Образ нарта Батраза и становление аланской православной традиции

Ко времени проникновения христианства в Аланию здесь уже существовала своя древняя религиозная система. В силу скудности источниковой базы современное научное знание о дохристианской аланской религии весьма фрагментарно [Абаев 1990: 104]. Однако мы имеем основания говорить о сложившейся глубокой взаимосвязи православия с древними религиозно-мифологическими представлениями в осетинском народном сознании. Это сложное, но органичное переплетение элементов двух мировоззренческих систем, стало одной из причин ошибочных утверждений о поверхностной христианизации аланского общества. В качестве наглядной иллюстрации можно привести известное сказание из осетинского нартовского эпоса – «Смерть Батраза». Оно неоднократно рассматривалось в литературе для реконструкции некоторых элементов и тенденций аланской христианской истории, отразившейся здесь с особенной яркостью [Кузнецов 1980: 129-132; Албегова 2000; Туаллагов 2000]. Если не считать обращений к локальным мотивам [Миллер 1992: 124], общее направление для подобных интерпретаций задал В.И. Абаев, обосновывавший отражение в сказании эпического описания христианизации аланского общества, происходившей в форме насаждения со стороны Византийской империи.

«Своеобразное преломление получили в эпосе отношения алан с Византией и принятие христианства. Языческий герой Батрадз вступает в борьбу с христианским Богом и его ангелами, но погибает в этой борьбе. Однако и после смерти он продолжал сопротивляться: он не дает водворить свое тело в "Склеп Софии" (Софиайы зæпадз). Здесь под "склепом Софии" надо понимать, конечно, храм св. Софии в Константинополе, символ византийского православия. Сопротивление Батрадза символизирует борьбу, которую вел аланский народ против попыток из Византии христианизации, закончившихся, как известно, в начале X века официальным принятием христианства аланской правящей верхушкой, а затем и всем народом» (Абаев 1949: 46).

В целом, принимая такое прочтение сюжета, отметим принципиальные несоответствия. В.И. Абаев говорит о фактическом насаждении христианства, однако совершенно непонятно, каким образом Византия могла насаждать свою религию в стране, которая никогда не находилась от нее ни в политической, ни в экономической зависимости. Это не могло происходить с помощью либо с согласия местной власти. Во-первых, такое содействие (попустительство) стало бы лучшей демонстрацией утраты суверенитета, а во-вторых, в ходе описанной драматической борьбы «народа» с навязываемой византийцами христианизацией «правящая верхушка», по логике сказания, сама оставалась не крещенной.

Для того чтобы разобраться с возникшими противоречиями, рассмотрим основные элементы сюжета сказания. Мы имеем взаимосвязанный ряд смысловых элементов – склеп Софии, Батраз, ангелы, борьба, занесение Батраза в склеп Софии. Отдельно следует сказать об образе Бога, который, при кажущейся периферийности, является центральным и сюжетообразующим. Именно он придает смысл и связь остальным элементам рассматриваемого сюжета.

Склеп Софии. Его отождествление с собором св. Софии в Константинополе – воплощением силы православия, главным оплотом которого была Византийская империя, является ключом к верному прочтению сюжета. Эпос сохранил посвящение, означающее Премудрость Бога. В двадцати из тридцати вариантов сказания, собранных и опубликованных Т.А. Хамицаевой [Нарты кадджытæ 2005: 411-558], посвящение склепа, ставшего местом упокоения Батраза, обозначается как София, Софиа, Софи, Софя, Софийа, Соппиа, Соппи. Вариативность транскрипции свидетельствует в пользу отождествления данных названий с посвящением Софии Константинопольской – собора, ставшего олицетворением имперской идеологии. Включение данного посвящения в рассматриваемое сказание отражало и некоторые основы государственной идеологии Алании – аланское христианское государство как часть византийского мира. Исчезновение государственного и церковного институтов привело к закономерной утрате значения и смысла посвящения. Произошла закономерная утрата значения посвящения. Ожидаемое отсутствие материального воплощения данного образа в позднесредневековых религиозных памятниках Осетии привело к размытости термина, который с течением времени приобретает разнобой лексических форм. Причем отсутствие сформировавшегося диалектно-территориального единообразия позволяет не только констатировать редкое употребление термина, но и предположить сравнительно недавнее появление вариативности. Фиксация в одном из дигорских вариантов сказания формы Сафай зæппадз (склеп Сафа – покровителя домашнего очага) является наивной попыткой придать утерянный смысл через созвучие слов [Нарты кадджытæ 2005: 531].

В шести вариантах сказания склеп не фигурирует вообще, в двух не указывается его посвящение и только в двух вариантах указывается иное посвящение. В обоих случаях оно неожиданно и требует специального рассмотрения – Борæты зæппадз [Нарты кадджытæ 2005: 545] и Дусеты зæппадз [Нарты кадджытæ 2005: 544]. Хотя позднее происхождение данных посвящений сомнений не вызывает.

Батраз. Идентификация его образа в качестве символа – представителя дохристианской религии алан не вызывает возражений. В таком случае этот образ должен олицетворять все трехфункциональное аланское общество, которое в финальном сюжете сказания действует необыкновенно слаженно и организованно, как единый организм.

Зеды (и дауаги). Отождествляются с ангелами.

Борьба. В различных вариантах сказания агрессия исходит именно от Батраза, зеды же находятся обычно в роли довольно-таки пассивных жертв. Бог показывается в качестве сочувствующего зедам наблюдателя, не скрывающего при этом своей любви к нартовскому герою. Интересна и общая схема последовательности «боевых действий»: Батраз убивает некоторых небожителей; отправляется на небо, чтобы увидеть Бога (но не для войны с Ним! [Нарты 1991: 83]), но, познав в пути Его силу, поворачивает обратно, признав свою слабость по сравнению с Ним; герой продолжает истреблять зедов; погибает по воле Бога; водворяется в склеп Софии. Довольно четко прослеживается то, что хотя зеды и находятся под Божьим покровительством, между ними и Им чувствуется четкое разграничение, хотя оба образа символизируют христианство. Обратим внимание, насколько тонко и одновременно сильно сказание передает Божественный образ, а ведь со времени его создания прошли века неизбежных упрощений и изменений. В Его образе чувствуется статичность, абсолютность и, самое главное, – любовь.

Бог и является здесь олицетворением христианства как такового, свободного от человеческих страстей. Зеды же соотносимы с людьми и изображены в образе, подчиненном образу Бога. Они должны символизировать не только проповедь, которая шла из Византии, но и олицетворять самих проповедников. Борьба, ведущаяся Батразом (аланским обществом, носителем древней религии), указывает именно это отторжение, категорическое неприятие проповедуемого. Здесь мы вновь сталкиваемся с парадоксом. Ведь Батраз не воюет с Богом (т. е. христианством), напротив, после своего неудавшегося похода на небо герой выказывает к Нему свое нескрываемое уважение. Другими словами, аланское общество относилось к христианской вере достаточно лояльно. Но чем же тогда вызван эффект отторжения? Ведь византийские миссионеры в этот период не могли проповедовать ничего, кроме ортодоксального восточного христианства. Дело в том, что Византия имела свою уже давно сложившуюся национальную христианскую культуру, в которой произошло закономерное объединение православия и эллинизма. «И христианский эллинизм осуществлял и развивал этот союз именно в националистическом духе. Религиозный момент являлся фактором национальных стремлений, соподчинялся им и… обращался на служение панэллинистических мечтаний» [Глубоковский 1995: 382]. В этом и заключается ответ на поставленный вопрос – аланское общество боролось не против православия как такового, а против ассимиляции своей культуры внутри греческой, распространяемой вмести с имперской. Речь, конечно же, идет не о реальной кровопролитной войне. Это была борьба двух сакральных миров, один из которых отстаивал свое право на самобытность.

Занесение Батраза в склеп Софии. Зедами и дауагами (проповедь, идущая из Византии) Батраз (аланское общество, носитель древней религии) заносится (принятие христианства) в склеп Софии (византийское православие). Мы подошли к главному моменту сказания, его замечательному по силе изображения и тонкости понимания апофеозу: Бог роняет три слезы на тело героя, который, даже будучи мертвым, не желает водворяться в предназначенном ему месте упокоения. И только после этого зеды заносят мертвого Батраза в склеп Софии. Алания становится православной державой.

Ж. Дюмезиль в своем разборе рассматриваемого сказания в какой-то мере стандартизирует его концовку, проводя аналогии из мифологии некоторых индоевропейских народов [Дюмезиль 1990: 44-45]. Действительно, вызов небесам, бросаемый героем, и его неизбежная последующая гибель при лояльном отношении божества – распространенный сюжет с вполне закономерным ходом событий и логическим завершением земной жизни идеального героя. Все происходит «по закону жанра». Тем не менее, в целом оставаясь в рамках индоевропейской мифо-эпической традиции, осетинский эпос изображает свой конец славной и трагической жизни героя, отразивший реальные исторические события.

Тема усиливающегося одиночества, рефреном проходящая через весь цикл сказаний о Батразе, словно отсекается в момент символического прикосновения к Богу, когда на мертвое тело героя падают три Его слезы. Батраз соприкасается с тем, чего так и не испытал в своей жизни, через край переполненной героизмом – с любовью. И в ту же секунду его тело, распераемое страстями, успокаивается. Любовь Бога, Его слезы смывают все грехи героя, и он, заново рожденный, наконец, получает то, к чему, оказывается, стремился с самого рождения – покой. Батраз принял крещение. Только после этого он попадает в склеп Софии.

Почти во всех записанных вариантах, где присутствует данный элемент сюжета, фигурирует именно склеп (в одном случае присутствует близкий по смыслу обау, курган [Нарты кадджытæ 2005: 468] и нигде не встречается определение храм или какое-то другое, близкое по смыслу обозначение. Возможное объяснение – в сравнительно поздней замене или переосмыслении термина, имевшего в буквальной передаче значение погребального храма, которых известно немало в Алании-Осетии. Показательным примером является позднесредневековая церковь в Фараскатте – Фæрæскъæтты зæппадз, Фараскаттский склеп – прямая аналогия погребальному храму XV в. Саттайы обау [Белецкий 2010]. В рассматриваемом случае фиксируется взаимодополнение двух смыслов – символическая, но смерть Батраза передается через склеп (погребальный храм); посвящение св. Софии указывает на образ храма, истинного, правильного мира, дома Божьего. Речь идет о приближенности к Богу, что подтверждается некоторыми вариантами сюжета, где отсутствует сам склеп, но герой после смерти водворяется (погребается) на небесах.

Итак, аланское общество (Батраз) приняло Православие из Византии, образовалась Аланская епархия в составе Константинопольского патриархата. Почему же прекратилось столь яростное сопротивление древних арийских традиций, так или иначе сохранявшихся в течение тысячелетий и отражавших мировоззрение общества? Ответом может послужить смысловое воплощение образа трех Божиих слез. Известно, что число три в различных культурах и в разные эпохи выступает символом абсолютного совершенства. Подобная смысловая нагрузка присутствует и в индоиранской мифопоэтической традиции – например, троичность космоса, выраженная через образ Мировой горы. Таким образом, сакральный смысл числа три, осмысленный как выражение абсолютного, проявление Божественного, существовал в миропонимании средневековых алан. Если сюжет сказания дешифруется через историю христианизации Алании и образ Бога символизирует христианство как таковое, то можно предположить соотнесение трех благословляющих слез Бога с проявлением образа Троицы.

Различные варианты сказания содержат несколько версий воплощения слез Бога, всегда трех:

Рыныбардуаг, Аларды, Таранджелос;

Цъæхилты Мыкалгабыр, Ныхасы Бæрзонд Уастырджи, Зруджы Зæрин Майрæм;

Зруджы Зæрин Майрæм, Цъæхилты Мыкалгабыр, Тибы Таранджелос;

Таранджелоз, Зруджы Зæрин Майрæм, Ныхасы Бæрзонд Уастырджи;

Мыкалгабыр, дыууæ зæды (два ангела);

Таранджелос, Мыкалгабыртæ, Реком;

Таранджелос зæд, Архангелос, Бæрзонд дзуар;

Илиа, Фæлвæра, Уацилла.

Начиная с первой публикации сводного текста осетинского нартовского эпоса [Нарты кадджытæ 1946] и в последующих подобных изданиях и переизданиях в сказании «Смерть Батраза» неизменно фигурируют превращающиеся в кувандоны Таранджелос, Мыкалгабыртæ и Реком. В ряде вариантов сюжет с тремя слезами Бога не имеет продолжения в ключе отождествления их с дзуарами. Существуют и другие варианты сказания, среди которых наибольшие отличия встречаются в некоторых дигорских. В одном из них, оказавшись на небесах – в склепе Софии, Батраз усыновляется Мады Майрæм, Богородицей [Нарты кадджытæ 2005: 468].

Таким образом, известно восемь версий воплощения трех слез Бога, которые разнятся в зависимости от варианта сказания. Изначальный вариант посвящения, который некогда мог иметь канонический характер, теперь уже не может быть выявлен без специального анализа. Да это и не имеет определяющего значения – почти все приведенные посвящения этимологизируются из христианской традиции. Некоторое исключение может составлять только Рыныбардуаг – «… божество, имеющее власть над эпидемиями» [ИЭСОЯ 1973: 447]. Это явно поздняя версия, как в силу сравнительно недавнего происхождения данного дзуара, так и в силу его слишком узкой «специализации» [Тменов, Уарзиати 1980]. Получаемая картина свидетельствует не о часто постулируемом формальном «изменении окраски аланского язычества» с официальным принятием христианства, а о срабатывании механизма адаптации православия к аланской традиционной модели мира.

До тех пор, пока византийская миссионерская проповедь, имевшая, как уже отмечалось, греческую националистическую направленность, грозила культурной ассимиляцией, она встречала яростное сопротивление со стороны традиционного миропонимания. Прекращение сакральной борьбы обуславливается сохранением своей культуры внутри восточного христианства, вхождением в византийский мир с собственной, самобытной православной культурой. Именно в этом и заключается смысл воплощения трех слез Бога. Другими словами, нартовский эпос отразил появление аланского православия, христианской культуры, оформившейся посредством переплетения элементов древнеарийского (и, разумеется, традиционного кавказского) культурного наследия с православным вероучением.

Литература

Абаев В.И. 1949. Историческое в нартском эпосе // Нартский эпос. Сборник статей. Дзауджикау.

Абаев В.И. 1973. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. II. Л.

Абаев В.И. 1990. Т. 1. Избранные труды. Владикавказ.

Албегова З. Х.-М. 2000. Склеп Софии нартовского эпоса // Проблемы осетинского нартовского эпоса. Сборник статей. Владикавказ.

Белецкий Д.В. 2010. Сатайи-Обау. К вопросу о датировке позднесредневековых «горских» построек // Международная научная конференция «Археология, этнология, фольклористика Кавказа». Сборник кратких содержаний докладов. Тбилиси, 25-27 июня 2009 года. Тбилиси.

Глубоковский Н.Н. 1995. Православие по его существу // Христианство. Энциклопедический словарь. Т. 3. М.

Дюмезиль Ж. 1990. Скифы и нарты.М.

Кузнецов В.А. 1980. Нартский эпос и некоторые вопросы истории осетинского народа. Орджоникидзе.

Миллер В.Ф. 1992. Осетинские этюды. Владикавказ.

Нарты. 1991. Осетинский героический эпос в трех книгах. Книга 3. М.

Нарты кадджытæ. 1946. Дзæуджыхъæу.

Нарты кадджытæ: Ирон адæмы эпос. 2005. Дзæуджыхъæу.

Туаллагов А.А. 2000. Нартовский Батраз и история христианства у алан // Проблемы осетинского нартовского эпоса. Сборник статей. Владикавказ.