Фактор хаоса в СВО

Наиболее мыслящие участники украинского фронта отмечают особенный характер этой войны: в ней невероятно возрос фактор хаоса. Это касается всех сторон СВО – как действий и стратегий противника, так и нашего командования, как резко повысившейся роли техники (всякого рода дронов и беспилотников), так и интенсивного сетевого информационного сопровождения, где почти не возможно отличить вымышленное от реального. Это -- война хаоса. Самое время обратиться к этому фундаментальному концепту вновь.

Хаос у греков

Если слово – χάος  -- греческое, то и смысл его должен быть изначально греческим, связанным с семантикой и мифом, а отсюда и с философией. 

Самым корневым значением слова «хаос» является «зияние», «зев», то есть пустое место, которое локализуется между двумя полюсами – чаще всего между Небом и Землей. Иногда (у Гесиода) между Землей и Тартаром, то есть областью, расположенной под адом (Гадесом, Аидом). 

Между Небом и Землей находится воздух, поэтому в некоторых более поздних системах натурфилософии хаос отождествляется с воздухом.

В этом значении хаос представляет собой еще неструктурированную территорию отношений между онтологическими и далее космогоническими полярностями. Именно на месте хаоса появляется порядок (изначальное значение слова κόσμος – красота, гармония, упорядоченность). Порядок – это структурированное отношение между полярностями. 

Эротико-психический космос

В мифе на территории, ранее занятой хаосом, появляется (становится, возникает) Эрос и/или Психея. Эрос -- сын полноты (Поруса, Неба) и нищеты (Пении, Земли) в «Пире» Платона. Эрос соединяет противоположности и разделяет их. Точно также и Психея, душа, находится между умом, духом, с одной стороны, и телом, материей, с другой. Они приходят на то место, где до этого царствовал хаос, и он исчезает, отступает, меркнет, пронизанный лучами новой структуры. Это структура эротического – психического! – порядка.

Таким образом, хаос – это антитеза любви и души. Хаос царит там, где нет любви. Но вместе с тем, именно на месте хаоса – в том же самой зоне бытия – и рождается космос. Поэтому между хаосом и его антиподами – порядком, Эросом, душей есть как смысловое противоречие, так  и топологическое родство. Они занимают одно и то же место – место между. Дарья называла эту область «метафизическим фронтиром» и тематизировала ее в разных горизонтах в своих последних работах и выступлениях. Между одним и другим есть «серая зона», в которой следует искать корни любой структуры. Именно это имел в виду Ницше, что «только носящий в душе хаос способен родить танцующую звезду». Звезда у Платона, а далее у многих других, наиболее контрастный символ человеческой души. 

Хаос у Овидия

Второе значение, которое можно угадать уже у греков, но которое у них не слишком строго описано, встречаем у Овидия. В «Метафморфозах» он определяет хаос через следующие термины – грубая и неразделенная масса (rudis indigestaque moles), состоящая из плохо сочетающихся, враждующих друг с другом семенами вещей (non bene iunctarum discordia semina rerum), не обладающая никаким иным свойством, кроме инертной тяжести (nec quicquam nisi pondus iners). Такое определение намного ближе к χόρα Платона, «вместилищу становящегося», чем к изначальному хаосу,  и резонирует с представлением о материи. В такой хаотической материи подчеркивается именно смешение стихий. Это тоже -- антитеза порядка и гармонии, отсюда discordia – вражда Овидия, что отсылает к Эмпедоклу и его циклам любви (φιλότης) /войны, вражды (νεῖκος). Хаос как вражда снова противостоит любви, φιλία. Но тут акцент ставится не на пустоту, а напротив, на предельную, но бессмысленную, неорганизованную заполненность -- отсюда «инертная тяжесть» у Овидия. 

Греческий и греко-римский смыслы в равной мере противопоставляют хаос порядку, но делают это различно.  Изначально (у ранних греков) это скорее легкая как воздух пустота, зловещий характер которой обнаруживается в зияющей пасти нападающего льва или в созерцании бездонной пропасти. В римском эллинизме на первый план выход свойство тяжести и смешения. Это, скорее, не воздух, а вода, или даже черно-красная кипящая вулканическая лава.

Хаос у истоков космогонии

С этой инстанции – с хаоса – начинается космогония, а иногда и теогония греко-римской религии. Бог творит порядок из хаоса. Хаос же изначален. Но бог все же изначальнее. И он выстраивает Вселенную между самим собой и совсем не собой. Ведь если бог есть вечное утверждение, то можно получить и вечное отрицание. Между ними могут быть два типа отношений – либо хаос, либо порядок. Последовательность может быть любой – если сейчас хаос, то в будущем будет порядок. Если сейчас порядок – вероятно, в дальнейшем он испортится, и мир низвергнется в хаос. А потом снова бог установит порядок. И так в периоде. Отсюда теория космических циклов, ясно изложенная в «Политике» Платона, но полнее всего развитая в индуизме и буддизме. Отсюда же непрерывно сменяющие друг друга эры войны/любви Эмпедокла. 

У Гесиода  космогония начинается с хаоса. У Ферекида с порядка (Зас, Зевс). Отсчет времени можно вести с утра как иранцы, или с вечера как семиты. Хаос не противостоит богу. Он противостоит божьему миру. 

Пока нет порядка, Земля не знает, что она Земля. Ведь никакой дистанции не установлено. И поэтому она сливается с хаосом. Земля становится Землей, когда Небо делает ей предложение и дарит свадебное покрывало. Оно и есть космос, украшение, за которым хаос скрывается. Так у Ферекида – в его очаровательно патриархальном философском мифе. 

 

Хаос золотого века

В позднем диалоге Платона «Политик»[1] дается описание фаз истории космоса, где мы можем распознать два типа хаоса – начальный и финальный.

Первая фаза описана у Платона как царство Кроноса. Ее особенностью является то, что Божество находится внутри мира, имманентно ему. В этом периоде все процессы развертываются в обратном по отношению к привычному направлении. Солнце восходит на западе и садится на востоке. Люди рождаются из земли уже взрослыми и со временем только молодеют, пока не превращаются в каплю семени и не исчезают в земле. Полов не существуют – все андрогинны. 

Это состояние можно отчасти соотнести с хаосом, но только с изначальным, в котором порядок наличествует имплицитно в форме имманентного присутствия Божества. Это «хаос» золотого века. Некоторые детали такого рассказа Платона о царстве Кроноса можно соотнести с причудливым описанием Эмпедоклом космической эпохи раздора, но у Платона правление Кроноса представлено, напротив, как время мира и созерцаний – андрогины занимаются философией.

Трансцендентный порядок

Вторая фаза – царство Зевса. Тут отношения между Богом (Кормчим)  и космосом меняются. Зевс удаляется на «наблюдательный пункт» (περιωπή), на «сторожевую башню», расположенную по ту сторону космоса. Теперь Бог трансцендентен миру, а не имманентен ему как при Кроносе.

 

Платон описывает это так:

 

Когда всему этому исполнился срок, и должна была наступить перемена, и все земнорожденное племя потерпело уничтожение, после того как каждая душа проделала все назначенные ей порождения и все они семенами упали на землю, кормчий Вселенной, словно бы отпустив кормило, отошел на свой наблюдательный пост, космос же продолжал вращаться под воздействием судьбы и врожденного ему вожделения.[2]

ἐπειδὴ γὰρ πάντων τούτων χρόνος ἐτελεώθη καὶ μεταβολὴν ἔδει γίγνεσθαι καὶ  δὴ καὶ τὸ γήινον ἤδη πᾶν ἀνήλωτο γένος, πάσας ἑκάστης τῆς ψυχῆς τὰς γενέσεις ἀποδεδωκυίας, ὅσα ἦν ἑκάστῃ προσταχθὲν τοσαῦτα εἰς γῆν σπέρματα πεσούσης, τότε δὴ τοῦ παντὸς ὁ μὲν κυβερνήτης, οἷον πηδαλίων οἴακος ἀφέμενος, εἰς τὴν αὑτοῦ περιωπὴν ἀπέστη, τὸν δὲ δὴ κόσμον πάλιν ἀνέστρεφεν εἱμαρμένη τε καὶ σύμφυτος ἐπιθυμία.

 

Порядок отныне перестает быть имплицитным, растворенным в самой космической среде, и становится эксплицитным. Зевс – судья. Он в силу своей дистанции от космоса различает то, когда космос и человечество ведут себя гармонично и по закону, а когда уклоняются от него. 

Правление Зевса в свою очередь делится на два периода. В первом из них космос ориентируется на Зевса, подражает ему, следует его указаниям и заветам. Это образует порядок – тот, который нам известен. Солнце встает на востоке и садится на западе. Люди отныне делятся на два пола – на мужчин и женщин. Здесь можно в вспомнить рассказ Аристофана из другого диалога «Пир», где речь идет о рассечении андрогинов, поднявшихся на восстание против богов. Зачатие, созревание плода, рождение и взросление происходят в привычном для нас порядке. Обессилившие старики умирают и погребаются в земле. 

Финальный хаос: новейшая древность

Однако постепенно космос, предоставленный самому себе, утрачивает сходство с Божеством, забывает о его наставлениях и начинает двигаться по собственной воле в неопределенном направлении. 

Платон описывает это так:

 

Когда же космос отделился от Кормчего, то в ближайшее время после этого отделения он все совершал прекрасно; по истечении же времени и приходе забвения им овладевает состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он вырождается, в нем остается немного добра, смешанного с многочисленными противоположными свойствами, он подвергается опасности собственного разрушения и гибели всего, что в нем есть.[3]

χωριζόμενος δὲ ἐκείνου τὸν ἐγγύτατα χρόνον ἀεὶ τῆς ἀφέσεως κάλλιστα πάντα διάγει, προϊόντος δὲ τοῦ χρόνου καὶ λήθης ἐγγιγνομένης ἐν αὐτῷ μᾶλλον καὶ δυναστεύει τὸ τῆς παλαιᾶς ἀναρμοστίας πάθος, τελευτῶντος δὲ ἐξανθεῖ τοῦ χρόνου καὶ σμικρὰ μὲν τἀγαθά, πολλὴν δὲ τὴν τῶν ἐναντίων κρᾶσιν ἐπεγκεραννύμενος ἐπὶ διαφθορᾶς κίνδυνον αὑτοῦ τε ἀφικνεῖται καὶ τῶν ἐν αὑτῷ.

 

 Важно, что Платон здесь использует выражение «древний беспорядок» (παλαιά ἀναρμοστία), хотя в самом этом мифе никакого беспорядка в начале космического развертывания (царство Кроноса) не было. «Древность» здесь помещается не на шкале времени, а в логическую топологию и указывает изначальность пустоты, «предшествующей» возникновению мира. При этом впадение в «пафос древней дисгармонии» (τὸ τῆς παλαιᾶς ἀναρμοστίας πάθος) происходит из-за забвения (λήθη). Но забвение, противопоставляется памяти, которая и есть обращение к чему-то содержательному в прошлом. Память – это память о Зевсе и даже о еще более древних периодах правления Кроноса, где и зародилась изначальная философия -- Prisca theologia флорентйиских неоплатоников.  Хаос древний не потому, что он представляет собой нечто наиболее раннее. Напротив, он возникает именно тогда, когда память укорачивается, а то и совсем стирается. В некоторым смысле такой хаос является чем-то новым и даже самым новым. Он появляется именно в конце мира. Это конечный хаос. Он торжествует именно тогда, когда содержание истории бытия меркнет.

После того, как космос, предоставленный самому себе, окончательно рушится (а это значит, что порядок существует только тогда, когда он ориентирован на нечто более высокое, чем он сам, на Божество, а сам по себе, взятый чисто имманентно, он рано или поздно обречен на неминуемое падение), Кормчий, смилостившись, снова его воспроизводит. И все повторяется сначала – опять солнце восходит на западе, люди рождаются из земли бесполыми и т.д.[4]

Для нас важно, что «древний хаос» в этой картине наступает в конце правления Зевса, то есть после того, как порядок рухнет. Поэтому такой хаос является финальным. Он проистекает как раз из-за утраты памяти о вечном, то есть о еще более древнем, чем сам хаос. В финальном хаосе древность стирается. Поэтому он становится чистым становлением, эфемерностью настоящего, готового обрушиться в уже совершенно бессмысленное будущее. Такое будущее никогда не наступает, постоянно ускользая и остается только многократно воспроизводящий себя рекурсивно абсурд.

Истинно начальный хаос противостоит этому конечному хаосу. Начальный хаос ближе к самой первой версии его греческого толкования – пустота, еще не заполненная порядком, иерархией, вертикальной структурой. В нем нет материальности, плотности, смешения и сопротивления. Он прозрачен и проницаем как чистый воздух. 

Конечный же хаос напоминает хаос Овидия. В нем перемешены останки порядка, такой хаос резидуален. Он следует за порядком, когда порядка уже больше нет. Финальный хаос мутен, наполнен бессмысленной толкотней тел (которую так ненавидел Плотин). Он сопротивляется любому созидательному импульсу.

В момент космической полночи происходит пресуществление хаоса – финальный хаос превращается в начальный. 

 Исчезновение хаоса в христианстве – но tohu va bohu

В христианстве хаос исчезает. Христианство знает только единого Бога и его творение, то есть порядок, мир. Когда-то «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною»[1] (תֹ֙הוּ֙ וָבֹ֔הוּ וְחֹ֖שֶׁךְ עַל־פְּנֵ֣י תְהֹ֑ום ). Еврейский термин tohu означает как раз пустоту, отсутствие, и вполне подходит к греческому понятию хаос. Уже в этой фразе, с которой начинается первый раздел Ветхого Завет tohu упомянуто дважды, что совершенно теряется в переводе – в первый раз это передается «безвидна», а второй раз во множественном числе (עַל־פְּנֵ֣י תְהֹ֑ום) в сочетании «над бездною», дословно «над лицом tohu»). Слово bohu (בֹ֔הוּ) в сочетании tohu va bohu (תֹ֙הוּ֙ וָבֹ֔הוּ) в Библии больше не употребляется (кроме Исайи 34:11), который просто цитирует выражение из начала «Бытия». Таким образом дословно «земля была хаосом и ?, и тьмой (hsd) над лицом хаоса (или перед лицом хаоса)». В греческом смысле можно было бы сказать, что «земля была скрыта хаосом», который не позволял увидеть (Небу, созданному в первой строчке «Бытия»), что Земля – это Земля. 

Здесь Бог творит явно не из хаоса, но из ничто. И творит он сразу светлый дух (Небо) и темную плоть (Землю). Хаос – то, что между ними, то что скрывает их подлинное отношение. 

Человек на месте космоса. Не подскользнуться бездной

Остальной процесс творения уже преобразует хаос в космос. Дух Божий, парящий над водами, выстраивает порядок на месте беспорядка. Так появляются светила, растения, животные, люди, рыбы. Но этот космогонический акт иудеев (в отличии от греков)  не слишком интересовал. Их религия имела дела с уже сотворенным миром (космосом), которому требовалось через человека выстроить правильные отношения с Богом-Творцом. На месте хаоса стоял человек. Он мог соскользнуть в бездну Аввадона[2], а мог взойти к небесам – как Илия. В Книге Иова (28:22) Аваддон – как Земля, Хтония, у Ферекида – помянут в контексте покрывала. Покрывало – это космос. Человек – это мир, но основан он на хаосе. Это так, но иудейская и позднее христианская теология к хаосу практически никогда не обращается. Здесь все персонифицировано – и даже враг человеческий, дьявол – это не слепленные стихии, но вполне отчетливая личность падшего ангела. В христианскую эпоху хаос отступает на периферию, следуя во многом за иудаизмом – особенно поздним. 

Газ: нидерландский хаос алхимиков

Определенный интерес к хаосу мы видим в эпоху Возрожденья, и особенно среди алхимиков. Так слово «газ» берет свое начало от голландского алхимика Ване Гельмонта, который понимал под этим «газообразное состояние вещества», и gas на голландском и есть «хаос». В этом более прозаическом качестве хаос-газ попадает в современную химию и физику. Но тут мало общего с грандиозным космогоническим и даже онтологическим концептом древней метафизики.

Хаос: непознанная суть материализма

Новая волна увлечения хаосом приходится уже на ХХ век. По мере  нарастающего внимания к дохристианской – прежде всего греко-римской – культуре многие древние теории и концепты  были переоткрыты заново. Среди них и сложное понятие хаос, которое предлагало совершенно иное движение космогонической мысли, нежели креациниостское повествование христианства, на низвержении которого основана современная материалистическая наука. Мы видели, насколько раннее толкование хаоса было близко к материи. И даже странно, что материалисты так долго не хотели этого замечать, несмотря на то, что параллели между представлениями о материи и о хаосе на удивление созвучны и аналогичны. Но даже несмотря на увлечение хаосом полноценных выводов о такой интерпретации материализма сделано не было, и исследование хаоса развертывались на периферии философии. 

Непредсказуемость

В области физики теория хаоса стала складываться во второй половине ХХ века среди тех ученых, которые приоритетно занимались неравновесными состояниями, нелинейными процессами, неинтегрируемыми уравнениями и расходящимися рядами. В этот период физико-математическая наука выделяла целую обширную область, которая представляла собой нечто не поддающееся классическим моделями исчислений. Обобщенно можно назвать это «непредсказуемостью». Одним из примеров такой непредсказуемости является бифуркация – состояние какого-то процесса (например движения частицы), который с абсолютно равно степенью вероятности в какой-то конкретный момент может потечь как в оном, так и в совершенно другом направлении. Если классическая наука объясняла такое положение дел недостаточностью понимания процесса или знания о совокупных параметрах функционирования системы, то понятие бифуркации предлагала рассматривать такое положение как научную данность и переходить к новым формализациям и методам вычисления, которые изначально допускали бы подобные ситуацию и в целом строились бы именно на их основе. Это решалось как через обращение к вероятностным исчислениям, модальной логике, построение 10-мерной модели Мирового Листа (в теории суперструн), включение вектора необратимого времени внутрь физического процесса (а не как абсолютное время Ньютона или даже понимание времени в четырехмерной системе Эйнштейна). Вся эта область и может быть названа «хаосом» в современной физике. При этом под «хаосом» понимаются не те системы, которые вообще невозможно просчитать и в которых нет никакой закономерности. Хаос поддается исчислениям, влияниям, может быть объяснен и смоделирован – как и все остальные физические процессы, но только с помощью более сложных математических построений, особых операций и методов. 

Подчинить хаос, не выстраивая порядка

Можно определить всю эту область исследования хаотических процессов (в понимании современных физиков) как стремление овладеть хаосом. Важно, что речь идет не о построении космоса из хаоса. Тут скорее обратное – построение хаоса из останков, руин космоса. Хаос предлагалось не искоренять, а постигать и отчасти углублять. Контролировать и модерировать, а не преодолевать. А так как далеко не везде уровень хаотичности был продвинутым, хаос нао было и искусственно провоцировать, подталкивая к нему, распадающийся рационалистический порядок. Так изучение хаоса приобрели своего рода моральное измерение: переход к хаотическим системам, искусство управления ими воспринималось как признак прогресса – научного, технического, а далее социального, культурного и политического. 

Новая демократия как социальный хаос

Теперь теории хаоса из фундаментальной физики и философии мифа постепенно переходили на социально-политический уровень. Если классическая демократия предполагала строительство иерархической системы, лишь отталкиваясь от решений большинства, то новая демократия стремилась делегировать отдельным индивидуумам как можно больше полномочий. Это неминуемо ведет к хаотизации общества и меняет критерии политического прогресса. Вместо того, чтобы упорядочивать это, прогрессисты стремятся к новым формам контроля – и эти новые формы все дальше отходят от классических иерархий и таксономий и постепенно сближаются с парадигмами новой физике с ее приоритетом, отданных изучению сфера хаоса. 

Постмодерн: хаос атакует

В культуре это взяли на вооружение представители Постмодерна и критического реализма (ООО), которые с энтузиазмом принялись применять физические теории к обществу. При этом от квантовой модели, так толком и не спроецированной на общество, произошел переход именно к синергетике и теории хаоса. Общество отныне не должно было создавать вообще никаких нормативных иерархизированных систем,  переходя к сетевому принципу – к понятию о ризоме (Делез/Гваттари). Образцом становились ситуации, когда психические больные захватывали в клинике власть над врачами и строили свои собственные раскрепощенные системы. В этом прогрессисты видят идеал «открытого общества» -- вообще свободного от строгих правил и законов, и меняющих свои установки по чисто случайным произвольным импульсам. Бифуркация становилась типичной ситуацией, а общая непредсказуемость шизомасс помещалась в сложные нелинейные теории. Такими массами можно было бы управлять, но не прямо, а косвенно – модерируя их на первый взгляд спонтанные, а на самом деле строго предопределенные помыслы, желания, импульсы и поползновения. Теперь синонимом хаоса становилась демократия. Массы не просто выбирают порядок, они его ниспровергают, ведя дело к полному беспорядку. 

Пацифизм и интериоризация хаоса

Так мы подошли к связи хаоса и войны. Прогрессисты традиционно отвергают войну, настаивая на довольно сомнительном исторически тезисе о том, что «демократии и друг с другом не воюют». Если в демократии изначально заложена идея подрыва норматива и порядка, иерархии и космической организации общества, то рано или поздно история приводит демократию к тому, чтобы демократия превратилась бы в чистый хаос (именно так и считали Платон и Аристотель, убедительно показывая, что это логически неизбежно). При этом упразднение государств, следуя за пацифистским представлением, что война есть неотъемлемая часть государства, должно привести к всеобщему миру (la paix universelle) – так как де факто и де юре легитимные инстанции войны исчезнут. Но государства выполняют функцию гармонизации хаоса, и подчас именно для этого выплескивают разрушительные энергии вовне – в сторону врага. Так война вовне помогает сохранить мир внутри. Но все это в классической демократии – и особенно в теориях реалистов. Новая демократия отвергает практику экстериоризации темной стороны человека в контексте национальной мобилизации. Вместо этого наиболее ответственные философы (такие, например, как Ульрих Бекк) предлагают интериоризировать врага, поместить Другого внутрь себя. Это фактически призыв к социальной шизофрении (вполне в духе Делеза и Гваттари), к расколу сознания. Если демократия становится хаосом, то и нормативный гражданин такой демократии превращается в хаотического индивида. Он не собирается в новый космос, он, напротив, изгоняет остатки космичности, таксономий и порядка – в том числе пола, семьи, рациональности, вида и т.д. -- из себя окончательно. Он становится носителем хаоса, но… в отличие от формулы Ницше – прогрессисты табуируют акт рождения «танцующей звезды» -- если только речь не идет о стрип-баре, Голливуде или Бродвее. Шизогражданин не должен строить новый космос ни под каким предлогом – ведь не для этого с таким трудом был разрушен старый. Демократия хаоса – это пост-порядок, пост-космос. Разрушая старое предлагается не строить что-то новое, но погрузиться в наслаждение тление, поддаться на обаяние руин, развалин, осколков и фрагментов. Здесь на нижних уровнях вырождения и деградации открываются новые горизонты метаморфоз и превращений. Так как никакой иерархии между низостью и героизмом, наслаждением и болью, умом и идиотизмом больше нет, то важен сам поток, пребывание в нем, состояние подключенности к сети, к ризоме. Здесь все находится рядом другом с другом и одновременно бесконечно далеко. 

Шизовойны

При этом война не исчезает, но помещается внутрь индивидуума. Хаотический индивидуум ведет войну с самим собой, он усугубляет раскол. Этимологически шизофрения означает «рассечение», «разрез», «расчленение» сознания. Шизофреник – даже внешне мирный – живет в состоянии яростного разрыва. Он впускает войну внутрь. Так оправдывается на новом витке гипотеза Томаса Гоббса о «естественном состоянии» человечества, описанном этим автором как хаос и война всех против всех. Только это не раннее «естественное» состояние, а позднее, не предшествующее построению иерархических типов обществ и государств, а последующее за их обрушением. Мы видели, что хаос противоположен космосу, равно как вражда противоположна любви у Эмпедокла. Мы также видели, что Эрос и хаос альтернативные состояния топоса великой промежуточности. Так вот: хаос – это война. Но не всякая война – ведь созидание порядка тоже есть война, насилие, укрощение стихий, их упорядочивание. Хаос – это особая война, война тотальная, проникающая глубоко внутрь. Это шизовойна, захватывающая в свои ризоматические сети всего человека. 

Тотальная война как война хаоса

У такой тотальной шизовойны нет строго отведенной территории. Рыцарский турнир был возможен только после разметки пространства. Классические войны имели театры военных действий и поле боя. За этими границами был космос. Хаосу давали строго отведенные зоны мира. Современная война хаотической демократии не знает никаких границ. Она ведется повсюду через информационные сети, дроны, беспилотники, через психические состояния блоггеров, пропускающих глубинный раскол через себя. 

Современная война – это война хаоса по определению. Именно теперь открывается концепт discordia, «вражды», который мы встречаем у Овидия и который присущ некоторым – довольно древним -- трактовкам хаоса. Хаос основан именно на вражде – причем не на вражде одних с другими, а всех со всеми. И целью войны хаоса является не мир и не новый порядок, а углубление вражды до самых последних слоев человеческой личности. Такая война хочет изъять из человека его связь с космосом, и при этом лишить творческого могущества для создания нового космоса, рождения новой звезды. 

Именно в этом состоит демократический характер войны. Она ведется не столько государствами, сколько истерично расколотыми индивидуумами. Тут искажается все --  стратегия, тактика, соотношение технического и человеческого, скорость, жест, действие, приказ, дисциплина и т.д. Все это уже систематизировано в теории сетецентричных войн. С начала 90-х годов Военное руководство США ставило своей целью имплементировать теорию хаоса в военное искусство. За 30 лет этот процесс прошел уже много стадий. 

Война на Украине принесла с собой именно этот опыт – прямой опыт столкновения с хаосом. 

Часть 2. Новый мировой хаос

 

Конфликт двух миропорядков

Представляется, что в СВО речь идет о конфликте двух миропорядков – однополярного, который представлен коллективным Западом и Украиной,  и многополярного, который отстаивает Россия и те, кто так или иначе на ее стороне (прежде всего Китай, Иран, Северная, Корея, ряд исламских государств, отчасти Индия, Турция, а также страны Латинской Америки   Африки). Это именно так и есть. Но давайте рассмотрим проблему с интересующей нас точки зрения и выясним какую роль тут играет хаос.

Сразу же выделим тот момент, что термин миропорядок, world order, явно апеллирует к эксплицитной структуре, то есть является антитезой хаосу. Значит, мы имеем дело с двумя моделями космоса – однополярной и многополярной. Если это так, то это столкновение между мирами, между порядками, структурами, и хаос здесь не причем. 

Запад предлагает свою версию – центр – периферия, где центром является он сам и его система ценностей. Россия и (пассивно чаще всего) поддерживающие ее страны, отстаивает альтернативный космос: сколько цивилизаций столько и миров. Одна иерархия против нескольких, организованных по автономным принципам. Чаще всего на историки-религиозной основе. Именно так представлял себе будущее Хантингтон.

Столкновение цивилизаций есть конкуренция миров, порядков. Есть западоцентричный, есть плюралистичный. 

СВО в этом контексте представляется чем-то совершенно логичным и рациональным. Однополярный мир, почти состоявшийся после распада двухполюсной модели с 1991 года, не хочет сдавать лидирующие позиции. Новые центры силы бьются за то, чтобы освободиться от власти ветшающего гегемона. Даже, моет быть Россия поспешила бросить ему прямой вызов. Но не попробуешь не узнаешь – как он, на самом деле слаб (или силен). В любом случае здесь все довольно ясно: между собой бьются две модели космоса – с одним ярко выраженным центром и с несколькими.   

В любом случае хаоса здесь нет. И если нечто подобное ему мы встречаем, то только в качестве ситуации фазового перехода. Отчасти это объясняло бы ситуацию на Украине, где хаос дает о себе знать в полной мере. Но есть и иные измерения этой проблемы.

Хаос Гоббса: естественное состояние и Левиафан

Давайте рассмотрим более внимательно, что представляет собой однополярный западоцентричный мировой порядок.  Это не просто военно-политическая доминация США  и вассальных государств – прежде всего, стран НАТО. Это еще и реализация идеологического проекта. Этот идеологический проект соответствует прогрессистской демократии. Смысл прогрессисткой демократии состоит в том, что демократии должно становиться все больше и больше, а вертикальная модель общества должна сменяться горизонтальной – в предельном случае сетевой, ризоматической.

Основатель западной политической науки Томас Гоббс представлял себе историю общества так. А первой фазе люди живут в естественном состоянии. Здесь «человек человеку волк» (homo homini lupus est). Это агрессивный изначальный общественный хаос, основанный на эгоизме, жестокости и силе. Отсюда принцип война всех против всех. Такова, по Гоббсу, природа человека, поскольку человек изначально зол. Зол, но при этом еще и умен. 

Ум в человеке подсказал ему, что если продолжать находиться в естественном состоянии, люди рано или поздно перебьют друг друга. И вот тогда было принято решение создать страшного рукотворного идола – Левиафана, который будет насаждать правила и законы и следить за тем, чтобы все им следовали. Так человечество решило проблему сосуществования волков. Левиафан – это суперволк, заведомо более сильный и жестокий, чем любой их людей. Левиафан – это государство. 

Традиция политического реализма – прежде всего в международных отношениях – на это и останавливается. Есть только естественное состояние и Левиафан. Не хочешь одного, получишь другое. 

Хаос в международных отношениях в традиции реализма

Эта модель вполне материалистична. Естественное состояние соответствует агрессивному хаосу, вражде (νεῖκος) – тому, который представляет собой альтернативу любви/дружбы у Эмпедокла. Введение Левиафана уравновешивает вражду, навязывая всем «волкам» правила и нормы, которые те не смеют нарушать по страхом наказания и в пределе гибели. Отсюда та формула, которую намного позднее выдвинул Макс Вебер – «государство есть единственный субъект осуществления легитимного насилия». Левиафан заведомо сильнее и ужаснее любого хищника, и поэтому способен остановить серию необратимых агрессий. Но Левиафан не любовь, не Эрос, не психея. Это лишь новое выражение вражды, тотальной вражды, возведенной в степень.

Отсюда и право любого суверенного государства (а Левиафан суверенен и в этом его главное свойство) начать войну с другим государством. Утихомиривая вражду внутри, Левиафан волен развязать войну вовне. 

Именно это право на войну и становится основой хаоса в международных отношений, в соответствии со школой реализма. Хаосом международные отношения являются именно потому, что между несколькими Левиафанами не может существовать высшей инстанции. Они на макроуровне повторяют естественное состояние: государство эгоистично и зло потому, что эгоистичным и злым является учредивший его человек. Хаос внутри замораживается, чтобы раскрыться в войне между государствами. 

Политический реализм до конца не изжит по сей день и в демократических станах, считаясь вполне легитимной точкой зрения в международных отношениях.

Порядок Локка

Но это не все. За Гоббсом последовал другой важный мыслитель Джон Локк, который сформулировал иную школу политической мысли – либерализм. Локк считал, что человек сам по себе не плох, а скорее, этически нейтрален. Он tabula rasa – чистая доска. Если Левиафан зол, то и его граждане будут злыми. Но если Левиафан изменит свой нрав и свои ориентации, он способен преобразовать природу людей. Люди сами по себе никакие – можно сделать из них волков, а можно баранов. Все дело в правящей элите.

Если Гоббс мыслит то состояние, которое было до государства и предопределило его монстрический характер (отсюда хаос Гоббса), и сравнивает его с государством, то Локк рассматривает уже существующее государство и то, что могло бы за ним последует, если само государство перестанет быть злым монстром и станет источником морали и воспитания, а затем исчезнет вовсе передав инициативу перевоспитанным – просвещенным – гражданам. Гоббс мыслит в категориях прошлое/ настоящее. Локк – в  категориях настоящее/будущее. В настоящем государство злое – эгоистичное и жестокое (отсюда войны и хаос в международных отношениях). В будущем же оно призвано стать добрым, а значит, и его граждане перестанут быть волками и войны прекратятся, так как в международных отношениях возобладает взаимопонимание. Иными словами, Гоббс предлагает диалектику хаоса и его относительного снятия в Левиафане (с новым вторжением в области межгосударственных отношений), а Локк предлагает исправить жестокую природу государства, переделав (перевоспитав, просветив) его граждан и отменив войну между народами. Но вражду, присущую Гоббсу, Локк предлагает заменить не любовью и не порядком, а коммерцией, торговлей, спекуляцией. Торговец (а не пророк, жрец или поэт)заменяет собой воина. При этом торговля называется doucecommerce, «нежная коммерция». Она нежна в сравнении с брутальным захватом добычи воином после взятия города. Но насколько она жестока свидетельствует «Венецианский купец» Шекспира. 

Важно, что Локк мыслит постгосударственный чисто торговый порядок как то, что следует за эпохой государств. Это значит, коллективный разум, ипостазированный в Левиафане, отнюдь не отменяется, но лишь спускается на более низкий уровень. Перевоспитанный, просвещенный гражданин (бывший волк) теперь сам себе Левиафан. Но только новый. Перевоспитывая подданных просвещенный монарх (синоним просвещенного государства) перевоспитывает и самого себя. 

Мировое Правительство как проект Просвещения

Отсюда начинается теория политической демократии. Государство просвещает граждан, выкорчевывает из них агрессию и эгоизм, и само становится альтруистическим, пацифистским. Отсюда главный закон международных отношений: демократии друг с другом не воюют. 

И далее. – Если государства перестали быть эгоистическими (суверенными), то  они способны демократически учредить надгосударственную инстанцию Мировое Правительство. Оно будет следить за тем, чтобы все общества были добрыми и только торговали бы между собой, и никогда не воевали бы. Постепенно государства будут отменены и наступит «единый мир» (One World), глобальное гражданское общество.

Экономика: хаос Локка

Казалось бы, что у Локка и в позднейшей, продолжающей его идеи традиции либерализма, хаос снят. Но не тут то было. Здесь нет военного хаоса, но есть экономический. Поэтому агрессии нет, а хаос остается. Да и агрессия и вражда остаются, только приобретают иной характер – а именно тот, которое навязало общество торговое (капиталистическое) государство. И конкретно, западно-европейское государство Нового времени.

То, что рынок должен быть свободным, а экономика дерегулированной является главным тезисом либерализма, то есть современной демократии. Таким образом хаос снова вводится, но только взятый в ином срезе – с отсеченной агрессией и прямолинейным эгоизмом. Левиафан отождествляется с рассудком (он и был учрежден на его основании), а рассудок мыслится чем-то всеобщим. Отсюда Кант, его трансцендентальный рассудок и призывы ко всеобщему миру. Этот рассудок не отменяется (вместе с преодолением Левиафана), а трансформируется, смягчается, коллективизируется (Левиафан коллективен), а далее распыляется на множество единиц, пишется на чистых досках атомарных индивидуумов. Постгосударственный человек  отличается от догосударственного тем, что отныне разум является его индивидуальным достоянием. Именно так понимал гражданское общество Гегель. В нем общая рациональность старой монархии транслируется множеству граждан – буржуа, горожан. 

Поэтому в либеральной теории раз Левиафан есть рассудочность, то дистрибуция рациональности всем индивидуумам снимает потребность в нем. Общество и так будет мирным (что обеспечивал ранее Левиафан), а свои волчьи наклонности будет реализовывать в снятом виде – через торговую конкуренцию. В жестко форме тоже самое говорит и теоретик либерального расизма социал-дарвинист Спенсер.

Нежная торговля, douce commerce, есть нежный хаос, хаос в контексте либеральной демократии. 

Новая демократия и Управленьице: нежный хаос распыления

На Западе существует баланс Гоббса и Локка – пессимистического и ретроспективного понимания государства (и самой природы человека) и оптимистического прогрессистского. Первое называется реализмом, второе либерализмом. Обе современные, западоцентричные, модернистские теории совпадают в целом, но различаются в частностях. Прежде всего в интерпретации хаоса. Для реалистов хаос заведомо злой и агрессивный. И именно для борьбы с ним было создано государство – Левиафан. Но хаос не исчез , он из внутреннего стал внешним. Отсюда трактовка природы войны  в реализме.

Либерализм разделяет интерпретацию генезиса государства, но верит в то, что зло в человеке можно преодолеть. С помощью государства, которое трансформируется (просвящается), а затем просвещает и своих граждан – вплоть до проникновения в их код, в их природу. Государство, и прежде в всего просвещенное государство, здесь выступает как программист, инсталлирующий в общество новую операционную систему.

По мере успехов либерализма стала складываться теория новой демократии или глобализма. Ее суть в том, что национальные государства упраздняются, а вместе с ними исчезают и войны, а сама агрессивная и эгоистическая природа человека меняется с помощью социальной инженерии, которая трансформирует человека – превращает волка в барана.  Левиафана больше нет, и старый – военно-агрессивный, волчий – хаос упраздняется. Начинается хаос всемирной торговли, смешения культур и народов, потоки бесконтрольной миграции, мультикультурализм, смешения всех и всего в  One World. 

Но это порождает новый хаос. Не агрессивный, а мягкий, «нежный». При этом контроль не отменяется, а спускается на нижний уровень. Если правительство  (governement) даже в старой демократии представляло собой выборную, но иерархическую, вертикальную структуру, то теперь речь  дет об управлении (governance) или «управленьице», когда власть входит внутрь управляемого субъекта, сплавляясь с ним до неразличимости. Не цензура, а самоцензура. Не контроль сверху, а самоконтроль. Так вертикальный  Левиафан плазмируется в горизонте рассеянных атомарных индивидуумов, входит в каждого их них. Это гибрид хаоса (естественного состояния) и Левиафана (всеобщей рациональности). По сути именно так мыслил гражданское общество Кант. Всеобщее разливается по атомам, и теперь не внешняя инстанция, а собственный индивидуальный рассудок просвещенного гражданина купирует свою же агрессивность и модерирует свой же эгоизм. Так насилия помещается внутрь человека. Хаос раскалывает не власть и массы, не государства между собой, а самого человека. Это и есть общество риска (Risikogeselshcaft) Ульриха Бека – опасность отныне исходит из самого себя, и собственной шизофренической раздвоенности, становящейся нормой. Так мы приходим к шизоиндивидууму, носителю особого хаоса новой прогрессистской либеральной демократии. Вместо того, чтобы вредить другим, либеральный «хаотик» вредит себе, бьется с самим собой, раскалывается и рассекается. Операции по смене пола и в целом промотирование сексуальных меньшинств как нельзя тут оказывается кстати. Опциональность пола, свобода его выбора противопоставляет в одном и том же индивидууме две автономные идентичности. Гендерная политика  позволяет «хаотику» в полной мере состояться.

Но это особый хаос, лишенный формализации в виде агрессии и войны. 

«Хаотик» как человеческий норматив новой демократии

Именно такой порядок новой демократии и стремится навязать человечеству Запад.  Глобализм настаивает на торговом хаосе (свободный рынок) в сочетании с ЛГБТ+ идеологией, которая нормативизирует раскол внутри индивидуума, постулирует «хаотика» как антропологический образец. При этом предполагается, что рациональность и запрет на агрессию уже включены в «хаотика» – через массовую демонизацию национализма и коммунизма (прежде всего в советской, сталинистской версии).

Получается, что однополярный мир и соответствующий ему глобальный порядок есть порядок прогрессистского хаоса. Это не чистый хаос, но и не порядок в полном смысле этого слова. Это «управленьице» (governance), которое тяготеет к тому, чтобы быть раскатанным по горизонтали. Поэтому тезис о Мировом Правительстве оказывается слишком иерархическим – левиафаническим. Правильнее говорить о Мировом Управлении, Мировом Управленьице, которое невидимо, имплицитно. Жиль Делез справедливо указывал на то, что в эпоху классического капитализма образ крота оптимален: капитал невидимо ведет свою работу по подрыву традиционных – домодернистских – структур и  выстраивает свою иерархию. Новой демократии больше подходит образ змеи. Ее гибкость и ее извивы указывают на сокрытость власти, вошедшей в атомизированную массу мировых либералов. Каждый из них по отдельности – носитель спонтанности и хаотической непредсказуемости (бифуркации). Но при этом в них же встроена ригидная программа, предопределяющая всю структуру желания, поведения, целеполагания – как фабрика с работающими машинами желаний. Чем свободнее атом по отношение к констелляции, тем более предсказуемой становится траектория его движения. Именно это имел в виду Путин, цитирующий «Бесов» Достоевского в пассаже о Шигалеве: «Начинаю с абсолютной свободы и заканчиваю абсолютным рабством». Левиафан как глобальной идол, рукотворный всемогущий бес больше не нуден, так как малыми «левиафанами» становятся либеральные индивидуумы – образцовые «хаотики», освободившиеся от религии, сословий, нации, пола. И гегемония такого прогрессивно-демократического Запада представляет собой не просто порядок в старом смысле и даже не демократический порядок, а именно гегемонию «мирного» хаоса.

Пацифисты идут на фронт

До какой степени этот хаос Локка является мирным? До той черты, пока он не сталкивается с альтернативой – то есть с порядком. Причем речь может идти о порядке  самого Запада и даже о старой демократии в духе Гоббса (это можно совокупно назвать трампизмом или старым либерализмом) и в еще большей степени об иных типах порядка, вообще недемократических, которые Запад совокупно называет «авторитаризмом», понимая под этим режимы России, Китая, многих арабских стран и т.д. Везде мы видим иные артикуляции порядка, которые открыто и эксплицитно противостоят хаосу. 

И вот здесь интересный момент: столкнувшись с оппозиции пацифистский либеральный ново-демократический Запад goes mad и становится крайне воинственным. Да, демократии друг с другом не воюют, но с недемократическими режимами, напротив, война должна быть беспощадной. Только «хаотик» без пола и иной коллективной идентичности есть человек, по крайней мере человек в прогрессистском понимании. Все остальное -- отсталые непросвещенные массы, на которых держится вертикальный порядок – либо циничный Левиафан, либо еще более автономные и автаркийные версии порядка. И их необходимо уничтожить. 

Постпорядок

Так однополярный мир вступает в решающий бой с многополярным именно потому, что однополярность есть кульминации вои покончить с порядком вообще, заменив его постпорядком – Новым Мировым Хаосом. Интериоризация агрессии и шизоцивилизация «хаотиков» возможны только тогда, когда в мире не будет границ – наций, государств, «левиафанов», то есть порядка как такового. И пока это не так, пацифизм остается предельно воинственным. Трансгендеры и перверты получают обмундирование и отправляются на эсхатологическую битву с противниками хаоса. 

Хаос гардаринских свиней

Все это бросает на СВО, цивилизационную войну России с Западом, против однополярности и за многополярность, новый концептуальный свет. Агрессия здесь многомерна и имеет разные уровни. С одной стороны, Россия доказывает свой суверенитет, а значит, принимает правило хаоса международных отношений. Как ни крути это настоящая война, пусть и не признанная Москвой. Москва колеблется не случайно: это не классический военный конфликт двух национальных государств, это нечто иное – это битва многополярного порядка против однополярного хаоса, и территории Украины здесь именно концептуальный фронтир. Украина не порядок, не хаос, не государство, не территория, не нация, не народ. Это концептуальный туман, философский бульон, в котором идут фундаментальные процессы фазового перехода. Из этого тумана может родиться всякое, но пока это суперпозиция разных хаосов, что делает этот конфликт уникальным. 

Если рассматривать Россию и Путина как реалистов, то СВО – это продолжение битвы за укрепление суверенитета. Но это подразумевает реалистский тезис хаоаса международных отношений и отсюда – легитимацию войны. Истинно суверенному государству никто не может запретить что-то делать или чего-то не делать, так как это противоречило бы самому понятию суверенитета.

Но Россия явно бьется не только за национальный порядок против глобалистского управляемого хаоса, но и за многополярность, то есть право разных цивилизаций строить свои собственные порядки, то есть преодолевать хаос своими собственными методами. Таким образом, Россия воюет с Новым Мировым Хаосом именно за сам принцип порядка – не только своего, русского, но порядка как такового. Иными словами, Россия стремится отстоять именно мировой порядок, противопоставленный западной гегемонии, которая является гегемонией интериоризированного хаоса, то есть глобализма.

И еще важный момент. Сама Украина представляет собой чисто хаотическое образование. И не только сейчас – в своей истории Украина – это территория анархии, зона где преобладало «естественное состояние». Украинец украинцу волк. И тем более волк он москалю или ляху. Украина естественная область анархической вольницы, сплошное Гуляй Поле, где атомизированные чубатые автономы ищут наживы или приключений, не будучи скованными никакими рамками. Украина – то тоже хаос, отвратительный, бесчеловечный и бессмысленный. Неуправляемый и грузный. Хаос беснующихся свиней и их подруг.

Это Гардаринские свиньи, в которых вошли изгнанные Христом бесы и которые ринулись в пропасть. Судьба Украины – как идеи и проекта – сводится именно к тому символу.

СВО -- война полисемантического хаоса

Поэтому неудивительно, что разные типы хаоса столкнулись между именно на Украине. С одной стороны, глобальный управляемый хаос Запада новой демократии поддержал и сориентировал украинских «хаотов» в их противостоянии с российским порядком. Да, этот порядок пока лишь обещание, лишь надежда. Но Россия время от времени ведет себя именно как его носительница. Речь идет и об Империи, и о многополярности, и о лобовом противостоянии Западу. Но чаще всего этот вектор облекается в форму суверенитета (реализма), что и сделало СВО возможной. Не следует упускать из виду и глубинное проникновение Запада внутрь российского общества – у хаоса в самой России есть своя серьезная поддержка, которая подтачивает вектор России на самобытность и отстаивание своего порядка. Пятая и шестая колонны в России – сторонники западного хаоса. Они и потачивают и разлагают волю государства и народа к Победе в СВО. 

Поэтому Россия в СВО, будучи приоритетно на стороне порядка, действует подчас по правилам хаоса, навязанным как Западом (Новый Мировой Хаос), так и собственно природой противника. 

Русский хаос

Русский хаос. Победить долен именно он, создав Русский Порядок

И последнее. Российское общество несет в самом себе хаотическое начало. Но это еще один хаос – русский хаос. И у этого хаоса есть свои особенности – свои структуры. Он противоположен Новому Мировому Хаосу либералов, потому что не является индивидуалистическим и материальным. Отличается он и от тяжелого, мясного, телесно-садистского хаоса украинцев, естественным образом плодящего насилие, терроризм, попирание всех норм человечности. Русский хаос особый, у него есть свой код. И этот код совершенно не совпадает с государством, структурируется в полной независимости от него.  Этот русский хаос ближе всего к изначально-греческому – это пустота между Небом и Землей, которая пока еще ничем не заполнена. Это не столько смешение враждующих между собой семян вещей (как у Овидия), сколько предвосхищения чего-то великого – рождения Любви, явления Души. Русские – народ, предуготованный к чему-то, что еще не дало о себе знать в полной мере. И именно такой особый чреватый беременный новой мыслью и новым делом хаос несут в себе русские люди. 

Для такого русского хаоса рамки современной российской государственности тесны и даже нелепы.  Он несет в себе зерна какой-то немыслимой великой невозможной реальности. Русской танцующей звезды. 

И то, что в СВО включено не просто государство, но призван сам русский народ, делает все еще более комплексным и сложным. Запад – хаос. Украина – хаос. Русский народ – хаос. У Запада порядок в прошлом, у нас – в будущем. И к битве хаоса примешаны эти элементы порядка – фрагменты порядка прошлого, элементы будущего, очертания альтернатив, конфликтующие грани проектов. 

Не удивительно, что СВО выглядит столь хаотично. Это и есть война хаоса, с хаосом, за хаос и против хаоса.

Русский хаос. Победить долен именно он, создав Русский Порядок.

Часть 3. Хаос и принцип эгалитаризма

 

Орбитальные системы общества

Важней чертой хаоса является смешение. Применительно к обществу этот результат возникает в ходе упразднения иерархии. В работе «Интернальные онтологии»[3] мы разбирали, как рождаются нерешаемые социальные проблемы и конфликты после того, как орбитальная структура общества заменяется на горизонтальную проекцию. Орбитальность взята как метафора движения планет по своим траекториям, что в случае объемной модели не порождает никаких противоречий даже тогда, когда планеты находятся на одном и том же луче, проведенном из центра вращения. Именно орбитальность позволяет им свободно продолжать движение. Если же спроецировать объем на плоскость и забыть об этой процедуре, сложится впечатление, что планеты столкнутся друг с другом. И соответственно возникнут эффекты такого столкновения.

Применительно к обществу это дает ситуацию, тщательно изученную социологом Луи Дюмоном в его программной работе Homo Hierarchicus[4], а также в его «Эссе об индивидуализме»[5]. В индийском обществе, где сохраняется принцип орбитальности, представленный в системе каст, конфликта и противоречия между идеалом личной свободы и строгой регламентированностью общественной жизни для разных слоев и типов общества, не прослеживается даже отдаленно. Равно как не возникало их в институте христианского монашества наряду с сохранением средневековой системы сословий. Просто свобода и жесткая система социальных обязательств и границ помещались на разные уровни, не создавая никаких противоречий и коллизий. Оставаясь в обществе, то есть двигаясь по социальной орбите, человек был обязан строго следовать вплоть до мелочей кастовым принципам. Но если он выбирал свободу, то для этого выделялась особая территория – личной аскезы (иночество в христианстве, отшельничество саньясинов в индуизме, сангхи в буддизме и т.д.), что считалось вполне легитимной и социально принятой нормой. Но личная духовная реализация располагалась на иной орбите, никак не умаляя сословной организации.

Дюмон показывает, что проблемы начинаются именно тогда, когда в западно-европейском обществе начинает преобладать демократический эгалитаризм, и буржуазные представления вытесняют средневековый иерархический порядок. Теперь вопрос свободы и иерархии проецируется на плоскость, что делает проблему принципиально нерешаемой. Индивидуалиастическое общество стремится приписать свободу уже не избранным аскетам, а всем своим членам – путем упразднения сословий. Но такое расширение индивидуальной свободы не вне общества (в лесу, в пустыни, в монастыре), а внутри него, порождает еще большие ограничения. Все индивидуумы, помещенные на одну плоскость и лишенные своих орбитальных – кастовых – маршрутов, сталкиваются друг с другом случайным образом, еще больше ограничивая своей свободой свободу другого – причем хаотично и беспорядочно. 

Такой догматический индивидуализм все равно порождает иерархию, но только на сей раз основанную на самом низменном критерии – либо на деньгах (как в либерализме), либо на месте в партийной иерархии – в тоталитарных обществах социалистического толка. И от того, что подобная фактическая иерархия складывается в эгалитарной культуре, она воспринимается еще более остро, поскольку представляет собой логическое противоречие и вопиющую несправедливость. 

Буржуазный порядок есть буржуазный хаос

Здесь снова мы имеем дело с парой – порядок/хаос. Эгалитаризм разрушает качественный иерархический порядок, социальную орбитальность. Тем самым он порождает именно хаос -- случайные столкновения индивидуумов друг с другом. При этом взаимодействие между ними сводится к наиболее низменным – телесным – уровням, поскольку именно они являются общими для людей разных культур, типов и духовных ориентаций. Носители более тонкой организации, занимающие в иерархических обществах место элиты, сбрасываются на телесное дно, где вынуждены обретаться среди существ, намного более грубых. Это и есть смешение или проекция орбитальных типов на плоскость. 

Причем высшие типы, естественно, тяготятся таким своим положением и создают вокруг себя социально-психологические вортексы. Не имея легитимного места, они начинают подстегивать хаотические процессы. К этому следует добавить неупорядоченный поиск тотальной свободы, которым все предлагается заняться не в особой – аскетической – зоне, а в самой гуще общества. Это еще более усугубляет хаос в обществах эгалитаристского типа.

Классическая демократия полагает, что решение этой проблемы следует искать в построении новой – на сей раз демократической – иерархии. Но такая вторичная иерархия больше не является орбитальной, объемной и качественной, а строится на основании материально-телесного признака. Это горизонтальная «иерархия», которая не преодолевает хаос, а напротив, делает его все более ожесточенным. Главным критерием в таком буржуазно-эгалитарном обществе (декларирующем равенство возможностей) становятся деньги, то есть обобщенный эквивалент материального богатства. А всякая иная иерархия жестко отвергается. Но расслоение общества на правящих богачей и подчиненных бедняков, вплоть до сведенного практически к рабским условиям жизни пролетариям, не снимает противоречий. И в этом социалистические теории и марксизм совершенно правы: в капитализме классовый  антагонизм только растет, так как богатые богатеют, а бедные беднеют. 

Эгалитарный хаос не снимается переходом от классической иерархии к иерархии денег, но напротив, выливается в ожесточенные классовые войны. Где хаос, там война, как мы уже многократно это отмечали. Поэтому развиваясь по своей автономной логике капитализм не может не порождать череду системных кризисов, двигаясь к финальному коллапсу. Хаос берет свое.

Социалистический хаос тоталитарной бюрократии

Альтернативная, но также эгалитаристская модель социализма предлагает решить проблему через упразднение даже материальной денежной иерархии, настаивая на полном имущественном равенстве. Здесь отрицается всякая иерархия, и классовый антагонизм предлагается снять с помощью упразднения всего класса капиталистов. Коммунизм мыслится как мирный утопический хаос, в котором противоречий не будет и будет торжествовать полное равенство. 

Это, однако, противоречит природе хаоса, которая проявляется именно в неупорядоченном столкновении. И чем более плоской – как в коммунистических теориях – будет общественная модель, тем более взрывным будет проявление хаоса.

Это мы видим в уровне насилия в коммунистических обществах, который проявлялся в системных репрессиях, а также в создании партийных бюрократических иерархий, обусловленных прежде всего необходимостью жестоко карать – вначале классовых врагов, а затем, просто несознательную часть общества. 

И капитализм, и коммунизм, в их классических версиях в своих по-разному эгалитаристских системных пытаются упразднить иерархию (орбитальность), но при этом укротить хаос, сделать его предсказуемым, контролируемым и «мягким».  Однако это противоречит природе хаоса, который ориентирован против любого порядка – даже горизонтального.

Радикальный эгалитаризм Постмодерна: феминизм, экология, трансгуманизм, ООО

Новая демократия, о которой уже шла речь, исходит из того, что предыдущие эгалитаристские проекты – как буржуазный, так и социалистический – не справились со своей миссией, и вместо полного упразднения иерархии перелицевали ее в новых формах. Капиталистические общества создали из богачей новый правящей класс, а социалистические режимы породили новые иерархии партийной номенклатуры. Тем самым поставленная цель была не достигнута. С этого и начинается Постмодерн.

В Постмодерне или в новой демократии проблема равенства ставится с новой остротой и с учетом предшествующих этапов и социальных экспериментов. Так появляется теория о необходимости радикализации равенства, то есть о переходе к еще более горизонтальной общественной модели, откуда изымается всякая вертикальность – даже двухмерная и материалистическая. Это ведет к четырем главным трендам новой демократии

·      равенству полов,

·      равенству видов,

·      равенству людей и машин,

·      равенству объектов.

Равенство полов реализуется через феминизм, легализацию гомосексуальных браков, трансгендеров и продвижение повестки ЛГБТ+. Пол перестает быть орбитальным отличием, где мужчины движутся по своей орбите, женщины -- по своей, но и те, и другие смешиваются случайным образом в хаотической массе гендерной неопределенности и переменчивой цепочке временных игровых идентичностей.

Глубинная экология стремится уравнять людей с другими животными видами и, шире, с другими явлениями окружающей среды, сведя человечество к сугубо природному явлению или подчас, даже к вредной аномалии.

Трансгуманизм стремится приравнять человека к машине, и настоять на его равенстве с техническим аппаратом, пусть и довольно совершенным. Но прогресс в технике и генной инженерии, а также успехи в цифровой области позволяют создать более совершенные мыслящие системы, что делает человека своего рода историческим атавизмом. 

И наконец, объектно ориентированная онтология отрицает субъект как таковой, считая человека случайной некоррелированной ни с чем единицей в чисто хаотическом и иррациональном множестве всевозможных объектов.

Гендерный хаос

Гендерная политика призвана упразднить иерархию в области пола. Этого можно достичь тремя путями, которые и определяют основные тренды в этой области:

·      полностью уравнять во всех отношениях мужчин и женщин (радикальный феминизм);

·      сделать пол вопросом индивидуального выбора (трансгендеры);

·      упразднить пол вообще в пользу нового типа бесполых существ (киберфеминизм).

В первом случае в обществе устанавливается жесточайший гендерный эгалитаризм. При этом женские и мужские индивидуумы перестают отличаться друг от друга по социальным признакам, что с необходимостью порождает гендерный хаос. В такой ситуации кто-то еще может продолжать настаивать на своем поле и его особенностях (например, женщины, стремящиеся увеличить объем своих прав именно как женщин), кто-то просто индифферентен к половой идентичности, а кто-то  требует ее полного упразднения. Это порождает высокую турбулентность и непрерывные столкновения хаотических индивидуумов между собой в условиях гендерной неопределенности. Очевидно, что конфликты растерявшихся атомов в такой ситуации не снижаются, а нарастают как снежный ком. 

Политика превращения половой идентичности в вопрос личного выбора – с расширением практики анатомических операций по смене пола на новые и новые категории, вплоть до детей – ведет к тому, что половая идентичность становится своего рода легко заменяемой параферналией, аналогом модного костюма. Пол меняется также легко как одежда в новом сезоне, а значит, человек начинает пониматься как сущностно бесполое существо, и эта бесполость составляет его природу, сводимую к чистой индивидуальности. 

В таком случае именно трансгендеры выступают как социальный норматив. Напряжение, присущее полову как таковому и связанной с ним психологией, здесь распределяется между индивидуумами, которые сталкиваются друг с другом без всяких упорядочивающих алгоритмов. Притяжения и отталкивания людей перестают подчиняться каким-то нормам, и все общество превращается в пансексуальное поле вибраций сущностно бесполых единиц. Нечто подобное в качестве идеала описано у Делеза и Гваттари. 

И наконец, философски ответственные феминистки – такие как Донна Харруэй, объединенные под условным названием «киберфеминизма», предлагают вообще отменить пол, так как любые его формы – включая гомосексуализм, трансгендеров и т.д. – основываются на дуальном, асимметричном и иерархически организованном коде[6]. Постмодернистская мысль приходит к заключению, что любое различие уже есть само по себе есть неравенство, а значит, кто-то всегда будет выше, а кто-то ниже. Чтобы упразднить это, необходимо абсолютизировать и нормативизировать кристально бесполое существо. Но человек и животное таким стать не могут. Следовательно, делают вывод киберфеминистки, надо упразднить человека и поставить на его место киборга, человекоподобную машину. Здесь радикальный феминизм напрямую смыкается с трансгуманизмом.

Все эти направления не альтернативны, но развиваются параллельно. И легко заметить, что все это многократно усугубляет хаотичность систем новой демократии.

Экохаос

Современная экология применяет эгалитаризм к иной области. На сей раз под вопрос ставится не гендерная идентичность (неравенство мужчина/женщина), но видовая – человек/ окружающая среда. Экология требует смягчить, а то и вовсе упразднить это неравенство. Самые крайние версии фундаментальной экологии выдвигают идею о том, что человек представляет собой порочную линию эволюции природы и должен быть упразднен как аномалия. 

Человеческая деятельность приводит к загрязнению окружающей среды, истреблению экологических ландшафтов и множества животных видов. Человек засоряет мировой океан, вырубает леса, тревожит недра земли и способствует мутациям атмосферы, в частности, озонного слоя. Экологи предлагают пересмотреть тезис о том, что «человек есть вершина творения и пик эволюции», и принято за аксиому, что человек -- одно из явлений природы наряду с другими, а значит, перед лицом природы он имеет ряд приницпиальных обязательств. 

Ранее человек и природа мыслились как две различные области – две орбиты. Сфера разума и сфера земной материальной среды не пересекались. Философ Дильтей предлагал строго развести науки на науки о духе (Geistwissenschaften) и науки о природе (Naturwissenschaften) – каждая область нуждается в своих алгоритмах, принципах, семантических структурах[7].

Экологи требуют отменить эту иерархическую дистанцию и как минимум уровнять в правах дух и материю, мыслящие и немыслящие виды жизни. А кроме того, настаивают на радикальном пересмотре отношений с окружающей средой: она не зона экстернальности, но экзистенциальный ландшафт человеческого бытия. Человек вписан в природу, а природа в человека. И эти взаимные отношения должны быть равными и обратимыми.

Так экологическая мысль стремится упразднить еще одну асимметрию, свести человека до животного вида, до элемента природы. Человек перестает быть центром и превращается в периферию – наряду со всеми остальными природными явлениями. Так сам человек становится средой, природным габитусом. 

Крайние версии экологии идут еще дальше, и считают человека антиприродным явлением, угрозой для окружающей среды. Поэтому чтобы планета жила, человеческий род требуется истребить или как минимум существенно сократить. Иначе не избежать перенаселения, планетарной катастрофы и исчезновения самой жизни.

Такой экологический подход – в умеренной версии – представляется вполне разумным и привлекательным. Однако отказ от иерархии и в этом случае превращает природно-человеческий ансамбль в хаос. Сама природа не имеет ярко выраженного центра – в ней всё находится на периферии, и поэтому сближение с ее имплицитной логикой (например, в постмодернистской философии Делеза, где речь идет о приоритете клубневого ризоматического принципа) ведет к дальнейшей хаотизации человека и человеческого общества. Переходя от пасторальной идиллии к более ответственным формам экологической мысли, мы начинаем замечать, что природе присуща агрессивность, жестокость и могущественная аморальность раскрепощенных стихий. Природа может улыбаться, но может и гневаться – и все это совершено независимо от поведения человека и никак не коррелируя эти состояния с ним и его разумом (экология категорически отрицает любой намек на антропоцентризм). Поэтому некоторые экологические теории – прежде всего относящиеся к глубинной экологии – прямо провозглашают законы черной и слепой агрессии, преобладающие в природе, образцом для организации и человеческой жизни. В философии Постмодерна такой поворот от гуманистической пасторали к садистически-деструктивным картинам называется обобщенно «черным Делезом», поскольку в некоторых пассажах этого яркого философа можно встретить доведенные до крайности ницшеанские мотивы воспевания жизни как потока слепой всеуничтожающей агрессии.

Хаос умных машин

Степень хаоса повышается и по мере того, как складывается философия трансгуманизма, начинающая с постановки знака равенства между человеком и машиной. Здесь преодолевается еще одна иерархическая орбитальность. 

Представления о близости человека и машины сложились у мыслителей Нового времени задолго до современного трансгуманизма. Материализм и атеизм подталкивали именно к такому толкованию человека -- как совершенной машины.

Прямо об этом заявил французский философ Ламетри, назвавший свою программную работу «Человек-Машина»[8]. Этот тезис стал обобщением такого направления в медицине как «ятромеханика» или «ятрофизика» (Дж. Борелли, У.Гарвей и т.д.), где различные органы человеческого тела представлялись в виде аналога рабочих инструментов: руки и ноги – рычаги и шарниры, легкие – кузнечные меха, сердце – насос и т.д. Дакарт еще ранее настаивал на том, что животные представляют собой механизмы, которые легко в будущем можно будет высчитать и создать их прямые – и даже более совершенные – аналоги. Но разум человека – его субъектность – Декарт из этой картины выносил за скобки. Ламетри идет дальше и Декарта, и «ятромехаников», и предлагает рассматривать человека целиком – а не только его тело, как машину. Да, у этой машины есть еще не распознанный двигатель, рассудок, управляющий всем механизмом, но со временем и он должен быть вычислен, а следовательно, будет создан его муляж.

По мере изучения психиатрами функционирования мозга позднее идея о механической структуре рассудка была еще более развита, а обнаружение синапсов в коре головного мозга считалось подтверждением того, что наука подошла к разгадке функционирования сознания.

Отталкиваясь от фигуры Человека-Машины, материалистическая наука развивала именно машинную составляющую – как в телесном организме, так и в области психики и неврологии. В психиатрии получила хождение теория «машины Гельмгольца», которая развивала тезис Ламетри с гораздо большей степенью детализации механической структуры в человеке. 

К концу ХХ и началу XXI века нейробиология, когнитивистика, цифровые технологии и генная инженерия подошли вплотную к тому, чтобы создать макет той машины, о которой говорил Ламетри. Но все же некоторая неопределенность относительно Искусственного Интеллекта как муляжа сознания сохранялась. Так в области Искусственного Интеллекта были выделены две области – 

·      зона накопления, хранения и систематизации данных,

·      нейросети, способные создавать семантические структуры (например, искусственные языки) самостоятельно,  без участия оператора.

Первая зона иногда называется «слабым Искусственным Интеллектом». По своему быстродействию и способности хранения и манипуляции с данными он далеко превосходит человеческий мозг. Но он лишен воли, которая вместе с разумностью представляет собой необходимый компонент субъекта. А так «слабый ИИ» технически многократно сильнее человеческого. И все же это только Машина, хотя и превосходящая Человека-Машину.

Но подлинно сильным ИИ становится тогда, когда «слабым ИИ», то есть структурой манипуляцией данными и контролируемыми технически процессами, будет управлять не человеческий оператор, а могучая нейросеть. Это – сильный Искусственный Интеллект. Тут появляется фактор воли. Машина уже в полной мере становится Человеком. Теперь это Машина-Человек.

Полный переход от гипотезы Человека-Машины к построению Машины-Человека и есть момент Сингулярности, о котором говорят современные трансгуманисты. Как только этот момент настанет, разница между человеком и машиной, между организмом и механизмом будет упразднена. Как некогда обезьяны (согласно дарвиновской теории) породили человека, взявшего в руки инструмент и открывшего тем  самым новую страницу истории, в Сингулярности человек передаст эстафету дальше – Искусственному Интеллекту.

Но такой переход представляет собой предельный риск. Человек и машина на какое-то время оказываются на одной плоскости, сталкиваясь между собой. Человек не сразу ослабнет до такой степени, чтобы полностью довериться машине, которая вполне может принять решении о нецелесообразности дальнейшего существования этого вида. Например, если нейросеть познакомится с учением глубинных экологов. А сам сильный Искусственный Интеллект не сразу получит полную энергетическую автономию и независимость от hardware, и даже от операторов. Хаос, который наверняка последует в такой ситуации, многократно описан в фантастической литературе и наглядно предвосхищен в кинематографе – в «Матрице», «Безумном Максе» и т.д.

И снова эгалитаризм новой демократии неминуемо ведет именно к хаосу – к агрессии, войне и жестокости.

Хаос объектов

Самыми честными среди постмодернистов и футурологов являются представители критического реализма (или объектно ориентированной онтологии). Они доводят материализм Нового времени до логического конца и требуют полной отмены субъекта. К.Мейясу замечает, что вся философия и наука, даже самые эгалитаристские и прогрессивные, не могут выйти за пределы корреляции[9]. Каждому объекту обязательно подбирается коррелят – пара, либо в области ума (классический позитивизм), либо среди других объектов. Мейясу и другие критические реалисты (Г.Харман, Р.Брассье, Т.Мортон, Н. Лэнд и т.д.) предлагает вообще отказаться от поиска корреляций и погрузиться в объект сам по себе. Для этого необходимо окончательно порвать с центральной позицией рассудка и отнестись к сознанию как объекту среди других. 

На практике, это возможно только через полную ликвидацию человека как субъекта, носителя разума. То есть человек мыслится отныне как такой же загадочный непознаваемый произвольный и ни с чем не соотносимый объект как все вещи внешнего мира. При этом Мейясу критикует даже Делеза, считая, что тот чрезмерное значение уделяет жизни. Жизнь это уже нарушение глубинного молчания вещи, попытка что-то сказать, а значит, привнести неравенство, создать предпосылки иерархии и орбитальности. Отсюда предложение объектно ориентированных онтологов не просто упразднить человека, но отказаться от центральности жизни. 

Теперь даже хаоса биологических видов, лишенных человеческого центра, оказывается недостаточно. Следующая --  и логически последняя – ступень эгалитаризма – требует отказа от жизни, в том числе и природной. Ярче всего эту тему развивает Ник Лэнд[10], сводящий генезис жизни и сознания к геологической травме, которая будет преодолена через извержение земной лавы и прорыва земного ядра сквозь оболочку остывшей коры. По Лэнду, история жизни на земле и в том числе человеческая история – лишь малый фрагмент в геологической истории остывания планеты и ее стремления вернуться к плазмообразному состоянию. 

В этой модели происходит переход от апологии биологического хаоса к триумфу хаоса материального. Отмена всех видов иерархий и корреляций достигает апогея, а доведенный до логического предела эгалитаризм выливается в прямое торжество мертвого хаоса, уничтожающего не только субъекта, но и жизнь.

Эгалитаризм столбовая дорога хаоса

Гендерная, экологическая и трансугманистическая повестка являются неотъемлемыми чертами новой демократии уже сегодня. А движение к финальному упразднению субъекта и жизни вообще представляет собой уже отчетливо намеченный, но все же вектор будущего. Эгалитаризм несет в себе движение к хаосу  во всех его видах. И всегда – вопреки начальным и чисто полемическим идиллиям – хаос выступает как синоним вражды (νεῖκος) Эмпедокла, то есть эквивалент войны, агрессии, разрушения и уничтожения.

Уже упразднение сословных иерархий, помещающее людей духовной и воинской природы на одну плоскость с крестьянами, ремесленниками и чернорабочими, порождает противоестественную социальную среду, где происходит беспорядочная толчея телесных импульсов – поскольку у людей разных природ общим – и то только по видимости -- является лишь тело. В буржуазном обществе включены гетерогенные элементы, которые не могут не размывать его системное функционирование. И более того, отсутствие высших орбит не дает и низшим орбитам удерживать свои траектории. Раб без Господина (в формуле Гегеля), перестает быть Рабом, но не становится и Господином. Он впадает в панику, начинает метаться, то имитировать Господина, то возвращаться к привычном сознанию Раба. Это уже состояние хаоса.

По мере усиления эгалитарных тенденций хаос только нарастает. И новая демократия – в ее постмодернистском выражении – все более и более открыто признает, что ведет дело именно к хаосу и повышению его градуса. А никак не наоборот. Если классические либералы уповали на невидимую руку рынка, которая якобы упорядочивает хаотическую деятельность отчаянно конкурирующих друг с другом субъектов рынка, то новые либералы открыто стремятся к тому, чтобы турбулентность системы возрастала и возрастала. Именно это становится идеологией и стратегией глобализма.

Часть 4. Теория хаоса в военной стратегии

Статья Стивена П.Манна

Еще одно измерение хаоса, которое следует разобрать в контексте СВО, это применение теории хаоса к военному искусству. Это не случайная реконструкция и не просто наблюдение за ходом боевых действий на украинском фронте. Это нечто большее.

Еще в 1992 году в осеннем выпуске журнала «Параметры», издаваемом Военным колледжем США, была опубликована программная статья кадрового офицера Стивена П. Манна, заместителя главы военной миссии США на Шри Ланке, с выразительным названием «Теория хаоса и стратегическое мышление». В статье предлагается версия применения нелинейной логики, исследуемой в научных теориях хаоса к военной стратегии. Позднее именно такой подход станет преобладающим в теории сетецентричных войн (networks warfare). В каком-то смысле, сетецентричные войны и есть практическая имплементация основных принципов теории хаоса к военной сфере. Сетецентричные войны – война хаоса. Здесь, естественно, хаос понимается в духе современной физике – как область изучения неравновесных, нелинейных систем, бифуркаций, пробабилизма и слабых процессов. К древнему хаосу философии или к хаосу в политической теории и в международных отношениях эта сфера имеет довольно опосредованное отношение.  Но мы, тем не менее, имеем дело именно с хаосом, а значит, после проведения всех необходимых разграничений, можно было снова вернуться к философским основам. Но делать это надо осторожно и с тщательным учетом всех эпистемологических перспектив.

Основные положение теории хаоса

Итак Стивен П. Манн перечисляет основные положения физической теории хаоса.

·      Теория хаоса относится к динамическим системам – с большим числом переменных.

·      В этих системах существуют непериодические закономерности, кажущиеся случайными узлы данных могут сложиться в нереккурентные, но тем не менее упорядоченные пэттерны.

·      Хаотические системы демонстрируют чувствительную зависимость от начальных условий; любое даже незначительное изменение начального состояния ведет к диспропорционально расходящимся последствиям. 

·       Наличие определенного порядка, предполагает, что пэттерны могут быть предсказаны – по крайней мере в системах со слабым уровнем хаотичности.

Стивен Манн подчеркивает, что между теориями хаоса и классической физико-математической наукой не существует противоречий. Хаос лишь нюансирует в физические законы и правила в некоторых особых классах – пограничных или нелинейных -- систем. Стивен Манн пишет:

Классические системы описывают линейное поведение и индивидуальные объекты; теория хаоса описывает статистические тренды со многими интенсивно взаимодействующими между собой объектами.

Здесь рассчитывается не совокупность линейных траекторий, но вероятностное поведение систем – не предсказуемых  на уровне линейных прогнозов, но вписанных в пробабилистский тренд.

Увеличения понятия ТВД до макропропорций: тотальная война

Применяя этот принцип к области военного противостояния, Стивен Манн делает важный вывод: прямое боевое столкновение двух регулярных армий имеет ограниченное число факторов (число комбатантов, качество и количество вооружения,  специфику местности и характер оборонительных сооружение, военно-техническое и тыловое обеспечение, особенности стиля командования и т.д.) Все это относится к классической стратегии м остается в рамках линейных процессов. Здесь нет места для хаоса, так как результаты процессов относительно легко просчитать изначально. Традиционная стратегия имеет дело именно с такими ситуациями, которые образуют системы, упорядоченные ряды и четко выделенные пэттерны. 

Военная стратегия как дисциплина довольно консервативна, и истории ведения войн полководцами Древней Греции или Рима, равно как и трактаты китайского стратега Сун Цзы, а также обобщающие системы в духе Клаузевица остаются действенными и непревзойденными до настоящего времени. Но все это касается той войны, которую Карл Шмитт назвал «войной форм». Это классическая война, и она в целом линейна. А значит, теория хаоса в полной мере применима не к ней. 

Все меняется, когда мы расширяем зону нашего внимания и вписываем конкретный Театр Военных Действий  (ТВД) в более широкий контекст. Теперь мы должны учитывать особенно постоянно меняющего  баланса сила в международных отношений, фактор оперативного доступа к информации и возможности ее ретрансляции, психологическое состояние общества, особенности задействованных в войне идеологий, религиозный и этнический контекст. Если мы не изолируем зону прямого ведения боевых действий, но включаем ее в более комплексное поле интеракций многочисленных и разноуровневых субъектов, то картина настолько усложняется, что линейность пропадает, и мы получаем совершенно новую картину – К.Шмитт называл ее «тотальной войной», проницательно подчеркивая, что это явление связано с либерализмом, атомизацией и новым пацифизмом. Война становится тотальной именно тогда, когда одна из сторон полностью отказывает другой в принадлежности к человеческому виду. Так пацифисты и либералы признают своих оппонентов – реалистов и противников либерализма к «нелюдям», что лишает их статуса формального противника. Противник становится тотальным, а значит, война с ним выходит за границы прямого ТВД и распространяется на все общество. Именно тогда война становится нелинейной, а ее законы стремятся к хаосу. 

Либерализм отказывает противнику в его праве обладать формой, размывает его формы, а тем самым переносит и свою агрессию на невоенные области – прежде всего в информационную сферу. Именно так и становится хаотической. Показательно, что о применении теории хаоса к военной стратегии американские эксперты  задумались именно в начале 90-х – статья Стивена Манна в «Parameters» была опубликована в 1992 году, в первой фазе «однополярного момента» (Ч. Краутхаммер). Так и стала складываться теория сетецентричных войн, как полноценная стратегия хаоса.

Имплементация теории хаоса в локальных корнфликтах

Американцы применили ее на практике уже в Афганистане, потом во время вторжения в 2022 году американцев и их союзников в Ирак, затем во время цветных революций в арабском мире – в Ливии и Сирии. В полной мере сетевой войной стало российско-украинское противостояние в Новороссии в 2022 году. Сетевая война – это война хаоса. Значит, она подчиняется нелинейных законам и предельно чувствительна к начальным условиям.

Срыв Русской Весны: победа Запада в битве за начальные условия

Именно поэтому в 2014 году после воссоединения России с Крымом для Запада было так важно остановить процесс распада Украины, признание независимости республик Донбасса и введение российских войск (легитимный президент Украины Янукович легко мог пригласить Россию для защиты от государственного переворота). В этой ситуации Запад использовал все свои возможности, чтобы повлиять на Владимира Путина и под эгидой «хитрого плана» воспрепятствовать вторжению России и освобождению Новороссию. Речь шла как раз о начальных условиях. В 2014 году они были целиком в пользу России. Отложив российское вторжение (в целом стратегически неизбежное) на 8 лет, Запад сумел изменить эти условия.  Так Запад переиграл Москву в войне хаоса, использовав для этого шествую колонну – прозападный либеральный сегмент в российской элите, сознательно дезинформировавший Путина о реальном положении дел и склонявший его к принятию западных инициатив – вплоть до ложного обещания признания Крыма российским и снятия санкций. Сторонники и пропагандисты «хитрого плана» оказались обыкновенными предателями, прямо способствовавшими тому, что спустя 8 лет Россия начала военные действия в намного худших стартовых условиях. Недавно Ангела Меркель прямо призналась, что Минские соглашения нужны были Западу только для одного – для военной подготовки Украины к полноценной войне против России. Кто как подготовился, мы наглядно видим сейчас. Те в России, кто взахлеб поддерживал «хитрый план» сегодня выглядят просто как предатели.  Кем бы они ни были.

Использование агентуры влияния для изменения системы как таковой – важнейший принцип именно сетевых войн. Для классических спецслужб, действовавших по линейной логике, все эти хаотические процессы проходили незаметными. Влияние на руководство России осуществлялось более тонкими способами, подчас основанными на атомарных слабо идентифицируемых действиях и возмущениях. Применение принципов хаоса в ведении военных действий против России с 2014 по 2022 год проходило практически совершенно незаметным для российского руководство, придерживающегося принципов классической линейной стратегии.

В СВО мы столкнулись с войной хаоса 

Как классическая военная операция была спланирована и СВО, и до какого-то момента она была успешной. Пока Запад не перестроился и не начал против России полноценную войну хаоса, с использованием всего спектра сетецентричных операций – масштабную информационную компанию, экономические санкции, точечный террор, политическое давление,  проведение психологических компаний, призванных дезориентировать и сбить с толку врага. 

Хаос дал о себе знать и непосредственно на ТВД войны за Новороссию. Западные специалисты по сетецентричным войнам связали систему наблюдения, электронной и спутниковой разведки, управления РСЗО и другими системами, БПЛА и дронами в единый пучок, где потоки стекающейся информации мгновенно анализировались и на этом основании тут же принимались решения. При этом все военные действия в реальном времени передавались в центры ведения информационной войны, где преломлялись в зависимости от эффекта – что-то сообщалось, что-то замалчивалось, что-то искажалось, что-то просто придумывалось. Так возникало информационное цунами, захлестывающее саму Украину, страны Запада и подчиненные ими глобальные СМИ, достигая территории и самой России. Микроскопическое или даже вымышленное событие на фронте подчас раздувалось до гигантских пропорций и на основании даже не верифицируемой, но стремительно поступающей информации принимались решения на глобальном уровне. Реальность в таком процессе почти полностью исчезала за непробиваемой стеной информации, которая имела по сути чисто военный характер. 

При этом российское общество, интегрированное в целом в западные технологии и системы, оказалось полностью беззащитным перед такими непрерывными атаками, которые происходили не только извне, но и изнутри. 

Эффективность анархо-террора

Хаотический характер ведения войны украинской стороной проявлялся и в использовании малых коллективов. Это является еще одним принципом войн хаоса. В них важнейшую роль играют маленькие военные коллективы – ДРГ, которые действуют относительно автономно. Теория сетецентричных войн предлагает заменить саму категорию прямого и ясного приказа на «намерение командира». Это значит, что ДРГ или небольшая ячейка террористов получает не детальный план проведения операций, а лишь общие параметры и желательные цели. На практике же предоставляется возможность действовать по обстоятельствам. Если главную цель не удается поразить, но открывается неожиданная – спонтанная, непредсказуемая – возможность поразить другую, надо так и поступать.

Ведение таких автономных военно-террористических операций исторически близка анархически организованному украинскому обществу, поэтому война хаоса была воспринята киевскими войсками совершенно органично. Агрессия, садизм и удары в спину, теракты против мирного населения, стремительное проникновение вглубь противника и атака с тылу – все это психологически близко украинцам, жителям фронтира,  и многократно исторически давало о себе знать. На сей раз это полностью соответствовало новой военной теории НАТО, чьи первые принципы мы встречаем у Стивена П.Манна.

Российская адаптация к войне хаоса

Какой вывод можно было бы сделать из констатации того факта, что помимо своей воли Россия принимает участие в войне хаоса? Отчасти некоторые практические выводы уже сделаны. 

Мы обратили внимание на резкое повышение значения информационного обеспечения компании и необходимости вести полноценную информационную войну, противодействовать психологическим операциям противника, создавать  собственные сети и собственные системы защиты информации. 

Далее: на фронтах СВО все воочию убедились в том, какую огромную – подчас решающую – роль в боевых действиях играют разного рода беспилотники – дроны, БПЛА и т.д. Роль «умного оружия» наглядно была продемонстрирована в столкновениях с натовским вооружением, и российские военные формирования были вынуждены прямо в полевых условиях создавать систему борьбы с дронами и собственные аналогичные виды сбора информации и вооружений. Мы пока еще не осознали необходимость оснащения всех боевых единиц – солдат и технику – самостоятельными видеокамерами и интеграцию потоков информации в едином управляющем центре. Но дело к этому идет. 

ДРГ противника доставили российским войскам серьезные неприятности в силу их автономности, спонтанности и зависимости лишь от «намерения командира» (а не от строгого приказа). Вполне эффективными оказались и террористические ячейки и группы саботажа, действующие в тылу – подчас глубоком – наших войск. Ответной стратегии мы пока не разработали.

Не до конца Россия осознала и фактор скорости принятия решений, что стало фатальным в случае натовских РСЗО и особенно систем HIMARS, чье управление замыкало на себе данные спутниковой разведки, мгновенную реакцию по наведению на цель и смену локации. В нашем случае весь цикл занимает несравнимо больше времени, а инстанции принятия решения отделены от разведчиков и от исполнителей -- включая наводку и передислокацию – многочисленными формальными этапами. Война хаоса предполагает стремительность принятия решений и действий, что призвано подломить традиционные системы ведения войны. Еще одно вторжение нелинейности. 

Агентура влияния в России

Не осознали мы пока еще и подрывной роли обширной сети агентуры западного влияния, действующей внутри России – тонко саботирующей решения, тормозящей необходимую подстройку общества – в том числе информационной и культурной среды – под цели СВО. Россия не ведет в полной мере и чистки от сетевой резидентуры (а ее потенциальным представителем являются любой либерал и западник). Не создан до сих пор полноценный центр ведения психологических операций против противника – ни против Украины, ни тем более против Запада. 

Секрет эффективности добровольцев ДНР/ЛНР, ЧВК «Вагнер», чеченцев 

Во многом Россия ведет войну по классическим стандартам, реагируя на хаос и сетецентричные вызовы реактивно и оборонительно. 

При этом следует заметить, что наиболее эффективно в этой войне проявляют себя те структуры, которые интуитивно или спонтанно следуют логике хаоса. Это прежде всего ополченцы ДНР и ЛНР, привычно ведущие борьбу с Киевским режимом и использующие против хаотических украинцев ту же тактику. Далее – это ЧВК «Вагнер», также организованная по сетевому принципу, причем интегрированная с медийным холдингом и в своих действиях спокойно идущая на предельные риски. Это может служить прообразом полноценной сетевой войны. Прекрасно показывают себя этнические вооруженные формирования – прежде всего чеченские. Их стратегия включает в себя учет религиозного и этнического факторов, что делает их не просто военными единицами, но полноценной сетью. 

Одним словом, и в СВО есть примеры удачного ведения войны хаоса. Но это касается отдельных сегментов российских войск и не затрагивает вооруженных сил в целом, которые ориентируются на ведение войны по старым – линейным – правилам. 

В структуре ВС РФ давно необходимо было создать управление по военному исследованию хаоса. Хотя бы потому, что враг уже как минимум 30 лет вовсю разрабатывает эти стратегии, изучает новые сетевые принципы и строит именно по ним свою армию. Упуская это из виду, мы обрекаем себя на поражение. 

 

---