ВЕСТЕРНОЛОГИЯ: В НАПРАВЛЕНИИ СУВЕРЕННОЙ РУССКОЙ НАУКИ

Введение

Вестернология – это новое понятие, которое следует взять на вооружение в ситуации эскалации конфликта между Россией и странами НАТО в ходе проведения СВО на Украине с учётом того, что этот конфликт из чисто политического постепенно необратимо перерастает в цивилизационный. Политическое руководство России провозгласило страну самостоятельным «государством-цивилизацией»[1] или «Русским миром»[2]. Такая декларация имеет колоссальные последствия для всего массива российской гуманитарной науки и образования, поскольку задаёт новые парадигмы и в историческом самосознании российского общества, и в отношении к западной цивилизации, и в осмыслении других незападных народов и культур.

Указ Президента РФ № 809 «Об утверждении Основ государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей» однозначно утверждает ориентацию на мировоззренческий код России, которым и выступают «традиционные ценности»[3]. По сути, они-то и составляют принципиальную семантическую решетку нового государственного и общественного мировоззрения, потребность в котором напрямую вытекает из обостряющейся конфронтации с Западом – причём, в самом широком, цивилизационном смысле.

Эта ориентация России на традицию и укрепление идентичности развернута и продолжена в Указе Президента России № 314 «Об утверждении Основ государственной политики Российской Федерации в области исторического просвещения», где напрямую утверждается, что «Россия – великая страна с многовековой историей, государство-цивилизация, сплотившее русский и многие другие народы на пространстве Евразии в единую культурно-историческую общность и внёсшее огромный вклад в общемировое развитие.

В основе самосознания российского общества лежат формировавшиеся и развивавшиеся на протяжении всей истории России традиционные духовно-нравственные и культурно-исторические ценности, сохранение и защита которых являются обязательным условием гармоничного развития страны и её многонационального народа, неотъемлемой составляющей суверенитета Российской Федерации» (Раздел II, 5)[4].

Иными словами, признание России государством-цивилизацией и постановка во главу угла государственной политики исторического просвещения и защиты традиционных ценностей заставляет фундаментально пересмотреть устоявшееся за последние десятилетия, а может быть и столетия, отношение к западной цивилизации и культуре.

 

Особый путь России: pro et contra

Это отсылает нас напрямую к спору XIX в. между славянофилами и западниками, а позднее продолжившим линию славянофилов русским евразийцам [19]. Славянофилы утверждали, что Россия – это как раз и есть особая самобытная восточнославянская, византийско-православная цивилизация, особый историко-культурный тип [5]. Евразийцы позднее дополнили этот подход особым акцентом, поставленным на позитивной оценке вклада других евразийских народов в богатство и самобытность этой русской цивилизации. Синонимом государства-цивилизации, или Русского мира, были понятия «Россия-Евразия» [21], или «государство-мир» [20], «государство-континент».

Такой подход оспаривали русские западники – от либералов до социал-демократов, которые настаивали на том, что Россия есть часть западноевропейской цивилизации, а не нечто самобытное и самостоятельное, и поэтому задача России – двигаться вслед за Западом во всех сферах: политической, культурной, научной, социальной, экономической, технологической. Русские западники полностью разделяли установки Просвещения и науки Нового времени, принимали теорию линейного прогресса и соглашались с тем, что западный путь развития является универсальным и общечеловеческим, равно как и западные ценности, которые необходимо усвоить и принять всем народам и обществам. Такой подход исключил самобытность России и, напротив, описывал её как отсталое и периферийное общество, подлежащее модернизации и вестернизации.

При этом русские западники уже в XIX в. разделились на социал-демократов и либералов. Первые считали, что будущее за социалистическим обществом, а вторые – за капиталистическим. Но и для тех, и для других вера в универсальность западноевропейского пути развития была незыблемой аксиомой. В традиционных ценностях и самобытной идентичности России они видели лишь препятствие для развития в западном русле.

В советскую эпоху в нашем обществе доминировала марксистская идеология, наследующая социал-демократическую и коммунистическую версию западничества. При этом ожесточённое противостояние капиталистическому миру и условия «холодной войны» после 1947 г. внесли в советскую идеологию определённый элемент, резонирующий именно с цивилизационным подходом славянофилов и евразийцев, хотя официально это никогда не признавалось. Сами евразийцы объективно отмечали эту трансформацию марксизма в советской России, где постепенно – особенно в период правления Сталина – произошёл возврат к имперской геополитике и отчасти к традиционным ценностям. Но с точки зрения государственной идеологии этот цивилизационный фактор не признавался, и советские вожди продолжали настаивать на интернациональной (а по сути, западно-универсалистской) природе социализма и коммунизма, отказываясь признавать русское измерение «советской цивилизации» [13]. И тем не менее в СССР сложилась научная система критики буржуазного общества, что позволяло установить определённую дистанцию с идеологическими кодами западной цивилизации в её либеральном издании, доминирующем в США и Европе после победы над гитлеровской Германией. Но при этом и собственный исторический путь России осмыслялся исключительно в классовых терминах, что до неузнаваемости искажало изложение отечественной истории, сводя её к западной и неработающей схеме. Но всё же некоторую дистанцию по отношению к доминировавшей на Западе идеологии либерализма советские общественные науки занимали, хотя и разделяли догматы прогресса, Просвещения и основные установки Нового времени, признавали историческую необходимость капитализма и буржуазного строя, но лишь как предпосылок для пролетарских революций и строительства социализма.

Эта дистанция была упразднена полностью в момент распада СССР и отказа от советской идеологии. На сей раз в общественной науке тотальную победу одержала либеральная версия западничества, которая и оставалась de facto базовой идеологической установкой в общественных науках Российской Федерации до настоящего времени. Это было результатом официальной политики государства с 90-х гг. ХХ в., когда тезис о том, что Россия является частью западной цивилизации, причём уже не в альтернативной, социалистической, а в прямой либерально-капиталистической форме, стал новой догмой. Если в эпоху перестройки, основываясь на теориях конвергенции, советские вожди надеялись на то, что сближение с Западом и буржуазным лагерем сможет привести к слиянию социализма с капитализмом и к соответствующему распределению зон влияния в человечестве при снятии рисков прямой конфронтации, то после 1991 г. социализм был отвергнут окончательно, и Российская Федерация была основана уже на принципах буржуазной демократии и рыночной экономики. В общественных науках начался интенсивный переход к либерализму и прямому копированию западных эпистем во всех гуманитарных сферах: философии, истории, экономики, психологии и т. д. А некоторые гуманитарные науки – социология, политология, культурология и т. д. – были внедрены в 80-е и 90-е гг. XX в. уже строго по западным канонам.

Таким образом, и прямо (как при либеральном западничестве), и косвенно (при коммунистах) в общественных науках России в последние 100 лет устойчиво доминировала установка на то, что российские общество, государство и культура – это часть западной цивилизации, и в такой ситуации главной целью было догнать (либералы) или перегнать (коммунисты) Запад, принимая в целом все основные его критерии, принципы, коды и эпистемы. При этом у коммунистов определённая дистанция по отношению к «буржуазным наукам» наличествовала, а у либералов полностью отсутствовала.

 

Матрица транзитологии

В 1990-е гг. российские западники, по сути, приняли парадигму «транзитологии». Согласно такому подходу у России есть только одна цель: избавиться от остатков прошлых эпох (как советской, так и православно-монархической) и слиться в единую глобально западноцентричную цивилизацию в её нынешнем состоянии. Этому переходу российские гуманитарии-транзитологи и были призваны всячески содействовать, критикуя все тенденции, отклоняющиеся от этого вектора, и активно способствуя модернизации (вестернизации) общественных наук.

Западные теории, концепции, критерии, ценности, методологии и практики брались за образец и по содержанию, и по форме (отсюда переход к Болонской системе, ЕГЭ в школах, проектам и компетентностному подходу в образовании). Наукометрия полностью перестроилась на западные рельсы, и степень «научности» оценивалась отныне через призму соответствия работ, исследований, текстов, образовательных программ, научных статей и монографий современным западным стандартам и индексам цитирования. Иными словами, лишь то, что соответствовало парадигме транзитологии, т. е. движению ко внедрению либеральных парадигм и критике любых форм и направлений, опознанных как иллиберальные, считалось и признавалось «научным». На этом до сих пор построена система оценок в гуманитарной области.

 

Капкан западноцентричного универсализма

Такой подход, доминировавший в течение последних 33 лет, а с учётом советского интернационализма и особого альтернативного западничества – целого столетия, и оказался совершенно неприемлемым в условиях ведения СВО как прямого столкновения цивилизаций – России как государства-цивилизации с цивилизацией современного глобалистского ультралиберального Запада, которую 30 сентября 2022 г. в обращении к народу России перед подписанием договоров о принятии ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областей в состав России президент РФ В.В. Путин назвал «сатанинской»[5].

В частности, он сказал: «Диктатура западных элит направлена против всех обществ, в т. ч. и народов самих западных стран. Это вызов всем, такое полное отрицание человека, ниспровержение веры и традиционных ценностей, подавление свободы приобретает черты религии наоборот – откровенного сатанизма <…>.

Для них прямая угроза – наша мысль и философия, поэтому и покушаются на наших философов. Наша культура и искусство представляют для них опасность, поэтому пытаются их запретить. Наше развитие и процветание тоже для них угроза – конкуренция растёт. Им вообще не нужна Россия, она нужна нам. Хочу напомнить, что претензии на мировое господство в прошлом уже не раз разбивались о мужество и стойкость нашего народа. Россия всегда будет Россией» [6].

Несколько позднее на заседании Валдайского клуба в октябре 2022 г. Президент РФ заметил: «Не случайно Запад утверждает, что именно его культура и мировоззрение должны быть универсальными. Если это прямо и не говорится – хотя и прямо тоже говорят частенько, – но если прямо не говорят, то именно так себя и ведут и настаивают на том, по сути, по факту жизни, своей политикой настаивают на том, чтобы именно эти ценности были безоговорочно приняты всеми остальными участниками международного общения»[7].

Этот поворот в осознании России как самобытного государства-цивилизации и отказ от признания западной культуры и западного мировоззрения универсальными снова отсылают нас к славянофильско-евразийской парадигме, отвергнутой столетие назад, и к представлению о том, что цивилизация Запада – это лишь один из возможных путей развития, и что Россия должна искать свой собственный путь с опорой на традиционные ценности, на смыслы и основания своей истории, где осью является русский народ, вместе с братскими народами России-Евразии, создавший уникальную духовную и материальную культуру. Здесь мы и подходим к вестернологии.

 

Определение вестернологии

Совершенно очевидно, что цивилизационный поворот российской политики не может сохранять установку на универсальность западной цивилизации и терпеть некритичное принятие её основ и принципов. Следовательно, необходимо радикально пересмотреть отношение к Западу в целом и, прежде всего, к его парадигмальным установкам в сфере общественных наук. Мы не можем далее воспринимать их на веру без предварительного тщательного и критического исследования, а также без соотнесения с нашими традиционными ценностями и императивами исторического просвещения. Западная цивилизация не просто не является общечеловеческой, но в современном её состоянии она деструктивна и токсична, вплоть до того, что заслужила определение «сатанинской». Отсюда и вытекает потребность в вестернологии и проясняется её смысл.

Вестернология – это такая парадигмальная модель рассмотрения западной культуры и гуманитарной науки, которая заведомо отвергает претензии этой культуры и этой науки на всеобщесть, на истину в последней инстанции и на нормативность тех критериев, которые в этой сфере сложились и которые Запад активно стремится навязать человечеству как нечто безальтернативное.

Отчасти это напоминает отношение советских общественных наук к буржуазным дисциплинам и теориям, которые следовало изучать и преподавать только на основании серьёзной и глубокой критики. Основой такой критики был советский марксизм, детально разработавший её критерии, методы и принципы. В отличие от советской критической модели, вестернология выдвигает к Западу более серьёзные претензии, отказываясь от признания западной цивилизации не только в её либерально-капиталистическом выражении, но и гораздо глубже – отвергая антихристианские принципы Нового времени, а также установки и догматы западноевропейского христианства (католицизма и протестантизма) на ещё более ранних этапах. Россия как цивилизация имеет совершенно иную основу и совершенно иной вектор развития, которые могут быть поняты и корректно описаны только в контексте парадигмы Русского мира, на основе наших традиционных ценностей и с постановкой их в центре внимания.

 

Этноцентризм как явление

Построение вестернологии начинается с общего замечания о естественном этноцентризме любого общества[8]. Это общее место антропологии и социологии [25]. Это означает, что любая группа и коллектив, согласно естественной установке общества, ставит именно себя в центр упорядоченного пространства[9]. Таким образом, претензия на «универсальность» себя и своих качеств, норм и принципов (включая язык, культуру, религию, кухню, наряды, ритуалы, бытовые практики и т. д.) присуща как крохотным архаическим племенам, так и великим Империям [7].

Греки считали все окружающие народы «варварскими», а самих себя «венцом творения». Эта же идея применяется в отношении евреев в Ветхом завете, и на ней основывается религия иудаизма и отчасти христианства. Евреи – это «избранный народ», а остальные народы («гоим») – люди лишь отчасти[10]. Китайская империя считалась центром мира, отсюда само название Китая – Zhōngguó (中国), «Государство в Центре»[11]. Это же свойственно и шумеро-аккадским державам Месопотамии, представлениям о всемирной власти Ахеменидов и позднее правителей Сасанидского Ирана. Отсюда же берёт своё начало идея Вечного Рима, а потом и Москвы – Третьего Рима [16; 17; 18]. То же самое мы встречаем и у совсем малых народностей [24], каждая из которых убеждена в превосходстве именно своей культуры по сравнению с любым соседним племенем.

Этноцентризм не требует обоснований, поскольку он отражает естественное стремление упорядочить окружающий мир, придать ему ориентации и устойчивые структуры, измерить его, установив базовые оппозиции – «мы/они» [25]; культура (имеется в виду «наша культура, культура нашего общества») / природа [15], земля/небо [22] и т. д.

Западная культура не является исключением. Так же, как и все остальные, она строится на этноцентрической установке. При этом, будучи во многих своих аспектах нюансированной и гиперкритичной, замечая и выявляя этноцентризм во всех остальных обществах и цивилизациях, культура Запада совершенно не способна трезво признать, что её собственные претензии на «универсализм» относятся именно к явлению. По мнению западной цивилизации, амбиции любого общества ставить себя в центре мироздания – это «наивные иллюзии», тогда как в случае самого Запада – это неопровержимая «научная истина». То есть западный этноцентризм – «научен», а все остальные его проявления – это всего лишь «мифы», причём часто опасные и требующие «разоблачения».

 

Этноцентризм Запада: ранние формы

На разных этапах западной истории этноцентризм приобретал различные формы. В архаические эпохи он был естественной чертой западноевропейских племён и народов, что отражалась в языческих верованиях и культурах. Так как в религии центральное место в мироздании отводится Богу (или богам – в политеизме), то закономерно, что священные предки европейских народов тоже считались богами. Это было характерно как для архаических греков и римлян, так и для кельтов, германцев, а также остальных народов – славян, скифов, иранцев и т. д [11].

В классической Греции этноцентризм возвысился до уровня философии, искусства и изощрённой культуры, которая стала аргументом для новой – «рационально» обоснованной – версии. С эпохи Александра Великого в период эллинизма [6] к этому добавилось представление о Вселенском царстве, воспринятом греками от Ахеменидов [8], а затем этот имперско-культурный синтез в полной мере унаследовали римляне, особенно после Августа, т. е. в имперскую эпоху. Христианство ставило в центре бытия Церковь, наследуя одновременно и иудейский этноцентризм (перенесённый отныне на Новый Израиль, на всех христиан), и позднее – после Константина Великого – универсалистские амбиции эллинистической культуры, и учение об Империи и Катехоне, священном Царе.

Надо заметить, что вплоть до разделения христианского мира на Запад (католицизм) и Восток (православие) структура этноцентризма была в цивилизационном круге Средиземноморья единой и одинаковой. Собственно, это и называлось экуменой – οἰκουμένη, Вселенной, в центре которой стояла христианская цивилизация. Ещё в византийском географическом труде Козьмы Индикоплова [14], написанном в VI в., сохраняются древние представления о том, что нормальные люди населяют только центральные (средиземноморские) ареалы, а по мере движения к окраинам экумены люди, там обитающие, приобретают все более и более экзотический образ, утрачивая постепенно человеческие черты. Экуменический этноцентризм – тоже этноцентризм.

 

Русский этноцентризм и биполярная экумена

Тут следует заметить, что до определённого момента – и конкретно для окончательного раскола Церквей, Великой схизмы 1054 г. – структура цивилизационного этноцентризма была общей и для Запада, и для только начинавшей складываться восточнославянской цивилизации. Но решающим фактором стала приверженность русских именно Восточной церкви, православию и византизму. И по мере расщепления некогда единого этноцентризма на два полюса – западный и восточный – Древняя Русь однозначно отождествила себя с христианским Востоком.

Корни русского этноцентризма – в Византии и Царьграде. Тогда как западная версия экумены и соответственно религиозно-политико-культурного этноцентризма сместилась в Западную Европу, где после узурпации статуса Императора Карлом Великим, по мнению западных христиан, были расположены оба главных центра – духовный (Рим, Папская область) и имперский (цепочка германских Императоров – от Каролингов, Оттонов и Штауфенов до Габсбургов). Византия же и православный Восток для Запада в целом стали периферией, т. е. зоной, населенной «схизматиками», «еретиками», а значит, не совсем полноценными христианами, и даже не совсем людьми (как чудесные полулюди мировой окраины у Геродота или Плиния Старшего).

Именно здесь с момента расщепления экуменического этноцентризма и берёт своё начало представление о западной цивилизации как таковой, а значит, именно отсюда мы должны откладывать вестернологию. Ранее христианская экумена Востока и Запада представляла собой культурный континуум – центром были и Константинополь (Новый Рим), и, собственно, сам Рим, а восточные Отцы не противопоставлялись западным. Также общими были и слои более ранних этноцентричных представлений – месопотамских Вселенских царств, ветхозаветной религиозной антропологии и эллинистического универсализма. Позднее же мы можем говорить о формировании двух христианских цивилизаций, каждая из которых отныне настаивает на том, что центр – это только она.

И далее мы уже имеем дело с существованием биполярной экумены, что через этап захвата крестоносцами Константинополя в ходе Четвёртого Крестового похода в 1202–1204 гг. и установления Латинской Империи в Восточном Средиземноморье и в ещё большей степени после падения Византии от рук османских турок, привело к тому, что один из полюсов многократно усилился, а второй почти сошёл на нет.

И именно в этот исторический переломный момент миссию восточного полюса христианской экумены и традицию византийского этноцентризма подхватило Московской царство [9]. Однако до того времени, когда две экумены столкнутся между собой в полномасштабной битве планетарного размаха – а это произойдёт в период Большой Игры между Британской Империей и Российской Империей, затем в холодную войну и вплоть до сегодняшней СВО – пройдёт ещё несколько столетий.

 

Этноцентрические метаморфозы цивилизации Запада

От венчания Ивана Грозного на царство, т. е. утверждения русской версии восточнохристианского византийского этноцентризма, до столкновения России и Запада в планетарном масштабе сам западный этноцентризм прошёл через несколько очень важных стадий.

Если на раннем этапе западный полюс экумены представлял собой христианскую греко-римскую культуру в определённом изводе (собственно католичество), то европейское Возрождение и Реформация существенно изменили её структуры и парадигмы, глубоко повлияв на европейское самосознание. Западная Европа считалась центром мира и человечества и в католическом Средневековье, но новые мотивы – гуманизм Возрождения, индивидуалистический протестантизм, рационалистическая философия и материализм науки Нового времени – превратили западноевропейскую культуру в нечто совершенно иное. Запад по-прежнему мыслил себя центром мира, но только уже на новых основаниях. Теперь «аргументами» этноцентризма и претензий на универсализм стали наука, светская модель политической организации, претензии на рациональность и постановку в центре не Бога, а человека. Естественно, под «человеком» имелся в виду западноевропейский человек Нового времени. По нему и верстались все остальные концепции и теории гуманизма, секуляризма, гражданского общества, демократии и т. д. Традиционные средневековые сословия отходили на периферию, на первый план выступал буржуа [3; 12].

Параллельно именно такая Европа Нового времени вступает в эпоху колонизации, утверждая свой этноцентризм в планетарном масштабе и навязывая всем остальным народам Земли своё «превосходство» [23]. Обращение в рабство целых народов и завоевание континентов и цивилизаций шло под эгидой «прогресса» и «развития». Более развитые общества имели, по убеждению Запада, все основания для того, чтобы подчинять себе менее развитые. Так возник западный расизм, ярче всего отражённый в произведениях убеждённого британского империалиста Р. Киплинга, цинично назвавшего колониализм «бременем белого человека».

Рационализм, научные изобретения и технологические открытия в сочетании с ценностями Просвещения и учением о прогрессе стали новым содержанием европейского этноцентризма в колониальную эпоху. Запад продолжал ставить себя в центре мироздания, но теперь уже в совершено ином обличии, и обосновывать свой универсализм отсылкой к совершенно иным критериям.

При этом в России продолжала преобладать традиционная версия византийского экуменизма. Православие определяло коренную глубинную идентичность, а вместе с ней – наследие той христианской цивилизации, которая представляла собой континуум со всей средиземноморской культурой, что когда-то было общей парадигмой и с народами Западной Европы. Начиная с определённого момента, Запад вступил в Новое время и облёк свой этноцентризм в новые формы, тогда как Россия оставалась, в целом, верна изначальному цивилизационному ядру христианской экумены, от которого Запад постепенно и поэтапно отказался или который видоизменил вплоть до неузнаваемости и даже противоположности. Бога Европа Нового времени заменила на человека; Веру и Откровение – на разум и эксперимент; традицию – на инновации; дух – на материю; вечность – на время; постоянство или упадок (как в основных священных писаниях и традициях) – на прогресс и развитие. Так западная культура оказалась в оппозиции не только православию, с какого-то момента воплощённому прежде всего в России, вступившей в наследие Византии, а через неё греко-римской цивилизации, но и к самой себе. Отсюда возникли мифы о «тёмном Средневековье» и некритичное прославление Нового времени, эпохи модерна [10].

В такой ситуации традиционалистское и консервативное русское общество, российская держава в глазах Запада были уже не только «схизматиками», но и воплощением отсталости, варварства и опасной угрозой всему прогрессивному и развитому. Если бы у России не было средств защищаться от Запада, то она, как и остальные традиционные общества, стала бы жертвой агрессивной колонизации. Но Россия сопротивлялась, и не только военным, но и культурным образом, сохраняя верность своей православно-византийской идентичности.

Так к противостоянию двух экуменичеcких этноцентризмов с XVIII в. добавился ещё один важнейший элемент: Запад воплощал в себе Новое время, модерн, уже новое издание универсализма, а Россия скорее оборонялась, сохраняя веру в то, что только её путь является по-настоящему вселенским и спасительным, а путь этот заключался в верности Православию и традиционному укладу, в частности, священной монархии и сословной иерархии, которые в целом сохранялись в России вплоть до Революции 1917 г. Запад воплощал в себе модерн, Россия – традицию, Запад – секулярный материалистический мир, Россия – сакральность и дух.

 

Ранние версии вестернологии

С того момента, когда Запад как цивилизация переходит полностью к парадигме модерна, отношения между ним и Россией как цивилизацией качественно меняются. Отныне западничество, особенно начиная с Петра, становится установкой части российских элит, которые постепенно принимают позицию, согласно которой Российская империя является также европейской державой, и поэтому ей суждено следовать по тому же пути, что и странам Запада. Тема Москвы – Третьего Рима постепенно стирается (особенно после события церковного раскола в самой России и носителями старины, древнего благочестия становятся преимущественно старообрядцы, оттеснённые на периферию) и начинается процесс модернизации/вестернизации русского общества [9]. Но при этом, поддаваясь западной эпистеме, Россия и в XVIII в. бдительно отстаивает свой политический и военный суверенитет, тем самым позволяя старорусскому укладу сохраняться по инерции во многих областях жизни.

В XIX в. славянофилы ясно обнаружили этот парадокс, и здесь-то и берёт своё начало вестернология, ещё не названная этим именем. Славянофилы ясно сформулировали принципы собственно неизменной константной идентичности России как наследницы восточно-христианской экумены, включая её этноцентрическую позицию в мире, и разоблачили произвольность претензий западноевропейской цивилизации в форме модерна на универсализм[12]. Данилевский сформулировал учение о культурно-исторических типах [5], согласно которому европейская цивилизация находится в упадке (по критериям цивилизации православной и верной христианским корням), а славяне – прежде всего русские – напротив, вступают в эпоху расцвета и возрождения своего цивилизационного ядра и готовятся к исполнению своей миссии. В такой оптике вся история западной Европы, или романо-германского мира (по Данилевскому), открывается через качественную дистанцию как нечто локальное и не имеющее никаких оснований претендовать на абсолютизацию своего исторического опыта. То, что Запад говорит об «истине», «пользе», «развитии», «прогрессе», «благе», «свободе» и «демократии» и т. д., необходимо помещать в конкретный исторический и географический, «этнический» контекст, а отнюдь не брать как нечто безусловно верное и аксиоматическое. Мы имеем дело с обычным этноцентризмом, только вышедшим далеко за всякие естественные пределы, а поэтому агрессивным, лживым, подлым и подчас невменяемым, не способным к полноценной саморефлексии и критическому отношению.

Славянофилы, а позднее евразийцы заложили основы вестернологии, причём с опорой именно на традиционные русские ценности. Запад можно и нужно изучать[13], но не как истину в последней инстанции, а как отдельную особую цивилизацию наряду с другими – незападными. А в случае русской науки и общественной сферы следует строго отделять, что может быть для России плодотворным и приемлемым, а что является токсичным и деструктивным.

В частности, близким славянофилам был немецкий романтизм и немецкая классическая философия (Фихте, Шеллинг, Гегель), вдохновившие целую плеяду русских консервативных мыслителей[14].

Другой версией вестернологии стали левые течения в России и, прежде всего, народники [4], отвергавшие капитализм в целом. Народники, как и некоторые славянофилы (например, И. С. Аксаков [2]), считали, что ядром русской культуры является крестьянская община, живущая по своим древним законам и укладам и представляющая собой оптимальную форму гармоничного духовного и осмысленного бытия[15]. Крепостничество они считали как раз следствием западничества, но его отмена должна была привести не к развитию капиталистических отношений и не к пролетаризации крестьян, а к возрождению народного духа и традиционных ценностей: социальных, трудовых и церковных. Здесь негативные стороны Российской Империи приписывались именно западным влияниям, а западные – в тот период уже преимущественно буржуазные и либеральные – идеи вызывали глубокое отторжение. Так и с левого фланга формировалась дистанция по отношению к западной цивилизации, подготавливая территорию вестернологии.

Особым случаем был русский марксизм, полностью разделявший западноевропейский этноцентризм Нового времени, соглашавшийся с неизбежностью и даже прогрессивностью капитализма и интернационализма, но всё же подвергавший этот капитализм радикальной критике. В советский период это стало догматом, что, в конце концов, и привело СССР к краху под влиянием обманных обещаний конвергенции со стороны западных стратегов. В более здравые периоды советской истории классовая идеологическая ненависть к капиталистам во многом питалась именно духом народничества и славянофильства [13]. Попытка вывести эту тему из зоны двусмысленности и подразумевания была предпринята русскими национал-большевиками, но достаточной поддержки от советского руководства не получила [1].

 

Западный этноцентризм в постмодерне

Проследив в самых общих чертах генеалогию западного этноцентризма до его воплощения в парадигме модерна, можно легко продлить эту линию и в самые последние эпохи западной истории – то есть к парадигме постмодерна [10].

Постмодерн – явление двоякое. С одной стороны, он подвергает резкой критике сам этноцентризм западноевропейской цивилизации, как в эпоху традиции, так и в Новое время, настаивая на отказе от него и на реабилитации самых экстравагантных и эксцентричных, часто иррациональных воззрений. Но, с другой стороны, не ставит под сомнение собственный «освободительный пафос» и в духе классического для Запада колониализма и расизма, не задумываясь, стремится навязать свой западный, теперь уже постмодернистский, канон всем обществам. Критикуя Запад и его цивилизацию, постмодерн оказывается его естественным продолжением и, настаивая на глобализации своих установок, просто доводит этноцентризм до логического предела. Постмодерн не просто заимствует у модерна его нетерпимость к традиции, но ещё более обостряет её, превращает в агрессивную пародию, в чистый сатанизм. Критерием «развитости» и «демократичности» отныне выступает соответствие уже постмодернистским глобалистским установкам и ценностям. «Научным» считается только то, что строится на гендерной политике, признании прав меньшинств всех типов, на отказе от какой бы то ни было идентичности, вплоть до индивидуальной, и на транзитологии, под которой, однако, понимается уже и переход от модерна к постмодерну.

Запад противопоставлял свою универсальность русской цивилизации уже в эпоху католического Средневековья. Затем оппозиция цивилизаций перешла к форме модерна против традиции, т. е. против остаточного запоздавшего русского Средневековья, длившегося едва ли не до начала ХХ в. В советский период конфликт цивилизаций приобрёл идеологическую и классовую окраску: пролетарское социалистическое общество (а по сути, Россия и её союзники) против буржуазно-капиталистического Запада.

В ХХ в. Россия столкнулась и с прямым проявлением западного расизма и в форме войны с нацистской Германией – с ещё одной версией самопровозглашённых носителей «бремени белого человека», отправившихся в поход против «славянских унтерменшей».

И наконец, в наши дни постмодернистский Запад, претендующий на глобальность своей цивилизационной модели, сталкивается с волей России отстоять и утвердить свою суверенность. Вначале суверенность государства с признанием универсальности западных цивилизационных установок (в 2000–2022 гг.), а затем и как суверенность отчётливо провозглашённого государства-цивилизации. Может сложиться обманчивое впечатление, что речь идёт всё же лишь об обострённой реакции России на ситуативную модель поведения Запада в её отношении (расширение НАТО на Восток, стремление оторвать от России постсоветские государства, несоблюдение договорённостей во внешней политике и т. д.), что умножается очевидным неприятием именно постмодернистских установок западной культуры, резко отторгаемых намного более традиционным российским обществом (за исключением тонкой прослойки либералов-западников). Но если мы поместим это в масштабную историческую перспективу, то увидим, что речь идёт не о случайности, а о закономерности. Русская цивилизация начинает отчётливо осознавать себя и свои базовые основания именно сейчас. И прямое столкновение с Западом, в любой момент способное разрешиться в апокалиптическом сценарии ядерной войны, лишь добавляет этому процессу цивилизационного пробуждения особый драматизм. Россия не просто отвергает откровенно токсичный и первертный постмодерн, Россия возвращается к своим корням и заново утверждает свою цивилизационную идентичность, если угодно, свой русский этноцентризм, в котором Россия и есть центр православной (а значит – христианской, вселенской) экумены.

 

Заключение

Итак, с учётом вышеприведённых соображений мы можем составить себе первичное представление о том, что такое вестернология. Это такой подход к изучению Запада, в котором он рассматривается как самостоятельная отдельная цивилизация, имеющая с русской цивилизацией общие корни, затем ставшая её оппонентом в общехристианской экумене, а позднее выработавшая антихристианскую и антитрадиционную парадигму модерна, с позиций которой отныне противостояла России, атаковавшая её в ходе прямых и опосредованных конфликтов (Наполеон, Крымская война, Первая мировая, Великая Отечественная, холодная война), резко антагонистическая в её постмодернистском и глобалистском издании (глобализм, СВО), но при этом навязчиво претендующая на каждом этапе на универсализм и абсолютность своих установок, ценностей, философий и мировоззрений.

Очевидно, что на каждом этапе истории Запада в соотношении с русской историей вестернологический модуль будет варьироваться. От изначального единства в рамках общехристианского Средневековья (где Россия поначалу присутствует опосредованно, в лице своей отеческой византийской цивилизации), до максимальной и абсолютной оппозиции в эпоху западного постмодерна. Задав такие граничные условия, можно легко выстроить структуру промежуточных этапов, по мере которых антагонизм неуклонно возрастает, а влияние Запада приобретает всё более деструктивный характер.

Оппонируя Западу на каждом этапе, Россия, однако, не одинаково ясно осознаёт свои собственные цивилизационные принципы, свою идентичность. Это происходит, скорее, волнами. И периоды сближения с Западом, всякий раз чреватые катастрофой, сменяются периодами возвращения к своим корням.

Отсюда вытекает принципиальный вывод. Находясь сегодня в фазе острого и предельно интенсивного противостояния с Западом, в состоянии прямой горячей войны на Украине в ходе проведения СВО, общественные науки, а также культура, воспитание, социально-политические проекты и начинания должны исходить из фундаментального принципа самобытности России как суверенной цивилизации, и любое заимствование (философии, теории, школы, концепции, термина) из контекста западной философии или гуманитарной науки должно осуществляться только при проведении основательной семантической цивилизационной экспертизы, отличающей приемлемое от неприемлемого, нейтральное и конструктивное от токсического и деструктивного. Это и есть главная задача вестернологии – лишение постулатов, догм и правил западной культуры и науки (от постмодерна в глубину религиозных споров Средневековья и Реформации через всю эпоху Нового времени и аксиоматику Просвещения) их претензии на универсальное значение и соотнесение любого тезиса, любой системы, любой методологии с основами самобытной русской цивилизации, с Русским миром.

Масштаб задач, стоящих перед вестернологией, трудно охватить взглядом. Речь идёт о полной и глубинной эпистемологической деколонизации русского сознания, об освобождении от многовекового влияния токсичных установок, зачаровавших русскую мысль, подчинивших её отчуждённым системам и мировоззрениям.

Но грандиозность задачи не должна приводить нас в уныние. Мы опираемся на многие поколения наших великих предков – святых, подвижников, молитвенников, святителей, монахов, царей, военачальников, героев, простых тружеников, писателей, поэтов, композиторов, художников, актёров, мыслителей, которые веками несли в себе русский дух и хранили глубинные коды русской цивилизации. Нам предстоит лишь систематизировать их наследие, придать ему новые формы и новую жизнь.

 

Источник: Вестник Государственного университета просвещения. Серия: История и политические науки. 2024. № 3. С. 7–21.

DOI: 10.18384/2949-5164-2024-3-7-21