Спорт или религия?

Спорт имеет дохристианское происхождение и относится к древне-греческой культуре. Наряду с театром, философией и системами управления полисом спорт и особенно Олимпийские игры был одной из характерных черт именно греческой цивилизации.  В ней он получил наибольшее развитие и ту форму, в которой он известен нам сегодня. 

В основе греческой интерпретации спорта лежала идея игры. Поэтому и сами состязания получили название именно игр. Также игрой называлось театральное представления, в котором также как и в спорте соревновались между собой поэты – создатели трагедий и комедий. Понятие игры имеет тесную связь с самими основами культуры, как показывает Й.Хейзинга в своей знаменитой книге «Человек играющий» (Homo Ludens). Здесь главное -- проведение грани между серьезной вовлеченностью в созерцание противоборства или соревнование, а также в ткань драматического произведения (если говорить о театре) и условным характером такого противостояния. Спорт и театр, а также игра как таковая предполагает дистанцию. Поэтому среди греческих богов покровителей Олимпийских игр не было бога войны Ареса. В этом смысл игры – это битва, но не настоящая, условная, не переходящая определенной критической черты. Как театр лишь изображает действие, так и спорт лишь изображает реальную битву. Культура рождается как раз из осознания этой границы. Когда общество ее усваивает, оно обретает способность к тонким различиям в области эмоций, чувств, этических переживаний. Наслаждение спорт и театр приносят именно потому, что при всей драматичности происходящего, дистанция по отношению к происходящим событиям у наблюдателя (зрителя) сохраняется. Именно эта дистанция и формирует полноценного гражданина, способного строго отделить серьезность войны от условности других видов соперничества. Поэтому на время Олимпийских игр часто враждующие друг с другом греческие города-государства заключали перемирие (έκεχειρία). Именно в момент этих игр греки и осознавали свое единство по ту сторону политических противоречий между отдельными полисами. Так различное в спорте объединялось через признание правомочности дистанции.

В христианскую эпоху спортивные состязания в эллинистическом мире постепенно сошли на нет потому, что христианство предлагало совершенно иную модель культуры и объединения людей. Здесь все было серьезно, и высшей инстанцией стала сама Вселенская Церковь, в которой объединялись люди и народы. Именно она несла в себе мир и максимально возможную дистанцию – дистанцию между землей и небом, человечеством и Богом. Перед лицом вселенской миссии Спасителя различия между народами («иудеями и эллинами») отходили на второй план. Вероятно, поэтому спорт (равно как и театр) утратил свое значение.

Возрождение спорта начинается в XIX веке уже в совершенно новых условиях. Интересно заметить, что если театр как часть культуры Античности снова появляется в самом начале Возрождения, для того, чтобы возродить Олимпийские игры понадобилось еще несколько столетий. Вероятно, этому препятствовали некоторые эстетические стороны спорта как такового, резко контрастирующие с христианскими представлениями о том, что входит в понятие благопристойного поведения. Показательно, что в Германии основателем спортивного движения был убежденный язычник и крайний националист Фридрих Людвиг Ян (1778 — 1852), который воспринимал спортивное и гимнастическое движение как основу для распространения идей объединения Германии среди юношества, что стало основой спортивной идеологии. Ян был яростным апологетом германской древности и ратовал за возрождение рун. В ХХ веке идеи Яна продолжали развиваться как в контексте пангерманизма, так в молодежном движении Wandervogel, и в частности, оказали большое влияние на национал-социализм.

Националистом (в некотором смысле расистом) был и Пьер де Кубертен, возродивший Олимпийское движение. Привлечение к нему греков, находившихся тогда в состоянии национальной борьбы с Оттоманской Империей, было также частью общей стратегии европейских держав в трансформации геополитического баланса сил. Вместе с тем большое внимание к этому проявляло и европейское масонство, хотя и принципиально атеистическое, но не чуждое некоторой «языческой» эстетики. 

В целом  получается, что спорт изначально бывший не христианским культурным явлением, исчезает эпоху христианского Средневековья, и возвращается в Европу в постхристианском и даже отчасти антихристианском контексте.

Это ставит с новой остротой проблему: совместим ли спорт с христианством вообще? Можно ли сочетать пробуждаемые спортом страсти, эстетику и правила игры с христианским мировоззрением? Конечно, это вопрос — частный случай более фундаментальной проблемы: совместимо ли христианство с современным миром вообще, построенном в целом — а не только, естественно, спорт — на основах десакрализации, материализма, эволюционизма, секулярности и атеизма? Очевидно, что однозначно ответить на этот вопрос не возможно, но поставить его вполне уместно хотя бы для того, чтобы положить начало циклу содержательных дискуссий. Такие дискуссии могли бы помочь полнее понять в новых условиях и что такое спорт, и что намного важнее, что такое христианство.