение американской дипломатии своей несвоевременностью. Но его основные моменты были включены в программные документы по обеспечению национальной безопасности США при Уильяме Клинтоне в 1997 году и воспроизводились раз за разом во всех последующих текстах подобного рода.

Озвученное П.Вулфовицем является общим местом американской атлантистской геополитики, и после падения СССР ориентация на глобальную доминацию и на недопущения восстановления могущества евразийского Heartland стала открытой и проникла в официальные стратегические планы и программы по обеспечению стратегической безопасности США и НАТО.

Но важно отметить тот факт, что П. Вулфовиц принадлежал к тому направлению в американской политике, которое рассматривается как определенная альтернатива CFR и которое представляет собой иное идейное течение, получившее название «неоконсерваторов» или сокращенно «неоконсов».

Неоконсерваторы и их политические идеи

«Неоконсы» возникли в 1960-е годы из крайне «левой» среды американских троцкистов (Наум Подгорец, Мидж Декстер) с жесткой антисоветской ориентацией. Позже они решили предпринять тактику «энтризма» и вступили организованной идеологической группой в Демократическую партию, где довольно быстро заняли крайне правый фланг, подталкивая внешнеполитические решения к обострению противостояния с СССР. Затем они пошли еще дальше, и часть группы вступила в Республиканскую партию все на той же антисоветской волне. Постепенно они создали в Республиканской партии свой интеллектуальный полюс притяжения, с опорой на научные консервативные круги и поддержку медиа-магната Руперта Мэрдока, контролирующего все это направление. И, наконец, им удалось получить почти полный идейный контроль над республиканцами, наделив их тем, чего им ранее не хватало – четким идеологическим центром, интеллектуальной активностью комментаторов и политических аналитиков, искусным лоббизмом в области идей и концепций, а также сетевой структурой, связанной со своими сторонниками в демократической партии, в национальных СМИ и образовательных центрах США.

Таким образом, «неоконсы» проделали рейс по всему идеологическому спектру американской политики и, начав с марксизма и идеи мировой революции, закончили защитой капиталистического господства, американского империализма и консервативных ценностей, включая религию, семью и т.д. Единственно, что оставалось постоянным на фоне развития их головокружительной идеологической эволюции, это яростная ненависть к Советскому Союзу и, шире, к России. Загадку явления американского неоконсерватизма и их стремительного пути к успеху еще предстоит решить, но мы можем уже сейчас подсказать ключ. Он состоит в геополитике и имеет яркую иллюстрацию в лице Джона Бернэма, о котором уже шла речь и который еще в 1950-е –60-е годы проделал такую же политическую эволюцию.

Троцкисты были представителями Четвертого Интернационала, приверженцы которого отвергли Сталина и СССР, посчитав, что русские большевики, решившись строить социализм в одной стране, неявно восстановили старый дореволюционный строй, создали систему «национал-коммунизма» и лишь дискредитировали мировое рабочее движение, надолго отложив «мировую революцию». Претензии к Сталину и СССР состояли в том, что в них троцкисты видели возрождение Российской Империи. Так, сталинизм, СССР и Российская Империя стали для мирового троцкизма объектом идеологической и исторической ненависти. Геополитика атлантизма давала этой ненависти фундаментальное обоснование, выражая ее объект обобщенным понятием «Евразии» или Heartland'а. Борьба с Евразией велась цивилизацией Моря, и следовательно, солидаризовавшись с этой цивилизацией, троцкисты получали возможность свести счеты со своим главным врагом – СССР-Heartland'ом.

Но далее следует интересный виток идеологической мысли. Согласно Марксу, социалистическая революция возникнет только тогда, когда капитализм победит в планетарном масштабе и станет по-настоящему интернациональным. Народы, расы, культуры и нации перемешаются, и все человечество будет делиться только по классовому принципу. Только после этого мировой пролетариат, лишенный какой бы то ни было идентичности, кроме классовой, способен сплотиться в партию и опрокинуть эксплуататоров. Если же эту фазу перескочить, как получилось в СССР, то, по мнению троцкистов, пролетарское сознание сплавится с русским великодержавным национализмом и революция выродится. Отсюда американскими неоконсами был сделан парадоксальный вывод: чтобы приблизить социалистическую революцию, надо помочь установлению глобального капитализма под эгидой США. На этом пути будет уничтожен СССР, создано глобальное капиталистическое государство с мировым правительством во главе, а смешение народов, рас, религий и культур породит интернациональный пролетариат, который рано или поздно сплотится в партию (ею станет троцкисткая коммунистическая партия) и свергнет буржуазию. Пока же эти условия не наступили, отдельные группы троцкистов должны по прагматическим соображениям перейти в лагерь капиталистов и использовать свою энергию для того, чтобы обеспечить в мире победу и доминацию капитализма на глобальном уровне. При этом по ходу дела необходимо уничтожить ненавистный Советский Союз и разгромить Heartland.

Кому-то такая логика может показаться странной, но надо признать, что «неоконсы» почти справились с первой половиной своей программы. Им удалось занять ключевые посты в администрации США при Джордже Буше-младшем. Пол Волфовиц, Дональд Рамсфельд, Льюис Либби, Роберт Кэйген, Уильям Кристол, Чарльз Капчан и Джеб Буш, брат Президента Буша, имели в конце 1990-х начале 2000-х годов практически решающее влияние на американскую политику. С геополитической точки зрения их деятельность сводилась к тому, чтобы укрепить американскую гегемонию, распространить НАТО на Восток и вывести из-под российского влияния как можно больше сегментов постсоветского пространства (цветные революции), установить приоритетный контроль над Ближним Востоком и Центральной Азией (этому служили вторжения в Ирак и Афганистан), заставить Европу строго следовать в русле американской политики, продвигать глобализацию, демократизацию, свободный рынок и либеральную идеологию в мировом масштабе.

Если это было задачей «неоконсов» (а, судя по их декларациям и программам, так оно и было), то они существенно продвинулись в этом направлении.

Проект Нового Американского Века

Стратегической программой неоконсерваторов стал амбициозный манифест «Проект Нового Американского Века» (Project for New American Century – сокращенно, PNAC)[22]. Смысл его по основным параметрам не отличался от общей атлантистской повестки дня, ориентированной на глобальную доминацию «цивилизации Моря». Поэтому-то «неоконсам» и удалось достичь таких сильных позиций в политике США – они придавали идеологический и внятный интеллектуальный характер настроениям, которые и без них преобладали в американском обществе. Кроме того, они использовали методы распространения идей, влияния и лоббирования, которые никогда не были характерны для консервативной политики республиканцев. Со своими идеологическими оппонентами «неоконсерваторы» расходились не в главном (в целях и задачах американской стратегии), но в её методах и тайминге (то есть в понимании скорости развертывающихся событий).

CFR традиционно выступал за то, чтобы «мировое правительство» было коллективным и в него входили бы все те, кто разделяет программу «морского Могущества». Американская линия, естественно, была бы главенствующей, с учетом того, кто принес победу всей атлантической цивилизации, всему «атлантическому континенту», и это подразумевалось само собой. Но при этом все соучастники этого геополитического процесса и союзники должны были бы получить свое. В конечном итоге, CFR ставили и ставят перед собой по-настоящему глобалистские цели, выходящие за рамки только американской политики; они были и остаются сторонниками создания One World, Соединенных Штатов Мира, в котором будут доминировать западные ценности и западные нормы, но участниками которого будут все те, кто примет на себя печать нового порядка вещей. Для такого взгляда и сами США как держава – лишь этап к наступлению эры «глобального Запада». Поэтому CFR традиционно стремятся сделать своими союзниками и агентами влияния самый широкий спектр сил – от Китая и Ирана до современной России. Это, конечно, игра в одни ворота, потому что всем предлагается лишь следовать в фарватере американской политики и признавать интересы и ценности США универсальными, но тем не менее CFR каждому предлагают взамен что-то локальное.

Неоконсерваторы, разделяя общие цели, видят картину несколько иначе. Они откровенно обращаются к понятию «империя» и не стесняются говорить об «американской доминации». Правда, и они видят США не как национальное государство, но как авангард всей западной цивилизации, однако они убеждены, что именно в США ценности и идеи западной цивилизации достигли наивысшего расцвета и что отныне Старая Европа, не говоря уже об остальном мире, представляет собой по сравнению с Америкой нечто безнадежно отсталое.

 

Карта 22. Зона военной ответственности Вооруженных Сил США. Стратегический костяк «американской империи».

Поэтому «Проект Нового Американского Века» ставит перед собой самые прямые и радикальные задачи:

·      укрепление единоличной доминации США как открытого мирового гегемона (У. Кристол  говорит о «благой гегемонии» -- «benevolent hegemony»[23]),

·      прямое подчинение американским интересам всех мировых игроков (добровольно или принудительно),

·      организацию мира по американским правилам с углубленной демократизацией, либерализацией и интернационализацией всех обществ,

·      создание единого мирового рынка, выстроенного по модели американcкой финансовой системы с доминацией контролируемых США институтов (ВТО, МВФ, Мировой Банк и т.д.),

·      активная борьба с традиционным обществом и особенно исламским фундаментализмом,

·      предотвращение возникновения имперских амбиций у России, ее ультимативное обращение к защите американских интересов (идея конвергенции американо-российских интересов в отношении Китая).

Если мы внимательно приглядимся к этим тезисам, то не увидим в них ничего нового, чего не было бы у других атлантистов – как классических, так и современных. Различаются некоторые нюансы в отношении статуса США как «национального государства»: «неоконсы» настаивают на его единоличном укреплении, а CFR считает, что ему необходимы надежные союзники в Европе и в остальном мире; «неоконсы» нападают на Евросоюз за его нерешительность и попытки вести самостоятельную игру, а CFR стремится поддержать проамериканские атлантистские тенденции в Европе, в том числе и ценой определенных компромиссов; «неоконсы» готовы вести с исламом борьбу на уничтожение, а CFR не против использовать исламистов там, где это соответствует интересам Запада (например, на российском Северном Кавказе или в проамериканском Косово); «неоконсы» предпочитают давить на Кремль и стыдить его «недостатком демократии», «отсутствием гражданских свобод», «гонением на предпринимателей» и «установлением контроля над свободой прессы», а CFR добиваются своих целей ценой уступок России по ряду важных стратегических позиций и т.д.

Иными словами, «неоконсы» предпочитают прямую тактику, а CFR предпочитает идти к своей цели плавно и постепенно, выжидать, когда необходимо, идти на компромиссы, чтобы на следующем этапе добиться своего сполна.

Как таковой отдельной геополитической стратегии «неоконсы» не придумали и лишь по-своему расставили акценты в общей классической схеме атлантистской геополитике. Повышенное внимание они уделяют Ближнему Востоку, но еще Сол Коэн утверждал, что Ближний Восток является «поясом осколков», на нем сходятся стратегические интересы трех континентов и от контроля над ним зависит баланс сил в отношении Европы, Африки и Азии. А для английской империалистической политики это было очевидно уже в течение нескольких веков.

Роберт Каплан: империя ворчит

В публицистической форме излагает этос неоконсервативного империализма журналист из «Атлантик Монтли» Роберт Каплан. В своей книге  «Imperial grunts» [24](название дословно можно перевести как «имперские ворчания» или даже «имперские похрюкивания», но переведем более  благозвучным сочетанием «Империя ворчит») он описывает свои путешествия в вооруженных силах США, расквартированных по всему миру – от Тихого океана до Африки, от Афганистана до Латинской Америки, от Европы до Ирака. И повсюду он встречает высокий боевой дух, героический настрой, уверенность в превосходстве американских ценностей и американского образа жизни над тем, что военные гарнизоны, часто сталкивающиеся с большими трудностями и смертью, видят вокруг них. Р. Каплан утверждает, что на всей планете военные США встречали его одним и тем же приветствием: «Добро пожаловать в страну краснокожих, парень»[25].

Р. Каплан с энтузиазмом воспринимает это за чистую монету и рассматривает военное присутствие американского контингента во всем мире как продолжение освоения Дикого Запада. Повсюду смелые и волевые американцы сталкиваются с культурами, которые ниже их собственной и, как британские войска, воспетые Р.Киплингом, они достойно несут «бремя белого человека».

Р.Каплан воспевает «американский империализм» без какой-либо критической нотки. Незаметно для себя и других, утверждает он,  американцы построили великую планетарную империю, и теперь «они в ответе за тех, кого приручили».

Империя «ворчит», потому что несет тяжкое бремя и отдувается за все человечество. А оно этого не признает и платит «черной неблагодарностью».

Свои геополитичеcкие воззрения Р. Каплан излагает в другой работе «Грядущая анархия»[26]. В ней он описывает геополитику мира после окончания «холодной войны» как «последнюю карту» (Last Map). На этой карте есть два полюса «богатый Север» и «бедный Юг». Они не сближаются между собой, но все более разделяются. В результате Р. Каплан видит ближайшее будущее как «мир «хаоса, где «бедный Юг» постепенно превращается в зону полной анархии, социального разложения, вырождения и беспорядка (особенно это касается Африки). «Богатый Север» превращается в островок культуры и цивилизации под натиском разлагающих его сил. Таким образом, «американская империя», о которой речь идет в другой книге[27], представляется героической цитаделью цивилизации в мире «нового варварства».

В целом, книги Роберта Каплана могут служить прекрасным введением в мировоззрение «неоконсерваторов» и учебным пособием по современному состоянию духа в атлантистской геополитике.

Томас Барнетт: функциональное ядро и зона отключенности

Близкий к «неоконсам» геополитик и геостратег Томас Барнетт[28] предложил несколько изменить привычные термины классической геополитики в духе высоких технологий и информационно-сетевого подхода.

В книге «Новая карта Пентагона[29]» «цивилизацию Моря» Т. Барнетт называет «Ядром» [30](The Core) и описывает как область сосредоточения новых постиндустриальных центров производства, мировых финансов, инновационных технологий и стремительного развития информатики и прикладной науки. Все эти достижения, по Т. Барнетту, концентрируются в высоких технологиях и предопределяют структуру и содержание «Ядра».

 

Карта 23. Новая карта Пентагона глазами геополитика Томаса Барнетта. ]

 

К «Ядру» он относит США, Европу, Японию (уже знакомая нам классификация «Большого Ареала», «Трехсторонней комиссии» и т.д.). «Ядро», таким образом, есть другое постиндустриальное название для «цивилизации Моря» или «океанического могущества» (Sea Power).

Далее Т. Барнетт выделяет область того, что называет «неинтегрированный провал» (non-integrated gap). Это области мира, которые лишь частично вовлечены в общее технологическое, экономическое и информационное пространство, чьи коды и правила устанавливает «Ядро». К «неинтегрированному провалу» Т. Барнет причисляет Евразию, Латинскую Америку и Африку. Пентагону он советует не доверять этой области, так как какие-то технологии здесь уже адаптировались, но могут быть использованы и против «Ядра». Поэтому эту область необходимо осторожно и постепенно интегрировать, строго следя за тем, чтобы техническая модернизация проходила параллельно с принятием западных «морских» ценностей, что предотвратило бы вероятное обращение оружия «Ядра» против него самого.

И, наконец, последний слой цивилизации Т. Барнетт называет «зоной отключенности» (Zone of disconnectedness), к ней он относит «государства-изгои» -- Северную Корею, Иран, Кубу, Венесуэлу, Боливию. Они опаснее «неинтегрированного провала» из-за своей закрытости, но в силу этой же причины они обречены на технологическое отставание и могут быть аккуратно изолированы. Однако их открытие миру «Ядра» может представлять собой довольно рискованный процесс, предостерегает Т.Барнетт[31].

Теории Барнетта не несут с собой в геополитическом смысле ничего нового, но показывают пример того, как можно говорить о классических геополитических темах в духе предельно жесткого и откровенного империализма, не используя его откровенной риторики и методологии напрямую. В языке Т. Барнетта и аналогичных ему стратегов, «технология» означает «доминацию», «модернизация» -- «установление контроля», «подключенность» -- «открытость для влияния», «неинтегрированность» -- «сохранение самобытности и суверенности» и т.д. Зная принципы геополитики, такой иносказательный язык легко расшифровать, но, не будучи с ними знакомыми, можно подумать, что эти тексты принадлежат тому, кто искренне заботится о техническом развитии всего человечества. Остается только спросить, а причем тут Пентагон, главное военное ведомство США? Ведь книга Т. Барнетта, о которой идет речь, называется «Новая карта Пентагона»[32]. Для человека, знакомого с геополитикой, такая связь ясна: речь идет о новой форме «технологического империализма» и новом типе «мирового господства».

Критическая геополитика О'Тауатайла и Д.Эгнью

От доброжелательного империализма улыбающегося Томаса Барнетта[33] мы перейдем к другим формам геополитики, которые стремятся уйти от классической модели этой дисциплины и обосновать нечто вроде «постгеополитики» или «геополитики постмодерна». Чаще всего это направление называют «критической геополитикой». Безусловным лидером этого направления является автор, о котором уже шла речь – американец ирландского происхождения Геароид О'Туатайл[34] и его коллега Джон Эгнью[35].

Программа пересмотра геополитики, предлагаемая О'Туатайлом, такова.

Классическая геополитика основана на империализме и служит научным обоснованием территориальной экспансии. Это касается всех типов геополитики – и геополитики-1 (англосаконской), и геополитки-2 (континентальной).

Классическая геополитика основана на дуальности Моря и Суши, что предполагает «эсхатологический исход» («Endkampf» -- по-немецки «конечная битва» или «End game» --  по-английски «конечная игра»), ориентированный на силовое противостояние.

Классическая геополитика строится на классической психологии безопасности, когда источник риска, проблем и угроз помещается «где-то еще», «вовне», «за пределом» и когда «во всем виноват другой».

Классическая геополитика чаще всего строит свои модели, признавая национальные государства в качестве главных политических игроков в качественном пространстве.

Эти черты классической геополитики Геароид О'Туатайл относит к «традиционному обществу», которые были переложены на рационализированный язык Модерна и облачены в «современные» формы стратегии, планирования, расчета, безопасности, интересов и т.д.. Все это, по О'Туатайлу, делает классическую геополитику неприемлемой в условиях Постмодерна, где общество отказывается от «империализма», дуалистического сознания и психологического отторжения и исключения «другого».

Но вместо того, чтобы на этом основании полностью отбросить геополитику, О'Туатайл и Д. Эгнью[36] предлагают ее видоизменить, отказавшись от тех ее черт, которые принадлежат к формам мышления предшествующих эпох.

«Критическая геополитика», которую они предлагают взамен, призвана:

·      отказаться от обслуживания имперских интересов и рассматривать человечество глобально, а граждан индивидуально;

·      отбросить дуализм Суши и Моря и перейти к «глобальному обществу»;

·      отказаться от признания государств главными акторами организации качественного пространства и изучать отношение к пространству различных социальных групп;

·      рассмотреть риски и угрозы не как нечто внешнее по отношению к обществу, но как нечто присущее ему изнутри, в свзи с чем от них предлагается не защищаться, но признать их в себе и «жить с ними».

Последний пункт О'Туатайл[37] обосновывает ссылками на современных социологов У. Бека[38] и Э. Гидденса[39], которые предложили концепцию «общества риска» («Risikogesellschaft» у Бэка, «risk soceity» у А. Гидденса), в котором источником угрозы признается само общество и сами индивидуумы, которым необходимо защищаться не от других, но от самих себя и отбросить «безопасность» как иллюзию и ложную цель.

«Критическая геополитика», при всей справедливости некоторых содержащихся в ней замечаний, предлагает отказаться от геополитики, какой она была и остается в сознании правящих элит, и перейти к новому полю смыслов, где само существование элит и вверенных им цивилизаций (с интересами и ценностями) отрицается, власть считается распыленной по множеству более мелких акторов и общество берется как нечто глобальное, не имеющее никаких строгих границ и очертаний.

Модель общества, с которой оперируют представители «критической геополитики», является абстрактной, соответствует лишь определенным тенденциям в мировой политике, которые могут и не дойти до предельной стадии.  Кроме того – и это самое главное – концепт «глобального общества» как «общества риска», в котором нет больше «другого», «внешнего врага», проистекает не из простого хаотического и «свободного» сложения малых социальных групп, отдельных индивидуумов и региональных микро-культур, которыми предлагают заниматься «критические геополитики», но является планетарной и тоталитарной проекцией одной цивилизации – «цивилизации Моря». О'Тауатайл, Д. Эгнью и другие критические геополитики сознательно или бессознательно упускают из виду, что то общество, которое строится сегодня в глобальном масштабе и претендует на безальтернативность, есть не что иное, как реализация конкретного проекта и замысла, – атлантистского, англосаксонского, «морского». «Критические геополитики» могут позволить себе критиковать «англосаксонский империализм» потому, что он победил и теперь может быть переведен из стадии провозглашения в стадию «подразумевания». Отвергая дуализм Суши и Мор, лежащий в основе геополитики, они, на самом деле, добивают Сушу даже на концептуальном уровне. Море остается по факту, а вот его геополитическая альтернатива – Суша, Heartland – теряет при отказе от дуализма больше всего, перестает рассматриваться как альтернатива и теллурократическая геополитика-2 утрачивает шанс даже на теоретическое существование. А геополитика-1 и ее успехи в вопросе глобализации основательно закрепляются и отныне берутся уже не в качестве проекта и задачи, но как нечто само собой разумеющееся, достигнутое и необратимо утвердившееся настолько, что об это не стоит специально и говорить.

Поэтому «критическая геополитика» О'Туатайла и Д. Эгнью остается в рамках англосаксонской атлантистской традиции и вопреки своим претензиям лишь укрепляет атлантистский империализм в его фактическом планетарном масштабе. Глобальное сообщество, к которому обращаются представители этого направления, на самом деле, представляет собой «глобальный», «глобализированный» Запад. Так, по умолчанию считается, что все человечество отныне живет по правилам демократической политики, рыночной экономики, индивидуалистической этики, в космополитической среде обитания при ликвидации всех масштабных коллективных идентичностей – цивилизационных, религиозных, культурных, политических, национальных, этнических и т.д.

Атлантистская геополитика и ее роль в мировой политике

Подводя итог обзору геополитики-1, атлантистского взгляда на мир с позиции «цивилизации Моря», можно сделать некоторые выводы:

1.    Англосаксонская линия в геополитике является первичной (Х. Макиндер, А. Мэхэн) и центральной. Поэтому любое знакомство с геополитикой должно начинаться именно с нее.

2.    Геополитика в англосаксонском мире оказывает решающее влияние на принятие основных стратегических решений, лежит в основе планирования будущего, предопределяет основные модели поведения во внешней политике США и стран Запада.

3.    Геополитика предполагает обязательное глобальное видение интересов и ценностей и, следовательно, служит основополагающим атласом для англосаксонских стран в построении системы безопасности, военном планировании и деятельности спецслужб.

4.    Центры геополитической активности можно разделить на три категории:

·      академическая геополитика (как раздел политологии, Международных Отношений, политической географии, стратегии, истории и т.д.);

·      геополитика неформальных клубов, центров влияния и лоббистских групп (CFR, «неоконсы» и др.);

·      геополитические разработки и постоянный геополитический мониторинг западных спецслужб (в первую очередь, американских и английских --  ЦРУ, РУМО, МИ-6 и т.д.).

Все они тесно взаимодействуют между собой и предопределяют структуру основных решений американского руководства и стратегию Запада в целом в ключевых вопросах международных отношений.

Роль геополитики в осмыслении, анализе, подготовке, планировании и реализации основных направлений в мировой политике – в том, что касается целенаправленных действий стран Запада, и в первую очередь, США – является центральной и обобщает в себе все основные силовые линии западной истории: идеи, культурные установки, политические теории, социальные модели, стратегические и экономические интересы.