Империя это будущее, которое наступит после Победы

Интервью А.Г.Дугина П.Волкову для портала ukraina.ru

— Александр Гельевич, на фоне последних событий возможна ли заморозка на украинском фронте?

— Палестинский конфликт серьёзно изменил положение. Все подчинённые США страны до последнего момента вели войну с нами, у Украины была огромная поддержка. Мы часто её по политическим, пропагандистским соображениям занижаем, но на самом деле она была настолько беспрецедентна, что можно вполне говорить, что Россия воевала с НАТО. Теперь появляется новый объект — исламский мир. Даже если это будет коалиция нескольких стран, скажем, Ливана, Сирии, Йемена и Ирана — это уже достаточно для того, чтобы отвлечь огромную часть военного внимания на другой регион. А есть ещё и Тайвань. Поэтому Украина совершенно точно перестала быть единственным фронтом борьбы однополярного западного мира против многополярного. Возникают новые линии фронта, и тема Украины сдвигается с эксклюзивного первого плана на второстепенный. Запад лоялен, Запад будет поддерживать Украину ещё очень долго, но уже, наверное, не с таким энтузиазмом. И в этой ситуации можно он может предложить нам какой-нибудь новый ход, например, заморозить конфликт, чтобы провести ротацию, подготовить свежие кадры и т.д.

— На каких условиях?

— В том-то и дело, что все условия перемирия, которые могут быть предложены сейчас, будут находится на двадцать этажей ниже того, что мы можем считать минимально приемлемым. Это будут унизительные, невыполнимые требования, которые даже рассматривать всерьёз никто не станет. Как было с зерновой сделкой? Когда Москва поняла, что её условия могут быть только на двадцать уровней ниже минимально приемлемого, она прервала сделку. А с перемирием будут ещё более жёсткие требования по разным причинам — и из-за перегрева ожиданий на самой Украине, и из-за радикальной демонизации русских на Западе, и из-за переоценки нашей слабости. В какой-то момент мы действительно продемонстрировали слабость, отойдя от Киева, отступив из Харьковской области. После этого у Запада сложилось впечатление, что Россия — всё, Россия слаба, Россия оказалась колоссом на глиняных ногах и с ней теперь можно покончить. А потом мы перестроились и оказалось, что это не совсем так, но ожидания остались большими. Поэтому я думаю, что предложения о мирных переговорах могут сейчас последовать, но даже первоначальные условия будут настолько неприемлемыми, что Россия даже при большом желании не сможет их принять по тысяче соображений. Сейчас у нас начинается президентская предвыборная кампания, она явно будет проходить под знаком Победы и приветствоваться будет всё, что хотя бы отдалённо будет Победу напоминать. А всё, что будет напоминать поражение или предательство, на такое полномочий ни у действующего, ни у будущего президента нет. Поэтому я не очень беспокоюсь о мирных переговорах. Это самое страшное, на чём мы ломаемся, но оказывается, не единственное. В течение СВО мы увидели достаточно и других проблем.

— Если не переговоры, что тогда?

— Скорее мы увидим дестабилизацию ситуации в самой Украине. Почувствовав ослабление поддержки, украинские элиты будут метаться, перекладывать ответственность друг на друга. Зеленский сейчас оказался в очень сложном положении. Отменил выборы он может и рационально. Когда страна ведёт войну, обычно правит диктатор, человек, который в силу исторических обстоятельств вынужден сосредоточить всю полноту власти в своих руках — ничего особенно в этом нет. Но на Западе постоянное проведение выборов, постоянное воспроизводство выборных циклов — это в каком-то смысле важнейший инструмент. Необходимо постоянно менять лидеров, чтобы они не впадали в чувство безнаказанности, и даже прозападных лидеров, слишком приварившихся к своим креслам, Запад свергает. Поэтому эта вроде как согласованная Зеленским с Западом идея откладывания выборов на самом деле работает против него. Там же двойные стандарты, они могут поддержать отмену выборов, а потом поставить это Зеленскому в вину.

— Но, если по какой-то из причин заморозка всё же произойдёт, какие риски это принесёт России? Ведь Россия тоже определённым образом нагрета.

— Так и есть. Самое страшное, что может произойти в этой войне, — это мир, то есть перемирие на условиях противника. Выполнение этих условий никак невозможно будет подать как победу. Потому что действительно и у нас огромные жертвы, люди теряют близких, теряют детей, по душам россиян течёт кровь и просто так теперь сказать, что мы заморозим конфликт — это не будет воспринято никем, это чревато коллапсом страны и системы и лучше даже не думать об этом. Я думаю, что наша власть совершенно трезво понимает, что заморозка конфликта без Победы, без ярких, ощутимых, наглядных позитивных результатов невозможна. Конечно, об этом будут говорить, кто-то, кто мечтает о поражении России внутри и вовне России будут нагнетать эту ситуацию, но насколько я представляю себе верховную власть, это исключено. Мы будем говорить о мире, когда у нас будет Победа.

— Как понять, что Победа наступила?

— Может быть по-разному: Победа надо всей Украиной или освобождение только Новороссии, либо даже части Новороссии в пределах четырёх субъектов, которые уже часть России в их административных границах. Но минимальной Победой, которая вообще-то Победой не будет, можно считать хотя бы закрепление границ четырёх новых субъектов. Это на мой взгляд даже не минимум, а провал и поражение в глазах нашего общества, которое пролило уже столько крови. Половина Украины — с Одессой, Николаевом, Харьковом, Днепропетровском, может быть с Сумами и Черниговом — это ещё куда ни шло. Но даже о четырёх областях с нами никто разговаривать не будет, предложат ещё меньше того, что для нас и так неприемлемо. Расстояния между тем, что может быть основанием для мирных переговоров для Украины и Запада и для нас слишком велики. До того времени, пока позиции не сблизятся, пока мы не начнём мощное наступление с осадой Киева, договариваться будет невозможно.

— То есть основанием для переговоров может послужить только непосредственно военное взятие территорий?

— Ну или если украинская власть рухнет. С другой стороны, мы можем прийти к переговорам, если у нас всё рухнет. Но это конечно маловероятно. Короче говоря, различие между двумя минимальными множествами предложений о мире сейчас настолько велико, что дальнейшее ведение боевых действий неизбежно. А с ним будут происходить политические процессы внутри России и внутри Украины. Внутри России они предсказуемы — это укрепление «партии Победы» и окончательно освобождение от «партии предателей», а на Украине, на мой взгляд, надо ожидать распада. Когда люди не получают того, о чём мечтают, когда различие между провозглашаемым и действительным становятся уже совершенно недопустимым, ищут виновных. За провал контрнаступления кто-то должен ответить. Это ослабит украинское общество, расколет элиты. В начале СВО и общество, и элиты Украины оказались довольно консолидированными нацистской пропагандой, ожиданием поездок в Европу и, прежде всего, ненавистью к нам. Русофобия, чувство ярости, ненависти, желание убить, уничтожить действительно сплотила общество, но это тоже имеет свои границы. Провал контрнаступления показал, что Россия очень крепка, и с этим провалом украинские элиты и украинское общество должны будут иметь дело. Как они среагируют, я, честно говоря, не знаю. Хватит ли этого провала, чтобы нанести по ним достаточно сильный удар, чтобы они разложились и опустили руки, или они смогут перестроиться и будут продолжать сопротивляться, это я сказать затрудняюсь. Но во всяком случае, перспективы у нас, может быть, не блестящие, но неплохие, надёжные, связанные с волей президента вести страну к Победе, а на Украине ситуация будет ухудшаться. Зеленский надоел — сначала он как клоун смешил, потом кровью поливал, использовал все методы привлечения внимания, дальше ему уже нечем поражать, удивлять и вдохновлять. Так что его звезда начинает закатываться, плюс Запад отвлекается на другие фронты. В этой ситуации, я думаю, очень-очень медленно инициатива будет переходить к нам. Очень медленно, потому что трудно воевать против всего НАТО, ещё и с такой бешенной, накачанной ненавистью марионеткой, как Украина. Считайте, стае бешенных волков дали дальнобойные ракеты. Мы ещё толком не знаем, чем отвечать на такое.

— Проблемы могут расколоть украинское общество, но Россию оно от этого все-равно не полюбит. Остались ли какие-то невоенные инструменты, чтобы вырвать Украину из-под внешнего управления Западом, или поезд ушёл?

— Я думаю, не осталось, поезд ушёл. Они были, но мы ими не воспользовались. Поэтому теперь никакого иного решения, кроме военного, эта проблема не имеет. Другой вопрос, что делать дальше. Если представить, что мы освободили Украину до Львова, что дальше мы им предложим? Что-то мы конечно должны предложить. Но это не вопрос сегодняшнего дня. Война будет такой сложной и долгой, что у нас будет время подумать над этим. Я абсолютно убеждён, что нет иного выхода, кроме Империи и Православия, могущественного мирового полюса с сохранением классической культуры и классического мировоззрения в отличие от современного выродившегося Запада, мобилизации славянского глубинного начала. Это нужно нам, это будет вполне приемлемо и для украинцев. Но сначала надо сломить хребет западной либерально-нацистской политической машине. Уничтожим её, тогда подумаем, что говорить украинцам. До того, пока наш сапог не встанет на границе с Польшей и Венгрией, бесполезно говорить об экономике, идеологии — нас никто не будет слушать. Только после сокрушительной военной Победы будут относится серьёзно к тому, что мы говорим.

Пока что мы часто расходуем потенциал угроз. Ладно, когда это говорят эксперты, но когда наши крупные военные и политические деятели говорят: «не делайте этого, а то вам будет плохо», а потом «плохо» не наступает, они существенно понижают значение слов и деклараций России. В этой ситуации пока мы не ответим за свои слова делами, пока мы не победим Украину в полной мере на поле боя, мне представляется, что при нынешней ситуации говорить о каких-то других рычагах воздействия просто безответственно. Нас никто не будет слушать. Экономика не играет роли — они взрывают газопроводы, ка которые десятки лет уходят и миллиарды долларов вложены. Сейчас уже экономика, честно говоря, кроме военной экономики никакого значения не имеет. А военная экономика — это достаточное количество высококачественного оружия, хорошее обмундирование для солдат. Только это имеет значение.

— Но экономика — это ещё и уровень жизни. Это то, в том числе, что привлекает украинцев в Европе. Не так уж маловажно, чтобы в тех же новых регионах шло развитие, людям было где жить, они учились, у них были высокотехнологичные и высокооплачиваемые рабочие места. На это же, наверное, интересно посмотреть.

— Нет, не интересно. Во-первых, им никто не покажет этого. Во-вторых, если бы Украина сражалась за комфорт, она бы сохранила саму себя вместе с Крымом, чуть-чуть более тонко и гибко ведя свою политику в отношении России, получила бы европейский комфорт и была бы в общем-то в неплохом положении. Нет, всем этим украинцы пожертвовали ради одного — убить русского. Ярость их русофобии заменяет любые соображения из серии «кому там уютно» и «кому сколько платят». Я вообще не считаю, что мы имеем дело с материальной мотивацией нашего противника. Наш противник одержим бесами. С бесом так не пойдёт. Бес отправлен на разрушение, убийство, смерть. Он не будет соображать, где ему выгодней — с русскими, на новых территориях жить или на Западе. Его сознание живёт совершенно отдельно от его тела. И в этой борьбе с украинской бесовщиной никакие аргументы о том, что на новых территориях лучше, города строят, вообще не будут действовать — им, во-первых, не покажут, во-вторых, они не поверят. Пока человек одержим бесом, что ему говорить? Что объяснять, например, в стельку пьяному человеку? Не иди на проезжую часть — тебя там собьют? Но он туда идёт, потому что ноги идут. Он не соображает, он не слышит ничего. А одержимость бесом — это ещё страшнее. Она лишает всякого критического мышления, ничего не оценивает, ничего не видит, ничему верит. Одержимые живут в абсолютно иллюзорном мире, где материальный фактор сам превращается в некое бесовское стремление. Мы им говорит — вот комфорт, вот удобство, вот благосостояние, а они — нет, вы нам врёте, материальный фактор — это когда русского надо убить, москалю выколоть глаза, сжечь его, вот тогда это будет материальный фактор. Где-то там в Мариуполе строят дома и в них живут припеваючи бывшие граждане Украины — в это просто никто не поверит. Даже если они это увидят, не поверят. Пока мы не свернём шею военно-политической машине, ничего не изменится, никакие аргументы никто слушать не будет.

— А как с людьми на новых территориях и несколькими миллионами беженцев, приехавших в Россию? Они долго жили на Украине, причём после Майдана, подвергались соответствующей обработке. Они сложные, с ними, наверное, как-то по-особенному нужно себя вести?

— Они сложные, но проще тех, которые на той стороне. Конечно, к ним нужен подход, но сейчас, признаться, не до них. Существование России стоит под вопросом. Нет, я понимаю, что это важно, но, если не будет России, не будет ни этих людей, ни других людей, никаких людей. Мы в столице живём в некой замороженности, а на самом деле на фронте — в Запорожье, Херсоне, на Донбассе — идёт кровавая битва за историю. Мы ходим по улицам, катаемся на самокатах, а под нами вся земля под асфальтом пропитана кровью и болью тех людей, которые за нас сражаются. Люди, которые недавно оказались внутри России, хотя бы понимают, за что всё это. Это они должны нам объяснить, что происходит. Мы им ничего не может сказать, потому что Россия, в общем-то, тоже виновата в том, что допустила всё это. Когда Украина начала вести себя абсолютно русофобски, почему все не прекратили, когда это можно было? Мы совершили такое количество ошибок в отношении Украины за последние 30 лет, что на нас часть вины лежит. А люди, которые живут на новых территориях, видели всё сами, они сами сделали свой выбор, это они — наши учителя, они гораздо более пробуждённые. Это война, в которой они первыми проснулись и пробудили Россию. Мы должны отнестись к ним предельно внимательно и с любовью, но это они должны вести нас вперёд ко Львову. Я думаю, что не им нужна наша поддержка, а нам нужна их поддержка. Люди новых территорий — это наш авангард, который нам показывает путь. А что касается наших социальных обязательств перед ними, мне кажется, мы их выполняем. Если плохо, то перед своим старым населением мы их ещё хуже выполняем. Сейчас такая ситуация, когда мы преодолеваем тот кошмар, в который наша страна рухнула в конце 80-х. Это общая трагедия. Мы должны восстановить единство нашей Империи — это просто исторический долг и за это можно и нужно заплатить любую цену вообще. Не будет Империи — не будет России, не будет нас, не будет не только будущего, но даже прошлого.

Если мы побеждаем Запад на Украине, то тогда мы подтверждаем делами, что мы — полюс суверенной цивилизации, полюс многополярного мира, мы сохраняем своё настоящее, своё будущее и своё прошлое. Если нет — нам конец. Нас вычеркнут из истории.

— Александр Гельевич, Вы представляете одно из популярных философско-политических течений в России. Интересно, как Вы и Ваши сторонники видите будущее России.

— Всё начинается с геополитики. Чтобы быть Империей, как говорил Бжезинский, Россия должна установить контроль над Украиной. Геополитика связана с идеологией — чем больше мы будем осознавать себя суверенной русской цивилизацией, русским миром, русской Империей, тем более мы будем обращаться к нашим корням, нашим установкам, от которых мы отказались особенно 100 лет назад, с большевиками от одной части, а потом от другой части -- в 90-е годы. Мы за 100 лет фактически полностью предали самих себя, вначале отказавшись от религии, от православия, от царя, а потом отказавшись от социальной справедливости и отстаивания совершенно особой советской цивилизации. Мы дважды себя предали за 100 лет и это даром не проходит. Мы предали Империю, мы предали русский мир, мы предали нашу идентичность и сейчас надо это восстанавливать.

— Наверное, Бжезинский, не совсем тот мыслитель, на идеи которого стоит опираться российскому обществу. Что значит Империя для Вас? Какова конфигурация власти, собственности, какова социальная структура, о чём вообще идёт речь?

— Империя, которую мы будем строить по мере освобождения Украины, должна иметь совершенно самостоятельную идеологическую, политическую, социальную структуру, которая будет опираться на преемственность разных этапов русской истории. Там будут элементы православия и верховной самодержавной власти, обязательно социальная справедливость — в советский период это было главным требованием нашего русского народа и других народов России. Одновременно, конечно, атеизм, материализм, совершенно плебейскую, ничтожную и отвратительную идею материального прогресса мы должны отбросить, вернувшись к идеалам церкви, православия, к идеалам и высоким стремлениям, к принципу аристократии духа — вот эти все утраченные за последние 100 лет вещи мы должны восстановить по мере наших побед на украинском фронте.

— Мне кажется это какая-то эклектика — одновременно и самодержавие, и социальная справедливость. А собственность у кого? Ведь социальная справедливость напрямую зависит о того, как распределить то, что у нас есть.

— Это только у материалистов в голове вопрос о распределении собственности. Собственность важна. Но на самом деле, помимо полного материального равенства — коммунизма — и буржуазного неравенства есть множество других вариантов. Если мы говорим о социально ориентированном солидарном обществе, то зазор между богатыми и бедными не должен превышать каких-то нормальных пределов. В солидарном обществе должна быть взамиопомощь. Принцип самодержавия никоим образом не противоречит принципу социальной справедливости.

— Ну, коммунизм — это не про полное материальное равенство, а про отсутствие эксплуатации. Правильно ли я понял, что в солидарном обществе империи будущего сохранятся богатые и бедные, т.е. будет капитализм, но с «человеческим лицом» — с более справедливым распределением?

— Нет, капитализм — это англосаксонская западная модель, которая уничтожает всё. Капитализм — это не просто общество с рынком, а это рыночное общество, где всё продаётся, где всё покупается, где существует только один класс -- буржуазия. Капитализм — это и есть суть того, с чем мы воюем. Никакого капитализма! Никакого капитализма в полноценной священной Империи не может быть. Там совершенно другой строй. Но почему мы должны говорить, оперируя только западными политическими моделями? Социализм, капитализм — всё это заимствования из западной культуры, которая нам чужда. Нам нужно строить русское общество и собственность у нас будет русская. Как русский человек традиционно понимал собственность, вот так…

— В разные эпохи русский человек по-разному понимал собственность. Что Вы имеете в виду?

— Почитайте евразийца-правоведа Николая Алексеева, «Русский народ и государство». Прекрасная книга. Он говорил, что самый правильный подход — это представление об относительной частной собственности. Относительная частная собственность — это приблизительно то, что в Советском Союзе понимали под личной собственностью. Она находится в нашем распоряжении, но мы не можем с ней делать всё, что угодно. Вот, например, собака в нашей собственности, но мы не можем её убить, потому что это будет аморально по отношению к обществу и бессердечно по отношению к самой собаке. Это будет преступлением. Так же со всем тем, что нам доверено. И к земле, и к домам, и к средствам передвижения, и к другим вещам мы должны относиться с учётом социально-нравственных интересов. Это же прекрасно!

— Крепостного тоже убивать аморально, Салтычиху за это в своё время наказали, но он все-равно крепостной. Но главный вопрос даже не в этом. По какому принципу нам что-то будет доверено? Кому-то доверят нефтяную вышку, а кому-то — хрущёвку в спальном районе провинциального городка, так?

— Нет, не так. Я абсолютно убеждён, что народное богатство: нефть, газ, природные ресурсы — все должны принадлежать государству. Исключительно государству, потому что они не могут быть объектом частной собственности, как бы люди не помогали их извлечению. Недра принадлежат государству, всему народу. Поэтому уже каждый гражданин этой прекрасной Империи русского будущего имеет право на некую долю во всенародном богатстве. Другое дело, каждому конечно нужно будет обеспечить минимум — минимум жилья, минимум земли. Это будет задача сильной самодержавной власти, потому что это опора. Люди, живущие в своих домах на своей земле, будут рожать русских детей, и они будут лояльны и благодарны, будут настоящими носителями, будут воспитываться в правильном ключе. Нам всё надо поменять. Когда мы применяем к будущей Империи принципы того, что мы имели в XX веке, или то, что мы видим на Западе, это абсолютно ложные примеры. Надо строить совершенно новое общество. И вот это новое общество и есть общество будущей Империи, которая должна будет разорвать с Западом, с его представлениями о капитализме, о социализме, о равенстве, неравенстве.

— Ни социализма, ни капитализма, ни равенства, ни неравенства — сложно представить, как можно пройти где-то посредине.

— Всё должно быть по-другому. Всё должно быть солидарным, должно быть духовным, должно быть очень высокоразвитым, высокообразованным, высокоорганизованным. И мы на это способны. Это наши идеи, наши мечты. И в XIX и даже в XX веке целью наших предков было построение именно такого справедливого общества. И когда мы придавали ему какую-то конкретную форму по западным выкройкам — то одну, то другую — мы как раз приходили к противоречиям. Должно быть очень открытое развитие. Всё будет решаться по мере того, как мы будем побеждать на Украине. Мы не сможем продвинуться дальше того, где мы стоим, если мы не осуществим обновление и оздоровление системы в самой России. И вот по мере укрепления нас самих, по мере возвращения своей собственной идентичности, мы будем одерживать победу за победой. Каждая победа на фронте на самом деле будет означать победу внутри системы и утверждение в нашем обществе правильных законов и пропорций, которые были чудовищно нарушены на протяжении всей последней столетней истории — в семидесятилетнем советском цикле и особенно последние тридцать лет либерального фактически внешнего управления страной.

— Если правильные законы и пропорции, как Вы говорите, были разрушены именно 100 лет назад, значит именно в начале XX века они таки были правильными? Именно то общество Вы считаете благим? Но там как раз был капитализм с феодальными пережитками.

— Нет. И тогда было очень много ложного. То, о чём мечтали люди в XIX - XX веках, должно реализоваться в XXI. Все те конкретные формы воплощения, которые принимали эти мечты, требуют очень серьёзного критического разбора. Но самое главное, почему последние сто лет мы отвергаем, потому что тогда была отвергнута церковь, была отвергнута сакральность. Мы пошли по западному пути материализма, атеизма и потом последние тридцать лет — капитализма. До этого — социализма. Мы увлеклись материалистическими атеистическими идеями Запада и поэтому всё разрушили. Мы разрушили наше общество, мы разрушили нашу духовность, мы разрушили наши семьи, мы разрушили нашу культуру. Над нами пляшут какие-то бесноватые бабки типа Пугачёвой, (плясали до последнего момента), пугая своим бессмысленным истеричным истошным визгом. Потом в критический для страны момент чудовище оказывается в Израиле, издевается над страной, захлёбывается русофобией. А когда и там требуется проявить какой-то такт и мужество в отношении новой Родины (видимо, не такой уж и новой, раз именно туда оно сбежало), то оно снова оттуда бежит. Вот такое уродство наплодили последние сто лет нашей истории. Омерзительные отбросы рода человеческого пришли в качестве образцов в нашу культуру. Аналогичные фигуры и в политике, в экономике, и так далее. Сейчас мы должны из этого выбираться.

— Разве подобные персонажи — продукт исключительно указанной Вами эпохи? Как же все те герои Великой Отечественной войны и не только, которых она нам дала? А в XIX веке и раньше все были сплошными патриотами и ни одного предателя?

— Я не говорю, что мы должны возвращаться назад. Нам надо двигаться вперёд и осуществлять мечты русских людей, русских патриотов, которые сражались за Россию, которые видели её недостатки, но которые мечтали о России лучшей, о России будущего. Вот их мечты мы должны воплотить. Не просто восстановить то, что было. Если бы всё было идеально в XIX веке, то и революции бы не было. И люди, которые делали революции, возможно, многие из них тоже были движимы благими помыслами. Эти благие помыслы, эти светлые мечты, любовь к России, верность Богу, понимание нашей культуры, нашей идентичности, её защита, воля к справедливости — вот эти идеалы, эти традиционные ценности должны быть воплощены сейчас в России, которую мы будем строить. Поэтому здесь да, монархия и православие — это принципы. Они прекрасны. Самодержавие и так у нас на протяжении всей нашей истории было. И последние сто лет — тоже монархия, только она не называлась так. Самодержавие — это важнейший принцип организации таких больших территорий. Принцип Империи, принцип православия и духа, превосходство духа над материей — это ориентация всего нашего общества. Не будет этого — смысла не будет. Мы не от мира сего. Наша Империя не от мира сего. Вернее, частично от мира сего, а частично нет. И вот это духовное измерение, эту вертикаль — вот что главное донести. Надо воплотить в жизнь мечту наших предков — XIX века, XX века, но без религии, без веры, без церкви, без Бога, без Христа — грош будет цена любому даже самому совершенному обществу.

— Но людей же не заставишь верить в Бога, если они не верят.

— Знаете, когда началось СВО, многие, особенно добровольцы, пошли туда кто с красным флагом, кто с имперским. Но сейчас постепенно всё больше и больше появляется Спас Нерукотворный — знамя с Христом более всего распространено среди добровольческих отрядов. Христос сам придёт, если мы обратимся к Нему, Он придёт к нам. Если люди осознают любовь к Родине и начнут просто листать страничку за страничкой нашу историю, они увидят значение церкви, которое она играла. Не надо никого заставлять. Никакого принуждения здесь не должно быть. Я абсолютно убеждён, что каждый русский человек глубоко православный. Многие просто этого не понимают. Не надо заставлять, не надо никому навязывать ничего. Надо просто рассказать. Когда людей 70 лет мучают атеистической пропагандой, выбивая из них представления о духе, о религии, о душе, о вечности, о небе, о воскресении мёртвых, кто же это выдержит. Что будет, если тебя на 70 лет посадить в камеру, пытать тебя, внедрять в твоё сознание ложные взгляды, а потом 30 лет ещё хуже: мол, заботься только о себе, уже никакой справедливости нет, никакой страны, только ты, пока живёшь, а потом превратишься в машину и загрузишь свои вонючие мечты и события своей идиотской жизни на облачный сервер. Вот таким образом ты сохранишься, если недостаточно денег наворуешь, чтобы тебя заморозить, а потом когда-нибудь разморозить. Эти инфернальные сатанинские представления о жизни, которую нашему человеку внедрили, они выбиваются на фронтах. Они вырываются, когда человек задумывается о том, что такое быть русским. К нему приходит это знамя со Спасом Нерукотворным, и кто его принесёт? Мы принесём. Священники принесут. Русские люди принесут. Государство принесёт это знамя со Спасом Нерукотворным. На него надо смотреть и всё будет проясняться само по себе. И конечно мы будем людям помогать возвращаться к самим себе, а не заставлять их присягать новой идеологии. Не надо никаких новых идеологий придумывать. Надо вернуться к самим себе, потому что возвращение к Богу — это не возвращение к прошлому, это возвращение к вечному. Вечное есть. Вот Запад решил строить свою цивилизацию последних столетий на том, что вечного нет, что есть только время. Это ложное представление, их устами говорил дьявол. Вот с этим дьяволом мы сражаемся сегодня ежедневно в Авдеевке, в Херсоне, под Бахмутом. Это настоящий дьявол, потому что он считает, что вечности нет. А мы — солдаты вечности.

первая часть | вторая часть