К логике атлантизма от Пальмерстона до наших дней

Чтобы понять логику атлантизма, включая современный, достаточно рассмотреть наглядный пример — события 1830-х годов. С 1830 по 1841 годы рычаги мирового атлантизма фактически находились в руках Пальмерстона, который имел прозвище Palm (ПАМ) — Панатлантический маг. Будучи формально лишь министром иностранных дел при подставных премьер-министрах Грее и Мельбурне (человеке и австралийском городе), Пальмерстон фактически определял всю британскую геополитику в эти 11 лет (исключая очень короткий перерыв в 1834–35 годах, когда король Вильгельм IV последний раз в истории назначил премьера, а именно Веллингтона, вопреки воле парламента, но Пальмерстон снова взял своё и заткнул короля за пояс).

Пальмерстон — прямой предтеча НАТО, и созданная им система опередила своё время, столкнувшись с некоторой незрелостью тогдашней ситуации на международной арене, её неготовностью к воплощению в жизнь до конца атлантистской программы. По этой причине она не была реализована до конца при жизни Пальмерстона (абсолютно доминировавшего на британской политической арене с 1827 года до своей смерти в 1865 году).

Чтобы понять логику, в которой атлантисты действуют до сих пор, лучше всего как раз посмотреть на геополитику Пальмерстона, поскольку она была намного более ярко выраженной, чем у его не всегда последовательных и блеклых преемников. Сегодня все обсуждают проблему Гайаны-Эсекибо, которую Венесуэла расхлёбывает от Пальмерстона до наших дней уже целых 192 года. Но ведь тогда это было не единичное событие, а продуманная стратегия, цепь однотипных событий.

Логика действий Пальмерстона и его прямых предшественников и преемников была проста и незамысловата, даже груба, её мог бы понять и школьник. Удивительно, что лишь немногие из лидеров других государств поняли её и осмелились противодействовать, большинство же было застигнуто врасплох.

Действия Панатлантического мага и Ко сводились к трём основным направлениям:

1. откалывание от всех крупных континентальных государств очень маленьких по территории, но невероятно выгодных морских портов с округой и превращение их в форпосты британской морской мощи в качестве марионеточных государств (и только если сильно повезёт — раздробление самих континентальных государств на части);
2. поддержка альянса либералов и левых с целью организации революционной деятельности и ведения гражданских войн против консерваторов (иными словами, экспорт революции);
3. всё это сопровождалось совершенно скотским отношением к собственному населению и постоянным ухудшением его уровня жизни. Парадоксально, атлантизм всегда работает для выгоды узкого круга элит и никогда не для народных масс собственных стран, не получающих никакой реальной выгоды от колониальной эксплуатации остального мира.

Посмотрим теперь, где два вышеупомянутых приёма принесли атлантистам эпохи Пама оглушительный успех, а где провалились, и почему. Связь с нашим временем тут прямая: геополитическая тактика атлантистов не изменилась ни в чём существенном.

Раз за разом атлантисты в конце 20-х – начале 40-х годов XIX века проворачивали один и тот же геополитический трюк под названием «отними прибрежный кусок и сделай его форпостом Моря». Так были осуществлены следующие события:

• отщипывание британцами в ходе аргентинско-бразильских войн куска спорной территории и превращение её в марионеточное государство Уругвай (1828), впоследствии (в его приморской зоне) попавшее в зависимость от атлантистской Франции;
• отщипывание британцами от Нидерландов нового марионеточного королевства Бельгии (1830) как противовеса и Франции, и Нидерландам, и Пруссии;
• отщипывание от Османской империи нежизнеспособного куска Южной Греции, зависимого от сил Моря, последующее убийство пророссийского президента Каподистрии (1831) и превращение Греции в марионетку Лондона с одновременным продавливанием турок;
• расчленение Великой Колумбии на куски со смертью Боливара (1830–31), включая отщипывание района реки Эссекибо от неё к Британской Гвиане (Гайане);
• захват Мальвинских островов у Аргентины (1833);
• расчленение Соединённых провинций Центральной Америки после низвержения там британского ставленника на пять карликовых и слабых государств (1838–40) с одновременным повышением статуса Британского Гондураса (Белиза);
• захват британцами сферы влияния в приморских районах в ходе гражданских войн в Испании, Португалии, Уругвае;
• британские десанты к черкесам на побережье Кавказа в ходе войны против России;
• опиумная война и захват Гонконга у Китая (1839–40).

Разумеется, венцом стратегии ощипывания континента чуть позже станет любимое детище Пальмерстона — Крымская война против России, не достигшая, впрочем, своих максимальных целей ввиду русских успехов в обороне и охлаждения европейских союзников к пальмерстоновской Британии.

Во всём этом была видна чёткая стратегия Пальмерстона и его непосредственных предшественников и преемников — атлантистов. Континентальные противники же их обычно оказывались или всё понимающими, но откровенно слабыми в военном или политическом отношении, либо сильными, но ничего не понимающими в противодействии геополитическим ударам атлантистских стратегов. Если брать 1830-е годы, то на планете нашлось лишь два правителя, достаточно умных и сильных для того, чтобы Панатлантический маг сломал о них себе зубы: афганский эмир Дост-Мухаммед и парагвайский Верховный правитель, доктор Франсия. Все остальные сливались в руки атлантистам самым жалким образом.

Атлантистская стратегия, сформированная Пальмерстоном и Ко, по существу неизменна доныне. Если первый её столп – это откусывание прибрежных территорий, то второй — британская поддержка подрывных, террористических движений в других странах: в 1830-е годы чаще всего левых и либеральных, но в дело шли и кавказские горцы (миссия Уркварта), и польская и венгерская шляхта. Пальмерстон сделал важный шаг вперёд в превращении Лондона в глобальный революционный штаб, при этом жестоко подавляя любые социальные протесты и оппозицию внутри самой Британии.

Поэтому, когда Фёдор Тютчев и Фридрих Энгельс в 1848–1853 гг. солидарно противопоставляли Россию и Революцию (первый на стороне России, второй на стороне Революции), нужно иметь в виду, что именно с 1830-х годов складывается прочный альянс британской элиты (и всё более и более зависимой от неё французской) с всемирной Революцией. Так что лондонскими продажными девками с самого начала были и Маркс с Энгельсом, и Герцен с Бакуниным.

Слово Революция слишком многозначно и используется самыми разными силами в противоположных смыслах. Но специально для коммунистов нужно пояснить, что либерально-плутократический Запад склонен приписывать себе монополию на Революцию, которая трактуется как общая борьба буржуазии и леваков против традиционных институтов и ценностей за полную эмансипацию индивида от вообще всего (начали с Бога и Монарха, продолжили сословиями и церквями, закончили гендером). В последние годы идеологи атлантизма стали называть эти процессы «Атлантической революцией», противопоставляя её Консервативным революциям — континентальным если не по замыслу, то по результатам. В этом отношении опять-таки показателен пример десятков случаев, когда крупные деятели начинали в юности с левой революционности, но, с самого начала придавая ей антибуржуазный характер, вскоре приходили к консервативным, сакральным, традиционным позициям. Пожалуйста, именно в этом заключался секрет доктора Франсии и его парагвайской революции, против которой вся объединённая морская мощь Британии и Франции ничего сделать в эпоху Пальмерстона так и не смогла.

Наши коммунисты часто слишком зашорены догмой о том, что они якобы революционны, а капиталистический Запад якобы давно стал консервативен. Но это не так. С точки зрения атлантистов-глобалистов современный империализм НАТО и ЕС — это как раз революция против традиционных сил и режимов, более того – для них это продолжение старых буржуазных революций и «пролетарской» марксо-энгельсовой в том числе. Напротив, поздний СССР или арабские национальные социалистические режимы воспринимались ими как «реакционный деспотизм», прямо по Марксу и Энгельсу.

Вот почему вчерашние леваки постоянно становятся крупнейшими идеологами Запада: так было при Свинбëрне, так было и при Адорно и Хоркхаймере, так происходит и сейчас при Глюксмане и Кон-Бендите, Бернаре-Анри Леви и Жижеке. Троцкисты из окружения Лео Штрауса стали американскими неоконами и воспитали Буша. Леваки 60–70-х годов Джон Керри, Йошка Фишер, Йенс Столтенберг стали столпами американского капитализма и империализма, конечно, не случайно. Дело не только в продажности, дело в том, что изначальная левацкая идея о том, что «нужно эмансипировать индивида» и «капитализм нужно поддержать против традиционных обществ, потому что он более эмансипаторский» ни к чему другому просто не могла привести, если следовать ей буквально.

В 1830-е годы атлантисты Пальмерстона и Ко отработали технологии поощрения революций, во многом ставшие образцом для цветных революций начала XXI века — школа-то одна. Посмотрим на то, кого и как поддерживали британские либералы.

Для стран Западной Европы речь шла о сети масонских и парамасонских (карбонарских) структур типа «Молодой Италии» и прочих, по образцу которых позже будут возникать всё новые и новые клоны в Восточной Европе второй половины XIX века (а Михаил Катков в 1860-е годы будет бояться, что британцы возьмутся за организацию «Молодых Якутий» и «Молодых Мордовий»).

Судьба самих итальянских краснорубашечников, получавших финансирование от британских вигов и поддержку от британской левой интеллигенции, была незавидна: их использовали и потом кинули. Ни Гарибальди, ни Мадзини не получили реальной власти. Зато оба успели поработать наёмными войсками атлантизма и в Уругвае, и для польской шляхты, а в конце жизни и во франко-прусской войне.

Особенно постыдна была уругвайская эпопея. Там имела место гражданская война континенталистов-бланкос (белых) во главе с бывшим президентом — традиционалистом Орибе и атлантистов-колорадос (красных), запершихся в порту Монтевидео и при поддержке французского флота восемь лет сидевших в осаде (самая долгая осада города в Новое время в мире). Ради удержания в руках англо-французских капиталистов морского плацдарма Монтевидео и удушения континенталистов Орибе и Росаса европейские революционеры были пущены своими либеральными хозяевами в расход.

Классическим ходом Пальмерстона стала поддержка испанских и португальских либералов в гражданских войнах против тамошних консерваторов: карлистов и мигелистов соответственно. Кстати, именно карлисты первые стали себя называть «традиционалистами». Замысел Пальмерстона оформился в виде подписания Четверного союза подрывных сил: правительств Британии, Франции и либеральных хунт Испании и Португалии. Правда, этот союз через десять лет развалился из-за противоречий, но это уже другая история. Главное – был положен прецедент сколачиванию сил либеральной Революции в один военный блок, прототип НАТО.

Правда, Пальмерстон не учёл интернационализации конфликта. Оказалось, что в эту игру можно играть вдвоём. И если либералы-масоны поставляли оружие и контингенты для испанских и португальских либералов, то консерваторы со всей Европы (включая саму Англию) ехали добровольцами сражаться за карлистов и мигелистов. Ехали французские роялисты из Вандее, ехали на помощь карлистам прусские роялисты во главе с князем Лихновским (позже он будет убит в революцию 1848 г. толпой коммунистов, которые снова отработали как британские марионетки). Эти старания не были напрасны: хотя карлисты и не победили, а победил либеральный режим Изабеллы, но в нём вскоре произошёл внутренний переворот генерала Прима, в результате которого к власти пришли антибританские консерваторы (идеолог – Доносо Кортес), с которыми в 1848 году Пальмерстон разорвал дипломатические отношения.

Но что ещё важнее, ехали на помощь карлистам и традиционалисты из самой Англии и Шотландии. Более того, если «Молодые…» в Европе были орудием Лондона и Парижа против традиционных сил, то «Молодая Англия» (а чуть позже и «Молодая Ирландия»), наоборот, стали точкой сборки британских традиционалистов против атлантистского либерального режима в Лондоне. О причинах этого надо сказать отдельно, ибо здесь коренится третий важнейший признак атлантизма.

Третий (после откусывания островных и прибрежных территорий и искусственного поджигания революций) признак атлантизма может показаться необычным и крайне нелогичным, иррациональным, даже нелепым. Но без него атлантизм не был бы атлантизмом.

Он заключается в том, что, получая огромные прибыли от эксплуатации всего остального покорённого ими мира, атлантистские режимы ничуть не склонны тратить награбленное на развитие собственных стран. Они упорно держат народы своих же стран в чудовищных социальных условиях, не развивают доступные социальные блага, портят инфраструктуру и т. д. Всë награбленное атлантистские элиты тратят на самих себя, а не на подвластное им население, из которого они рекрутируют в свой состав лишь отдельных индивидов.

Иными словами, не случайно, а закономерно, что в своих странах (Британия, США, Франция, Австралия, Япония и т.д.) прочные атлантистские режимы десятилетиями и даже столетиями поддерживают основную массу населения в совершенно скотских условиях. Примерно нулевой уровень ЖКХ, никем не убираемые грязь и наркомания в центре мегаполисов, отсутствие здравоохранения как управляемой общенациональной системы (приведшее к его позорному коллапсу в 2020 году), хаос в образовании, умышленно разрушаемая инфраструктура железных дорог и общественного транспорта (со специальной целью навредить гражданам своей же страны)… Всё это — отнюдь не новшества XXI века. Таким атлантизм был и в «классическом» XIX веке: и в метрополиях, и даже по отношению к своим колонистам в островных и заморских колониях (то, как британское правительство обошлось с поселенцами стратегически ключевых островов Вознесения и Святой Елены — отдельная песня, а ведь были ещё всякие тихоокеанские истории). Совсем недавно Трамп верно заметил, что «США внутри — это страна третьего мира» (хотя он скромно забыл добавить, что и сам лично не делал вообще ничего для исправления этой ситуации).

Поведение атлантистских правительств, ведущих откровенно людоедскую и антисоциальную политику не только по отношению к чужим странам и народам, но и к «своим», лишний раз подчёркивает паразитический характер этих элит. Народы их стран (включая и этнических англосаксов, этнических французов и проч.) для них не «свои», а лишь расходный материал, разве что чуть более дорогой, чем народы «третьего мира». Атлантизм предельно элитарен и сословен, он доставляет баснословные прибыли лишь «кочующему» слою глобалистов-космополитов. Жители самих атлантистских стран — как сельской местности, так и городских трущоб — страдают от этих паразитов веками не меньше нашего и рассматриваются атлантистами не только как подданные, но и как опасные внутренние враги, которые ни в коем случае не должны получать ничего хорошего: ни дорог, ни коммуналки, ни зарплаты, ни здравоохранения, ни образования.

Когда мы говорим о яркости и показательности 1830-х и в чуть меньшей степени 1840-х годов для вскрытия основных трёх признаков атлантизма, то, констатируя социал-дарвинистскую, антинародную и античеловеческую направленность социально-экономической политики тогдашних атлантистских режимов (Британии прежде всего, хотя Франции и США тоже), то открывается простор для разговоров о традиционалистской оппозиции этому злу, которая как раз в данную эпоху начала активно консолидироваться.

Это может быть темой многих лекций и книг, но хотелось бы обратить внимание на наш крупный труд по истории и теории «феодального социализма / христианского социализма» XIX века на британском материале как базы для всего традиционализма, одновременно антикапиталистического и антимарксистского. Этот труд, оформленный как две статьи в одном номере журнала «Тетради по консерватизму» за 2020 год [1], включает в себя целую галерею ярких портретов великих социальных мыслителей, известных в России не очень хорошо, хотя ещё в начале ХХ века о. Сергий Булгаков начал процесс их системного изучения. Две статьи охватывают первую и вторую половины XIX века соответственно. Работая с сочинениями великих «феодальных социалистов», неизменно поражаешься, что, несмотря на громадный технологический разрыв между их временем и нашим, в сущности не изменилось ничего и все их аргументы и идеалы более чем актуальны. Таков урок важности обращения к «формативному периоду» атлантизма и традиционализма 1830-40-х годов, родовые черты которых окружают нас и сегодня.

[1] Медоваров М.В. Становление феодального и христианского социализма в британской общественной мысли первой половины XIX в. // Тетради по консерватизму. 2022. № 4. С. 129–142; Медоваров М.В. Феодальный и христианский социализм в британской общественной мысли второй половины XIX – начала XX в. и его восприятие в России // Тетради по консерватизму. 2022. № 4. С. 169–182.