О ДСНВ, стратегии США и перспективах Байдена во внешней политике

Интервью с научным сотрудником РИСИ Ермаковым Сергеем Михайловичем.

- Изменится ли как-то стратегия национальной безопасности США с приходом Джо Байдена?

Прежде всего следует отметить, что есть комплекс основополагающих документов Соединенных Штатов Америки в области безопасности и обороны, к которым принято относить стратегию национальной безопасности и национальную оборонную стратегию, и ряд других стратегий, таких как ПРО или обзор ядерной политики. Они устанавливаются на определенный срок, где-то на четырехлетний период. Но Соединенные Штаты Америки в этом плане более гибкие, и насколько велика вероятность, что в ближайшее время Байден будет менять стратегию, этот вопрос остается открытым.

Поскольку изменятся внешнеполитические и военно-политические курсы самого Байдена, то здесь можно сказать, что существует двухпартийный или межпартийный консенсус о том, что геополитическая конкуренция будет на перспективу определяющим фактором для выработки внешнеполитического курса Соединенных Штатов Америки. И в этом плане стратегия меняться не будет. Что касается не стратегий, а тактических вопросов, то здесь, безусловно, изменения произойдут. Прежде всего, это попытки демократов провести некую демилитаризацию внешнеполитического курса Соединенных Штатов Америки. Однако здесь надо понимать американские уловки. Демилитаризация не всегда означает то, что США откажутся от военной силы, нет, скорее всего в силовом блоке приоритет будет не у Пентагона или других силовых структур, а у Госдепартамента, который традиционно занимается проецированием внешнеполитической повестки посредством мягкой силы или, правильнее сказать, невоенных инструментов. И, скорее всего, именно такое перераспределение сил мы и увидим в обновленной версии американских концептуальных документов, таких как стратегия национальной безопасности и обороны.

- В чем суть большой американской стратегии? На вид она хорошо составлена, с четкими формулировками и бравыми целями. Однако, методы, которые использует американский истеблишмент, приводит к вооруженным конфликтам, где в них не всегда есть необходимость.

Что касается вопроса об американской большой стратегии, то следует понимать, что «Grand Strategy» – это больше политологический термин. Мы должны понимать, что в таком четко сформулированном виде этой стратегии не существует. На самом деле есть комплекс концептуальных документов таких, как стратегия национальной безопасности, национальная стратегия обороны и прочее, которые определяют внешнеполитическую и военно-политическую повестку той или иной администрации. И более того, если мы говорим о «Grand Strategy», то эта так называемая всеобъемлющая американская стратегия американского политического истеблишмента, которая задет внешнеполитический курс Соединенных Штатов Америки, и даже более того, позиционирует Соединенные Штаты на мировой арене на долгосрочный период. Здесь надо понимать, что США на внешней арене действуют как империя, и это не случайно.

 Сам термин «Grand Strategy», как его используют американские эксперты и политологи, он тоже не случаен. Это все соотносится с тем, что Соединенные Штаты Америки их лидерами и их политиками воспринимается как империя, как сила добра, которая должна навязать всему миру некую свою повестку, своё видение будущего. Безусловно, это видение будущего Соединенных Штатов и есть, но сама «grand strategy» постоянно критикуется в последнее время в связи с тем, что те цели, которые ставит перед собой американское военно-политическое руководство, не всегда выполняются. Более того, зачастую они проваливаются. И именно поэтому мы и говорим о том, что вроде благие на вид цели США или хорошо структурированные документы, которые приписывают Штатам четкое занятие тех или иных позиций, на самом редко когда полностью исполняются.

Что касается военных конфликтов, то здесь существует очень интересный парадокс. Зачастую те лидеры, которые приходят к власти Соединенных Штатов Америки, позиционируют себя как некие «голуби», то есть как поборники прав человека, защиты мира во всем мире и так далее. Так вот, вся эта риторика оказывается под ударом. Это связанно с тем, что именно они начинают войны и здесь, как мне кажется, основная причина, почему США так часто за последнее время провоцируют различные вооруженные конфликты или применяют военную силу. В том наборе инструментов, которым оперируют американские политики, военная сила представлялась в последнее время как некий универсальный инструмент и, более того, Соединённые Штаты Америки, как они считали до последнего времени, имели огромное преимущество, то есть военное превосходство и именно поэтому подобный военный инструмент так часто использовался и зачастую абсолютно неэффективно.

В последнее время в связи с возрождением России и ростом могущества Китая, как мне кажется, такого стремления напрямую использовать военную силу у Соединенных Штатов серьезно поубавится. Тем не менее, риторика о военных инструментах и ставка на них остаётся, хотя при Байдене с его стремлением к демилитаризации внешней политики больший приоритет получат инструменты мягкой силы, но я бы назвал это «не силовые инструменты», включая и информационные, то есть которые не похожи на те классические военные инструменты, которые мы привыкли видеть, когда рассматриваем вооруженные конфликты. Противоборство в информационной сфере, в киберсфере, в космосе, в экономике будет продолжаться и здесь больших изменений в «grand strategy» США я не вижу, поскольку принцип Соединенных Штатов «мир с позиции силы» или «укрепление мира с позиции силы» останется. И он всегда был и, продвигая национальные интересы, и держа за спиной или даже не держа за спиной, а размахивая дубинкой, этот карикатурный образ американской политики дядюшки Сэма, по всей видимости, в перспективе таким и останется.

- Почему на ваш взгляд демократическая Америка считает, что военная сила является одним из важнейших инструментов влияния, при столь хорошо развитой «soft power»?

Во-первых, если мы говорим о «soft power» или мягкой силе, здесь есть определенное лукавство. Дело в том, что если мы будем следовать классическому определению этого термина Джозефа Ная, который впервые вывел его в политологический лексикон, то надо отметить, что изначально мягкая сила определялось именно как возможность государства влиять на другие страны, то есть формировать некую общую повестку или занимать на политической арене более выгодное для себя положение, не прибегая вообще ни к каким силовым инструментом, а исключительно продвигая свои национальные интересы, опираясь только на средства культуры, на «средства не принуждения, а средство расширения своего влияния», то есть расширение знаний о себе, и формирование такого образа будущего, который был бы притягателен для других. Здесь важно как раз слово «притягательность», то есть мягкая сила первоначальных концепций Джозефа Ная – это именно тождество притягательности. То есть как государство использует свои возможности для того, чтобы стать более притягательным на международной арене.

Сейчас наполнение этого термина всё-таки изменилось, и зачастую он включает в себя именно инструменты принуждения, но не военного. Поэтому, когда мы говорим о мягкой силе, то зачастую мы говорим не просто об инструментах «как сделать государство или его политику более притягательным», а говорим о том, как государство, защищая свои национальные интересы использует не военные средства. И в этом плане, да, действительно Соединённые Штаты Америки и дальше будут активно их использовать. Но здесь возникают вопрос. Как я уже сказал, в наборе инструментариев, которые Соединённые Штаты Америки традиционно используют для защиты своих внешнеполитических интересов и продвижения своих целей, военные инструменты будут всё равно достаточно притягательны, постольку поскольку у Соединенных Штатов Америки действительно развитые Вооружённые силы и до последнего времени они имели превосходство. То есть давление и историческая память, что когда-то, буквально всего десять лет назад, Соединённые Штаты Америки имели неоспоримое военное превосходство над всеми, историческая память будет провоцировать американский истеблишмент, по-прежнему применять военную силу, хотя и с большой долей осторожности. Что касается инструментов мягкой силы, то здесь у Соединенных Штатов Америки появились очень серьезные конкуренты, прежде всего, в лице Китая. Мы как раз и наблюдаем, что постоянно в экономике идут столкновения или даже неприкрытые конфронтации на грани конфликта, которые пока не доходят до военной стадии. Вот именно поэтому Соединённые Штаты Америки, когда они говорят о том, как им вырабатывать свою политику, когда определяют тот инструментарий, который будет более эффективен в той или иной ситуации, они будут на самом деле рассматривать все возможности и, не исключая, в том числе и военной силы. С этим, как мне кажется, связано восприятие Соединённых Штатов Америки, что они отдают приоритет зачастую военной силе и не используют мягкую. Но они используют и мягкую, и жесткой силу, то есть «soft power» и «hard power», а вопрос их гибкого сочетания – это уже называется «искусство возможности». Политика сама по себе – это искусство возможного. И несмотря на то, что Соединенные Штаты Америки имеют развитую сеть экспертно-аналитических центров, которые готовят документы для правительственных политико-формирующих органов и структур, эти документы с виду кажутся очень сбалансированными, хорошо написанными. Но на самом деле реалии нашего мира гораздо сложнее. В таком многофакторном выборе, с которым сталкиваются политики, не всегда можно использовать те рецепты, которые написаны в стратегии, в других концептуальных документах, различных методичках. Американские политики и лидеры вынуждены действовать «с листа». То есть в условиях цейтнота. С этим и связано, то что политика Соединенных Штатов Америки не всегда представляется эффективной, последовательной и решает те задачи, которые американские политики ставят перед собой.

Ещё возвращаясь к вопросу о мягкой силе или «soft power», здесь как раз можно сказать или спрогнозировать какие перемены ожидают Соединённые Штаты Америки после прихода к власти демократической партии и ее кандидата в лице Байдена. Я бы здесь обратил внимание на те заявления, которые тогда еще кандидат на главный американский пост делал в ходе предвыборной кампании, на его действия, когда он занимал должность вице-президента Соединенных Штатов Америки. И мы можем сказать, что да, с одной стороны Байден действительно склонен большую ставку делать не на военных, хотя это тоже не исключено. Мы помним, что как раз при Обаме США ввязались в конфликт в Ливии. Байден будет больше стараться сделать ставку на «soft power» и на дипломатические инструменты. В этой связи можно ожидать как раз некий сдвиг в финансировании ведомств Соединённых Штатов Америки, то есть будут возвращены часть денег взятые Трампом у Госдепа, которые были отданы Пентагону. При Байдене мы увидим обратную картину, когда финансирование государственного департамента и, соответственно, ведомств как USAID и прочих, будут увеличены, а финансирование Пентагона останется на прежнем и так достаточно высоком уровне.

Кроме того, говоря о возможных шагах нового президента, следует отметить такой важный аспект, как взаимодействие с союзниками и партнерами. Своих союзников и партнеров Соединённые Штаты Америки считают своим стратегическим ресурсом. Американские эксперты напрямую заявляют, что это именно тот актив, который ставят Соединённые Штаты Америки в ранг глобальной сверхдержавы. И этого актива нет ни у Китая, ни у России и, соответственно, именно на формирование благоприятной международной среды, то есть фактически расширения американского центра силы, и будут делать ставку демократы. В этой связи интересно, насколько получится реализовать идею Байдена о созыве некого Всемирного демократического форума, который должен прописать некую повестку дня для мира. В этом смысле геополитическое соперничество остаётся и останется при демократах, об этом уже заявляют советники Байдена. В условиях такого геополитического противоборства с Россией и с Китаем, формирование Всемирного демократического полюса силы фактически будет означать попытки каким-то образом изолировать Россию и ограничить степень влияния Китая в экономике, в информационном пространстве. И здесь мы можем наблюдать введение конфронтации, но с применением не военной силы, а с более широким использованием арсенала так называемой мягкой силы в её расширенном понимании и трактовке.

-0 В этому году Россия и США обсудили в Вене продление ДСНВ. В ходе консультаций обсуждалось в том числе поддержание стабильности в условиях прекращения действия Договора о ликвидации ракет средней и менышей дальности (ДРСМД) после выхода США. Что будет с этими договорами, если президентом станет Джо Байден?

Трамп и до недавнего времени его советник по нацбезопасности Джон Болтон назывались самими американскими экспертами как "могильщики режима контроля над вооружениями". Это действительно так. Именно при Трампе кризис контроля над вооружениями дошел до своей ключевой точки, и сегодня только договор о стратегических наступательных вооружениях является единственным действующим, хотя его будущее очень туманно. Дело в том, что срок его действия истекает в феврале следующего года. Исходя из положения, подписанного в 2010 году ДСНВ, или нового договора о стратегических наступательных вооружениях, или ДСНВ-3 как его еще называют эксперты, он может быть продлен на пять лет, но администрация Трампа всячески торпедировала российские инициативы по тому, чтобы в спокойной обстановке продлить этот договор и дальше возможно развивать режим контроля над вооружениями, вырабатывая проекты и, проводя соответствующие консультации о новом договоре, который с одной стороны ограничивал бы стратегические наступательные вооружения, с другой стороны мог бы решить вопросы укрепления стратегической стабильности, введя ограничения на системы противоракетной обороны.

Учитывая появившиеся новые виды стратегических вооружений, таких как гиперзвуковые ракеты и так далее, то США считали при Трампе, что их технологические и военные преимущества дают им некую фору и, соответственно, большого интереса к работе в плане выработки новых соглашении по контролю над вооружениями администрация Трампа не проявляла. Поэтому сейчас действительно вопрос продления ДСНВ просто повис в воздухе. Межпартийный консенсус Соединенных Штатов Америки относительно судьбы ДСНВ просматривается в том плане, что продлевать этот договор все-таки надо. Дело в том, что любой договор или соглашение над контролем вооружений – это есть производные от ограничения или сокращения самих вооружений. Вторая важная составляющая – это верификационный механизм, то есть механизм проверки действия договора. Здесь имеются в виду тщательные проверки экспертов на сетах, которые и позволяют получить достоверные данные о том, что та или иная страна всецело соблюдает действия ограничительных мер. Сейчас США как раз пришли к выводу, что комплекса проверочных механизмов им чрезвычайно не хватает. Разведывательные возможности Соединенных Штатов не позволяют достоверно получить полное представление о военном потенциале ни России, ни Китая, и в этом плане Китай их беспокоит гораздо больше. Но что творится в арсеналах Китая или даже в его ядерных арсеналах, США до конца понять не могут. Это сильно беспокоит американских военных, и они являются одной из тех сил, которые подталкивают администрацию к тому, чтобы заключить либо новое соглашение, либо продлить старое.

Как мне видится, в новых условиях нового соглашения достичь абсолютно нереально. То есть у нас нет для этого достаточного времени. Даже если будет желание со стороны США. С другой стороны, мы даже со стороны демократической партии не видим достаточной готовности идти на серьезные компромиссы. Такое жесткое силовое давление, оказываемое на Россию здесь оно не принесет американцам никаких дивидендов, поскольку мы тоже исходим из того, что продление того или иного договора по контролю над вооружениями любой ценой – это просто неоправданно. Все-таки контроль ради контроля – это не наш принцип, любой контроль над вооружениями должен все-таки соответствовать национальным целям защиты и укрепления обороноспособности своей страны. Поэтому я думаю, что вариант продления ДСНВ все-таки будет реализован, а вот в каком виде – это уже вопрос. Поскольку Соединенные Штаты не желают продлевать его на максимально возможный срок (то есть до пяти лет), делаются оговорки о том, что его можно было бы продлить на один год. В этих условиях Россия согласна пойти на подобный компромисс и продлить его только на один год с тем, чтобы дальше нормально сесть за стол переговоров и продлевать его потом еще на возможные четыре года или продлевать его каждый год, но с тем, чтобы уже готовить принципиально новый документ о контроле над вооружениями укрепления стратегической стабильности. Мы к этому готовы. Соединенные Штаты Америки при Трампе оказались не готовы к этому, но Байден заявлял, что готов продлевать без всяких условий. Здесь и посмотрим, насколько предвыборная риторика и заявления демократов, которые были тогда в оппозиции к республиканцам, окажутся действенными и после их прихода к власти. Будут ли они по-прежнему согласны на продление без условий на пять лет или также, как и при Трампе будут свою позицию обставлять некими условиями, которые при Трампе были абсолютно неприемлемыми для нашей страны.

- В самом начале одной из своих последних работ, Вы написали, что «приход к власти в США Д. Трампа заметно активизировал обсуждение вопроса о роли военной силы во внешней политике страны., так как республиканцы традиционно придают большое значение военной составляющей в международных делах. И сам Д. Трамп ещё в предвыборный период продемонстрировал свою склонность к жёстким действиям, подкреплённым силой» - однако многие критикуют Трампа по этой теме, так как считается, что он, наоборот, ослабил позиции США в мире и был недостаточно жёстким по отношению к России (Штаты принимали важные политические решения вопреки международным договоренностям. Яркий пример – признание ими Иерусалима столицей Израиля и перенос туда американского посольства, выход из Парижского климатического соглашения). Действительно ли Трамп, будучи президентом, проводил жесткую политику? Ваше мнение как-то изменилось с момента написания статьи?

Да, я согласен, что при Трампе действительно активизировалось обсуждение вопросов о роли военной силы во внешней политики страны. Во многом я считаю это связанным и с личностью Трампа как «системного политика», как его называли в первое время. Но также это характерная черта республиканцев, которые в открытую заявляют о том, что военная сила – это один из приоритетнейших инструментов внешней политики США. Здесь еще важный момент, что до недавнего времени Соединенные Штаты сразу после окончания холодной войны действовали в комфортных условиях. Тогда они в открытую заявляли о том, что они имеют подавляющее военное превосходство и никто им открыто не возражал. Сейчас есть страны, которые возражают и не согласны с таким постулатом. Это Китай и Россия, которые и объявлены сейчас геополитическим противниками.

Что касается вопроса о том, в каком мире такая политика со ставкой на военную силу сохранится, я уже ответил ранее: демократы не будут сбрасывать военную силу со счетов, но по крайней мере они на декларативном уровне все-таки перейдут к тому, чтобы считать в качестве приоритета во внешней политике именно мягкую силу или не силовые инструменты.

К вопросу о том, насколько действия Трампа были жесткими. Да, они были достаточно жёсткими. Как раз мой тезис подтверждает политические реалии и тот факт, что Трамп зачастую и пренебрегал международными договоренностями считая, Штаты имеют право так поступать - действовать достаточно жестко. К чему это привело мы все видим. На лицо есть серьезные кризисы во внешней политике, которые связаны с тем, что декларируемые цели достигнуты не были. И как бы хорошо не была написана стратегия национальной безопасности или национальная стратегия обороны США, те цели, которые, как считаются, имеют под собой двухпартийный консенсус – и демократов, и республиканцев, то есть они не подлежат сомнению, а именно главные цели о том, что Штаты имеют право и должны сохранить лидирующее положение во всем мире. Так вот, этой цели достигнуто не было. Наоборот, США вели при Трампе политику очень рисковую и основная претензия к Трампу связана с тем, что, действуя чрезмерно жестко, он подорвал солидарность среди американских союзников, которые считаются одним из главных внешнеполитических приоритетов и главным активом Соединенных Штатов. И, скорее всего, именно на восстановление доверия среди союзников, на их попытку сплотить против России Китай, будут направлены основные усилия демократов. Трамп подтверждает, что жесткие действия или односторонние действия не всегда приводят к желаемому результату. Но к чести Трампа надо сказать, что несмотря на такую воинственную риторику, которую на протяжении всех четырёх лет мы наблюдали со стороны Белого Дома, все-таки Трамп показался последовательным в том, что он не втянул США ни в какой иной серьезный вооруженный конфликт.

- после событий 11 сентября, рассеянное руководство Джорджа Буша, лишенное какой-либо определенной стратегии, заставило разведывательные органы свободно отслеживать потенциальных террористов. Тогда «культура страха создала культуру расходов» и это привело к убеждению в том, что правительство должно быть в состоянии остановить каждый заговор, павший под подозрение. После этого прошло уже почти 20 лет. В ходе реализации военных действий в странах Ближнего Востока добились ли Штаты желаемого? Насколько безопасно себя сейчас чувствует среднестатистический американец?

Это довольно философский вопрос. Я не думаю, что он чувствует себя комфортно и безопасно. Это связано больше не с военными угрозами. В этом плане у Соединенных Штатов Америки нет никаких оснований беспокоиться. Разведструктуры или контртеррористические структуры работают достаточно эффективно, и, мы не видим такой серьезной террористической угрозы, которая за это время бы многократно повысилась именно в Штатах, напрямую влияла на опасения положения рядового среднестатистического американца. Тем не менее, страхи американцев связаны с другим. Они связаны, в том числе, и с тем, что идет серьезное геополитическое противостояние. Для многих американцев, которые следят за политическими вопросами и событиями в мире, Россия и Китай – это страны, откуда исходят угрозы. Они бы предпочли жить в том времени, когда ни Россия, ни Китай не представляют прямую военную угрозу для Соединённых Штатов Америки. Мы должны четко осознавать, что на сегодняшний момент лишь только эти две страны действительно могут бросить серьезный вызов США и реально поставить жизнедеятельность и функционирование американского государства под угрозу. Но эта безрассудная политика так называемой геополитической конкуренции, которая, фактически, привела к геополитическому противоборству, конечно не добавляет оптимизма рядовому американцу.

Но все-таки основные вопросы связаны с угрозами другого порядка. Это вопросы о будущем, о том, как США будут развиваться, насколько экономическое развитие в новом мире будет прогнозируемым, то есть насколько рядовой американец может рассчитывать на благоприятную для себя жизнь. Учитывая доходы, рост безработицы в США – это достаточно серьезные угрозы для американцев. Не будем забывать про COVID-19. Как мне кажется, не очень серьёзное по началу отношение к коронавирусу в какой-то момент подорвало позиции Трампа и не позволило ему выиграть эти выборы. Выиграть так, чтобы ни у кого сомнений не осталось, что именно Дональд Трамп тот президент Соединенных Штатов Америки, который обеспечил процветание и безопасность американских граждан. Этого не произошло.

Да, американское общество расколото и это как раз говорит о том, что для большинства американцев или, по крайней мере, для его значительной части, перспективы развития страны при Трампе выглядели менее предпочтительными, чем при Байдене. Это означает, что они чувствуют себя недостаточно комфортно и в том числе с точки зрения безопасности. Как я уже сказал, безопасность можно понимать очень широко. Поскольку американский народ не боится прямой войны в классическом понимании, но они боятся других войн, связанных с противоборством в экономической, информационной сферах и, в том числе, с защитой от новых угроз, будь то международный терроризм или различные угрозы здоровью и жизни человека, связанных с какими-то пандемиями.

Насчет подвопроса о том, насколько военные действия Соединенных Штатов Америки на Ближнем Востоке способствовали продвижению американских национальных интересов и укрепили их безопасность, я думаю это, на самом деле, силовое вмешательство. Оно было связано с некой истерией, которая присутствовала у американских лидеров после известных терактов 11 сентября. Действительно, тогда Штаты посчитали себя страной, которая находится на передовой войны с международным терроризмом. В настоящее время такая угроза со стороны терроризма никуда не исчезла. США канализировали эту угрозу на другие регионы. Угроза международного терроризма США не так существенна. И в этом плане можно говорить о том, что в этой части политика США была эффективной. Но мы не должны забывать о том, что эта угроза носит всеобъемлющий характер. Решая и добиваясь частных успехов, и проигрывая стратегически в борьбе с терроризмом, США опять могут вернуться и стать перед лицом угрозы со стороны международного терроризма, как это сейчас у американцев принято называть, подрывного или силового экстремизма, с новой силой. В этом плане нежелание США идти на серьёзное широкое международное сотрудничество в борьбе с международным терроризмом, пытаться навязывать всему миру свои подходы к борьбе с ним, чревато непредсказуемыми последствиями, и с этими последствиями сейчас напрямую сталкиваются ближайшие союзники США в Европе. Это мы четко наблюдаем. То, что Европа столкнулась с этой угрозой – это, можно сказать, как раз вина Соединённых Штатов Америки.

- В 2017 году Трамп заявил: «Следует признать, что за 16 лет после атаки 11 сентября американской народ уже устал от войны без победы». Позже в 2019 году он подписал оборонный бюджет на 2020 финансовый год в размере $738 млрд. Это самая крупная сумма, выделенная на военные нужды в истории штатов. Оправданы ли такие расходы на вооружение с Вашей точки зрения?

Надо заметить, что действительно, при администрации Дональда Трампа военные расходы США выросли значительно. Ему удалось преодолеть те ограничения на уровень военных расходов, которые были введены при Бараке Обаме и сейчас общие расходы на национальную безопасность и оборону, куда входят ассигнования на разведсообщество США, другие силовые ведомства, они превышают 700 миллиардов долларов. Сумма просто астрономическая, даже если мы просто говорим в сравнении с другими государствами, которые в мировой табель о рангах идут сразу за Соединенными Штатами Америки. Стремление повысить уровень расходов присутствовало и в предыдущих администрациях. Дело в том, что здесь как раз Трампу удалось много добиться. Это он себе и ставит в заслугу, что в плане финансирования военных им было сделано много, и он здесь выполнил все свои предвыборные обещания. Более того, Трамп заставил американских союзников по блоку НАТО «платить по счетам» как говорят американские политики, то есть страны НАТО неохотно, под нажимом Вашингтона вынуждены были скорректировать свои оборонные программы, военные ассигнования, и мы наблюдаем, что и в большинстве стран членов Североатлантического альянса уровень военных расходов также увеличивается. Сейчас уже десять государств членов альянса выполняют это целевое требование о двух процентах ВВП, которые должны расходоваться на оборону. К 2024 году ожидается, что практически все они, за редким исключением, будут удовлетворять этому требованию и, более того, здесь еще важный момент – 20 % национальных расходов на оборону европейских стран членов альянса должны быть израсходованы на закупку и модернизацию вооружений и военной техники. Фактически это означает то, что Соединенные Штаты Америки расширяют для себя рынок вооружений. Поэтому, когда мы говорим о том уровне военных расходов США, чрезмерен он или не чрезмерен, то мы должны понимать, что это достаточно богатая страна. По уровню ВВП — это мировые лидеры. В зависимости от того, как мы будет считать, можно говорить и о Китае. Дело в том, что исходя из практик американцев в демонстрации военных расходов, мы можем говорить о том что вот эти цифры, которые содержатся в американском военном бюджете, которые проходят через Конгресс, они полностью отвечают действительности, то есть большого объема скрытых расходов, которые тратятся на оборону у США нет, в отличии, скажем от Китая, где до конца непонятно каким образом финансируются части военных программ. Там есть вопросы о том, что часть программ Китая может финансировать из других статей о расходах, которые, на первый взгляд, не связаны с обороной.

Говоря о таких суммах, которые тратит США на военные нужды, мы должны признать, что они могут себе это позволить, во-первых. Во-вторых, эти деньги в какой-то мере стимулируют экономику США, как это ни парадоксально звучит. У американских экономистов это называется эффект спин-офф, когда деньги, потраченные на оборону, стимулируют развитие военно-промышленного комплекса через его развитие и финансирование. Развиваются связанные технологии и совершается взаимный переход из гражданской сферы в военную и так далее. Мы можем действительно сказать, что зачастую некоторые военные стали сугубо гражданскими технологиями, например, Интернет, сотовая связь, телефоны, компьютерные средства и так далее, все изначально имело военную направленность, и благодаря этому были те первоначальные оборотные средства, которые позволили американским компаниям выйти на международные рынки и создать действительно высококачественные конкурентоспособные продукты на мировом рынке. Получится ли это сейчас у американцев – большой вопрос. Я бы действительно здесь ни в коей мере не проводил знак равенства между большими расходами и их эффективностью. Это в корне неправильно. То, что американцы тратят сейчас большие деньги на оборону, это не значит, что они будут работать на благо американской экономики, и, тем более, абсолютно это не означает, что тем самым увеличивается американская военная мощь или ее конкурентоспособность. Я напомню, что и в военной стратегии, и национальной стратегии обороны Соединенных Штатов Америки напрямую записано, что главная сейчас задача – это добиться подавляющего уровня конкурентоспособности американской армии перед лицом серьезных противников или перед лицом того, что страна может столкнуться с достойными противниками, которые не уступают американцам по военной мощи. Здесь действительно серьезный вопрос насколько активно США способны распоряжаться теми огромными суммами, которые выделяются на оборону.

- Если бы существовала возможность сотрудничества между США, Россией и Китаем была бы достигнута стратегическая стабильность в мире?

Надо сказать, что здесь все зависит от того, как воспринимать стратегическую стабильность, то есть о каком уровне прогнозируемости устойчивости в отношениях между крупнейшими государствами на мировой арене, мы можем говорить. Пока стратегическая стабильность в отношениях между РФ и США основывается на ядерном сдерживании, то есть на формуле взаимного гарантированного уничтожения. Мы не можем гарантировать абсолютную безопасность и то, что мы сохраняем уязвимость перед возможными военными ударами друг против друга. Вот как ни парадоксально, именно это сейчас обеспечивает стабильность. Что касается вопросов доверия или такой некой философской категории о том, что мы жили в таком мире не баланса сил, а баланса интересов, то, как мне кажется, пока такой возможности нет, поскольку постольку нет чёткого разграничения сфер влияния, нет серьезной степени доверия между государствами. А без повышения степени доверия мы не можем гарантировать то, что стратегическая стабильность – это не то, что всерьез и надолго, а то что она сохранится при любых условиях. Более того, если сейчас мы посмотрим в прошлое, то именно атомная бомба, то есть ядерное оружие фактически и стало тем родовым признаком холодной войны, который не позволил антагонистам перейти к широкомасштабному военному конфликту. То есть, она стала на пути Третьей мировой войны. Что касается современности, то по мере научно технического развития, мы видим, что появляются новые вооружения, которые по своим характеристикам уже приближаются по разрушительной огневой мощи к ядерному оружию. Но с политической точки зрения, они не могут обеспечить того уровня предсказуемости, гарантированности неприменения и, соответственно, во многом, как это не покажется странным, подрывает существующий и, с одной стороны, баланс сил, и, с другой стороны, стратегическую стабильность. Поэтому и требуют от ключевых мировых игроков более ответственного подхода к решению вопросов связанных с контролем вооружений, нераспространения, и к отношению друг с другом, чтобы там была прозрачность, основанная на определенных правилах игры. Иначе это будет провоцировать международных игроков другого уровня перейти к более силовой, более агрессивной политике. Мы можем столкнуться с тем, что мир как раз может войти в эпоху хаоса. Можно вспомнить, что сам термин «холодная война», который придумал Джордж Оруэлл еще до того, как были созданы НАТО, Варшавский договор, то есть фактически, когда еще о холодной войне может многие только догадывались, был задуман как реакция на применение Соединенными Штатами Америки атомной бомбы. Говорилось о том, что США долго не смогут сохранить монополию на это вооружение и, соответственно, мир столкнется с тем, что у него будет два возможных варианта развития событий. Это либо холодная война, то есть та стратегическая стабильность, которую мы сейчас имеем, либо то, что мир может окунуться в эпоху хаоса, когда доступ к ядерной бомбе получит большое количество государств. Между ними уже будет сложно установить правила игры и тогда применение атомных боезарядов безусловно изменит мир и всю политику.

Сейчас, как мне кажется, мы можем толкнуться с той же проблемой, если опять не сможем найти эффективных развязок у кризиса, который мы сейчас имеем, и в двусторонних отношениях между Россией и США, и многосторонних отношений между США и Китаем, между США и Россией и, соответственно, вот такая неопределённость как раз и является сейчас главной угрозой стабильности в мире. Может быть именно из-за этого мы видим, что некоторые мировые игроки пытаются реализовать свои не столь амбициозные с размахом на весь мир, но тем не менее достаточно серьезные геополитические проекты. Например, та же Турция, которая фактически, как мы видим, действует достаточно амбициозно, резко, жестко, и, в том числе, активно применяя военную силу. Что касается возможности, как и о чем договариваться, здесь только есть один возможный путь – это путь нового мирового уклада, основанного на полицентричности, на многополюсности. Если одна страна, такая как США, будут по-прежнему делать ставку на глобальное лидерство, то безусловно ничего хорошего из этого не выйдет, и ни о каком повышении доверия и речи быть не может, и мы рано или поздно можем опять прийти к серьёзному кризису, который уже будет охватывать весь мир и опять поставит его на грани выбора, то есть куда мы пойдем дальше: к замороженной стабильной ситуации или ввергнуться в пучину хаоса.