Реализм Генри Киссинджера

Генри Альфред Киссинджер (р. 27 мая 1923, Фюрт, Бавария) — американский государственный деятель, дипломат и эксперт в области международных отношений. Советник по национальной безопасности США в 1969—1975 годах и Государственный секретарь США с 1973 по 1977 год. Лауреат Нобелевской премии мира (1973).

 

Будучи сторонником концепции «политического реализма», Киссинджер играл доминирующую роль во внешней политике США в 1969 — 1977 годах. Он был инициатором и исполнителем разрядки в отношениях США и Советского Союза, организовал начало отношений США с КНР, а также заключил Парижское мирное соглашение, которое должно было завершить войну во Вьетнаме.

 

Сейчас Киссинджер возглавляет консультационную фирму, входит в правления банков, корпораций и занимает множество общественных постов.

 

Реалисты против идеалистов ("The International Herald Tribune", США)

 

В этой статье Киссинджер фиксирует ключевые расхождения между идеализмом и реализмом в международных отношениях.

 

Реалистическая школа не отражает важность идеалов или ценностей. Зато настаивает на осторожном, даже несентиментальном взвешивании баланса материальных сил, вместе с пониманием истории, культуры и экономики обществ, составляющих международную систему, - прежде всего, наших собственных.

 

Идеалистическая школа мысли не терпит добровольных ограничений. Она не обязательно отвергает геополитический аспект реализма. Но превращает его в призыв к крестовым походам во имя смены режима.

 

Реалисты судят о политике по способности упорно идти к цели по этапам, про каждый из которых можно сказать, что по абсолютным стандартам он несовершенен, но в отсутствие абсолютных ценностей за него бы не брались.

 

Служители идеализма отметают подобные ограничения; сосредотачиваясь на конечной цели, они отказываются от непредвиденных дискуссий о выполнимости планов с их неизбежным геополитическим компонентом.

 

Реалисты стремятся к равновесию, идеалисты - к трансформации. Именно поэтому крестоносцы обычно вызывают больше мятежей и причиняют больше страданий, чем государственные деятели.

 

Дипломатия (1994)

 

Автор стремится проанализировать факторы, позволяющие оценивать прочность и долговечность того или иного мирового порядка, начиная с Вестфальского мира 1648 года и вплоть до наших дней. Он рассматривает исторические события XX века как вехи становления так называемого «нового мирового порядка», складывающегося на рубеже XX — XXI веков. При этом в высшей степени интересна попытка прогнозирования хода исторического развития в последующем столетии и определения места великих держав, в частности России, в условиях краха коммунизма и появления новых национальных государств и центров могущества.

«Realpolitik» — внешнеполитическая деятельность, основывающаяся на расчетах соотношения сил и концепции национальных интересов… Практика следования «Realpolitik» исключает гонку вооружений и войну только в том случае, если основные участники международной системы свободны в формировании собственных отношений, с учетом меняющихся обстоятельств, или сдерживают себя во имя общности ценностей, или и то и другое одновременно.

 

 

В каждом столетии, словно следуя некоему закону природы, похоже, появляется страна, обладающая могуществом, волей, а также интеллектуальными и моральными стимулами, необходимыми, чтобы привести всю систему международных отношений в соответствие с собственными ценностями.

 

В XX веке такой страной стали Соединенные Штаты. До начала этого столетия в американской внешней политике превалировали изоляционистские тенденции. Затем два обстоятельства вовлекли Америку в сферу общемировой политики: быстрый рост ее мощи и постепенный развал международной системы, центром которой являлась Европа.

 

Специфические черты, обретенные Америкой по ходу ее исторического развития, породили два противоположных друг другу подхода к вопросам внешней политики. Первый заключается в том, что Америка наилучшим образом утверждает собственные ценности, совершенствуя демократию у себя дома, и потому служит путеводным маяком для остальной части человечества; суть же второго сводится к тому, что сами эти ценности накладывают на Америку обязательство бороться за их утверждение во всемирном масштабе. Таким образом, американская мысль мечется между изоляционизмом и вовлеченностью в международные дела.

 

Оба направления мышления, соответственно трактующие Америку либо в качестве маяка, либо как борца-крестоносца, предполагают в качестве нормального глобальный международный порядок, базирующийся на демократии, свободе торговли и международном праве.

Джон Ф. Кеннеди уверенно заявил в 1961 году, что Америка достаточно сильна, чтобы «заплатить любую цену, вынести любое бремя» для обеспечения успешного воплощения идеалов свободы. Три десятилетия спустя Соединенные Штаты уже в гораздо меньшей степени могли настаивать на немедленном осуществлении всех своих желаний. До уровня великих держав доросли и другие страны. И теперь, когда Соединенным Штатам брошен подобный вызов, приходится к достижению своих целей подходить поэтапно, причем каждый из этапов представляет собой сплав из американских ценностей и геополитических необходимостей.

 

Киссинджер отмечает коренное расхождение между американскими и европейскими дипломатическими традициями, которое проявилось уже на Парижской мирной конференции 1919 года, трагически очевидной стала разница в историческом опыте. Европа руководствовалась системой равновесия сил, в то время как Америка возложила на себя миссию реформировать мир. Это различие в понимании целей международной политики сформировалось в процессе исторического развития Европы и Америки.

Система равновесия сил не предполагала предотвращения кризисов или даже войн. Функционируя нормально, она, согласно замыслу, лишь ограничивала масштабы конфликтов и возможности одних государств господствовать над другими. Целью ее был не столько мир, сколько стабильность и умеренность. По сути своей система равновесия сил не в состоянии полностью удовлетворить каждого из членов международного сообщества; наилучшим образом она срабатывает тогда, когда способна снизить уровень неудовлетворенности до такой степени, при которой обиженная сторона не стремится ниспровергнуть международный порядок.

 

Никогда за всю свою историю Америка не участвовала в системе равновесия сил. Во времена «холодной войны» Америка была вовлечена в идеологическую, политическую и стратегическую борьбу с Советским Союзом, когда мир, где наличествовали две сверхдержавы, функционировал на основе принципов, не имевших никакого отношения к системе равновесия сил. В биполярном мире гипотеза, будто бы конфликт приведет ко всеобщему благу, изначально беспочвенна: любой выигрыш для одной из сторон означает проигрыш для другой.

 

В мире времен «холодной войны» традиционные концепции силы были существенным образом подорваны. В большинстве исторических ситуаций имел место синтез военного, политического и экономического могущества, причем в целом налицо оказывалась определенная симметрия. В период «холодной войны» различные элементы могущества стали четко отделяться друг от друга. Бывший Советский Союз, являлся в военном отношении сверхдержавой, а в экономическом смысле — карликом. Другая страна вполне могла быть экономическим гигантом, а в военном отношении — ничтожно малой величиной, как в случае с Японией.

 

Международная система XXI века будет характеризоваться кажущимся противоречием: фрагментации, с одной стороны, и растущей глобализацией, с другой. На; уровне отношений между государствами новый порядок, пришедший на смену «холодной войне», будет напоминать европейскую систему государств XVIII — XIX веков. Его составной частью станут, по меньшей мере, Соединенные Штаты, Европа, Китай, Япония, Россия и, возможно, Индия, а также великое множество средних и малых стран. В то же время международные отношения впервые обретут истинно глобальный характер.

 

Ни одна из ведущих стран, которым предстоит строить новый мировой порядок, не имеет ни малейшего опыта существования в рамках нарождающейся многогосударственной системы. Никогда прежде новый мировой порядок не создавался на базе столь многообразных представлений, в столь глобальном масштабе. Никогда прежде не существовало порядка, который должен сочетать в себе атрибуты исторических систем равновесия сил с общемировым демократическим мышлением, а также стремительно развивающейся современной технологией.

 

Нужна ли Америке внешняя политика? (2001)

 

В данной работе Киссинджер объясняет, почему его соотечественникам насущно необходима новая внешняя политика, и какими должны быть ее цели после окончания эры холодной войны и начала глобализации.

 

Киссинджер призывает американцев понять, что внешняя политика Америки должна строиться на ее постоянных национальных интересах, и указывает, какие это интересы или какими им следует быть в обозримом будущем.

 

На заре нового тысячелетия Америка вкушает плоды своего могущества, превосходящего мощь величайших империй прошлого. От военной сферы до бизнеса, от науки до технологий, от высшего образования до массовой культуры, Америка господствует в мире в беспрецедентных масштабах. По убеждению Киссинджера, последнее десятилетие XX века доминирующее положение Америки сделало ее незаменимой в деле обеспечения международной стабильности. Соединенные Штаты выполняли роль посредника в самых горячих точках, а на Ближнем Востоке они в буквальном смысле стали участником процесса мирного урегулирования. Соединенные Штаты стали считать себя как источником, так и гарантом сохранения демократических институтов во всем мире, все чаще видя себя в роли судьи, определяющего, насколько демократичны выборы в других странах, и применяли экономические санкции или прибегали к иным средствам давления, если им казалось, что эти выборы недостаточно демократичны.

 

Любопытно, что сам народ Америки нередко испытывает к американскому превосходству глубокое безразличие. Поэтому благоразумные политики предпочитают избегать внешнеполитических дискуссий и считать мировое лидерство скорее фактором, формирующим мироощущение американцев, чем их требованием более серьезно относиться к стоящим перед США проблемам. Внешняя политика сегодня оказалась за рамками серьезных дискуссий. Американское превосходство, особенно в 90-е годы, в меньшей степени покоилось на стратегических замыслах и в большей — на тактических решениях, призванных удовлетворить избирателей, хотя в экономической сфере оно обеспечивалось технологическими успехами и обусловленным ими ростом производительности. Все это порождало искушение действовать так, как если бы Соединенным Штатам вовсе не нужна была долгосрочная внешняя политика и они могли ограничиваться лишь реакцией на отдельные вызовы по мере их возникновения.

 

Находясь в апогее своего могущества, Соединенные Штаты оказались в двусмысленной ситуации. Перед лицом, быть может, самых глубоких и всеобъемлющих потрясений, с какими когда-либо сталкивался мир, они не в состоянии предложить идеи, адекватные возникающей новой реальности. Победа в «холодной войне» искушала самодовольством; удовлетворенность сложившимся status quo побуждала проецировать на будущее текущую политику; впечатляющие экономические успехи давали политическим лидерам соблазн смешивать стратегическое мышление с экономическим, понижая чувствительность к политическому, культурному и духовному воздействию глубоких трансформаций, вызываемых американским технологическим прогрессом.

 

 

Чтобы разобраться в современной ситуации, американцам необходимо для начала признать, что постоянное возникновение поводов для беспокойства — это не временные перерывы в благополучном status quo. Они свидетельствуют о неизбежной трансформации мирового порядка ввиду изменений во внутреннем устройстве многих ведущих государств, демократизации политической жизни, глобализации экономики и распространения новейших систем коммуникаций.

 

Сегодня вестфальский порядок переживает системный кризис. Его принципы оспариваются, хотя приемлемую альтернативу еще предстоит отыскать. Не только Соединенные Штаты, но и многие европейские государства отвергают принцип невмешательства во внутренние дела других стран в пользу идей гуманитарной интервенции или вмешательства на основе следования всемирной юрисдикции.

 

В то же время претерпевает метаморфозы и господствовавшее прежде представление о национальном государстве. В соответствии с общепринятым подходом, каждое государство называет себя нацией, но не все из них являются таковыми, если исходить из принятого в XIX веке определения нации как языковой и культурной общности. Из «великих держав» на пороге нового тысячелетия только демократические государства Европы и Япония соответствуют этому определению. Китай и Россия имеют национальную и культурную сердцевину, но с многочисленными этническими добавками. Соединенные Штаты все настойчивее связывают свою национальную идентичность с мультиэтничностью.

 

Исторически сложившиеся национальные государства, которые осознают, что их размеры не позволяют им играть определяющую роль в глобальном мире, стремятся объединиться в более крупные структуры. Наиболее яркий пример такой политики являет собой Европейский Союз. Но и в Западном полушарии возникают подобные транснациональные группировки, такие как Северо-Американское соглашение о свободной торговле (NAFTA) и Mercosur в Южной Америке, или Ассоциация государств Юго-Восточной Азии (ASEAN) в Азии. Под эгидой Китая и Японии идея о создании элементов зоны свободной торговли возникла и в Азии.

 

Глобализация привела к беспрецедентному, хотя и неравномерному, процветанию, и необходимо еще выяснить, не ускоряет ли она кризисные явления с таким же успехом, с каким порождает всеобщее благоденствие, не создает ли она тем самым предпосылки глобальной катастрофы. Помимо этого, глобализация — при всей ее неизбежности — может привести и к нарастанию гнетущего ощущения бессилия, поскольку решения, влияющие на судьбы миллионов, выходят из-под контроля местных властей. Возникает опасность того, что современные политики могут не совладать с изощренным характером экономики и технологии.

 

 

Итак, что же предлагает Киссинджер? Он утверждает, что принципы и содержание внешней политики США должны существенно измениться. Доктор Киссинджер резко возражает против того, чтобы внешняя политика США строилась на тех же принципах, что и внутренняя; он боится «искушения сделать внутренние американские установки целями внешней политики США».

 

Америке нужна внешняя политика, которая должна определяться в первую очередь теми основополагающими принципами свободы и равенства, на которых зиждется историческая идентичность Соединенных Штатов. С такой точки зрения, ничто в большей мире не угрожает сложившемуся мировому порядку и стабильности американского общества, чем гегемонизм США в мировой политике, который может вызывать к жизни непредсказуемые антиамериканские проявления, способные показаться оправданными неожиданно широкой коалиции разнородных стран и регионов. Соединенные Штаты должны признать, что их система ценностей не сможет завоевать мир, если она сегодня не способна найти безоговорочной поддержки ни в Европе, где она зародилась и вызрела, ни в Латинской Америке, где ее пытаются освоить на протяжении вот уже многих десятилетий.

 

Речь, произнесенная на торжественной церемонии в честь 30-летия журнала The New Criterion (26 апреля 2012 г.) по случаю вручения автору первой премии имени Эдмунда Бёрка «За заслуги перед культурой и обществом».

 

«В реальной внешней политике «бильярдные шары» реагируют не только на физическое воздействие. Акторы, подразумеваемые под бильярдными шарами, в реальной жизни руководствуются также и собственным культурным наследием: историей, инстинктами, идеалами, характерным для них национальным подходом к стратегии, то есть их национальными ценностями. Подлинная внешняя политика нуждается в мощной системе ценностей, которая могла бы служить руководством в любых, часто двусмысленных, обстоятельствах».

 

«Адаптировать американскую внешнюю политику к внутренним обстоятельствам других обществ и иным аналогичным факторам, в том числе связанным с национальной безопасностью, не значит отказаться от принципов.

 

Речь, в конечном счете, идет о принципах мирового порядка и прогресса человечества. Радикальная реалистичная модель предполагает международное равновесие, периодически осложняемое конфликтами. В соответствии с ней Соединенные Штаты не могут направить ход истории в русло гуманизма и демократии, поскольку историей нельзя управлять, она вершится по собственным законам. Неоконсервативная модель приходит на смену демократической телеологии истории; в соответствии с этой моделью на Америку возложена ответственность (и ей это по силам) всячески поощрять революции дипломатическими средствами, в крайнем случае – с помощью военной силы».

 

«Такая внешняя политика должна строиться на осознании нашего культурного наследия, сбережение которого – огромная проблема в век социальных сетей и интернета. Поколения, воспитанные на книгах, знакомились с понятиями и сложными идеями, над которыми размышляли их предшественники. Когда информацию можно получить, посмотрев в интернете, создается ее избыток, способный препятствовать приобретению знаний, и оно перестает внушать уважение. Когда факты отделяются от контекста и используются по мере необходимости, есть опасность утратить связь с исторической перспективой. Как писал Бёрк, «кто не оглядывается на предков, не думает о потомках».

 

Когда источником идентичности становится консенсус, возникший во время обсуждения в кругу случайных «друзей» на страницах социальных сетей, сиюминутное может взять верх над чем-то очень важным. Поведение по типу стимул–реакция заслоняет собой размышления о сущности. Преодоление этой опасности, возможно, самая главная культурная задача для консерватора – последователя Бёрка».