Радикальный Антихрист

4 мая 2011 года Центр Консервативных Исследований и Кафедра социологии международных отношений МГУ провели семинар «Фигура антихриста: социология, метафорика, онтология». 

Основной доклад на тему «К концепту “радикального антихриста”: онтология и опыт (семантический, религиоведческий, социологический, политологический аспекты)» прочел профессор А. Г. Дугин. 

Радикальный антихрист (доклад А. Г. Дугина) 

Первый вопрос, поставленный автором доклада: что такое традиционализм? Прежде всего традиционализм следует понимать как язык (данный подход применен в книге Александра Дугина «Философия традиционализма»). Настоящее выступление, отметил А. Г. Дугин, является продолжением вечера памяти Е. В. Головина «Открытая герметика», на котором говорилось о рядах обозначаемых и обозначающих применительно к герметической традиции. То же самое можно отнести к поставленному вопросу «Что такое традиционализм?». Главная проблема, позволяющая перейти к проблематике антихриста, заключается в выяснении, каков онтологический статус традиционалистских доктрин. Традиционализм представляет собой рефлексию по поводу того общего, что есть в Сакральной Традиции. Рассматривая конкретные традиции как языки, мы приходим к заключению, что в них существуют свои ряды означающих (знаков) и синтаксиса, согласно которому знаки организованны, а исходя из семантико-коннотативного пересечения этих знаков между собой, можно говорить о возможности контакта с рядами означаемых. Денотативные ряды, которые конституируются конкретной традицией и приписывают денотаты тем или иным знакам, включенным в нее, проистекают из ее смыслового тезауруса. Традиция, религия — это язык. Например, в христианстве смыслы понятий «ангел», «Бог», «небо» выявляются исключительно в контексте конкретной традиции. Нельзя вырвать одно из этих понятий и перевести его в другой контекст, поскольку, к примеру, ангел в христианстве — это только христианский ангел, конституируемый его семантическим полем. Вне рамок христианства его семантика, коннотативность и, соответственно, денотативность растворяются. 

Сколько традиций, столько языков; сколько языков, столько миров. Например, понимать буддистскую концепцию «шуньята» как пустоту в любом из тех смыслов, которые вкладываются в этот термин в рамках моделей мира, не имеющих непосредственного отношения к буддизму, неверно. Для правильного понимания «шуньята» у небуддистов нет ни знака, ни коннотативного поля, ни денотата. 

Что такое традиционализм? Он появился как методологический ход благодаря Модерну, который возник через отрицание Традиции как таковой. Традиционализм — это диалектический момент модернизации.

Существуют тезис — Традиция и антитезис — Модерн (возникающий именно на антихристовом, но, в конечном счете, на антитрадиционном поле как негативное обобщение сущности Традиции).

И есть третий момент, не являющийся при этом синтезом ни в гегелевском, ни в каком-либо другом значении. Он омысляет Модерн, ректифицирующий свою парадигму через отрицание конкретных традиций. 

Рене Генон, отрицая Модерн, берет на вооружение отрицаемое последним понятие о Традиции вообще. Традиционализм, повторяет профессор Дугин, это диалектическое явление, противостоящее Модерну, который есть во имя Единой Традиции, возможно, никогда не существующей.

Сама Традиция конституируется как негативный концепт Модерна (данный подход сближает традиционализм и пост-модернизм). 

Следующий вопрос доклада посвящен позитивной программе традиционализма. Традиционализм рассматривает всё то, что отрицает Модерн, обобщает это и включает в положительную, созидательную конструкцию. С точки зрения корректного логического анализа это возможно, но в результате мы приходим к метаязыку в соссюровском смысле, т. е. к инструменту для анализа языков. Метаязык неполон и лишен самостоятельных семантики, семиотики и денотата. Он оперирует с другими языками как объектами исследования. Традиционализм обладает абсолютной научной, социологической, исторической и философской достоверностью, поскольку он обосновывается диалектическим моментом отрицания Модерна (этого уже достаточно, т. к. сам Модерн выделяет сущность традиционного), а также, через защиту традиционного, он производит систематизацию всего, что отрицает Модерн. Именно благодаря Модерну, считает Александр Дугин, традиционализм обнаруживает структуру во всем, что отвергнуто современностью, а значит, выявляет структуру самой Традиции. 

Следующий вопрос: исчерпывается ли онтология традиционализма реконструкцией метаязыка? Если ответ положительный и только, то Генон — это просто постмодернистский социолог. Если традиционализм — это технический метаязык, то у него нет денотативной функции. Генон это подтверждает. Но только ли это? Александр Дугин говорит: нет, мы обнаруживаем здесь кое-что еще. Согласно Генону, то, что утверждают традиционалисты, это не апостериорная реконструкция, систематизирующая конкретные реалии Традиции и религии, но нечто другое, имеющее отношение к онтологии и, в данном контексте, к сфере денотата. Здесь появляется концепт примордиальной Традиции. Генон рассматривал традиционализм не только как метаязык, но и как праязык, претекст. Это полноценный праязык, имеющий свои смысловые, семиотические ряды и денотаты. Профессор Дугин делает акцент на том, что денотаты традиционализма следует искать не через те традиции, которые им рассматриваются, и приводит пример Царя мира — Le Roi du Monde, — распадающегося на несколько укорененных в различных традициях образов. Генон же считает, что мы можем вступить в эмпирический контакт с Le Roi du Monde, минуя его рассеивание в конкретных религиозно-символических представлениях. В качестве метаязыка традиционализм применял Мирча Элиаде, воспринимавший его преимущественно как инструмент исследования; для Генона же существует ряд означаемых традиционализма, и это самое сложное, спорное и интересное.

Царь мира существует. 

После введения, или скорее первой части доклада, профессор Дугин перешел собственно к проблематике антихриста, предварительно уточнив, что антихрист как концепт имеет смысл исключительно в рамках христианской традиции. Как видно из самого понятия, антихрист так или иначе связан с Христом. Существуют два классических определения антихриста:

1) тот, кто против Христа, и

2) тот, кто перед Ним.

В любом случае, это тот, кто пародирует Христа, выдает себя за Него. В истоках концепта антихриста лежат идеи пародии, симуляции и опережения. Это пародия на Христа, симулякр Христа и фигура, Христа опережающая. Важно, что это относится к Христу не Первого, а Второго пришествия, накануне которого и появляется антихрист. Его темпоральная локализация — конец времен. Это фигура, воплощающая в себе отрицательные стороны сугубо христианского цикла. В промежуток от Первого до Второго пришествия происходит накопление определенных негативных аспектов социального, духовного, экклесиологического, исторического, мирского и церковного единого процесса, которые воплощаются в фигуре антихриста. Это не что иное, как отрицательный результат христианского цикла. 

Эпоха антихриста имеет целый ряд признаков и свойств, и Александр Дугин выделяет два из них: 

1. антихрист приходит на последнем этапе христианской истории и 
2. фундаментально, абсолютным образом меняет онтологические, экзистенциальные и социополитические параметры бытия. 

Это извращение космических стихий, препятствующее осуществлению ряда христианских таинств (к примеру, евхаристии и святого крещения). Бегуны считали, что невозможно крестить в водах, т. к. антихрист их подменил. Единственное исключение составляют лужи, поскольку в них дождевая, небесная вода, а Небеса еще не во власти сына погибели. 

Антихрист меняет параметры бытия не только вовне, но и внутри самой религии. «В Храме Божьем воссядет Он, и будет выдавать себя за Бога» (2 Фесс. 2:4). Изымается Катехон от среды, и происходит подмена религии изнутри церкви.

Эпоха антихриста, констатирует Александр Дугин, это эпоха абсолютной подмены. Поэтому после прихода врага от христианина требуется совершенно иное отношение к миру, нежели до него. Миры до и после — это два совершенно разных мира. Пока антихрист не пришел, есть доверие, хоть и частичное, к миру. После доверия нет ни к церкви, ни к государству, ни к миру. Наступает эпоха тотального подозрения. Ничто не находится на должном месте. При этом даже сам христианин состоит из всего того, что отравлено антихристом — тела, духа и т. д. Принципиален вопрос: уже или всё еще нет? Далее профессор Дугин рассматривает ответы на данный вопрос в рамках христианства. В старообрядчестве поповцы отвечают, что антихрист очень близок, но всё еще не совсем; беспоповцы считают, что он уже здесь. Самыми радикальными являются нетовцы, говорящие, что всё отравлено, всё ушло, и остался только вздох. А. Г. Дугин цитирует одного из последователей Антипы Яковлева:

«Слышите, братия, что сии льстецы глаголют, яко не нужно знать о антихристе. Да у нас вся вера во антихристе состоит»,

и утверждает, что это фраза настоящего христианина. Говоря что-то другое, мы оперируем с условностями и не спешим соотнести их с рядами соответствующих денотатов. Это прелесть, сон неэсхатологического христианства. Вопрос об онтическом наличии антихриста — это вопрос об определении места христиан в истории. Самым мягким образом реагируют на него экуменисты, более строго никонианцы и тотально — старообрядцы, ставящие вопрос об эсхатологическом эоне в центр своего внимания. Возникает всё более острый опыт антихриста. Впрочем, для экуменистов это всего лишь абстракция, для никониан — опыт дьявола и только для старообрядцев антихрист — главный элемент веры, веры как подозрения. Поскольку сын погибели проникает в церковь, речь идет о сотериологических прекондициях.

О чем бы ни спорили истинно православные люди, они спорят об антихристе.

В рамках православной традиции существуют смысл, знак и денотат антихриста. 

Возвращаясь к компаративистскому метаязыку традиционализма, Александр Дугин обращается к аналогам антихриста в других традициях. Каждый из них имеет свой смысл, свой денотат. Первый пример, приводимый докладчиком, — исламский Даджал. Он не связан ни с Мухаммедом, ни с Аллахом, а является воплощением имманентного исторического зла и лжи. У иудеев более сложно и связано с представлением об «эрев рав», народах великого смешения (то ли это Эдом и Ишмаэль, то ли скорлупа самих израильтян), а также с фигурой Армилуса, с которым отождествляется Гитлер. Иудеи считают, что живут в мессианском времени, а Холокост и битва с Армилусом уже позади. «Эрев рав» — это тоже подделка (псевдоевреи). Из индуизма профессор Дугин приводит пример Кали-Юги и самой богини Кали. Кали-Юга — это также активная подмена мира и общества, и прервать его призван последний Аватар Калки. В зороастризме финальная эпоха — это время смешения, а также битва последнего Заратустры со сторонниками Ахримана.

Завершив этот обзор, профессор Дугин обращается к календарно-циклической схеме, иллюстрирующей морфологию последних времен. Место антихриста примыкает на продемонстрированном докладчиком календаре к нижней точке круга, разделяющей вечернее и утреннее, прошедшее и грядущее. Он, этот «календарный антихрист» — это вечерний Денница, который будет пародировать Венеру утреннюю (т. е. Христа).

В связи с этим Дугин упоминает тот факт, что в некоторых древних традициях убивали близнецов, считая их воплощением зла. Однако, говорит автор доклада, зло — это один из близнецов. Чем ближе к указанной точке мы, тем ближе к ней, вплоть до наложения, и они — сын Божий и сын погибели. И антихрист раньше времени говорит о том, что лучшее, грядущее уже наступило. Он заставляет принять агонизирующее старое в качестве нового. 

Следующая тема, затрагиваемая в докладе, это социология антихриста. Существует фигура социологического антихриста. Согласно Эмилю Дюркгейму, с социологической точки зрения Бог — это само общество в его нормативной матрице, общество как целое. Но, утверждает Дюркгейм, на периферии этого общества возникают сбои — явление аномии (т. е. беззакония, этимологически подводящего к сыну беззакония). Это те сегменты социальной системы, которые представляют собой накопление ее дисфункций. Когда социальная система перестает быть чем-то нормативным, холистским, она утрачивает свою структуру и внутреннюю дифференцированность и начинает смещаться в сторону аномии. Совокупность таких аномий и представляет собой социального антихриста. Еще одни пример, приводимый профессором Дугиным, это теория Питирима Сорокина о трех циклах:

1. идеационном,
2. идеалистическом и
3. чувственном.

Первый относится к трансцендентному, второй — к совмещению трансцендентного и имманентного, третий же — полное погружение в мир (т. е., в контексте исследуемой проблематики, царство антихриста). Сорокин считал, что невозможно постепенно вернуться от чувственного к идеалистическому. За чувственным сразу наступает идеационный. 

Возвращаясь к началу своего доклада, Александр Дугин вновь ставит вопрос о том, что является означаемым для традиционализма, и предлагает принять точку зрения Генона, считавшего, что существуют такие означаемые, которые соответствуют языку традиционализма, — т. е. предлагает принять гипотезу о примордиальной Традиции не только как абстрактно-обобщающего конструкта, но и как того, что существует. В таком случае той общей фигуре, определенной в докладе как «календарный антихрист», соответствует некий денотат, который может быть дан нам в опыте. Профессор Дугин называет его «радикальным антихристом» (от лат. radicus — корень). Радикальный антихрист не является христианским ни с семантической, ни с денотативной точек зрения, как не является он и аналогом аналогов антихриста в рассмотренных выше традициях.

Радикальный антихрист — гипотеза о существовании онтологического денотата, предшествующего всем этим фигурам. Это преантихрист.

Профессор Дугин заключает, что если мы примем данную позицию в отношении традиционализма, то мы имеем шанс столкнуться с этой реальностью непосредственным эмпирическим образом. 

Обсуждение доклада А. Г. Дугина 

Взявший слово переводчик Юрий Коринец подчеркивает, что в своем докладе профессор Дугин говорит о духовном антихристе, в связи с чем возникает вопрос, какой будет его реальная фигура и не идет ли в таком случае речь об удвоении реальности? 

Александр Дугин на основании гипотезы Сепира — Уорфа применительно к онтологии утверждает, что на самом деле не существует никакой реальности. Реальность — не более чем концепт, некая логико-языково-онтологическая конструкция, поэтому реальность Модерна, Постмодерна, реальность иранского или пакистанского общества — это лишь разные реальности. И если мы говорим о религиях, отвечает профессор Дугин, то верным будет заключить, что все их денотаты теснейшим образом связаны с семантикой. И при рассмотрении общей картины мы получим много довольно противоречивых денотатов, начиная с корневого, радикального антихриста до антихриста социологического, календарного, христианского, Даджала в исламе; мы получим не просто две сущности, а целое созвездие непростых денотатов. Говоря о радикальном антихристе, продолжает Александр Дугин, мы касаемся очень специфического опыта, ультраэксклюзивного, опыта столкновения с денотатом как сверхдефицитной возможностью. 

Антихрист в старообрядчестве (содоклад А. В. Муравьёва) 

Желая внести уточнение, Алексей Муравьёв возвращается к разговору о языках описания — фундаментальному вопросу, поскольку получается, что раз мы признаем существование некоего примордиального денотата, мы, следовательно, должны придумать ему какой-то примордиальный язык. И этот язык является универсалией. По мнению Муравьёва, искать этот язык вне Традиции поистине бессмысленно. Его следует искать в той традиции, которой мы можем оперировать наиболее успешно. Если у нас есть христианская традиция, мы должны оперировать именно ей, потому что на освоение оперативного языка других традиций уйдет неизмеримо больше энергии и сил, и у нас не останется возможностей на описание. По этой причине (естественно, признавая наличие релятивизирующего фактора в виде самого денотата) мы, тем не менее, пользуемся языком, называемым «антихристовым». Но, используя язык любой религиозной традиции, замечает Алексей Муравьёв, мы должны понимать, что в любом случае это — ограничение, сужение, пропедевтика. Поэтому, безусловно, всегда должна оставаться некая «звездочка», примечание, что, помимо описания в рамках, принятых Традицией, всегда существует некий коэффициент, не помещающийся в эти рамки. Это, по мнению докладчика, разрешило бы всю проблему. 

Финальная дискуссия 

Александр Дугин не соглашается с этим заключением, утверждая, что проблема значительно глубже, и если мы пойдем дальше, то обнаружим: сам факт наличия общего денотата резко меняет наше отношение к пониманию антихриста в целом. Отношение между денотатом, по словам профессора Дугина, для традиционалистской модели радикального антихриста и отношение к антихристу в христианстве сложнее и диалектичнее, и, возможно, здесь существует та степень напряжения, которая оправдывает определенные опасения в отношении традиционализма со стороны наших консерваторов и теологов. Александр Гельевич говорит о риске, поскольку переход к предхристианскому денотату — огромный риск. И он полностью ускользает от «софт традиционалистов», схоластиков, подобных Шуону. Но для ответственных традиционалистов это очень важная вещь. 

Подводя итог прошедшего семинара, профессор Дугин делает вывод о неисчерпаемости эсхатологической проблематики, ее константности, отмечая интерес к не менее глубокой теме — роли антихриста в политической эсхатологии («политическом антихристе»).