Жесткая, мягкая и умная сила во внешней политике США

Что такое Power

Для начала нужно проанализировать понятие самой власти с позиции англо-саксонской геополитической мысли, поскольку это чужеродный термин. В английском языке слово power в зависимости от контекста, а иногда и одновременно означает власть, господство и силу, мы будем употреблять это слово без перевода. Power является по своей природе как материальной (экономическая власть денег или ресурсов, наличие физических средств для принуждения, такие как оружие и персонал), так и психологической (легальная, религиозная или научная власть, интеллектуальный и социальный престиж, харизма, иллюзорная или действительная репутация), и обе разновидности служат для обеспечения дипломатической или военной мощи¹. По своей природе, которая является ни хорошей, ни плохой, power проявляется везде по-разному, что зависит от специфики общества. В различных местах в разные времена власть и господство имели совершенно различное распространение. Власть испанского короля Филиппа II опиралась на землевладельцев-аристократов, но европейская сила, связанная с городскими банкирами, смогла превозмочь его военное превосходство. А в США во время Вьетнамской войны давление разношерстной политической коалиции вынудило руководство страны завершить военную кампанию. Немало примеров может набраться и в русской истории.

Поэтому для любого стратега главной проблемой является определение, где и в какую форму будет воплощена power, а также идентификация тех точек (в нашем случае это важно), где применение военной силы будет наиболее эффективным².

Профессор Гарвардского университета Джозеф Най и бывший Госсекретарь США Ричард Эрмитаж сформулировали основные принципы современных разновидностей power. «Power – это возможность влиять на поведение других для получения желаемого результата»³. При этом Эрмитаж и Най отмечают, что исторически power зависела от таких критериев, как размер страны и численность ее населения, природные ресурсы, экономическая мощь, военная сила и социальная стабильность. А источник любой power в первую очередь зависит от контекста. Hard power (жесткая сила) дает возможность странам использовать метод кнута и пряника для того, чтобы получить желаемый результат. Soft power (мягкая сила) дает возможность привлекать людей на свою сторону без применения насилия. Для soft power фундаментальной основой является легитимность. Smart power (умная сила) не является ни hard ни soft, а представляет собой комбинацию обеих.

Специалисты по сетевым войнам предлагают аллегорические трактовки hard и soft power для оказания политического влияния. Например, Аркилла и Рондфельд описывали soft power как маяк, зажженный на скале.⁴

Умная и гибкая сила

Эрмитаж и Най в 2007 г. определили формулу для будущей стратегии Америки: «smart power означает развитие интегрированной стратегии, ресурсной базы и инструментария для достижения целей США, которые предусмотрены и hard и soft power»⁵. Они также констатируют, что во внешней политике США ранее больше использовали hard power, так как ее действия были прямолинейны, а основы ее могущества видимы для внешних акторов.

Следует отметить, что доклад по smart power, сделанный под руководством Ная и Эрмитажа в 2007 г. на базе анализа различных подходов по отношению к утилизации власти в международных отношениях был намеренно подготовлен за год до президентских выборов в США, на которых победил Обама. Его цель заключалась в том, чтобы предложить данные исследования в качестве программы внешней политики будущего президента, не зависимо от того, кто победит – Обама или МакКейн. Госсекретарь Хилари Клинтон публично подтвердила принятие этой программы, сказав, что США в дальнейшем будут применять smart power.

Согласно этому докладу целью внешней политики США должно было быть сохранение и пролонгирование своего высокого положения. Достижение этой цели невозможно без наличия союзников и партнеров, которые хотят и могут помочь США определять и действовать в приоритетных направлениях.

Для этого США должны сконцентрироваться на пяти ключевых пунктах:

- Альянсы, партнерство и институты: необходима перестройка основ, которая будет учитывать глобальные изменения;

- Глобальное развитие: выработка унифицированного подхода, начиная с общественного здравоохранения;

- Общественная дипломатия: повышение качества доступа к международному знанию и процессу обучения;

- Экономическая интеграция: увеличение выгоды от торговли для всех людей;

- Технологии и инновации: они должны быть направлены на вопросы изменения климата и энергетической безопасности⁶.

Реализуя на практике эти пункты, Джозеф Най активно продвигает идею smart power и cреди союзников США, пытаясь вовлечь их в орбиту американского влияния. В частности, его рекомендации были тщательно изучены японским правительством для выработки новой стратегии в отношении внешней и оборонной политики⁷. Европейские мозговые центры и политологи также анализируют возможности применения той или иной власти-силы по отношению к своему региону. Например, после изучения специфики своего географического окружения для Хорватии был предложен план применения soft power, основанный на природных, культурных и духовных ценностях хорватов и имидже страны на международной арене⁸. Сам Най выразил свои идеи c примерами о применении smart power в книге The Powers to Lead, вышедшей в феврале 2008 г.

Smart power, как и следовало ожидать, подверглось различным толкованиям. Военный аналитик и обозреватель Дэвид Экс считает «множество инициатив Обамы в духе smart power являются расширенными версиями уже существующих программ, которые были запущены во время второго срока Буша»⁹. Тем не менее, по его оценкам smart power будет доминирующим направлением в американской военной стратегии в ближайшее время.

Если брать конкретные примеры, то одним из них является Конго, где помимо подготовки вооруженных сил под руководством американских инструкторов, запущена программа, направленная на предотвращение сексуального насилия, что было серьезной проблемой в этом регионе за последние годы. Кроме того, в рамках smart power в Киншасу вместе с новым контингентом вооруженных сил США были отправлены сто человек медицинского персонала из национальной гвардии США, которые две недели бесплатно обслуживали конголезцев. «По мнению одного из офицеров США, лучшая проверка на smart power состоит в том, что когда миссия в Западной Африке заканчивается, вам говорят, что будут рады вас видеть в любое время»¹⁰.

Вспышка насилия, охватившая эту страну в сентябре 2016 г. позволяет усомниться в эффективности реализации smart power по американским методам. Возможно, определенный эффект был достигнут, но явно не для самих конголезцев, которые разделены по сферам влияния. Более того, есть большая вероятность, что инициация текущего конфликта как раз и произошла с помощью американской smart power.

Много сторонников применения smart power из числа представителей гражданских лиц считают, что США и их союзники в отношении мусульманских стран посредством экономической помощи, предоставления медицинских услуг, образования и различных видов материального развития должны произвести сдвиг в поддержке кланов и племен от радикального ислама к более секулярным, универсальным ценностям¹¹. Поэтому smart power действует как своего рода политический инструмент по нивелировке традиционных ценностей различных народов и культур, навязывая исключительно американскую точку зрения.

Интерпретация видов power

Современный американский политолог Уолтер Рассел Мид развивает идею Дж. Ная о hard и soft power в контексте доминирования США, интерпретируя как военную составляющую, так и концепцию Антонио Грамши о гегемонии. Он пишет, что hard power делится на военную и экономическую составляющие. Первую можно назвать острой силой, так как она основывается на силе штыков и можно на своей шкуре почувствовать их действие - если мы будем ей противостоять, то острые штыки будут подталкивать нас в нужном направлении. Это твердый фундамент американской системы. Экономическая составляющая - это липкая сила, которая соблазняет и убеждает одновременно. Она представляет собой "сеть экономических институтов и стратегий - вовлекает в нашу систему других и затем создает для них такие условия, что им становится трудно ее покинуть"¹².

Soft power также имеет два аспекта: притягательная сила американских ценностей, культуры, политики в отношении различных зарубежных обществ и сила, заключенная в определении повестки дня и уcтановлении рамок дискуссии (сила мировой гегемонии по Грамши). "Притягательная сила - ценности, идеи, политические шаги, встроенные в нашу систему, - ублажает другие нации. Сила гегемонии создает нечто столь же искусственное и произвольное, сколь с исторической точки зрения сама американская система порядка со времен Второй мировой войны выглядит естественной, желанной, неизбежной и устойчивой"¹³.

Уолтер Рассел Мид указывает, что острая сила США связана с осознанием необходимости подавляющего военного превосходства как надежной основы национальной безопасности. Липкую силу он сравнивает с хищным растением росянкой, которое завлекает свою жертву приятным запахом, поэтому ее действие, хоть и не предусматривает вооруженное насилие, но в основе не имеет совпадения волеизъявлений.

На эту силу работает влиятельное лобби коммерсантов, банкиров и торговцев, вовлекая в американскую зависимость рынки и производителей. На практике это выражается в создании неравных условий торговли и обмена - страны, которые вовлечены в американскую торгово-финансовую орбиту (имеется в виду также ВТО, Всемирный банк и МВФ) боятся разрыва с США, так как нуждаются в рынках сбыта и одновременно владеют ценными бумагами. "Крушение американской экономики - или американской мощи - нанесет колоссальный, неприемлемый ущерб всему остальному миру", - считает Мид¹⁴.

Притягательная сила, конечно, действует не на всех, так как во многих странах не признают, а часто и открыто осуждают американские ценности и суррогатную культуру этой страны. Но у нее несколько элементов, которые включают себя мировую роль США, иммиграцию и гуманитарную помощь, которую Вашингтон оказывает многим государствам.

И, наконец, четвертая сила - гегемония основана на том, что мировой порядок, поддерживаемый США, был признан легитимным и неизбежным¹⁵.

При этом острая, липкая и мягкая силы поддерживают силу гегемонии. "Это три разнородные силы, действуя совместно, теряют свою специфику, сливаются в синергетическом потенциале и образуют целое, превышающее сумму составляющих его частей"¹⁶.

И даже военная сила, по мнению Мида, не является исключительно острой, так как имеет и мягкий компонент, связанный с сетью военных баз США, международным сотрудничеством, в том числе посредством НАТО, обучением специалистов со всего мира и гуманитарными программами.

Данный подход Мида показывает более широкий спектр возможностей, чем дихотомию на гуманитарные операции и ведение боевых действий.

Как уже было указано, различные страны применяют тот или иной вариант силы и власти в зависимости от определенных критериев. По нашему мнению, Эрмитаж и Най упустили такой значительный критерий как уровень политических прав и свобод в определенном обществе. Если в Западной Европе официально признан высокий уровень демократии и возможностей влиять на принятие решений, следовательно, там должна преобладать soft power. Соответственно в авторитарных обществах будет более прямолинейная политика по отношению к своим гражданам. А так как это будет структурировать модель поведения и политическую культуру, следовательно, и в вопросах внешней политики такие государства будут тяготеть к hard power, доказательством чему служит история Ирака на протяжении последних двадцати лет и ряда других стран.

Выбор других стран

Предыдущий тезис подтверждается мнением руководителя программы по исследованию ЕС Йельского университета Дэвида Кэмерона, который в одном из интервью сказал, что в Европейском Союзе больше придерживаются soft power. Кэмерон также отмечает, что Россия же по отношению к Европе стратегически применяет линию smart, что зачастую ставит европейцев в тупик. Это связано с тем, что у всех стран сообщества свои национальные интересы, а многие из них зависят от российских энергоносителей¹⁷.

Безусловно, комбинация различных подходов по применению силы и власти может осуществляться и в сфере войны. Hard power ассоциируется с прямым военным вмешательством, когда применяется оружие и целью является физическое уничтожение противника. При soft power используется пропаганда, вербовка, давление через третьих лиц, подкуп и обещание различных преференций. Государственный переворот посредством цветных революций во время избирательного процесса и установление марионеточного режима, как было в Сербии, Грузии и Украине, является ярким примером применения soft power. При smart power могут сочетаться оба метода, чему является свидетельством события в Афганистане. США и НАТО поддерживают легитимно избранного президента, вооружают и обучают афганские вооруженные силы и полицию и одновременно ведут боевые действия против повстанцев. Провокации, диверсии и различная подрывная деятельность спецслужб также относится к smart power. Военный переворот в Гондурасе тоже относят к проявлению smart power США в регионе Латинской Америки¹⁸. Кроме того, в международной политике smart power позволяет из поражения делать выигрыш, другими словами, оперативно реагировать на ситуацию, добиваясь достижения поставленной цели. Например, соглашение США с Колумбией об открытии пяти военных баз после того, как Пентагон был вынужден покинуть Эквадор, по мнению американских аналитиков, является как раз свидетельством новой гибкой политики¹⁹. Еще одним показателем является вторжение военных США в гражданский сектор. Как сказал министр обороны США Роберт Гейтс в своем выступлении в июле 2009 г., этот сектор ранее был исключительным приоритетом гражданских агентств и неправительственных организаций, а вмешательство военных в эту сферу можно рассматривать как «ползучая милитаризация некоторых аспектов внешней политики Америки». Применительно к военной стратегии и стратегии национальной безопасности США военные эксперты отмечают необходимость «определить, как военная сила сможет дополнить подход smart power к вопросу национальной безопасности»²⁰.

Есть ряд примеров адаптации soft power новыми, набирающими силу акторами мировой политики, такими как Индия и Китай.

Летом 2010 г. китайское судно-госпиталь "Ship 866" доставило в Джибути, Кению, Танзанию, Сейшелы и Бангладеш бесплатный груз медикаментов. У КНР появилась идея создать это судно после разрушительного цунами в Индийском океане. Дэвид Экс считает, что Китай таким образом скопировал гуманитарную миссию ВМС США - когда на место катастрофы была отправлена флотилия с гуманитарной помощью и медицинским персоналом. Тогда вместе с авианосцем и штурмовым кораблем-амфибией в "сердце" флота находился 900-футовый корабль "Mercy", выкрашенный в белый цвет с большим красным крестом на корпусе²¹.

Подобные мероприятия проводят не только американцы и китайцы. Осенью 2010 г. голландский корабль Jоhan de Witt посетил Сьерра-Леоне, Гану и Капе-Верде, где провел учения и гидрографические записи портов. Ранее в 2008 г. голландские ВМС отправили миссию в Латинскую Америку. В мае 2010 г. корабль Kunisaki японских силы самообороны с 40 военными медиками и представителями 22 японских НПО вместе с упомянутым "Mercy" участвовали в гуманитарном туре у берегов Вьетнама и Камбоджи. Целью было установление "братских связей" с этими странами на регулярной основе без помощи США. Хотя в этой миссии явно виден подтекст борьбы с Китаем за сферу влияния в регионе.

Индия в 2011 г. изменила свою стратегию по отношению к Центральной Азии, начав применять более гибкий и мягкий подход в духе soft power. Ранее, в 2004 г. Индия начала заниматься обустройством аэропорта Айны неподалеку от столицы Таджикистана, и тогда было официально заявлено, что там будут размещены индийские истребители МИГ-29. Однако еще ранее, в 2001 г. в таджикском Фархоре, всего в двух километрах от границы с Афганистаном Индия расположила небольшой госпиталь для лечения бойцов Северного альянса, ведущих войну с Талибаном. Поскольку Талибан был разгромлен, Индия нуждалась в дальнейшем рычаге стратегического баланса в противовес влиянию Пакистана в Афганистане. Индии пришлось переориентироваться на другие цели и в аэропорт под Душанбе было вложено не менее 70 млн. долл., где индийские инженеры перестроили ангары и взлетные полосы. До самого последнего момента Индия рассчитывала разместить там свою базу ВВС, однако в конце 2011 г. министр иностранных дел Таджикистана Хамрохон Зарифи заявил, что только Россия сможет использовать этот аэродром для своих нужд. Это согласуется с решением, принятом на заседании ОДКБ в декабре 2011 г., где указано, что ни одна страна - член договора не может размещать у себя базы других государств без согласия участников организации.

Индия была вынуждена изменить свою стратегию и уже в 2011 г. таджикский министр обороны заявил, что Индия может построить военный госпиталь в Таджикистане. В июле 2011 г. министр обороны Индии А.К. Энтони посетил Кыргызстан и анонсировал планы открытия совместного военного исследовательского центра в этой стране и обучения киргизских солдат для службы в миротворческих акциях ООН²².

Адаптивные подходы

НАТО традиционно используют сочетание soft и hard power. Hard - при развертывании необходимых сил по выполнению коллективных обязательств по обороне, а также планировании и учениях, направленных на развитие структуры, а soft - чтобы установить соответствующий уровень сотрудничества с соседними государствами с целью снижения или избежания возможных причин конфликта²³. В последнее время к soft power НАТО следует относить все проекты, которые ведутся по линии Стратегических коммуникаций — научные исследования, образование, откровенная пропаганда и работа с социальными сетями — все эти подходы призваны обеспечить как позитивный имидж альянса, так и обосновать традиционные действия в русле hard power (для чего нужно постоянно стимулировать образ врага — таким в НАТО является Россия).

Необходимо отметить, что ряд зарубежных авторов накладывает модели применения hard power и soft power на определенные исторические отрезки, связанные с установлением государственного строя и проведением политических реформ в той или иной географической среде, где данные концепции до недавнего времени вообще не были известны, например установление советского строя в Центральной Азии²⁴. Современный геополитик Эрик Уолберг проецирует оба вида power на определенные этапы империалистической политики стран Запада (Великобритания-США), обозначая их как Большая Игра-I, II, III²⁵.

Безусловно, различные методы применения силы в отношении оппонента проявляются и в подходах по разрешению конфликтов. Например, Мартин ван Кревельд считает, что есть два способа победы сильной стороны в неконвенциональном конфликте – британский и сирийский. Оба они связаны с воздействием на моральную стойкость противоборствующей стороны. Первый заключается в том, что нужно действовать исключительно законными методами, как поступили англичане в Северной Ирландии, когда жесткие военные репрессии ни к чему не привели. Второй – это показательные репрессии. Этот метод эффективен, если есть уверенность, что в целевую группу репрессируемых попадет руководство заговорщиков (метод Хафеза Ассада, который применялся при подавлении исламских фундаменталистов в г. Хама), при этом к жестким мерам нужно готовиться в тайне и не сожалеть о содеянном.

Эти три вида манипуляций с силой и властью, а также их умелое сочетание заставляют государственных деятелей и органы власти в разных странах все более тщательно присматриваться к проявлениям какой-либо активности. Ведь за вполне безобидной с виду деятельностью может скрываться первая стадия государственного переворота или одна из деталей спецоперации. Не вызывает сомнений, что геополитически сильные игроки будут применять комбинацию всех актуальных видов power, а рост числа международных акторов многократно увеличивает возможности технических вариаций.

Рамочные дискуссии

Довольно показательной в плане дискуссии в среде военного сообщества США о значении той или иной силы, является монография Колина Грея "Жесткая и мягкая силы: утилита военной силы как инструмента политики XXI века".²⁶ Колин Грей предлагает рассмотреть одиннадцать положений для более глубокого понимания политического феномена мягкой и жесткой силы, при этом, делая оговорку, что они имеют различный фокус и их можно определить, как правильные или неправильные, правильные, но вводящие в заблуждение, или неправильные, но поучительные.

1. Военная сила менее эффективна в качестве инструмента политики XXI века, чем это было в не в столь отдаленном прошлом.

2. Времена меняются: история следует хронологии, но совершенно не линейна.

3. Эффективность военной силы зависит от культуры и обстоятельств.

4. "Тяжелые времена способствуют появлению мягких принципов".

5. Война может оказаться стратегической хирургией, проводимая в соответствии с законом политических целей, но также грубой силой или насилием.

6. Мягкая сила не является существенно дискреционной, и ее концепция, скорее всего, может ввести в заблуждение, чем просветить.

7. Мягкая сила попадает под ошибочную характеристику (в целом неправильную) как альтернатива военной и экономической мощи.

8. Опасно основывать мягкую силу на расчетах и чувстве частого отсутствия мотивации других стран.

9. Сфера политики эффективности мягкой силы, как правило, либо структурно стимулирует легкий успех, либо излишне противостоит такому влиянию.

10. Жесткая и мягкая силы должны дополнять друг друга, только если они окажутся стратегически некомпетентными и не будет обладать высокой политической эффективностью как по отдельности, так и «вместе»

11. Мягкая и жесткая силы больше стимулируют друг друга, чем заменяют.

В итоге, считая жесткую и мягкую силу полными или частичными альтернативами друг друга, Колин Грей делает следующие выводы:

• Есть случаи, при которых ни мягкая, ни жесткая силы не эффективны для получения преимущества, не говоря уже о победе. Кроме того, есть вероятность, что ни одна их комбинация не сможет принести успех. Ученые, как правило, в состоянии постулировать чудо исторического эффективного гипотетического вмешательства, которые должны были привести к успеху, но это могут быть лишь досужие домыслы.

• Мягкая сила не имеет вариативности. Вполне возможно, что на протяжении большей части американской культуры распространяли и уважали этот факт, но он берется в расчет только в отношении политического выбора. Страны могут проникать друг в друга глубоко некоторыми своими ценностями и практиками, одновременно с этим находясь в весьма конфликтных отношениях, поскольку интересы их считаются несовместимыми.

• Исторически контекст общего взаимного неуважения между антагонистическими обществами и их политиками– нечто необычное. Политика и интересы, которые движут ими – способ подавления многокультурности, не говоря уже о близости. Когда национальные интересы воспринимаются как столкновение, мягкая сила – неэффективна. Существует множество примеров, но самые яркие это: повышение англо-германского антагонизма конца XIX века и американо-японский антагонизм XX века.

• В то время как теория мягкой силы предлагает предположение, что американские ценности и культура, как правило, некоторым образом способны кооптировать «другим» экономически привлекательным образом, исторические свидетельства могут указывать на другое направление. Более точно, в отношениях, где используется мягкая сила, есть свидетельства присутствия жесткой силы. Фукидид (около 400 г. до н.э.) более подробно описывает эти явления международных отношений и внешней политики, чем Джозеф Най.

• Мягкая сила реально и, возможно, часто хороша в малом количестве. Но мягкая сила в основном считается пиритом, рассматриваемый как эффективный инструмент (американской) политики.

Но проблема эффективности мягкой силы не должна, таким образом, восхвалять эффективность военной силы. Задача политики XXI века в действительности состоит в том, что ни жесткая, ни мягкая сила не являются надежными инструментами политики. Ключевая разница между ними двумя, однако, заключается в том, что в то время как необходимо практически рассматривать военную силу как инструмент политики, например, такой подход нельзя применить к мягкой силе. В отличие от американской мягкой силы, ее военная мощь не является присущей данностью. Возможность угрожать и использовать военную силу сильно варьируется даже с точки зрения контингента и требует централизованного направления. Мягкая сила в корне отличается. Это диффузная по существу «данность», которую нельзя изменить даже внезапным решением, и ее последствия (первого, второго, третьего порядка) в конкретной стране не всегда предсказуемы.

Кроме данных выводов Колин Грей по ходу рассуждений делает еще несколько важных замечаний.

· Мягкая сила культурных ценностей выражает то, что другие могут посчитать привлекательным, и всегда рискует исключить национальные черты, которые противоречат американской культуре.

· Военная сила не просто соотношение качества/количества, которое может рассматриваться как элементарная частица неизменная в своей сущности. Это комплекс, который поступает в упаковках различного размера и с разным содержимым.

· Война может принимать различные формы и наиболее частые – это нерегулярная, гибридная, регулярная и совершенно иная война, когда применяется оружие массового уничтожения.

· Эффективность военной силы зависит не только от своего качества и количества, а также, самое важное, от необходимого политического определения стратегической эффективности.

· Один размер не может подойти всем. Несмотря на многие черты глобализации, которые потенциально сглаживают некоторые различия между политиками и их обществами, стратегические контексты и культуры реальных и потенциальных воюющих сторон несомненно будут более или менее асимметричны.

· Даже если каким-то чудом, один размер эффективности/неэффективности военной силы подошел нескольким государствам, где политические системы почти полностью совпадали, как бы это ни было странным, то культурный фактор, несмотря на стратегические обстоятельства, остался чрезвычайно различным.

· И, наконец, согласно этому короткому списку скептических мыслей, даже если кто-то подписался бы отстоять убеждения, что степень эффективности военной силы может выражаться количественно с течением времени, можно было бы утверждать, что существует неизменный показатель менее эффективной практической военной силы.

Подобные выводы дают основания судить, что даже теоретические вопросы применения обеих методик еще далеки до своего совершенства и, скорее всего, дебаты еще будут продолжаться, хотя сама терминология может претерпевать изменения.

Применение soft и smart power в военных действиях

Как именно может применяться гибкий подход на войне мы рассмотрим на конкретных примерах. Джон Аркилла считает, что сейчас основной упор нужно делать на создание сетей. «Аль-Каида» оперативно включилась в «организационную гонку» по созданию сетей, что привело к значительному успеху террористов. Их «грязные сети» распространились далеко за пределы Ближнего Востока и мусульманских стран. В тех местах, где войска США непосредственно вступали в соприкосновение с исламскими фундаменталистами, быстро возникла необходимость пересмотра стратегии и тактики ведения боевых действий. Как говорит Аркилла, "наша основная мысль – «чтобы противостоять сети, нужна сеть». Многие стали повторять эту мантру только спустя 18 лет после того, как мы ее впервые озвучили, в том числе американский генерал Стэнли МакКристал, возможно являющийся наиболее ориентированным на сети из всех американских военных лидеров".²⁷

По Аркилле центральным принципом в построении сетей является создание большого количества маленьких ячеек, которым позволено действовать относительно свободно, в русле достижения общей цели – без наличия прямого центрального управления в какой-либо степени... Что касается социального аспекта процесса построения сетей, здесь большой задачей является организация совместной работы участников из зачастую сильно различающихся (культурных и социальных) слоев общества, и заставить их быть лояльными к сети. Военные силы большинства стран призывают новобранцев из всех слоев общества и «связывают» их идеей «службы для нации».

По мнению Джона Аркиллы Командование Специальных Операций США (SOCOM – U.S. Special Operations Command) является примером успешного создания оперативных сетей, в частности, по причине социальной сплоченности и доктринального понимания.

Доктрина, или операционная концепция, которую используют сети любого вида – от массовых движений типа «Арабская весна», до восстаний, и даже стандартных военных операций – это уметь «роиться».

Технологическое обеспечение является последним фундаментальным элементом в построении сетей. Критически важно, чтобы средства связи обеспечивали достаточную пропускную способность и высокий уровень безопасности.

Но даже с наилучшими и безопасными средствами связи, сеть будет неэффективной, если она спроектирована иерархически-вертикально вместо горизонтальной ориентации, для увеличения связей среди многих маленьких элементов, что является атрибутом хороших сетей.

Командующий SOCOM адмирал Уильяма МакРавен внедрил концепцию создания глобальной сети по выполнению специальных операций, что, по мнению американских специалистов, является самым масштабным и самым передовым опытом в данном направлении на сегодняшний день. Другая интересная кампания по построению сети формировалась в Афганистане. Концепция "Операции по стабилизации в сельской местности" (Village Stability Operations, VSO), по сути, была реализацией на практике методики построения сети на чужой территории. Ранее в Ираке американские военные использовали так называемые команды Human Terrain, когда в группе военных работали культурные антропологи, переводчики и специалисты по Исламу. Это помогало устанавливать коммуникацию с местным населением для достижения военных и политических задач в оккупированном регионе.

Тем не менее, даже при ведении боевых действий, особенно, если они носят характер неконвенциональной или асимметричной войны, всегда нужно учитывать не только социальный, но и политический фактор.

Дэвид Галула считает, что «в любой ситуации, независимо от характера противостояния, всегда будет иметься активное меньшинство, выступающее за продолжение борьбы, нейтральное большинство и активное меньшинство противников борьбы».²⁸

А сама борьба может носить многоуровневый характер. Предполагается, что «когда сдерживание не сработает, или если ситуация нуждается в других эффектах, сеть предоставляет гибкие опции для старших офицеров министерства обороны и лицам, принимающим решения, для дальнейшего формирования, принуждения, изоляции, нарушения, навязывания долгосрочных затрат, или решительного уничтожения и победы над врагом по всему спектру угроз, от традиционного национального государства к нерегулярным или гибридным вызовам. Это потребует структуризации взаимозависимых обычных сил, сил специальных операций, а также межведомственных партнеров для успешной реализации национальных стратегий безопасности и обороны, что лучше стратегий, сдерживаемых частично оптимизированной силовой структурой с не полными возможностями, отношениями и взаимодействием».²⁹

По замыслу американских генералов, в идеале, эта сеть будет обеспечивать платформу для реализации операций, когда и где это необходимо, обеспечивать сдержанную реакцию в стране пребывания и обязывать региональных партнеров исполнять большую часть бремени, насколько они могут ее осилить. Это будет максимизировать ценность и осуществление решений на местах. Кроме того, сеть может быть в состоянии держать врагов и потенциальных соперников на грани риска, угрожая навязать непосредственные и косвенные расходы на необходимые ресурсы, или сделав их дорогими, если они пожелают нарушить стратегическое статус-кво.³⁰

Важно отметить, что ССО отвечают за ведение так называемой специальной войны. Специальная война имеет прямое отношение к нынешней глобальной обстановке в плане безопасности, в то время как политики ищут возможности кратковременного широкомасштабного вмешательства, чтобы управлять как острыми (например, гражданская война в Сирии, кризис на Украине), так и хроническими проблемами (например, мятеж на Филиппинах).³¹

Специальные военные кампании имеют шесть основных черт:

• Их целью является стабилизация или дестабилизация целевого режима.

• Местные партнеры предоставляют основные усилия.

• Вооруженные силы США осуществляют небольшое (или нет) присутствие в стране.

• Они, как правило, являются продолжительными и могут потребовать значительной подготовительной работы, которая измеряется месяцами (или годами), а не днями.

• Они требуют интенсивного межведомственного сотрудничества; Министерство обороны может быть в подчинении Госдепартамента или ЦРУ.

• Они используют методы «политической войны» для мобилизации, нейтрализации или интеграции отдельных лиц или групп с тактического до стратегического уровня.

Политическая война, как сказано дальше, должна пониматься как искусство создания или развала коалиций. Т.е. здесь мы видим классический элемент "мягкой силы", который осуществляется через исполнителей "жесткой силы".

Этот элемент политической войны, встроенный в специальные военные кампании США, требует интенсивного межведомственного сотрудничества, создания ситуации, когда совместные силы могут поддерживаться Госдепартаментом или ЦРУ.

Концептуальная схема специальной войны

Наконец, в уставе по спецоперациям, изданном Объединенным штабом командований вооруженных сил США в июле 2014 года, схема иррегулярной войны наглядно демонстрирует, что американские военные подготовлены как для классической обороны, так и для ведения подрывных действий на территории других государств.³²

Более детальная схема прописана в методическом пособии по специальным операциям армии США применительно к проведению неконвенциональных действий против гибридных угроз (терроризм, повстанчество и т.п.).

Такие операции получили название контрнеконвенциональной войны и определяются как «стратегия, охватывающая общегосударственный подход к синхронизации основ нерегулярной войны по интеграции объединенных, межведомственных, межправительственных и многосторонних усилий партнеров в отношении нетрадиционных военных действий противника».³³

В данной работе отражено понимание американскими военными организации подпольной деятельности для свержения власти вплоть до партизанской (террористической активности).

Если рассматривать эту схему в контексте государственного переворота на Украине в 2014 г., то станет понятным последовательность действия альянса либералов и радикальных националистов против власти Виктора Януковича, а также дипломатическая поддержка со стороны США.

Структура повстанчества или движения сопротивления согласно видению американских военных

Своеобразным руководством к действию ССО США в условиях неопределенности можно считать совместную статью двух генералов, полковника и подполковника Сил специальных операций США "Неконвенциональная война в серой зоне".³⁴

Они пишут, что серая зона характеризуется интенсивной политической, экономической, информационной и военной конкуренцией, более активной, чем при обычной «стационарной» дипломатии, или при обычной краткосрочной войне... В то время как «серая зона» относится к пространству континуума мир-конфликт, методы вовлечения американских противников в этой сфере имеют много общего с политической войной периода холодной войны. Политическая война разыгрывается в этом пространстве на границе между дипломатией и открытой войной, где традиционное искусство управления государством являются оказывается недостаточным или неэффективным, а и обычные крупномасштабные обычные военные компании кампании не подходят или считаются таковыми по целому ряду причин. Политическая борьба направлена на население, ориентированное на взаимодействие, влияние, убеждение и даже кооптацию.

Авторы не скрывают, что методы США, использующие сопротивление в достижении своих целей, могут включать в себя подрывную деятельность: массовые протесты, деятельность с целью замедления или полной остановки рабочего процесса, бойкот, инфильтрацию в правительственные учреждения, а также формирования передовых групп. Эти мероприятия в первую очередь направлены на подрыв военной, экономической, психологической или политической силы или морального духа правительства или оккупационной власти.

"Сегодня региональные державы, такие как Россия, Китай, Индия, Индонезия, Бразилия, Нигерия, Южная Африка, Турция и Иран укрепляют свою мощь и влияние… Субгосударственные акторы (например, кланы, племена, этнические и религиозные меньшинства) стремятся к большей автономии от центрального правительства. Сложный характер среды, в которой в будущем будут проходить операции, часто приводит к тому, что традиционные дипломатические и экономические инструменты становятся неэффективными или неподходящими. Лица, принимающие решения, возможно, пожелают избежать политических рисков и последствий, в том числе эскалации конфликта и расширения военных действий, связанных с прямым военным вмешательством. В такие моменты, доктрина может быть единственным подходящим вариантом, с помощью которых которого правительство США может косвенно достичь своих политических целей. Поддерживая коренные мятежи на местах, движения сопротивления или другие внутренние оппозиционные группы, правительство США может использовать доктрину в качестве стратегического инструмента для принуждения, раскола и даже краха враждебного режима", - подводят итог высокопоставленные американские офицеры.

В рекомендациях для работы подчиненных они указывают, что Силы специальных операций должны постоянно работать, чтобы обновлять свой режим тренировок и учебный план в таких областях, как:

· Теория общественного движения;

· Региональная история, культурология и изучение иностранных языков;

· Создание и подготовка подпольных организаций;

· Киберинструменты и методы;

· Операции влияния;

· Переговоры и навыки посредничества;

· Динамика мобилизации;

· Подрывная деятельность и политическая борьба;

· Анализ социальных сетей и социальной культуры.

Это еще раз доказывает смешанный характер применения вооруженных сил США в контексте мягкой и жесткой силы.

Гуманитарные операции

США часто используют гуманитарные операции как прикрытие для военных интервенций или осуществления боевого присутствия. Такая стратегия проводится как гуманитарная помощь и ликвидация последствий стихийных бедствий (Humanitarian Assistance and Disaster Relief, HA/DR). Чаще всего к ним причастны ВМС США, так как проекция политических интересов США, в том числе через демонстрацию силы обычно осуществляется через морское могущество (включая наличие баз в разных частях мира).

ВМС США могут проводить военные операции вне условий войны, морские нерегулярные действия, морские операции по безопасности. Как указывает Джошуа Теллис «терминология, с которой мы обращаемся к гуманитарной помощи и ликвидации последствий стихийных бедствий (HA/DR), среди других нетрадиционных функций, проводит четкое различие: есть война, а потом все остальное. При такой категоризации HA/DR зачастую означает какую-либо деятельность, пока не появляются более важные обязанности. То есть нельзя сказать, что мужчины и женщины ВМС Соединенных Штатов не стремятся сделать мир лучше. Это означает, что слишком часто HA/DR рискуют быть оторваны от более широкого стратегического нарратива».³⁵

По мнению автора HA/DR помогает формировать местный политический контекст, и именно в этом контексте будущим американским дипломатам и солдатам (а также военнослужащим и политикам других народов) придется работать. Хотя HA/DR является моральным императивом самим по себе, без ожидания взаимной выгоды, само собой разумеется, что в анархическом политическом ландшафте страны будут тяготеть к государству, которое, по их мнению, отвечает их интересам.

Как это может выглядеть? Операции по оказанию гуманитарной помощи и ликвидации последствий стихийных бедствий дают возможность огромному количеству развивающихся стран положительно и тесно взаимодействовать с безликой американской военной машиной.

Такие операции покажут новому поколению, что делают Соединенные Штаты и что означают глобальные лидерские средства. Кроме того, это даст сигнал о том, что Соединенные Штаты инвестируют в поддержание присутствия и стабильности, что невероятно важно в то время, когда многие из стран поставили под вопрос американские обязательства перед союзниками из Европы, на Ближнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В такую эпоху повышение деловой репутации на основе подлинного взаимодействия с местными сообществами может обеспечить основу для ослабления озабоченности по поводу американского сокращения расходов, тонко, но важно, сдвигая преобладающий нарратив об американском выводе. То есть, в конце концов, трудно поддерживать такой нарратив в то время, когда американские моряки публично раздают медицинскую или продовольственную помощь. Или HA/DR может свидетельствовать об обратном, что другая страна более успешно инвестирует региона, чем Соединенные Штаты. Решение остается за Вашингтоном.

Здесь нужно учитывать опыт ВМС США в качестве посредников при передачи гуманитарной помощи. Например, визит кораблей в порт Грузии после конфликта в августе 2008 г., показательной выгрузкой каких-то медицинских товаров.

Хотя есть примеры более удачных проектов, если говорить о медицинской помощи. Например, Куба отправила в дружественные страны около 30 тысяч докторов различной специализации, что в десятки раз больше, чем медицинско-гуманитарная помощь о стороны американских военных в странах Латинской Америки и Африки.

Даже работа совместного российко-сербского центра в Нише в контексте международной политики воспринимается гораздо позитивнее, так как там работают специалисты МЧС России, а не Минобороны.

Джошуа Теллис указывает на еще один пример стратегической важности HA/DR. Это угрозы, исходящие от нестабильных узких мест (Chokepoints). Последствия изменения климата, вырубка лесов, загрязнение окружающей среды, повышение уровня моря, береговая эрозия, коррозия лиманов, истощение рыбных ресурсов, массовая миграция, бедность, урбанизация на побережье - все это говорит о том, что бедные прибрежные сообщества по всему миру будут попадать под значительное давление в ближайшие десятилетия. Все чаще уязвимые группы населения (которые продолжают расти), с меньшими финансовыми возможностями, и с меньшим количеством коммунальных связей в результате миграции и урбанизации, столкнутся с еще более повсеместными и еще более разрушительными экстремальными погодными условиями. Разруха, нищета и неудовлетворенность - это рецепты для нестабильности, что может поставить под угрозу критические места в Аденском заливе, Карибском бассейне, Малаккском проливе и Сингапуре, а также многих других точках.

Если читать между строк, становятся понятными интересы США контролировать подобные узловые места, где пересекаются важные геостратегические маршруты.

А поскольку точный прогноз о будущих стихийных бедствиях и гуманитарных катастрофах составить практически невозможно, Вашингтон может обосновывать свое передовое присутствие необходимостью нахождения дежурного контингента, который может прийти на помощь в случае такой необходимости.

Кроме того, HA/DR можно рассматривать и в качестве опыта подготовки воинского сотава.

Грег Смит, офицер ВМС США в отставке (пилот морской авиации, работавший на P-3C), на данный момент являющийся исследователем Университета Джона Гопкинса, показывает, какой урок можно извлечь из HA/DR для подготовки к будущим боевым действиям.³⁶

Он считает, что HA/DR включают в себя огромное чувство срочности и более высоких ставок, чем при запланированных учениях и тренировках. Особенно для младших офицеров, которые участвуют в операциях HA/DR повышается понимание совместной, комбинированной и межведомственной координации и предоставляется возможность развивать принятие решений с разумным риском.

Операции HA/DR влекут за собой уникальное, неподготовленное сотрудничество с партнерами из других ведомств. С единством усилий и пониманием времени как общего врага, военные и гражданские организации пробиваются сквозь рутину волокиты и временно отбрасывают личные интересы в сторону. Для руководителей на каждом уровне результатом является фундаментальное и значительно улучшенное понимание возможностей "других", с которыми они работали, действовали, планировали и общались во время операции HA/DR.

Представляется интересным вкратце рассмотреть как в США функционирует механизм принятия решений при HA/DR.

Для реагирования на внутренние бедствия и проведение миссий в США по оказанию гуманитарной помощи существует множество рамок в виде Системы управления при происшествиях (Incident Command System, ICS), Национальной системы управления инцидентами (National Incident Management System, NIMS), Межведомственной системы координации (Multiagency Coordination System, MACS) и Национальной рамочной программы реагирования (National Response Framework, NRF). Они включают в себя общий рабочий язык и процедуры, которые позволяют проводить интеграцию и объединять усилия агентствам, которые занимаются данной проблемой.³⁷

Главным актором доктрины для внутреннего реагирования в рамках Министерства обороны является Северное командование США.³⁸

Военные силы, которые наиболее часто осуществляют эти миссии, относятся к государственным военизированным силам, таким как армия и ВВС Национальной гвардии, а также силы обороны³⁹ и военно-морское ополчение в тех штатах, которые имеют такие организации.⁴⁰

Доктрина внешних операций HA/DR аналогична доктрине для поддержки обороны гражданским властям (Defense Support to Civil Authorities), но при этом в ней нет общего операционного языка или установленных рамок. Доктрина сначала определяет как принимающая страна просит о помощи и как миссия может возлагаться на военные силы в районе. Когда происходит бедствие, правительство принимающей страны просит помощи со стороны Соединенных Штатов через посла. Посол через Государственный департамент передает запрос к президенту, который утверждает его или отказывает. С этого момента ведущим учреждением по координации является Агентство США по международному развитию через Бюро внешней помощи при стихийных бедствиях, которое играет похожую роль, как и Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям (Federal Emergency Management Agency, FEMA) при национальном участии в подобных операциях.⁴¹

С этой точки зрения определяется, будет ли нужна поддержка министерства обороны для данной миссии - если да, то она запрашивается через Министерство обороны, которое, в свою очередь ставит задачу соответствующему географическому боевому командованию. Далее глава географического боевого командования назначает командующего Объединенной целевой группой, который ответственен за предоставление ресурсов. После того, как Объединенная целевая группа прибывает на место, она должна интегрироваться с другими учреждениями правительства США, силами принимающей страны, а также какими-либо международными силами и НПО. Как происходит интеграция, полностью зависит от конкретного случая и организационная структура придумывается на лету.⁴²

Анализ работ американских аналитиков и военных интеллектуалов позволяет сделать вывод, что однозначного вывода насчет применения hard и soft power, а также их возможных деривативов, нет.

Во-первых, есть зависимость от контекста. Во-вторых, решение о применении той или иной силы зависит от политического истэблишмента, где могут меняться предпочтения и приоритеты. В-третьих, есть дихотомия на чистую дипломатию и военную силу, где могут применяться и сочетаться оба подхода. В-четвертых, крайне сложно определить фарватер будущей геополитической напряженности и возможных конфликтов.

Чтобы понимать текущую природу всевозможных трений и эскалации, необходим постоянный мониторинг и оперативный анализ, на основе которых можно попытаться спрогнозировать возможные сценарии развития ситуаций. При этом важно не только знание фактов и динамики процессов, но также понимание стиля мышления всех сторон, которые прямо или косвенно вовлечены в конфликт, а также могут использовать его в своих интересах.

Если существует форсайт анализ для экономики и политических рисков, то для военно-политической сферы нужно применять методику коучинга, т.е. постоянного обновления знаний и их практической реализации (насколько это возможно применительно к конфликтам, при этом сохраняя политическую репутацию). Дискурс о гибридных войнах, психологических операциях, инструментах геоэкономики и превентивной дипломатии адекватно вписывается в рабочую теорию коучинг-войны.⁴³

Из ряда открытых публикаций американских авторов очевидно, что США будет продолжать кур на конфронтацию с Россией и продолжать дестабилизацию в ряде стран, как вокруг наших границ, так и в «классических» зонах своих интересов. Для противостояния этим деструктивным усилиям необходим проактивный подход с установкой на аутентичные модели, которые позволят работать на опережение.