Теория секьюритизации в международных отношениях. Ч. 2

Всегда, когда речь идет о безопасности, то возникает вопрос: когда цель оправдывает средства. Хотя решение такого вопроса может показаться очевидным и простым, это далеко не так. Необходимо всегда просчитывать до какой степени результат решений о безопасности оправдывает меры, применяемые для его достижения.
Поскольку процесс секьюритизации был рассмотрен и обозначена возможность десекьюритизации, то сначала мы кратко остановимся на характере секьюритизации холодной войны и на том, каковы были последствия ее десекьюритизации. Это необходимо для лучшего понимания основных черт новых отношений в сфере безопасности. Хотя сами процессы были сконцентрированы в Европе, но изменения имели место во всей интернациональной системе.

Секьюритизация и десекьюритизация холодной войны

Особенность секьюритизации холодной войны состоит в том, что это была макро-секьюритизация. В концепции Б. Бузана это означает такой тип секьюритизации, который направлен на формулирование вопросов безопасности на уровне всей системы. Макро-секьюритизация определяет очень большую стратегическую область, в течение длительного периода времени и которая становится основным приоритетом в повестке дня всего мира. Холодная война является самым успешным примером прочной и длительной макро-секьюритизации, когда референтные объекты представляли не только национальную безопасность США и Советского Союза, но и отвечали за будущее человечества, какие принципы будут регулировать общества.

Если обратиться к истории, то, по мнению Б. Бузана, такого рода макро-секьюритизаций до холодной войны не существовало. По крайне мере он уверен в том, что они отсутствовали для системы отношений Вестфальского мира (1648 – 1945 гг.). В этот период соперничество держав формировало лишь частные и обособленные секьюритизации, которые могли обладать глобальным характером только в том смысле, что имели глобальные последствия для альянсов, колоний и т.д. Б. Бузан обращает внимание на идеологический фактор, который уже использовался в качестве инструмента конструирования угроз. Например, республиканский режим против монархического, что сыграло свою роль в образовании некоторых союзов в XIX веке. Анализируя историю Европы, он отмечает, что следовало бы ожидать бoльшую роль идеологии в процессах секьюритизации. Но этого не произошло в идеологической триполярности либеральной демократии, фашизма и коммунизма, и, возможно, объясняется структурой альянсов, сохранением выгодного баланса сил для каждой из держав.  Однако XX век, согласно Б. Бузану, вполне может войти в историю как эпоха войн индустриальной идеологии между державами. За короткое время вoйны развязали идеологическое соперничество, которое в свою очередь развязало новые войны, как “горячие”, так и “холодные”. Первый раунд войны, начиная с 1914 г., породил противостояние фашизма и коммунизма с либеральным капиталистическим Западом. Во втором раунде столкнулись западные и коммунистические силы, объединенные вместе в 1941 г. для ликвидации фашизма как серьезного идеологического противника. Третий раунд, т.е. холодная война, был длительным периодом, в котором ядерное сдерживание достигалось за счет гонки вооружений, технологических инноваций, экономического роста и социетальной привлекательности.

Холодная война вынуждала весь мир поддержать одну из сторон двуполярной системы в лице США и СССР. Переход к такой секьюритизации был успешно представлен соперничеством сверхдержав и воплотился в макро-секьюритизацию холодной войны. В вопросах безопасности преобладала крайне милитаризированная и поляризованная идеологическая конфронтация. Ввиду интенсивности соперничества сверхдержав опасность войны была реальной и вопросы безопасности для большинства государств были самыми важными и постоянно обсуждаемыми.

Окончание холодной войны стало актом десекьюритизации. Это означает, что такая макро-секьюритизация перестала существовать и не оставила ничего равного взамен. Холодная война была ярким примером того, как что-то очень удачно было сконструировано как угроза, но после распада СССР перестало быть ею. Это показывает, что секьюритизация может работать в обоих направлениях – объявить что-то в качестве угрозы, а потом развенчать ее.
Секьюритизация, особенно в ее макро варианте, - очень привлекательный инструмент для государств, удержаться от использования которого практически невозможно. Как только исчезло противостояние двух держав периода холодной войны, то появилось пустое пространство, определенный вакуум, который не может долго оставаться незаполненным. После завершения холодной войны не было примеров успешной макро-секьюритизации. Имевшие место западные военные интервенции представляли собой преимущественно конкретные и локальные секьюритизации. При этом сложно говорить об истинной секьюритизации, поскольку в основном это были секьюритизирующие движения, ответом на которые были дискуссии о законности, практичности и нравственности применения военной силы в погоне за правами человека.

В 1990-е гг. попытки макро-секьюритизаций происходили в основном уже не в военном, а в других секторах. Например, речь шла о правах человека или о мировой экономике, когда сторонники либеральной торговли и финансового порядка были обеспокоены стабильностью глобальных режимов, а сторонники анти-глобализации указывали на проблемы перспектив развития и влияния глобализации на распространение бедности или голода. Не забывался и инвайронментальный сектор, когда предпринимались попытки макро-секьюритизации планетарной среды как глобального референтного объекта, от которого зависит существование человеческой цивилизации. Затрагивалась, конечно, и проблема идентичности в социетальном секторе (в основном на локальном и национальном уровне). Особое внимание уделялось вопросам миграции, национальных меньшинств и мультикультурализма. Б. Бузан отдельно упоминает идеи С. Хантингтона, изложенные в работе “Столкновение цивилизаций”, считая, что они имеют некоторые элементы макро-секьюритизации.

Макро-секьюритизация терроризма

Б. Бузан предлагает в качестве наиболее вероятного кандидата на смену макро-секьюритизации холодной войны – терроризм. Поэтому он исследует, что может этому способствовать, а что помешать, и каковы будут последствия. Говоря о терроризме, невозможно не упомянуть США, которые после завершения холодной войны ощущают явный дефицит угроз. Эта страна осуществляла множество как секьюритизирующих движений, так и самих секьюритизаций, которые во многом выглядят попыткой найти новую угрозу на место СССР. Например, позиционируемая угроза со стороны Китая остается заметной в текущем дискурсе о безопасности США. Но такая секьюритизация не имеет практически никаких перспектив стать равнозначной статусу макро-секьюритизации холодной войны. Упомянутый выше тезис С. Хантингтона о “столкновении цивилизаций” также был явным намерением секьюритизировать ислам как врага по отношению к американской силе и ценностям. Это единственная попытка, которая приблизилась к статусу макро-секьюритизации. Соответственно, сегодня существует катастрофический дефицит угроз, а они являются непременным элементом функционирования государства, потому что именно их наличие дает великолепную возможность обосновывать причины принятия многих решений и действий. Государства нуждаются в угрозах для того, чтобы оправдать свое существование и узаконить проводимую политику, а война с терроризмом как нельзя лучше подходит для таких целей. 

Нападение Аль-Каиды на США 11 сентября 2001 года позволило произвести существенный сдвиг в повестке дня безопасности. Еще в начале 1990-х годов президент Б. Клинтон часто обращался к “человеческой” безопасности и призывал к “новому пониманию значения и природы национальной безопасности и роли индивидов и государств-наций”. Он призывал к “концептуальному прорыву” в понимании безопасности в терминах “людей в их домах, на работе и сообществе”.  Очевидно, что 11 сентября решило проблему дефицита угроз для США, а также волну массовых протестов против политики администрации Дж. Буша. Объявленная война с терроризмом обеспечила доминирующую секьюритизацию, вокруг которой смогла организоваться вся внешняя политика. Причем секьюритизация такого рода имеет четкий характер американской однополярности. США видят себя как державу, на которую возложена миссия защиты будущего всего человечества, и, как следствие, имеющую право и обязанность говорить и действовать от имени и во имя всего человечества. В американской политике глубоко укоренилась склонность апеллировать к принципам и интересам США, как будто они универсальны, что дает политике безопасности страны необычайно моралистический и манихейский тон. Поскольку в теории секьюритизации речевой акт и дискурс о безопасности в целом занимают центральное положение, то их можно проиллюстрировать конкретными примерами. Это прослеживается в ультиматуме бывшего президента Дж. Буша: “Вы или с нами, или вы с террористами”, или в заявлении - “наша ответственность перед историей нам ясна: ответить на эти атаки и избавить мир от зла.”  В этом аспекте следует обратить внимание на Стратегию национальной безопасности США 2002 года, где постоянно подчеркивается, что США нет равных по мощи и что они будут защищать мир, ведя борьбу с террористами, что именно США “выпала честь возглавить это великое дело”. Ясно, что при таком дискурсе терроризм уже установлен экзистенциональной угрозой глобального уровня, более того – даже описано то, как следует выйти за рамки нормального политического процесса и что необходимо применять в этой войне против терроризма. Правда, при этом появляется ощущение, что США все-таки осознают хрупкость своей позиции, и что война с терроризмом может не оказаться макро-секьюритизированной, и поэтому между делом в этом документе упоминается проблема ВИЧ/СПИДа. Тем самым такое формулирование войны с терроризмом сразу показало отчаянное положение США в плане отсутствия достаточно глобальных угроз. Терроризм конструировался с претензией на свою значимость не просто как секьюритизации, а именно макро-секьюритизации.

Война с терроризмом – не одна из множества невоспринятых, путанных секьюритизаций 1990-х гг., а возврат к традиционной связи безопасности с военной сферой. Возможно, это было попыткой воссоздания модели холодной войны, потому что такая секьюритизация возродила готовность сил мира вмешиваться во внутренние и внешние дела других стран в погоне за террористами. Война вновь вернулась в центр политической сцены, однако, это не война в традиционном смысле. Применялся военный подход, но основное действие происходило не только в традиционной военной форме.

В общем, о терроризме можно было говорить как успешной макро-секьюритизациии, и терроризм был принят как угроза для западной цивилизации. Часть успеха объясняется тем, что проблема терроризма связывает вместе несколько давних проблем в области безопасности: преступность, торговлю наркотиками, оружием массового поражения. Ясно, что открытие государственных границ для торговли, потоков финансов, информации и миграции имеет свою темную сторону. Преступники и террористы тоже могут воспользоваться такими преимуществами либеральной открытости. Секьюритизация терроризма смогла связать все эти проблемы воедино.  Подтверждением служит Европейская стратегия безопасности 2003 г. Среди пяти ключевых угроз были названы терроризм, пролиферация оружия массового поражения, региональные конфликты, провал государства, организованная преступность (связанная в первую очередь с незаконным оборотом наркотиков, женщин, нелегальных мигрантов и оружия), где всё концентрируется вокруг проблемы терроризма.  Этот документ стал продолжением европейского образца формирования комплекса угроз для проведения секьюритизации в мире после 11 сентября 2001 года. И, если сравнить тексты Европейской стратегии безопасности за 2003 и 2010 годы, то можно увидеть, что перечень ключевых проблем видоизменился, но терроризм по-прежнему остался на первом месте. Список основных угроз в 2010 г. состоит из: терроризма (в любой форме), организованной преступности, кибер преступности, трансграничной преступности, насилия, стихийных (естественных) и созданных человеком бедствий.  Сразу после 11 сентября НАТО сослалось на статью 5 (если одна из сторон подверглась нападению, то осуществляется индивидуальное или совместное действие, которое будет сочтено необходимым, включая применение вооруженной силы с целью восстановления и последующего сохранения безопасности Североатлантического региона), помогая тем самым узаконить секьюритизацию войны с терроризмом, а речевые акты европейских лидеров лишь усилили этот шаг.  К примеру, в тот момент президент Франции Ж. Ширак высказался следующим образом: “Франция знает, что борьба с терроризмом эффективно может быть осуществлена только путем определенного, коллективного действия” , а премьер-министр Великобритании Т. Блэр заявил: “Этот массовый терроризм является новым злом в нашем мире. Люди, которые совершают его, не знают никакой святости и ценности человеческой жизни, и мы - демократии мира, должны объединиться, чтобы победить его и уничтожить. Это не борьба между Соединенными Штатами Америки и терроризмом, но и между свободным и демократическим миром и терроризмом. Поэтому мы здесь, в Великобритании, стоим плечом к плечу с нашими американскими друзьями в этот час трагедии, и мы, как и они, не успокоимся, пока это зло не будет изгнано из нашего мира.” 

Нет сомнений в том, что с сентября 2001 года война с терроризмом добилась значительного прогресса в качестве объекта макро-секьюритизации, и получила широкое признание в международном сообществе. Но означает ли это, что терроризм и сейчас остается таковым?

Б. Бузан предлагает к обсуждению следующие факторы и возможные сценарии развития событий в вопросе макро-секьюритизации терроризма, которые могут ее как укрепить, так и ослабить:

1.    Влияние новых террористических атак.
Спектр вариантов возможного развития следующий. На одном его конце находится нормализация, в которой террористическая угроза уходит на второй план и становится приемлемой частью повседневных рисков жизни человека. На другом конце находится эскалация, в которой мотивация и организация террористов останется сильной, а контр-меры - лишь частично эффективными. Путь эскалации, конечно, усилит и укрепит секьюритизацию войны с терроризмом, а нормализация – ослабит. На долговечность секьюритизации терроризма напрямую будет влиять успех террористических организаций в поддержании достаточного уровня нападений и провокаций. При этом не стоит исключать и такую возможность, что правительства, заинтересованные в сохранении войны с терроризмом, будут прибегать к дезинформации с целью усиления террористической “угрозы”. Закрытость организаций, которые раскрывают террористические заговоры, дает широкие возможности для манипуляций, начиная от искажения фактов до полной их фабрикации.

2.    Приверженность США к секьюритизации войны с терроризмом.
Поскольку после событий 11 сентября именно США были инициатором объявления “войны терроризму”, то от их действий в ее поддержку, зависит, будет ли такая макро-секьюритизация процветать или потерпит неудачу. Риторика администрации Дж. Буша повлияла на восприятие США по обе стороны Атлантики, и далеко не всегда в положительном свете, что оказывает определяющее влияние на процесс секьюритизации терроризма. Позиция США как борца за свободу и мир во всём мире после интервенций в другие страны оказалась делегитимизированной. Например, вторжение США в Ирак, отчётливо проявило их некомпетентность и роль оккупантов, в результате чего право Соединенных Штатов проводить макро-секьюритизацию сильно пошатнулось. Причем этого было достаточно для того, чтобы дискредитировать секьюритизацию войны с терроризмом даже в самих США просто потому, что ее связывают с деятельностью администрации Дж. Буша. Можно вспомнить чудовищные действия по отношению к военнопленным, пытки и защиту США своего права на эти меры. А если аудитория не готова принять речевой акт от такого актора, значит, что секьюритизация не сможет успешно завершиться. Дискурс, конечно, стал видоизменяться, и США начинают говорить не о “глобальной войне с терроризмом”, а о “борьбе против глобального экстремизма” или “глобальной борьбе с врагами свободы, врагами цивилизации”. Это может рассматриваться либо как отход от секьюритизации войны с терроризмом, или, вероятнее, как попытка сформулировать ее таким образом, чтобы найти отклик в широких массах и противостоять критике.

3. Легитимность США как лидера секьюритизации в рамках международного сообщества.
Данный вариант во многом сходен и был изложен в предыдущем пункте. Однако даже если сами США придерживаются секьюритизации терроризма, неизвестно, добьются ли они достаточной степени согласия для поддержки другими странами такой доминирующей макро-секьюритизации. Это, конечно, зависит от авторитета и легитимности США как лидера в международном сообществе. Раньше США успешно вели макро-секьюритизацию холодной войны против коммунизма и военной мощи Советского Союза. А война с терроризмом обладает потенциалом для того, чтобы собрать вместе еще более широкую группировку, состоящую не только из западных, но и других крупных государств, таких как Россия, Китай, Индия. Большинство стран могут использовать макро-секьюритизацию терроризма как способ разрешения собственных внутренних конфликтов. Однако легитимность США в качестве лидера резко сократилась с 2000 года, когда правление администрации Дж. Буша привело к потере многих союзников. Правда, этот аспект можно рассматривать с двух взаимосвязанных сторон. Одна состоит в ослаблении легитимности американского лидерства и, соответственно, потери ведущей роли США в секьюритизации терроризма, а другая – в вероятности того, что сам факт секьюритизации терроризма (или более конкретно - определенный образ, которым администрация Дж. Буша определила и преподносила его) подрывает легитимность и привлекательность США. Отрицание многостороннего подхода и утверждение, что решение проблемы может быть достигнуто единственным способом – основанным только на политике силы и под руководством США, ставит эту страну еще дальше за пределы международного сообщества.

4. (Не)приемлемость и (не)легитимность как секьюритизации войны с терроризмом в целом, так и частных секьюритизаций, с ней связанных.

Макро-секьюритизация терроризма во многом была довольно успешной, но это не значит, что она не встречала на своем пути сопротивления. Оппозиция относилась к ней как к фреймированию “войны”, а не обобщенной секьюритизации. Очевидный пример – вторжение в Ирак на основании предполагаемого обладания им оружием массового поражения и связи с Аль-Каидой. Оппозиция критиковала проведенные чрезвычайные меры, легитимированные войной с терроризмом. Если война с терроризмом означает, что военнопленный полностью лишен прав, обозначенных в Женевской конвенции, что в качестве методов допроса можно применять бесчеловечные пытки, что государство получает право нападать на других просто по подозрению в связях с террористами, что гражданские и экономические свободы ограничиваются во имя безопасности, то для большинства людей секьюритизация терроризма будет выглядеть как нечто, приносящее больше вреда, чем пользы. Звучат высказывания о том, что если продолжать процесс разрушения с трудом завоеванных свобод и прав человека во имя безопасности в борьбе с терроризмом, то террористы обретут ту победу, которую они никогда не могли получить бомбами и оружием. В этом плане отличие от холодной войны не может быть более поразительным. После событий 11 сентября секьюритизация сосредоточена не на альтернативной сверхдержаве или идеологии, а на силе хаоса озлобленных и отчужденных меньшинств, отверженных правительств, на их способности использовать открытость, технологии, неравенство, несправедливость, порождаемые западной системой политической экономии. Помимо этого возникает проблема взаимосвязи секьюритизации терроризма с такими действиями Соединенных Штатов, как, например, вторжение в Ирак, которое отрицательно повлияло на восприятие людьми образа США. Стало очевидным, что данная страна совершает свои действия в одностороннем порядке, без консультаций с другими, и принимает решения, основываясь на своем собственном взгляде на мир, отказываясь от многосторонних переговоров, которые могли бы ограничить их свободу действий. Такая ассоциация в массовом сознании может быть достаточной, чтобы отвергнуть макро-секьюритизацию терроризма.

5. Сила конкуренции других секьюритизаций по отношению к войне с терроризмом.

Война с терроризмом может быть просто отодвинута на задний план другими конкурирующими секьюритизациями. Точно так же, как после событий 11 сентября она отправила на второй план все иные проблемы. На тот момент условия для такой секьюритизации были особенно благоприятными, принимая во внимание, что США после окончания холодной войны занимались поиском новой угрозы для организации вокруг нее своей политики безопасности. Война с терроризмом не имела сильных соперников и поэтому легко смогла заполнить образовавшийся вакуум. Сегодня возможные кандидаты в качестве конкурирующих секьюритизаций с потенциалом для макро-секьюритизации весьма разнообразны. Ими могут стать повышение уровня мирового океана, столкновение с Землей астероидов, распространение новых заболеваний, экологические опасности. Эти все проблемы могут оказаться в первых строчках повестки дня государств.

При этом нельзя обойти вниманием еще одно противоречие, вызываемое макро-секьюритизацией терроризма, о чем уже упоминалось в общих чертах. Процессы секьюритизации неминуемо ставят выбор между необходимостью притеснения ценностей либеральных демократических обществ и контртеррористической политикой. Условие появления терроризма – определенная ниша между серьезными ограничениями в социально-политической сфере и относительной мягкостью правоохранительной системы, поэтому для существования этого явления максимально благоприятны общества с либерально-демократическим устройством.  Государство защищает граждан, используя свою монополию легитимного насилия в отношении террористов, организованной преступности или иных антигражданских элементов, нарушающих мир и спокойствие. В таких условиях единственный логичный выбор, который позволяет избежать противоречий между контртеррористической политикой и либеральными ценностями, это не секьюритизация терроризма, а включение его как части нормальной политики. Терроризм может начать рассматриваться в качестве обычных дорожно-транспортных происшествий, которые тоже вызывают множество смертей, но остаются в рамках нормальной политики. Граждане должны принимать риск быть убитыми террористами так же, как они принимают риск несчастного случая в транспорте.  Если ответ на терроризм построить с точки зрения преступности, а не войны, тогда открытому гражданскому обществу придется приспосабливаться к терроризму ценой свободы, нормативно приняв определенный допустимый уровень происшествий и жертв. Это потребует от западных демократий намного больше политической зрелости, но тот факт, что европейцы и американцы считают приемлемым, что каждый год 50,000 их сограждан должны погибнуть в ДТП на дорогах, предполагает, что толерантность общества к структурным опасностям не является нереальной.

Пока сложно говорить о возможности разрешения вопроса с терроризмом, но Б. Бузан считает, что у мирового сообщества может быть три варианта мер в борьбе с терроризмом.

1) Изоляция
При таком варианте государство использует меры по укреплению своей инфраструктуры против проникновения террористических угроз в ущерб либеральным ценностям и экономике. Это означает, что свободное перемещение людей ограничивается усилением контроля за любыми их поездками и принимаются особые меры по регуляции иммиграции. Свободное перемещение товаров также ограничивается высокими требованиями к проверке, соблюдается строгий контроль за экспортом технологий, перемещением денег, потому что всё это может быть связано с разработкой и приобретением оружия массового поражения. Тем самым ужесточением всех этих мер государство неминуемо разрушает принципы, которые оно призвано защищать.

2) Подавление (репрессия)
Б. Бузан называет данный вариант “острым концом войны с терроризмом”. Здесь также, как и в случае изоляции, ограничивается часть либеральных ценностей, которые имеют большое значение в демократическом обществе. Применяется широкий спектр мероприятий: от вторжения на территорию суверенных государств (например, как это было в случае с Афганистаном и Ираком); постоянных оккупаций (например, Израилем сектора Газа) или военной разведки и нападения на базы террористов (например, в Пакистане, Афганистане), до точечных ликвидаций (например, политика Израиля против ХАМАС и НОАК) и произвольных арестов и задержаний (например, Гуантанамо в США).

3) Уравнивание
Название этого варианта происходит от предположения, что мир изначально неравный, и что терроризм вызван и связан с существующим неравенством и несправедливостью в мире. Это является наследием одновременно истории человечества и особенностей рыночной экономики. Значит, для устранения терроризма надо справиться с этими исходными причинами. Но вместо этого государство лишь усиливает неравенство, ограничивая права людей в условиях объявленной войны с терроризмом. Помимо этого сама конкурентная рыночная экономика будет ощутимо препятствовать процессу, если государство обратится к проблемам неравенства и несправедливости. 
По мнению Б. Бузана, этот вариант может быть наиболее эффективным, если мы, действительно, хотим решить проблему терроризма, но его и сложнее всего осуществить. Нежелание иметь пусть даже краткосрочный дисбаланс может перевесить успех, который такая политика принесет в долгосрочной перспективе.

Конечно, любой из описанных сценариев развития и его последствия зависят от конкретного исторического контекста, времени и сопряженных обстоятельств. В повестке дня государств по вопросам безопасности всегда могут произойти неожиданные события. Еще в 2009 году Б. Бузан отметил, что роль терроризма заметно уменьшилась, и он так и не стал новой макро-секьюритизацией по типу холодной войны, которую США могли бы использовать для формирования выгодных союзов и укрепления своей главенствующей позиции по вопросам безопасности. А термин “война с терроризмом” и вовсе исчез из речей руководства США, и в этом смысле происходит его десекьюритизация.  Но это не означает, что она уже произошла. Проблема терроризма далека от потери статуса экзистенциальной угрозы, для которой необходимо применение чрезвычайных мер, и включения в сферу нормальной политики.
Вероятность, что США вновь обретут тот статус лидера и сверхдержавы, которым они пользовались в период между 1945 и 2003 годами, даже при администрации Б. Обамы не слишком велика. Продолжающиеся нарушения прав человека в Ираке, пытки в Гуантанамо, яростное сопротивление Международному уголовному суду свели на нет авторитет США.  

Значит единственный вариант укрепления лидерства Соединенных Штатов – осуществление новых секьюритизаций в надежде, что уж они-то смогут достигнуть уровня макро-секьюритизации во главе с США. Поэтому рассмотрим возможных претендентов в качестве референтных объектов для секьюритизации, которые могут перерасти в макро-секьюритизацию.
 
Применение теории секьюритизации к современным процессам

Можно попробовать продолжить исследование Б. Бузана современных угроз безопасности. Конечно, в первую очередь к этому относятся такого рода проблемы как СПИД, аварии на атомных станциях, захоронение токсичных отходов, нелегальная миграция, глобальное потепление, экологическое благополучие окружающей среды и многое другое. В XXI веке ярко выражена тенденция отхода государств в вопросах безопасности от строго политических и военных проблем, или, по крайней мере, они формулируются неявно, завуалировано.

Сделать объективный вывод о существующих проблемах безопасности практически невозможно, потому что объекты всегда выбираются исходя из целей секьюритизирующего актора, и чаще всего это лишь манипуляция, а не попытка обратить внимание на важную проблему, которую необходимо срочно решить.

Современный мир предоставляет бесчисленные объекты для секьюритизации в любом из выделенных Б. Бузаном секторов, а также их причудливые сочетания. Охватить весь этот спектр в рамках данного доклада не представляется возможным, поэтому мы остановимся на двух частных секьюритизациях с возможностью макро-секьюритизации, которые проследим в связи с ролью США. И чтобы выяснить, действительно ли секьюритизации XXI века отходят от военного и политического секторов, мы возьмем именно их, а также инвайронментальный как самый перспективный для секьюритизации сегодня. При этом нас интересует, что же на самом деле скрывается за подобными актами секьюритизации.

Рассмотрим первый пример.
Если обратиться к международной политике США последних десятилетий, то можно обнаружить, что за всеми декларируемыми угрозами безопасности и связанными с этим интервенциями в другие страны стоит стремление установить контроль над нефтяными ресурсами.  В связи с этим долгосрочная перспектива макро-секьюритизации направлена на обозначение Китая как главной угрозы. Действия по отношению к Ливии были тренировкой на пути к долгосрочной цели в виде секьюритизации Китая, поскольку на самом деле интересы США состоят в контроле над свободным доступом Китая к постоянному импорту нефти из стран Африки и Ближнего Востока. Китай становится слишком сильным и независимым для США. Они используют множество приемов в разных сферах,  у которых одна общая цель – утверждение Китая как врага. Принятие такого рода секьюритизации всем мировым сообществом (на что и претендуют США) требует использования пошаговой стратегии. Поскольку в успехе секьюритизации центральная роль принадлежит дискурсу, то можно обратиться к Ежегодному отчету конгресса о военном статусе Китая..  Основной мыслью отчета выступает убеждение в том, что существует потенциальная угроза со стороны  вооруженного Китая для стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Приводится множество разной информации для обоснования того, что Китай может нанести ядерный удар по различным странам (Индии, России, Австралии, Новой Зеландии) и по большинству американских территорий. При этом построение самого отчета крайне “удобно” для достижения цели дискурса. В начале США приветствуют сильный, процветающий и успешный Китай, который укрепляет международные правила и нормы, повышает безопасность и мир как на региональном, так и глобальном уровнях. США отмечают, что на протяжении последних десяти лет военные в Китае были в выигрыше от надежных инвестиций в разработку современного оборудования и технологий. “Подъем Китая в качестве основного игрока на международной арене, скорее всего, будет определяющей чертой стратегического ландшафта в начале XXI века. Китай добился скромных, но растущих улучшений в отношении прозрачности его военных дел и безопасности”. При этом в нужный момент добавляется, что “тем не менее, остается неопределенность в отношении того, как Китай будет использовать свои растущие возможности”. Выстраивая таким образом свой дискурс относительно Китая, вполне вероятно, что в последствии в зависимости от того, как будут реагировать остальные страны, усилиями контролируемых Западом СМИ Китай окажется позиционируемым как новая гитлеровская Германия. Сегодня это можно легко себе представить, если сравнить с тем, что произошло с Египтом и Ираком, бывшими союзниками США. В июне этого года сенатор от Вирджинии Дж. Уэбб удивил многих в Пекине, когда высказался, что Китай быстро приближается к “мюнхенскому моменту”, когда Вашингтон должен будет решить, как сохранить стратегический баланс. Это просто поразительный пример из дискурса США, потому что дает прямую ссылку на Вторую мировую войну. Это означает, что США изначально отвергают вероятность переговоров, и что решением может быть только война. Подобного рода заявление устрашающе воздействует на широкую аудиторию, поскольку существует ассоциация с Мировой войной и всеми ее трагедиями.

Итак, при достижении главной цели - контроля над Китаем, промежуточным этапом оказалась Ливия , тем более что и сама по себе Ливия являлась проблемой для США. М. Каддафи был не согласен с американской программой, он постоянно и не без оснований утверждал, что не доверяет этой стране. Более того, он пытался создавать независимую позицию, “свой голос” для африканских государств как не контролируемых ни США, ни другими государствами. В 1999 году он инициировал создание Африканского союза для укрепления связей бывших колониальных африканских государств. На Панафриканском саммите 2009 года М. Каддафи призвал к созданию Соединенных Штатов Африки, чтобы объединить экономические силы, а это, пожалуй, сегодня самый богатый континент мира, с точки зрения неиспользованных минерального и сельскохозяйственного потенциалов. Если в случае Туниса или Египта была пусть частичная правда о том, что население подавлялось и страдало, то с Ливией ситуация обстоит иначе. В этой стране был самый высокий жизненный уровень на африканском континенте, большинство медицинских услуг, образование и топливо были субсидируемы государством. Среди других африканских стран Ливия обладала самым низким уровнем детской смертности и высокой продолжительностью жизни. Менее 5% населения недоедало, и эта цифра ниже, чем в США; а в ответ на рост цен на продовольствие М. Каддафи отменил все налоги на продукты питания.
Но М. Каддафи не обладал лучшими западными PR-агентствами, чтобы использовать красивые фразы, скрывая за ними истинные цели своих речевых актов, что так успешно делают такие видные фигуры мировой политики, как Б. Обама или Н. Саркози. М. Каддафи не был фотогеничным, как другие политики, а значит, это еще больше упрощает достижение Соединенными Штатами их цели, объявляя его новым Гитлером в СМИ. Пока Ливия управлялась М. Каддафи, это создавало для США крайне неудобную обстановку. Как и в случае с объявленными “спонтанными и демократическими” восстаниями в Египте, США проработали секьюритизацию Ливии. Вмешательство США, очевидно, не было нейтральным поступком стороннего наблюдателя для защиты мирных жителей. Это было целенаправленным ускорением смены режима. Препятствуя всеми возможными способами правительству М. Каддафи по восстановлению контроля над вооруженным восстанием, они незаметно отбросили все принципы международного суверенитета и заменили их на туманное понятие «обязанность защищать». Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун заявил, что применение силы в Ливии было предпринято исходя из принципа гуманитарности, и сослался именно на это понятие как формулу новой международной безопасности. На самом же  деле это была всего лишь незаконная военная агрессия под руководством США. Такой подход разрабатывался годами. Первым был Г. Эванс, бывший министр иностранных дел Австралии и член Международной кризисной группы. В 2002 году, за год до агрессии против Ирака, Г. Эванс опубликовал статью в “Foreign Affairs”, в которой призывал начать дебаты о том, можно или нельзя вторгаться в страну на основании нарушения прав человека, даже если происходящие события в стране носят внутренний характер, и предложил свой тезис не как аргумент о праве вторжения, а об обязанности защищать.

Дискурсивные практики снова выстраивались так, чтобы всё выглядело искренней борьбой за права человека. Б. Обама открыто заявил о поддержке США ливийской оппозиции всего через несколько часов после появления резолюции ООН, не оставляя никаких сомнений, что США когда-либо рассматривали свою роль как нейтрального посредника мира. Затем в интервью CNN в Сан-Сальвадоре он упомянул о своих “надеждах” что оппозиционное движение Ливии при защите США сможет сместить режим М. Каддафи. Это было выгодно также и Франции, Н. Саркози призывал последователей М. Каддафи присоединиться к оппозиции. Резолюция ООН о бесполетной зоне над Ливией была де-факто объявлением военной, экономической и финансовой войны против суверенного государства. И, конечно, весь дискурс строился на основаниях того, то эта резолюция принята для обеспечения защиты мирного населения. Только такое обоснование могло найти понимание и отклик среди всех стран.

Таким образом, формировалось мировое общественное мнение, которое поддерживало принятые по отношению к Ливии меры, которые, по сути, были актом открытой военной агрессии против суверенной страны, актом неоколониализма, “гуманитарной” войны. И только потом пришло осознание всех последствий согласия с такими мерами. Произошел прецедент, который означал, что теперь вряд ли что-то сможет остановить США в применении подобных мер по отношению к Китаю, России и любой другой стране, ведь всегда можно совершить интервенцию под предлогом предотвращения «нарушения прав человека», раз уж США приняли на себя тяжкое бремя “обязанности защищать”. Так называемая гуманитарная “обязанность защищать” открывает новый “ящик Пандоры” с возможностями контролировать мировое общественное мнение и тем самым легитимировать военные интервенции. Это было важным шагом для США на пути к их Новому Мировому Порядку, восстановлением власти США как сверхдержавы посредством распространения войны и хаоса. Речевым актом о “нарушении прав человека” секьюритизируется угроза - тезис, который будет всеми поддержан – ведь никто не хочет потерять свою свободу. На такой технике управления индивидуальной эмоциональной реакцией и восприятием значения слов и фраз основывается весь процесс секьюритизации. Это очень важный инструмент манипулирования нашим восприятием – актор получает невероятную власть над аудиторией, многократно повышая шансы успешности секьюритизации.

Второй пример относится к инвайронментальному сектору, от которого зависит благополучие среды обитания человека. Возможно, что проблема глобального потепления покажется не столь значимой по сравнению с войной и терроризмом, но и с ее помощью можно достигать аналогичных целей. Преимущество состоит в большей вероятности успеха секьюритизации ввиду неочевидной связи с политическими и военными угрозами. Аудитория просто не поймет, что на самом деле стоит за секьюритизацией глобального потепления. В действительности – это геополитический инструмент, чтобы широкие слои населения добровольно поддержали отрицательное для себя явление, например, ухудшение их уровня жизни. Если бы это произошло без объективной причины, просто по решению политиков, то это могло бы вызвать забастовки и протесты населения. В последнем отчете ООН о глобальном потеплении обосновывается необходимость и требование выделить огромные средства (12% мирового ВВП), чтобы “предотвратить вредные последствия изменения климата”. Было подсчитано, что выполнение рекомендаций ООН по снижению выбросов в атмосферу будет стоить около $ 2750 в год  на семью  при настоящем уровне  цен на энергоносители.
Поскольку США отчетливо ощущают, что мир начинает выскальзывать из их рук, остается проблема того, как же можно далее навязывать свой контроль и закрепить его. Эта логика распространяется Соединенными Штатами на такую проблему окружающей среды как глобальное потепление. Сегодня есть две основные фракции в западном политическом истеблишменте власти, которые сотрудничают и имеют глобальные цели, но принципиально отличаются в вопросе о том, как их достичь. Итак, существует два варианта политики США. Первый представлен фигурами Дж. Буша, Д. Чейни и стоящими за ними нефтяным и военным промышленным комплексом. Его также можно назвать “фракцией Рокфеллера”, которая вот уже более века основана на власти над контролем нефти. Секьюритизация войны с терроризмом предоставила им “прикрытие” для оправдания военного контроля над главными поставщиками нефти и ее транзита по миру. От Ирака к Афганистану и Косово, планы НАТО и США состоят в будущем контроле над такими экономическими силами мира, как Россия, Катай, Индия, Бразилия и т.д. Второй вариант политики состоит в том, что появилась идея сменить тактику, и вместо жесткой агрессивной линии управления Буша-Чейни выдвинули фигуру Б. Обамы. Смещение акцентов происходит от секьюритизации терроризма и смежных с ним проблем к секьюритизации инвайронментального сектора, хотя всё с теми же целями, что стояли за объявлением войны с терроризмом. Демократическое президентство Б. Обамы вовсе не означает полный отказ от военных провокаций со стороны НАТО и США. Его администрация активно пользуется советами З. Бжезинского, а Я. Бжезинский, его сын, работает в качестве помощника министра обороны США по делам НАТО и Европы. Они являются убежденными сторонниками расширения НАТО на восток и дальнейшего развертывания системы противоракетной обороны. Эта вторая фракция добивается сохранения своего контроля над большей частью мировой экономики, используя глобальное потепление и “мягкую силу”, в качестве более подходящего средства, чтобы убедить людей добровольно принять резкое снижение их уровня жизни. Это дискурс проводит Б. Обама, который активно сотрудничал с А. Гором и заявлял, что они вместе будут решать проблему глобального потепления и уверял, что изменение климата реально и представляет собой угрозу для всего человечества. Таких же идей придерживается, например, премьер министр Великобритании Г. Браун, который предлагает фантастические схемы инжениринга климата, которые обойдутся гражданам Англии очень дорого. Идея глобального потепления состоит в том, что антропогенные выбросы вызывают нагревание Земли до такой степени, что полярные ледники тают, повышая уровень мирового океана и угрожая затопить как минимум четверть поверхности суши. Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун утверждает, что антропогенные выбросы CO2 были причиной таяния 100 миллиардов тонн полярных льдов каждый год, и что через 30 лет в Арктике просто не останется льда. Всемирный фонд дикой природы сообщает, что арктический лед тает так быстро, что через восемьдесят лет уровень мирового океана поднимется на 1,2 метра, и вызванные им наводнения повлияют на весь мир. Всемирная метеорологическая организация совместно с Программой ООН по окружающей среде создали Межправительственную группу экспертов по изменению климата (IPCC), публикующую постоянные отчеты об оценке риска глобального потепления. На самом деле их отчеты построены на ошибочной научной методологии, но это не мешает им настойчиво продвигать свои идеи  как истинную правду благодаря медийным магнатам, спонсирующим фракцию Б. Обамы. Пропаганда глобального потепления “раздута” политиками и заинтересованными лицами как, например, Голдман Сакс и другими организациями с Уолл-стрит, финансовыми компаниями, которые получают миллиарды от торговли новыми углеродными фьючерсами. Они прикладывают все усилия, чтобы запугать мир и вынудить согласиться на подписание договора в рамках Саммита-2009 в Копенгагене, который был посвященный борьбе с последствиями глобального потепления. Такой договор является преемником Киотских лесов - Протокола по сокращению выбросов CO2. Стоит отметить, что США долгое время отказывались его подписывать и, хотя в итоге это сделали, протокол ими до сих пор не ратифицирован. Это обосновывали заявлениями, что выполнение Киотского протокола приведет к опасной зависимости США от других стран, а это - серьезная угроза для экономики США и всего мира. Очевидно, что за глобальным потеплением скрыто нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Было подсчитано, что законопроект, посвященный глобальному потеплению, поддерживаемый Б. Обамой и его покровителями с Уолл-стрит, будет стоить американским налогоплательщикам примерно 10 триллионов долларов. 
Описанный пример - очевидная секьюритизация, где речевым актом убеждают аудиторию принять обозначенную проблему. Происходит манипуляция данными, чтобы предоставить убедительные доказательства глобального потепления, при этом скрываются те факты, которые могли бы поставить под вопрос сделанные заявления. На самом деле, с 2007 года полярные ледники росли, а не таяли, и земля охлаждалась, а никак не нагревалась. Сообщения о таянии ледников основаны на летнем времени года, когда арктический лед всегда тает перед замораживанием в начале сентября. Хотя 10 млн. кв. км морского льда начинает таять каждое лето, но в сентябре Арктика вновь замерзает. Количество льда в 2009 году увеличилось на 500 тыс. кв. км по сравнению с 2008, и, в свою очередь, увеличилось на те же 500 тыс. кв. км по сравнению с сентябрем 2007 года, когда отмечалось наименьшее количество арктического льда. 

Именно инвайронментальные угрозы выступают в роли “дикой карты” международных отношений. Они могут порождать кризисы в различных формах (изменение климата, уровня моря; быстрое распространение смертельного заболевания; отравляющие последствия атмосферы, в которой мы живем; астероиды; и т.д.). В этом секторе всегда существует вероятность быстрого изменения.   Кризисы могут возникнуть завтра или через десять лет, а может быть и никогда, что маловероятно. В случае с такими угрозами трудно сказать, когда и окажут ли они вообще свое воздействие, но это и помогает ими манипулировать. Если вдруг, к примеру, те же ледники действительно, начнут таять, то инвайронментальная макро-секьюритизация сможет легко и быстро оказаться впереди всех остальных проблем безопасности, даже без подтасовки фактов.

Критика теории секьюритизации

Критика теории идет в различных направлениях, ставя под вопрос практически все элементы данной концепции. Но при этом следует отметить, что никто не предлагает ее отвергнуть. Особенность критики состоит в том, что скорее указываются слабые стороны теории и пути ее улучшения. Подчеркивается, что многие понятия схемы Б. Бузана еще недостаточно теоретически разработаны.

В секьюритизации центральная роль отводится аудитории, поскольку именно от принятия или неприятия ею речевого акта зависит то, будет секьюритизация успешной или нет. Проблема успешности рассматривается многими критиками. Например, предлагается дополнить “благоприятные условия” секьюритизации четвертым пунктом: когнитивная склонность аудитории, которая может совпадать или не совпадать с попыткой секьюритизации. Такое условие опирается на предположение, что люди обычно принимают те аргументы, которые соответствуют их уже сформированным представлениям об окружающей реальности. Это имеет особое значение в принятии аудиторией секьюритизации, потому что речевой акт может быть проинтерпретирован индивидами с совершенно различным смыслом. Человек всегда рассматривает происходящее не с нейтральной когнитивной позиции. Более того, четвертое благоприятное условие помогает объяснить, почему, например, секьюритизация администрацией Дж. Буша вторжения в Ирак нашла широкий отклик консервативных представителей американской общественности, но никак не более либеральной аудитории. Идентичность обеспечивает эмоциональную основу по вопросам безопасности, а акторы, изображающие проблемы с точки зрения угроз и выживания для того, чтобы мобилизовать массы в своих целях, опираются на эти эмоциональные основы. А факт того, что идентичность многомерна, позволяет секьюритизирующим акторам выбирать, какое измерение идентичности наилучшим образом подходит для достижения целей. С другой стороны, можно даже формировать соответствующее измерение идентичности, потому что это не врожденная или заданная от рождения характеристика человека. Это дело выбора и решения, что позволяет Б. Андерсону говорить о “воображаемых сообществах”. Идентичность может быть сконструирована на поощрение конфликта, или, наоборот, в целях содействия мирному сосуществованию.

Аргумент критики, что секьюритизация представляет собой интерсубъективный процесс между секьюритизирующим актором и аудиторией, делает очевидно значимой силу и способность актора убедить аудиторию. Высказывается мнение о том, что так интерпретировать процесс секьюритизации наивно, потому что чем больше возможностей у актора, тем менее важной становится аудитория. В конце концов, секьюритизация не всегда должна быть свободным процессом, когда добровольно принимаются или не принимаются заявления. Сильные секьюритизирующие акторы могут легко использовать проблемы безопасности для достижения своих собственных целей, и ни о каком добровольном согласии со стороны аудитории здесь не может быть речи. Этот аспект взаимосвязан с критикой применения теории речевых актов. В частности утверждается, что процесс секьюритизации лучше схватывается перлокутивным речевым актом, а не иллокутивным. Использование иллокутивного речевого акта (т.е. однонаправленного перформатива, где актор произнося фразу, совершает действие) является неверным, потому что выбор этого типа речевого акта подрывает другую логику, свойственную теории секьюритизации, а именно, что безопасность – интерсубъективный процесс, разворачивающийся во взаимодействии между актором и аудиторией.  В отличие от него, перлокутивный акт представляет двусторонний перформатив, который следовало бы использовать в данной теории. Следовательно, если роль интерсубъективности столь высока, то данная критика верна, т.к. только перлокутивный акт позволяет отразить суть процесса наиболее четко. Однако, рассматривая работы Б. Бузана и О. Вэйвера, становится достаточно очевидным, что они оба хорошо знакомы с работами по теории речевого акта Дж. Л. Остина и различными типами речевого акта, а значит, выбор иллокутивного акта был совершен ими сознательно. Это означает, что интерсубъективность второстепенна по отношению к роли секьюритизирующего актора. Приказ, содержащийся в иллокутивном акте, в отличие от убеждения в перлокутивном, не требует добровольного согласия. В работе “A New Security Framework for Analysis” подчеркивается, что принятие аудиторией объекта в качестве секьюритизируемого может быть принудительным. По сути, именно это и отражает окружающую нас реальность. Утверждение, что согласие может быть  лишь добровольным, - идеализация и утопия. Это учитывается теорией секьюритизации.

Критику, что в данной теории не раскрывается процесс, как происходит принятие секьюритизации аудиторией (как мы можем узнать, когда это произойдет или нет, какие будут последствия) можно считать справедливой. Действительно, это практически не раскрыто в работах представителей Копенгагенской школы. Недостаток заключается в отсутствии ясности того, как именно речевые акты соотносятся с принятием их аудиторией и секьюритизацией объекта.
Принимая во внимание значимую роль языка, можно также утверждать, что рамки секьюритизации оказываются слишком узкими из-за сосредоточенности на самом речевом акте по отношению к социальным и политическим контекстам, в которых он происходит. В самом деле, эту проблему признавал и сам Б. Бузан и его коллеги. В дальнейшем О. Вэйвер анализировал эти контексты в других своих работах, рассматривая безопасность в исторической перспективе. По сути, контекст секьюритизации не является столь узким, как это представляется критиками. К примеру, мы можем наблюдать динамику секьюритизации в различных секторах. То, как и что представляется угрозой в одном секторе, отличается от других. Тем не менее, разделение между секторами состоит в основном в различной динамике секьюритизации, а не существе контекста. Акторы могут аппелировать одновременно к суверенитету, идентичности, окружающей среде, и попытка рассматривать динамику безопасности по отдельным секторам может скрыть более широкие формы дискурсивной преемственности в подходах к таким с виду разрозненным проблемам как иммиграция, изменение окружающей среды и военные действия.  Использовать различия между выделяемыми секторами зачастую не просто сложно, но даже бесполезно. Именно на это указывают критики, хотя Б. Бузан чётко пишет о том, что сектора надо рассматривать во взаимосвязи, а не отдельно.
Опираться на язык как единственную форму секьюритизирующего движения  проблематично и по другой причине. Язык является лишь одним из средств, через которые передается смысл. Поэтому предлагается учитывать роль образов в качестве потенциальных форм для секьюритизации. Изображения и визуальные представления могут иметь ключевое значение для конструирования чего-то как проблемы безопасности и без речевого акта. М. Уильямс предположил, что телевизионные изображения событий 11 сентября (в частности, Всемирный торговый центр) занимают центральное место в развитии секьюритизации терроризма. Ф. Мёллер также обращается к визуальным образам терактов 11 сентября, конфликта в Ираке, указывая на то, как фотовыставки могут аналогичным образом сообщать определенную информацию о безопасности и угрозах. Л. Хансен использует пример о карикатурах на пророка Мухаммеда, опубликованных в датской газете в 2005 году в указании на потенциально важную роль визуальных представлений как формы секьюритизации. Подобные факты требуют разработки альтернативной теории перформативной роли визуальных репрезентаций и новых секьюритизирующих акторов, которыми в данном случае станут художники, фотографы, представители СМИ.

Все критики отмечают, что самая большая заслуга данной концепции состоит в отходе от государство-центричной модели, которая существовала ранее. Произошло расширение номенклатуры акторов, выделено пять секторов, и военный оказался далеко не самым главным из них. Но отмечается, что расширение дискурса о безопасности имеет не только плюсы, но и минусы, потому что в сферу безопасности начинает включаться абсолютно всё и чрезвычайные меры применяются ко всему что угодно, если не нарушая, то как минимум манипулируя нормами права. Высказываются предупреждения о последствиях того, что концепция безопасности станет бесконтрольно широкой. Это добавит не только новые проблемы, но и необходимость принятия новых мер безопасности. В таком случае, как указано в критике Р. Дорффа, происходит потеря четкости анализа безопасности. Если все крупные проблемы и бедствия станут считаться угрозой национальной безопасности, то потеряется сам смысл понятия “угроза”.

Наконец, возможно, самый часто высказываемый сегодня аргумент критиков состоит в том, что рамки секьюритизации оказываются узкими и в том смысле, что ее природа определяется исключительно с точки зрения угроз и концептуализирует безопасность как изначально отрицательную.  Наоборот, безопасность должна рассматриваться с двух сторон - положительной и отрицательной. Утверждается, что это понятие, обращено, с одной стороны к чему-то связанному именно с угрозой, а, с другой – связано с безопасностью как отсутствием опасностей и угроз.
Все это подвергает сомнению, что такая аналитическая схема дает глубокое понимание безопасности и то, как различные сектора работают в единстве или же они просто выделяют обособленные области и оставляют проблему еще более запутанной. Поскольку все сектора и расположенные в них проблемы пересекаются, критики предлагают произвести их перекрестное исследование. Однако заметим, что теория секьюритизации обращается к деконструкции, выделению определенных единиц для понимания сущности безопасности. Задача перекрестного исследования в ней не ставится, это схема, с помощью которой узнают о различных уровнях, секторах, объектах, акторах и используют при анализе той или иной проблемы безопасности. С этой точки зрения данный анализ на самом деле не является деконструкцией, поскольку процесс не доходит до уровня отдельного индивида. Но и сами авторы теории отмечают, что разложить все до индивидов, не очень полезно, поскольку бoльшая часть социальной жизни понятна только тогда, когда мы говорим о коллективах или общностях, которые всегда нечто большее, чем просто сумма их членов. В частности, О. Вэйвер видит деконструкцию не в том, чтобы создать объяснительную модель, но узнать что-то новое о взаимоотношениях между безопасностью, политикой и языком.  Вторая причина, почему некоторые исследователи не считают теорию секьюритизации деконструкцией понятия безопасности состоит в том, что применяется дискурсивный анализ и сохраняются центральные концепты реализма, а понятие деконструкции подразумевает, что это невозможно, поскольку всё уже разобрано на части.

Подводя итоги, можно заключить, что высказанная критика скорее предоставляет возможности укрепления оснований теории секьюритизации и стимулирует ее дальнейшее развитие.


Заключение

Урок теории секьюритизации состоит в том, что никогда не стоит принимать информацию как данность, не критично. Человек должен быть готов к тому, чтобы поставить под вопрос то, что он уже знает. Новые аспекты безопасности и порождаемые ими угрозы, которые предлагаются в данной теории, выступают полезными инструментами для исследователя проблем безопасности в сфере международных отношений, который должен знать о динамике секторов безопасности.

Работа Б. Бузана и его коллег из Копенгагенской школы была вполне успешной в деконструкции проблемы безопасности и каждого ее аспекта для того, чтобы выявить сложность и многогранность этого понятия. Традиционные подходы задают вопрос о том, “как нам стать более защищенными”, а теория секьюритизации обращается к тому, “как проблема становится проблемой безопасности”.

Хотя, по мнению многих критиков, Копенгагенская школа исследования безопасности не предоставила нужный разрыв с традицией реализма, но ее анализ сделал важный вклад в понимание относительного характера и недостаточности узкого определения безопасности. Копенгагенская школа была особенно успешной в разработке концепции, которая используется в исследованиях международных отношений, на что указывает рост числа публикаций, работающих с понятием секьюритизации и производными от него. Секьюритизация была применена для анализа состояния внешнеполитического поведения (напр., Р. Абрахамсен), транснациональной преступности (напр., Р. Эммерс) и ВИЧ/СПИД как угрозы безопасности (напр., С. Эльбе), различных аспектов войны с терроризмом (напр., Б. Бузан), прав меньшинств (напр., П. Рое), а также появилось множество работ, связанных с секьюритизацией миграции. Последние тенденции в области анализа безопасности, связанные с понятием “исключения”, обладают сходством с теорией секьюритизацией, как процессом, который выносит решение проблемы за пределы нормальной политики.
Маловероятно, что возможно дать объективное определение безопасности. Помимо того, что политическая жизнь в принципе очень редко ясна, она зависит от ценностей и целей тех, кто ее создает. Работа политиков, организаций, фондов, и т.д. – добиваться того, чтобы была принята их версия секьюритизации какой-либо проблемы. Всегда будут люди, которых устраивает война с терроризмом, поскольку она служит их интересам и выглядит достаточно реальной угрозой. Но другие могут сказать, что это просто маневр для отвлечения внимания от иных угроз, а, на самом деле, надо беспокоиться о таянии ледников, повышении уровня океана и других последствиях глобального потепления. Всегда будут существовать разные позиции и разные приоритеты.

Безопасность не объективна, но она создается и конструируется с помощью языка. Можно вспомнить высказывание Р. Кокса о том, что теория всегда создается для кого-то и с какой-то целью. Все теории обладают перспективой, а перспективы выводятся из позиции во времени и пространстве, не существует такой вещи как теория сама по себе.  Любая концепция обращает внимание на некоторые аспекты и игнорирует другие. Чтобы понять дискурс безопасности надо признать, что теории о безопасности всегда рассказывают определенную частную историю. Заявляемая объективной реальность наделяется интерсубъективным значением.

Новый анализ безопасности, предложенный Б. Бузаном и его коллегами, должен восприниматься как схема или список возможных вопросов безопасности. Это подготовило основу для того, как видеть угрозы и делать выводы о них. Как было рассмотрено в применении теории секьюритизации к современным процессам, очень важно, чтобы человек правильно понимал понятие безопасности и что за ним может стоять на самом деле.

Многие теоретики, работающие в сфере международных отношений, конечно, стремятся создать согласованную концепцию. Такая разнообразная и богатая теория, как секьюритизация, основанная на множестве разных и даже противоположных подходов, всегда будет вызывать критику, но она открывает новые перспективы междисциплинарных исследований в сравнении с традиционным представлением о международных отношениях как четко определенных парадигмах или школах.

В заключение хотелось бы отметить то, что Б. Бузан считает важным для того, чтобы  студент смог стать специалистом в области международных отношений и понимал окружающий его мир.  Конечно, на такой вопрос не может быть однозначного ответа. В международные отношения можно придти разными путями. Но то, что потребуется всем студентам – это аналитические способности высокого уровня и хорошая сфокусированность на предмете исследования. Как говорит Б. Бузан: “Обладая этим, они [студенты] смогут научить нас чему-то, что представляет интерес”. Поэтому то, что нельзя делать хорошему студенту: “брать теорию как повязку на глаза и позволять методу затуманивать процесс формулирования интересных вопросов”. Б. Бузан подчеркивает, что строгое следование определенному набору теорий и идей и априорно выбранной теории не позволяет исследователю “открывать что-то новое”. Любая теория может оказаться в достаточной степени полезна для изучаемого вопроса, просто надо уметь ее использовать.