О русской идентичности

Обществоведение для граждан Новой России

Самый общий обзор России как цивилизации, народа и культурной идентичности мы проделали в книге «Обществоведение для граждан Новой России»[1]. Здесь мы описали основные этапы и периоды русской истории, проследили формирование ее политических и социальных институтов, показали, как трансформируется русская идентичность и образ мира, ее предопределяющий, в разных последовательно сменяющих друг друга национальных идеологиях – от языческой Руси через принятие православия, эпоху раздробленности, возвышения Владимирской Руси, монгольские завоевания, становление Московского царства и закрепление идеологии Москвы -- Третьего Рима, Смутное время, трагические события раскола, петровские реформы, консервативное просвещение XIX века, споры славянофилов и западников, становление революционно-демократического движения, советский период и вплоть до настоящего времени[2]. Этот общий обзор основных семантических моментов русской цивилизации может служить основой для ее изучения, наряду, естественно, с множеством других исследований разных авторов, обращавшихся к этой же теме.

Вывод этой книги: Россия сквозь все этапы своего исторического пути сохраняла некоторый набор постоянных свойств и начал, которые позволяют говорить о ней именно как о самобытной цивилизации перед лицом как Запада, так и Востока. При всех радикальных трансформациях этнической картины, социального уклада и интеллектуальной парадигмы у России есть неизменное ядро, которое может быть определено как «русский народ» (в культурно-историческом смысле) и которое является субъектом истории, то есть тем живым волевым и мыслящим началом, которое лежит в основе преемственности эпох и обеспечивает непрерывность цивилизации по ту сторону разрывов и разломов сложной и драматичной русской истории.

Социология русского общества

Более подробно структуры русского общества, на сей раз с социологической точки зрения, описаны в работе «Социология русского общества»[3], где вводится дуальная топика: параллельно рассматриваются официальные преобладающие в ту или иную эпоху космологические, естественно-научные религиозные, философские, социально-политические модели, меняющиеся в зависимости от эпох, и те бессознательные архетипы и символы, которые сохраняются с архаических эпох и формируют дополнительный интерпретационный срез, часто, несмотря на свой бессознательный характер, оказывающий решающее воздействие на историческое сознание и самосознание русского общества[4].

Вывод из книги: специфика русского общественного сознания («коллективного мышления», по Дюркгейму) состоит в суперпозиции двух интерпретационных пластов – внешнего (изменяющегося со временем вместе с правящей идеологией) и внутреннего (неизменного, и до сих пор сохраняющего архаические черты). Оба пласта вместе образуют интегральную идентичность русского общества как цельного явления, но одновременно могут быть изучены и разобраны по отдельности, так как не только явные формы социального сознания обладают четкой структурой, но и коллективное бессознательное русского общества является далеко не хаотическим, но представляет собой топологию, которую вполне можно систематизировать и познавать рациональными методами.

Археомодерн

Отталкиваясь от этой дуальной топики, более подробно мы рассматриваем наложение современной идеологии, парадигмы Модерна, заимствованной из Европы с конца XVII века, на архаические пласты в отдельной книге «Археомодерн»[5], где показываем результаты негармонизированного, а поэтому болезненного и паталогического сочетания Модерна и архаики, к которому привели западнические влияния, а также обращаем внимание на то, что попытка освободиться от этого патологического псевдоморфоза (термин О. Шпенглера) в ХХ веке также приобретала археомодернистские черты.

Вывод книги таков: с конца XVII века русское общество вступило в фазу Археомодерна, где заимствованные из Европы элементы модернизации не смогли полностью искоренить и подчинить архаические пласты русского сознания, а следовательно модернизация и европеизация русской культуры и русской цивилизации произошли лишь частично, избирательно, породив противоестественный гибрид, а не синтез и не чистую победу Модерна (как в странах Западной Европы). Но вместе с тем, и архаическая идентичность русской цивилизации не смогла в таких условиях полноценно и органично развиваться, так как даже фрагменты заимствованного из Европы Нового времени культурного комплекса оказались достаточными для того, чтобы блокировать, сковать или безнадежно извратить русское начало в обществе. Археомодерн остается до сих пор основной парадигмой, в рамках которой существует русское общество.

Метафизика Благой Вести

Рассмотрение православной догматики в традиционалистском ключе мы проделали в работе «Метафизика Благой Вести»[6], где значительное место отводится тому, что было центром богословского внимания в русской истории: отношения Русской Православной Церкви к западным церквям и Греческой Церкви, трансформация религиозного самосознания после падения Константинополя, догматическая, циклологическая, эсхатологическая и сотериологическая проблемы, поднятые в эпоху раскола, процессы модернизации и секуляризации в России.

Вывод из книги: после падения Константинополя религиозное самосознание русского общества в форме теории «Москва--Третий Рим» стало строиться на основании убежденности в том, что миссия Византии, то есть православной Империи, препятствующей приходу в мир «сына погибели», дьявола, была полностью перенесена на Россию, а русский царь стал восприниматься как эсхатологическая фигура «катехона», «удерживающего теперь», что достигло своей кульминации в эпоху Ивана Грозного. Именно с крахом этой историко-религиозной идентичности и был связан русский раскол, в результате которого православное мессианство византийско-московского типа уступило место светскому империализму и национализму петровской эпохи.

Русская Вещь

Различные аспекты национальной идеи в области политики, общества, культуры, религии, психологии и т.д. рассматриваются в нашем двухтомнике «Русская вещь»[7], состоящем из отдельных этюдов, зарисовок и публицистических текстов, посвященных разным сторонам русской идентичности и стремящихся описать эмпирически структуру русского Dasein'а.

Основной вывод из «Русской вещи» состоит в следующем: идентичность русского общества обладает рядом специфических особенностей, которые обретают смысл и значение только в общем контексте русской истории и остаются полностью непонятными и противоречивыми, если мы попытаемся интерпретировать их в контексте общеевропейской культуры и истории. Русское время течет в особом направлении и организовано иначе, нежели европейское время; равно как совершенно иначе организовано русское пространство. Более того, русская антропология кардинально отличается от европейской, так как в основе нормативного представления о человеке у нас лежит коллективная (соборная) органическая общность, а не индивидуум[8].

Этносоциология

В книге «Этносоциология»[9] в особом разделе мы описываем этническую структуру русского общества, баланс соотношения славянского и не славянского элементов (тюркского, финно-угорского, балтийского, норманнского и т.д.), а также социологические роли этих этнических групп в русской истории – в политике и обществе, а также в распределении хозяйственных функций. В этой книге дается классификация терминов «этнос-народ-нация-гражданское общество» как социологических категорий и панорама этносоциологии русской истории: от восточно-славянских (и некоторых финно-угорских) племен – через призыв норманнской военной аристократии, создание Киевской государственности к постепенному и поэтапному формированию русского народа как полиэтнической и монокультурной исторической общности.

Из «Этносоциологии» можно сделать следующий вывод: русский народ как субъект истории представляет собой сложное в этническом смысле образование, где культурно доминирует восточно-славянский элемент (в первую очередь, язык) в сочетании с греко-византийской религией (православие) и, как правило, иноэтнической знатью (теория аллогенной элиты).

Геополитика России

Геополитический анализ русской истории и ее основных этапов дан в книге «Геополитика России»[10], где прослеживаются трансформации геополитической идентичности России от восточно-европейского княжества, расположенного на периферии византийского пространства, через поглощение монгольской империей, и становление самостоятельной великой Евразийской Державой мирового масштаба. Каждый этап описан с точки зрения геополитических вызовов и ответов, которые приводили русское Государство и отдельных правителей либо к успеху, либо к неудаче.

Основный вывод, который следует из книги «Геополитика России», состоит в следующем: самостоятельной геополитической силой, воплощающей цивилизационную самобытность в силовом стратегическом потенциале и играющей активную роль в европейской и азиатской истории, Россия становится со второй половины XV века и затем последовательно, шаг за шагом идет по пути к статусу мировой сверхдержавы, которого она достигает в XVIII веке, а в XX веке (в лице СССР) становится одной из двух основных планетарных сил. Так, цивилизационная идентичность России подкрепляется масштабом ее геополитического могущества и постоянно подтверждаемой на разных исторических этапах независимостью от европейских соперников.

Основы евразийства

Особенность этносоциологический структуры русского народа и геополитической стратегии русского Государства в мировой истории полнее всего определяется термином «евразийство», что является наиболее удачной и полноценной формулой для определения особой культурной идентичности русских и самым подходящим определением для имени самобытной и самодостаточной в своих основах цивилизации. Евразийству посвящено несколько работ: «Основы евразийства»[11], «Проект «Евразия»[12], «Мистерии Евразии»[13], «Евразийский путь»[14], «Евразийский взгляд»[15] и т.д., в которых мы подводим итог философским и историческим достижениям русских евразийцев первой волны (Н. Трубецкой, П. Савицкий, Г. Вернадский, Н. Алексеев, Л. Гумилев и т.д.), продлеваем их анализ на более поздние эпохи и формулируем на этом основании проективную часть евразийского мировоззрения в новых исторических условиях. Евразийцы, продолжая линию славянофилов, особенно поздних, -- К. Леонтьева и Н. Данилевского,  -- довели до логического предела идею о том, что Россия представляет собой самобытную цивилизацию, дали обобщающий портрет этой цивилизации и выделили ее основное качество: нахождение не только в географическом, но в цивилизационном центре между Западом и Востоком, Европой и Азией, и обладание особой культурной идентичностью, сочетающей в себе как европейские (конкретно, византийские) черты, так и значительное количество евразийских элементов, унаследованных от скифо-сарматских кочевников в глубокой предыстории восточных славян, а позднее от народов Великой Степи – тюрок, гуннов и монголов. Этот синтез между европейским и степным началами и лег в основании евразийской цивилизации, воплощенной в России, что особенно ярко проявилось после распада «Золотой Орды» и принятия Москвой на себя «наследия Чингисхана»[16], после чего уже русские стали тем народом, который принялся объединять Северную Евразию – на сей раз с Запада на Восток.

Вывод из этих книг, развивающих идеи евразийства, -- как исторического, так и современного, ориентированного в будущее, --состоит в следующем: Россия как самобытная евразийская цивилизация является прямой наследницей всех предшествующих политико-социальных и культурных систем Турана – от скифов и сарматов через тюрок и гуннов вплоть до монголов. Следовательно, Россия есть не европейская страна и не часть Европы, но нечто совершенно самостоятельное, сочетающее в себе элементы и культурные коды разных цивилизаций, причем в оригинальном и самобытном синтезе. Россия как цивилизация не может быть даже теоретически разделена на две -- европейскую и азиатскую -- составляющие, так как представляет собой не механическое сочетание отдельных частей, но органическое единство, не подлежащее расчленению. При этом азиатские культуры кочевых народов занимают столь же важное место в русской идентичности как славянская культура оседлых землепашцев. На этой основе можно не только корректно осмыслить прошлое и настоящее, но и предвосхитить будущее, наметить его силовой вектор, заключающийся в исполнении изначальной евразийской миссии[17], являющейся высшей формой русского мессианства. Отсюда евразийство, осмысленное как проект и исторический императив, состоящий, на геополитическом уровне[18], в построении Евразийского Союза[19].

Русский Дазайн

И наконец, попытка описать структуры русского Логоса, отталкиваясь от экзистенциального анализа русского Dasein'а, на основе развития идей Мартина Хайдеггера, предпринята в работе «Мартин Хайдеггер. Возможность русской философии»[20]. Здесь мы соотнесли между собой экзистенциалы того Dasein’а, который описан в качестве универсального самим Хайдеггером, и эмпирически-интуитивные экзистенциалы «русского Дазайна», и пришли к выводу о том, что их структуры в корне отличаются между собой. Отсюда родилась гипотеза о том, что экзистенциальная философия Хайдеггера правомочна только в строго определенном рамками философской географии культурном контексте (в контексте Средиземноморской цивилизации), и что в других культурах Dasein структурирован настолько иначе, и что онтологии, надстраиваемые над его прямой онтикой, также должны быть различны. Если сам Хайдеггер считал, что Логос единственен, универсален и является европейским (греческим в Начале и германским в Конце), то мы обнаружили, на примере исследования русского Дазайна, что это скорее всего не так, и что разные  экзистенциальные поля служат основаниями для разных Логосов. Таким образом, в этой работе мы пришли к заключению, которое является главной идеей второй книги «Ноомахии» -- о существовании у каждой цивилизации своего Логоса, основанного на особой и всякий раз уникальной структуре соответствующего Dasein’а. Соответственно, если русский Дазайн в своих экзистенциалах структурирован качественно иначе, нежели Dasein европейский (или точнее, западноевропейский, а еще точнее, германский, разбираемый Хайдеггером в качестве «универсального»), то и структура русского Логоса должна быть радикально иной.

Далее, в этой книге мы дважды проходим по такому явлению, которое получило название «русской философии», показывая при первом проходе, что «философией» в полном смысле слова, если мы вкладываем в него европейский смысл, она считаться не может и является противоречивым и сумбурным выражением болезненного Археомодерна. Но при втором проходе по той же цепочке авторов (В. Соловьев, Н. Федоров, В. Розанов, П. Флоренский, С. Булгаков и т.д.), уже после выдвижения тезиса об инаковой структуре русского Дазайна, обнаруживается, что в работах этих мыслителей можно найти множество свидетельств и важных признаков выражения русского Начала, αρχή, глубинной русской экзистенциальной стихии, требующей, однако, тщательного отделения от остатков фрагментарно понятой западной философии эпохи Модерна и возведения в новый русский Логос.

Вывод этой книги таков: русский Логос пока не построен в полной мере, поэтому «русской философии» как таковой сегодня не существует. Но предшествующие поколения русских мыслителей подготовили определенную почву для постановки вопроса о возможности русской философии, углубляясь в структуры русского Дазайна и пытаясь дать выход интуитивно воспринимаемому русскому Началу. Однако мы сможем позитивно опереться на этот опыт и продолжить его только в том случае, если осознаем провал предыдущих попыток и сумеем разблокировать патологическую ситуацию, созданную Археомодерном. При этом следует обратить внимание, что доступ к русскому Логосу следует искать в областях, отличных от структур классического европейского Логоса, поскольку внимательное обращение к русскому Дазайну и его экзистенциалам показывает его коренное отличие от Dasein'а европейского. Это отличие заключается в том, что пары дифференциалов выделены в русском Дазайне менее отчетливо и строго, менее конфликтно и тяготеют скорее к мягкому и незаметному переходу к своей противоположности, нежели к обостренному противополаганию и конфликту. Следовательно, даже в первом приближении становится заметным, что структура русских экзистенциалов ближе к режиму ноктюрна, чем к диурну (как на Западе), и обладает целым рядом женских признаков. Отсюда предложение учесть феминоидный характер русского Дазайна и поставить вопрос о возможности существования особого Логоса, построенного не по мужской, а по женской геометрии. Откуда естественным будет переход к новому осмыслению образа Софии у русских философов и художников Серебряного века и к восстановлению софиологии как центральной темы русской культуры в новых исторических условиях – с учетом философии Хайдеггера, психологии глубин К.Г. Юнга и социологии глубин Ж. Дюрана, а также с опорой на европейский традиционализм (Р. Генон, Ю. Эвола и т.д.) и историю религий (А. Корбен, М. Элиаде и т.д.).

К ноологии русского общества

Россия представляет собой самостоятельную евразийскую цивилизацию, обладающую особой экзистенциальной структурой, самобытным русским Началом, αρχή, проявляющимся, в первую очередь, на бессознательном уровне и перетолковывающим на свой лад даже те ценности и идеи, которые заимствованы из иного цивилизационного контекста. Так как самый важный пласт русской культуры находится в сфере бессознательного, то всякий раз говорить о структуре русской цивилизации приходится через преодоление фасадной стороны культурных дискурсов и выявления теневой, подразумеваемой семантики. Это и создает проблемы в признании за Россией-Евразией статуса полноценной цивилизации: если судить по поверхностным признакам, Россию и особенно Россию в Новое время можно с определенной натяжкой отнести к странам Восточной Европы, следовательно, рассмотреть ее как крайний случай именно общей европейской цивилизации, а никак не самостоятельной цивилизации. Именно такой была классическая позиция русских западников и либералов, и к этому тяготели представители политических элит с эпохи Петра до настоящего времени. Но стоит только учесть второй – собственно, русский, начально-архаический – пласт русской идентичности, в истории выраженный эксплицитно в теории «Москвы -- Третьего Рима», русском мессианстве и теориях славянофилов и евразийцев, в софиологических интуициях «Серебряного века, а имплицитно легко обнаруживаемый вообще на всех этапах русской истории, так сразу становится очевидным, что «европеизм» представляет собой не более, чем тонкое покрывало, совершенно поверхностный феномен, не меняющий самобытной и совершенно оригинальной природы русского общества, вынужденной в периоды активной и агрессивной модернизации пребывать в режиме молчания и подразумевания. Россия является цивилизацией имплицитной, а не эксплицитной. Она является таковой в своей сущности, тогда как на внешнем уровне это не столь очевидно. Этот момент несколько затрудняет процесс поиска русского Логоса и делает его проблематичным. Но как только мы выстроим в этом вопросе правильные пропорции и будем обращаться с использованием соответствующей методологии к области бессознательного и подразумеваний так же свободно, как и при анализе формальных рационально построенных внешних дискурсов, исследование русской цивилизации станет вполне осуществимой задачей.