Деконструкция однополярной гегемонии: об арсенале контр-гегемонического дискурса

 

В евразийском подходе к теории многополярного мира принципиальным является тезис А. Грамши о том, что всякая власть опирается как на насилие  и принуждение, обеспеченные политической и экономической властью, так и на согласие, конcенсус массы  населения, за которыми стоит доминация  гуманитарного дискурса.

 

Согласно Грамши, захват политической власти и собственности как ее экономической основы автоматически не гарантирует стабильности власти. Ситуацию, при которой достигается достаточный уровень согласия, Грамши называет гегемонией. Гегемония — не застывшее состояние, а непрерывный  динамичный «молекулярный» микропроцесс, протекающий не в  открытой классовой борьбе, а по законам невидимого столкновения, изменения или сохранения представлений, настроений, мнений в коллективном сознании. 

 

В этом процессе государство с его бюрократическим аппаратом является лишь внешней, грубой силой гегемонии, «облеченной в броню принуждения», но при этом не самой эффективной. Подлинным тонким телом гегемонии, обеспечивающим стабильность или провоцирующим слом общественного механизма,  является то, что называется «культурным ядром» общества. Это доминирующий мировоззренческий дискурс, включающий в себя  долговременные цивилизационные приоритеты и ценности (традиции  и предрассудки, образы и символы, представления о человеке и космосе, добре и зле, справедливости и дисгармонии, традиции и новаторстве), и транслируемый различными общественными группами – активными и пассивными носителями коллективного сознания, коллективной воли сообщества. 

Устойчивость или подрыв, разрушение этого «культурного ядра» есть условие успешности или неуспеха социальной революции. Как отмечалось, и поддержание, и размывание этого культурного ядра есть «процесс малых токов», микропроцесс, своего рода, ползучая революция диссолюции или артикуляции дискурса. Она  обеспечивается тем, что в современной антропологии называется  «плотным описанием» социо-культурной ситуации, созданием массированного пространства истин- верований, которые за счет бесконечной повторяемости, тиражируемости образуют высокую концентрацию узнаваемого и широко разделяемого содержательного пространства. 

 

Высокая плотность дискурса, как правило, обеспечивается значительным массивом материалов – книг, брошюр, статей в прессе, коллоквиумов, семинаров, лекций в различных высших и средних учебных заведениях, разговоров, передач, обсуждений на радио, телевидении и в интернете, создающих как формы высокого интеллектуального топоса, так и контуры обыденного сознания массы. С точки зрения А. Грамши главными лицами, агентами  поддержания или  диссолюции дискурса являются, с одной стороны,  так называемая «традиционная» и, с другой,  оперативная или «органическая» интеллигенция. При этом последняя обслуживает правящий класс за вознаграждение, быстро перестраиваясь под запросы текущего момента и действуя оперативно,  в то время как «традиционная» интеллигенция  сохраняет относительную укорененность в многовековой культурной традиции и верность типу культурного и исторического развития нации, менее активно идет на прямое и циничное сотрудничество с властью, ориентируясь на духовные приоритеты как ценность. Подобная «традиционная» интеллигенция представлена прежде всего церковнослужителями, академическими учеными, философами, преподавателями вузов, школ, некоторыми представителями творческих кругов, писателями, режиссерами, актерами и т.д.

 

 

В такой ситуации следует признать  важность грамшистской формулы о том, что включенность массы в доминирующий дискурс властной элиты есть результат гносеологической и общекультурной работы определенных компетентных групп:  «органической интеллигенции», которая включается в существующий политический порядок, разделяет его основные тезисы и транспонирует властные стратегии в культурные и мировоззренческие коды, создавая или транслируя то, что называется «обыденным сознанием», миропереживанием, «здравым смыслом», «философским фольклором». В то же время оппонируют этому процессу  иные группы интеллигенции, среди которых, помимо вышеназванной «традиционной интеллигенции»,  существуют иные группы, целенаправленно работающие на разрушение доминантного дискурса.

 

В центре сражения за многополярный мир стоят интеллектуалы, владеющие арсеналом деконструкции современного однополярного господствующего дискурса ( и его вариантов), то есть выявления его рукотворного, ситуативного, локального во времени и пространстве статуса, его парадигмального, то есть изменяемого – созидаемого и разрушаемого – характера. Иными словами, существует контр-элита или контр-интеллигенция, контр-интеллектуалы, носители контр-гегемонистского дискурса, которые в условиях доминации одного дискурса могут выступать суверенами создания альтернативного дискурса, особенно в тех случаях, когда господствующий дискурс искусственен, навязан извне и не соответствует культурным кодам и традициям данного цивилизационного образования. Такой контр-элитой, контр-гегемонистской группой в современных условиях мы считаем евразийское интеллектуальное сообщество, концентрирующееся в России  вокруг партии «Евразия» и «Международного Евразийского Движения».

 

Теория многополярного мира еще не является полноценной, развитой и универсально принятой теорией. Евразийское сообщество интеллектуалов находится на концептуальных подходах к этой теории. Но следует отметить, что евразийские теоретические арсеналы очень внушительны.

 

 

Если обратиться к русской мысли XIX века, то там блистательно разработана тема множественности культур и цивилизаций, а  также тема альтернативности русской и евразийской цивилизаций по отношению к другим, и в частности, к западноевропейской. Здесь можно сослаться на славянофилов, указать на гениальные разработки Николая Данилевского, Константина Леонтьева, русских евразийцев ХХ века, в частности, Петра Савицкого и Николая Трубецкого.

 

В русской мыслительной традиции Х1Х века гениально разработана тема специфики западноевропейской цивилизации как неединственной и несовершенной, в каком-то смысле дефектной, имеющей множество злых и скучных сторон  -- вспомнить хотя бы остроумное рассуждение К. Леонтьева о красоте и фееричности восточного турецкого костюма в сравнении с убогой серостью, одномерностью и скукой европейского платья для присутственных мест –  своего рода метафору  соотношения принципов западного рассудочного индивидуализма и восточного многомерного красочного холизма.

 

Интересны русские рассуждения о западной цивилизации как о необязательной к исполнению, в том смысле, что само развитие общественных организмов является нелинейным, многомерным, идет параллельными путями, а не путем однонаправленной единой последовательности культур, не столбовой дорогой цивилизации. Все эти блески русской мысли евразийские интеллектуалы считают своим бесценным наследием и арсеналом.

 

 

Еще одним источником евразийских рассуждений  о многополярности является постмодерн, который релятивизировал историю, представив ее как смену парадигм, «больших рассказов», своеобразных рукотворно-нерукотворных мифов, то есть властных дискурсов, обладающих вполне конкретной темпоральной и пространственной привязкой и, в конечном счете, подлежащих деконструкции.

 

Исследование фазового перехода от модерна к постмодерну, фундаментально проведенное в рамках евразийского дискурса, вскрыло основания модерна как доминирующей парадигмы последних столетий и позволило рассматривать, казалось бы, еще недавно консенсусные принципы прогресса, научности, рациональности, индивидуализма, демократии, приоритета западной цивилизации и отсталости других народов как искусственные и релятивные онто-гносеологические построения, подлежащие деструкции и выявлению лежащих в их основаниях человеческих устремлений, интересов, типов  поведения, способов освоения мира.

В этом отношении чрезвычайно полезными в евразийском дискурсе являются размышления Фридриха Ницше  и Мартина Хайдеггера о властном характере гносеологии в том виде, как она сложилась в западноевропейском сообществе.

 

«Знание-сила» – тезис Френсиса Бэкона начала Нового времени. Знание как «воля к власти» («Wille zur Macht») – тезис Ницше. «Forsetzunde Durchsetzung», «преднамеренное навязывание» или «Forstellung», «постав»  – идея Мартина Хайдеггера. Внимание евразийских интеллектуалов к концепциям бытия, знания, сущего  у Мартина Хайдеггера было абсолютно неизбежным с точки зрения выстраивания аргументации в пользу идеи очень специфической по мировым меркам и исключительной судьбы западноевропейской технической цивилизации. Ведь «Forsetzunde Durchsetzung» – это навязывание миру воли человеческого действия, человеческого интереса по изъятию сущего из бытия. Хайдеггер глубочайшим образом отслеживает, как западноевропейская мысль, начиная с Платона, проходит путь от живого контакта с бытием, как у досократиков, к механическому, искусственному взаимодействию с сущим и к утрате бытия и богов в современной западной  философии. История техники рассматривается Хайдеггером как история одномерной манипуляции с  сущим. Нас интересуют стратегии взаимодействия западного человека с бытием и сущим, гениальные хайдеггеровские прозрения относительно властного манипулирования западной ментальностью и практикой с бытием.

 

Тематика искусственного выстраивания онтологии и приоритета воли и «воли к власти» в гносеологических и практических стратегиях отношения человека с миром дает нам взгляд в глубину проблематики и позволяет обоснованно критиковать стратегии западной одно-, двух- и трех-полярности.

 

На идее Хайдеггера о преднамеренном навязывании, Forsetzunde Durchsetzung – идее своего рода предрешенчества человечества западного сектора мира относительно того, как он видит, понимает, ассимилирует, включает в свое пространство мир, как он его обрезает, кроит и сшивает заново – основано все европейское учение о бытии.

 

Другими словами, в основе западноевропейской онтологии лежит своеобразное гносеологическое и онтологическое предрешенчество, можно сказать, гносеологическая выкройка, своего рода гносеологическая манипуляция. И именно поэтому евразийское отношение к стратегиям западноевропейской цивилизации как к универсальным стратегиям человечества чрезвычайно осторожно и скептично. Признавая темпоральную и пространственную, то есть локальную обоснованность, приемлемую в цивилизационных пределах западной ойкумены,  мы отказываем западной парадигме в универсальности и вселенской общезначимости.

 

Далее, евразийский  контр-гегемонический дискурс строится на глубоком и проницательном предложении Мартина Хайдеггера западному человечеству выстраивать новую онтологию, искать пути и тропы к потерянному бытию. И одновременно с этим мы предвкушаем и глубоко убеждены, что другие цивилизации, другие народы выстраивают иные траектории смыкания и размыкания человеческой реальности и Бытия. И поэтому мы готовы к исследованию многообразия того, что Хайдеггер назвал «дазайном»,  и признаем плюрализм человеческого бытования или пребывания в мире,  плюрализм специфической человеческой реальности «вот-бытия».

 

В условиях доминации дискурса однополярности,  гегемонии однополярного  (двух- и трех- полярного) мира, который использует не только силу, но и убеждение и добивается определенного согласия масс на собственные стратегии, евразийцы  активно и даже агрессивно вводят понятие «контр-гегемонии».

 

Следует отметить, что евразийские стратегии деконструкции идеи западной монополярности глубоко эшелонированы не только в русском, но и в самом западноевропейском контексте. Здесь  можно опереться на французских постструктуралистов, и  в частности, на Ж. Деррида, с их терминами «counter-hegemony» (в этом термине присутствует смысл «сведения счетов», который нам очень приятен).

 

Надо понимать, что те, кто испытывают гегемонию, обычно не ведают о том, что они ее испытывают. Гегемония есть там, где согласие с властным дискурсом является  неосознанным, неотрефлектированным.

 

Контр-гегемония предполагает высокую степень отрефлектированности относительно искусственности и навязывания гегемонического дискурса, то есть предлагает наличие критической теории в отношении гегемонистского процесса и сохранения высокой степени субъектности в рамках теории. 

 

Мы говорим о плотной, насыщенной субъектности контр-гегемона.

 

Ведь мы находимся на пороге теории многополярного мира, что предполагает мощнейшие  предварительные деструктивные усилия против гегемонического навязывания однополярного, а теперь уже и двух-  и трех-полярного мира. Дело в том, что западные элиты, «органическая интеллигенция» ( по Грамши), обслуживающая власть, уже перехватила идею многополярности в удобном для нее варианте –  двухполярности или трехполярности, с тем, чтобы исключить, проигнорировать евразийский полюс как самостоятельный в новом мировом раскладе.

Если быть максималистами, то мы, евразийцы, разумеется,  за многополярный мир, с большим числом полюсов, равным числу потенциальных цивилизаций. Но в современной ситуации мы поднимаем на щит лозунг момента – «квадриполяризм», «четырехполярный мир,» в который заведомо включен евразийский полюс, которого теперь не просто  выкинуть из контекста.

 

 

Мы понимаем необходимость экзальтации субъектности контр-гегемонии в пространстве современного мира. Как отмечалось, речь идет о насыщенной плотной субъектности, о консолидированной группе и о консолидированном продукте этой группы, о масштабных исследованиях, о создании высокотеоретичного продукта, многостороннего тиражирования евразийского дискурса, создания культурного обрамления качественных философских поисков в виде литературных произведений, кинопродукции, клипов, рекламных роликов, книго- и другой арт-продукции.

 

Но при акценте на субъектный полюс можно параллельно теоретически наметить еще один путь развития дискурса – тематику о возможности контр-гегемонического дазайна.

Тезис о полюсе субъектности и тезис о бессубъектном дазайне как предонтологической базе цивилизаций и культур противоречат друг другу.  Однако наш дискурс и не должен быть гладким. Точнее, догматических решений быть в нем не может. И поэтому мы с удовольствием принимаем к рассмотрению контроверзу: либо гегемония бессубъектна, развоплощена и понимается как реальность несопоставимая с единичным или коллективным субъектом как носителем дискурса,. либо мы рассматриваем поляризацию дазайна, принимаем его неравновесность и фиксируем субъектность гегемонии и тогда  говорим о субъекте как носителе эпистемы или мифемы… Это тема для обсуждения, которая, например, дискутируется американскими политологами Коксом и Эшли: либо гегемония бессубъектности, развоплощенного дискурса, либо создание неравновесной системы дискурса с элементами субъектного насилия.

 

Далее, если мы говорим о «дазайне», встает тема его единственности или множественности. «Дазайн», в понимании Хайдеггера, как реальность человеческого уникален.  Но если рассмотреть «дазайн» как реальность «вот-бытия» коллективного субъекта – племени, народа, этноса, нации, то мы получим множественность, соцветие «дазайнов». Это еще одна тема евразийского контр-однополярного дискурса. В этом случае в рамках Теории Многополярного Мира (ТММ) можно получить очень интересную картину взаимодействующих «дазайнов» разного качества. Их равноправие или выстраивание в определенной иерархической соподчиненности по логике контр-гегемонии.

 

Одновременно мы знаем, что из разных «дазайнов» могут рождаться различные логосы, различная морфология речи,  разные властные дискурсы и властные отношения. Соотношение логосов и «дазайнов»  –  это еще одна тема евразийского контр-однополярного дискурса. Здесь ценным вкладом является книга  А. Дугина  «В поисках темного логоса» о подходах  к альтернативной рациональности.

 

Если все же сделать акцент на субъектности дискурса контр-гегемонии, что в настоящих условиях является предпочтительным и неизбежным,  если мы  хотим выиграть сражение с однополярностью, то следует опираться на неравновесный дискурс с  акцентом на субъект контр-гегемонии и, соответственно,  на концепт  «воли к власти». Иное дело, что  воля к власти в многополюсной системе может быть конфигурирована по-разному: каждый субъект может реализовывать свой тип воли к власти, плюральность «Wille zur Macht». И вновь возникает идея того, что из разных «воль к власти» будут рождаться разные дискурсы, логосы и культуры, разные властные отношения.

 

Мы – за цветущую сложность. Мы стоим за различные полюса, конфигурации власти, политических отношений, политических дискурсов и политических дазайнов. Квадрополяризм – это не конечный пункт нашего теоретического размышления.  Это ответ, контр-удар .

Если же вернуться к концепции «Радикального субъекта», составляющей стержень евразийского размышления последних лет, то мы увидим определенную несовместимость этой концепции с концепцией «дазайна». 

 

Как уже отмечалось, дазайн предполагает демонтаж субъектности. Радикальный субъект предполагает, напротив, постоянное горение в человеке субъектного полюса, жесткую упряжь субъекта  в ноуменально-онтологическую схему, как у Платона в концепции «зюгона». 

Но и это не должно обескураживать. Мы на подступах к теории многополярного мира. Здесь нет догматических решений. Наоборот, мы можем и должны обострить конфликт понятий, мы – революционеры контр-гегемонии. Мы можем и должны жить в состоянии конфликта, противоречия, несчастного сознания, где концы с концами подчас не сходятся. Болезненность проблематики интереснее применения готовых решений. Именно в «максимально рискованном риске» мы добываем золото возможного решения. Именно в гносеологическом сдвиге, в прыжке вверх или в сторону мы сможем вступить в Событие, Эрайгнис.