Христианский реализм Нибура

Возникновение христианского реализмa связано с деятельностью американского протестантского теолога Рейнхольда Нибура, развернувшего резкую критику в отношении либералов в международных отношениях в частности и онтологических оптимистов в целом в 40-50-х годах XX века. Нибур отстаивал базовую для реализма концепцию онтологического пессимизма в отношении человеческой природы, основываясь на христианском представлении о первородном грехе и падшем, греховном состоянии современной природы человека. Так родился протестантскии? пессимизм Нибура, которыи? сам Нибур называл “христианским реализмом”.

 

Рейнхольд Нибур родился в семье эмигрировавшего из Германии пастора Евангелической церкви Густава Нибура, обучался в известном протестантском колледже Элмхерст (штат Иллинойс), семинарии Иден (Сент-Луис, штат Миссури), в 1915 году получил степень магистра богословия в Йельском университете и в том же году стал пастором Евангелической церкви в Детройте (штат Мичиган). 

 

Рейнхольд Нибур стал наиболее заметным автором, которому удалось трансформировать категории христианской морали в политические аргументы современных теорий международных отношений.

 

 

Говоря о неизменной природе человека, Нибур в работе «За пределами трагедии», опубликованной в 1937 году прямо соотносит несовершенство человека с первородным грехом. Нибур полагает, что Библия точно описывает иронию человеческой истории. Адам и Ева были изгнаны из рая после того, как решили, что, отвергнув запрет Бога, они сами смогут стать равными Богу. По мнению Нибура, вся последующая история человечества была пронизана тем же надменным отрицанием ограниченности человеческой природы. 

 

Концепция природы человека, которая и является краеугольным камнем политико-философских взглядов Нибура, применялась им для решения вопроса о возможностях человеческой рациональности в достижении справедливого политического устройства. Своим интеллектуальным предтечей в этом вопросе Нибур считает Августина Блаженного, которого он характеризует как одного из первых великих реалистических мыслителей. Отталкиваясь от Августина, Нибур исходит из допущения о двойственности человеческой природы. С одной стороны, человеку свойственно стремление к справедливости и этическому идеалу, выражаемому, в частности, христианскими заповедями. С другой, — человек несовершенен и грешен. Иными словами, полагая Христа в качестве образца, каждый человек, в какой-то мере, причастен к его распятию. Зная, что своего ближнего нужно возлюбить более самого себя, мы, тем не менее, склонны больше любить себя и следовать своим интересам. Таким образом, возникает напряжение и противоречие между желательным и реальным порядком вещей. Греховность человека превращается в постоянный фактор человеческой истории, а идея Христа — в «невозможную возможность».

 

Природа человека представлят собой нечто «среднее между ангелами и животными». Соответственно, послушанием Богу человек мог бы перейти в общество ангелов, но «высокомерием и непослушанием» был бы обречен жизни подобно животным, как «раб похоти». Для Нибура «животная» составляющая является не менее существенной в сравнении с «ангельской». Именно исходя из этого, он будет впоследствии выстраивать свою аргументацию против религиозного пацифизма. Мысль Августина о том, что «никогда ни львы между собой, ни драконы друг с другом не вели таких войн, какие вели люди» является одной из центральных для Нибура.

 

Важным интеллектуальным достижением Августина Нибур также считает уход от античной традиции. Последняя предполагает, по его мнению, что справедливость и социальный порядок вполне достижимы. Это возможно в случае торжества человеческого разума, который должен подчинить природные страсти и телесные наклонности. Августин, напротив, не противопоставляет «добродетельный» разум и «порочное» тело. Он рассматривает человека как интегральную сущность. Разум не в меньшей степени является причиной греховности человека, нежели тело и природные инстинкты. Разум, в частности, имеет непосредственное отношение к эгоизму, склонности помещать себя в центр мироздания, считать себя мерой всего.

 

Порочность человека, таким образом, рационально отрефлексирована и не является следствием природных страстей, неподконтрольных разуму. Разум может способствовать осознанию человеком своего несовершенства и стремлению к идеалу. Но вместе с тем, он может способствовать рационализации эгоизма и собственного интереса. Несовершенство человека состоит также в склонности переоценивать возможности своего разума. То есть проблема не в разуме самом по себе, а в убежденности, что посредствам рациональных схем можно добиться построения бесконфликтного общества, не подверженного столкновению интересов. Этот тезис Нибур противопоставляет двум «рационалистическим» идеологиям — либерализму и социализму, в основе которых лежит убежденность в том, что несовершенство человека может корректироваться рациональным изменением институтов. 

(Нибура по этому вопросу можно отнести к лагерю антропологического пессизима и Гоббса в частности)

 

 

В 1932 году выходит в свет книга «Моральный человек и аморальное общество». В этой работе Нибур противопоставляет групповое и индивидуальное поведение людей, а основным тезисом этой работы он считал констатацию резкого контраста между моральным и социальным поведением индивидов и соответствующим поведением социальных групп, объединенных по расовым, национальным или экономическим признакам.

 

Нибур согласен, что индивиды могут быть моральны, то есть, в своем поведении могут учитывать не только свои собственные интересы, могут идти на уступки в пользу интересов иных людей. Однако, по его мнению, любая группа людеи? в целом гораздо более эгоистична, чем каждый из ее членов по отдельности. Коллективное поведение людей, считает Нибур, определяется природои? человека и никогда не сможет быть полностью поставлено под контроль разума и совести. Ни какие-либо рациональные компромиссы, ни религиозные постулаты не могут снять социальные проблемы, поскольку силе коллектива, эксплуатирующего слабость, можно противопоставить только силу. Нибур уверен, что в любой группе индивидуальный разум становится слугой коллективного интереса, ни требования морали, ни доводы разума сами по себе не могут этого изменить. Единство общества обеспечивается тем, что доминирующая группа навязывает свою волю остальным.

 

Конфликты между группами неизбежны, приходит к выводу Нибур, а в конфликте силе можно противопоставить только силу, причем данные конфликты предотвратить невозможно, поскольку невозможно изменить саму природу человека.

 

С точки зрения Нибура верить в возможность морального улучшения человеческого образа, готовность человечества преодолеть войны, конфликты, отчуждение, построить преодолевающие государство формы человеческого общежития, основанные на гуманистических идеалах, не просто утопична, но является формой люцеферианской гордыни, и как любая форма гордыни с точки зрения христианства обращает человека к еще большему злу. Проявлением же христианской добродетели смирения по Нибуру было бы признание людьми своего падшего состояния, склонности к злу и использование механизмов государства для предотвращения гоббсианской войны всех против всех, использование политических инструментов, в первую очередь, государственного аппарата принуждения для достижения этой цели, признание первостепенной роли государства и нациив политической жизни.

Нибур называет невозможность построить коллективное существование в соответствии с теми идеалами, которых люди придерживаются как индивиды, «трагедией человеческого духа». 

 

 

Пытаясь устранить одни проявления зла, человек неизбежно провоцирует другие, часто еще более тяжкие. В этом и состоит роковая “ирония истории”. Но христианин не должен ни отступать от заветов Христа, ни впадать в отчаяние, видя, что они не соблюдаются. Его долг — понять трансцендентную основу и всю полноту жизни. “Осознавать жизнь во всей полноте — значит принять ее с благодарностью и почтением как благую. Она блага в своей высшей сущности даже тогда, когда кажется порочной и хаотичной в своих случайных и мимолетных реалиях”.  

 

Если сознательный выбор зла, а не добра, Нибур считает трагедией в истории человечества, то ирония для него состоит в том, что добродетель превращается во зло, сила становится слабостью. Далее Нибур приводит примеры иронии в американской истории. Один из примеров: Во внутренней политике американцы, по мнению Нибура, поставили знак равенства между материальным процветанием, добродетелью и счастьем. Провозглашая ненависть и омерзение по отношению к материализму коммунистов, американцы на самом деле более всех в мире погрязли в технократическом материализме, стремясь обеспечить свой телесный комфорт и оградить себя от природы.

 

 

Вопрос об авторитете власти и ее легитимности: для консерватизма уравновешивание властью авторитета несовершенства человека и ограниченности разума является сквозным сюжетом. 

 

В 1959 году Нибур публикует работу «Структура наций и империй: исследование периодически повторяющихся моделей и проблем политического порядка относительно уникальных проблем ядерного века». Основной тезис этой работы заключается в том, что современные демократии не построены полностью на консенсусе и не могут обойтись без насилия.

 

Как уже было сказано, Нибур полагает, что изъяны человеческой природы усиливаются и становятся более выпуклыми в групповом поведении. В отличие от индивида, который может преодолеть свой эгоизм, группы в большей степени руководствуются интересом, а роль силы в отношениях между группами значительно выше в сравнении с отношениями между индивидами. Отсюда следует важный вывод, который красной нитью проходит через работы Нибура: христианский перфекционизм и пацифизм, убежденность в том, что порядок и справедливость могут быть достигнуты вне властных отношений и принуждения, являются ложными. 

 

Природа человека и социальных групп неизбежно требует политического элемента, когда сила балансируется другой силой. Проблема состоит не во властных отношениях и балансах сил как таковых, а в том, что сама политика никогда не сможет избавиться от шаткого равновесия между анархией и тиранией.

 

Подчиняя анархию власти, последняя неизменно будет испытывать соблазн перерасти в тиранию. Следовательно, справедливость может быть достигнута только посредствам определенного принуждения с одной стороны, и сопротивления принуждению и тирании — с другой. «Власть — это и следствие греховной природы человека, и лекарство от него». Именно здесь проявляется необходимость системы сдержек и противовесов.. Концепция власти в философии Нибура определяет и специфическую трактовку понятия справедливости. Универсальная формула справедливости невозможна.

 

Вывод о решающем значении власти и силы подтверждает его мысль, что в истории справедливость достигается исключительно благодаря балансу сил, причем эта справедливость никогда не будет идеальной. Впрочем, полагает Нибур, и сам баланс сил не будет совершенным, поскольку ни одно государство — участник этого баланса никогда не довольствуется своим положением

итак, oпределенная стабильность в мире достигается за счет баланса конфликтующих интересов, а не за счет удовлетворения и примирения прав на основе моральных императивов и рациональных рассуждений. 

 

 

Исторически принцип баланса сил в организации того или иного общества (т.е. создания системы демократических сдержек и противовесов) был распространен и на построение международных отношений. Однако уже в XIX в. появляется целый ряд теоретиков, опровергавших приемлемость принципа баланса, как не обеспечивавшего сохранение мира. Поиски нового типа организации международных отношений с особой интенсивностью осуществляются в ходе Первои? мировои? вои?ны и приводят к выводу о необходимости создания Лиги Наций, универсальной многосторонней организации, целью которой является мирное урегулирование существующих между государствами противоречий.

 

Немногим позднее, принцип баланса сил вновь возвращаяется в МО: в специфических условиях холодной войны Нибур приходит к выводу о приемлемости принципа баланса сил в послевоенных международных отношениях, оговаривая, однако, что этот принцип должен зиждиться на христианском учении.

 

Он выступает с критикой «радикального» реализма, который, в противовес идеализму, полагает, что государство на международной арене должно руководствоваться исключительно собственными интересами. Нибур, напротив, считает, что в этом случае, государство как раз навредит своим интересам. Следует формулировать свои интересы так, чтобы они соответствовали более широкому кругу интересов, общих и для других государств.

 

Долгосрочный коллективный интерес сообщества государств (Нибур, конечно, имеет в виду США и их союзников) значительно целесообразнее защиты наиболее выгодного, но сиюминутного интереса одной страны. Справедливость в международных отношениях связана, таким образом, с согласованием и защитой коллективных интересов. Реализм в интерпретации Нибура — это моральная доктрина, которую не следует отождествлять исключительно с цинизмом и эгоистическим интересом. Природа последнего, опять же, двойственна. Внешнеполитический интерес — это одновременно и предпосылка анархии, и средство ее укрощения.

 

 

Допущение об анархичной природе международных отношений, похоже, является предметом консенсуса базовых теорий международных отношений. Отличия в том, как объясняется анархия, а также в том, какими средствами она может быть нивелирована. 

 

Либералы (идеалисты) исходят из того, что анархия может быть снижена посредством рациональной организации взаимодействия между государствами, которая снижала бы вероятность войны. Лекарством от анархии может стать «мировое правительство», в той или иной форме воспроизводящее функции суверена внутри национального государства. Контролируя потенциалы мощи государств, такое правительство нивелировало бы соблазн использовать силу. Оно могло бы способствовать и более рациональной организации международной торговли, укреплению взаимозависимости, снижая заинтересованность в войне. Идеалисты также видят залог мира в победе над автократическими режимами и торжестве демократии в странах мира. 

Радикальные реалисты, наоборот, склонны полагать, что снижение остроты анархии невозможно и нецелесообразно. Разумно наращивать мощь и превентивно купировать внешние угрозы, тем самым страхуясь от издержек «естественного состояния» в международных отношениях.

 

Исходя из системы политико-философских аргументов, обозначенных выше, Нибур критикует обе точки зрения. Примечательно, что он выстраивает свою позицию в тесной привязке к внешней политике США. Подчас жестко критикуя американскую политику, он осознанно не занимает позицию «объективного» и «нейтрального» исследователя. Нибур подвергает сомнению идеологические и интеллектуальные конструкции американского либерализма, но при этом ясно позиционирует себя как проамериканского мыслителя и патриота США.

 

В основе его критики идеализма и либерализма лежит тезис о невозможности укрощения анархии международных отношений посредством какой бы то ни было рациональной схемы. Объективные научные методы не подходят для управления международной средой. Нибур выступает против абсолютизации позитивизма Огюста Конта и его последователей, полагавших, что социальные проблемы могут быть познаны и решены посредствам применения естественнонаучных методов. Опора государственных деятелей на здравый смысл может оказаться менее разрушительной, чем следование абстрактным рациональным схемам (хотя их политика, конечно, не идеальна).

 

Нибур считает иллюзией возможность рационального управления историческим процессом. «На любом отрезке истории иллюзии управления исторической судьбой чреваты ошибками в оценке возможностей управляющих и их мудрости, а также — податливости и управляемости исторического "материала"». Международные отношения определяются слишком большим набором факторов. Их структура и логика глубоко укоренены в историческом процессе и выходят за рамки возможностей отдельных индивидов, групп и даже поколений. Следовательно, рациональный контроль международной среды невозможен, и для конкретного государства она будет во многом выступать объективным, внешним фактором. Одним из иллюзорных рационалистических конструктов Нибур также считает мессианский дух, являющийся важной составляющей либерализма, а также самосознания американской нации.

 

 

Итак, Нибур считает, что Америка должна всячески избегать позиционирования себя в качестве морального идеала и образца для другого мира. Ей следует избавиться от многих иллюзий своей непогрешимости: «нации, равно как и индивиды, уверенные в своей непогрешимости, невыносимы». В этом смысле, и США, и СССР одинаковы в том, что пытаются представить себя в качестве государств, по определению идущих единственно правильными путем.

 

Опора на здравый смысл может оказываться более продуктивной, нежели следование абстрактным схемам и рациональным построениям. Нибур отмечает, что США удалось достигнуть своих успехов благодаря здравому смыслу и прагматичному подходу к власти, а не оторванным от реальности спекуляциям. Иными словами, здесь дело не в том, что либеральные идеи и иллюзии лучше социалистических. От деструктивных последствий либеральной утопии США оградили их политические институты и система сдержек и противовесов в принятии решений.

 

Нибур — противник перфекционизма и получившей широкое распространение в социальном протестантстве Америки идеи о возможности построения Царства Божьего в земнои? жизни. Он подвергает критике мнение американцев о самих себе как богоизбранной стране, призванной реализовать на земле небесный град. По Нибуру, признание за собой морального превосходства способно оправдать любые политические действия и ведет к отказу от осознания греховности всех людеЙ как следствия первородного греха. Такая позиция, считает он, позволяет определенным группам прикрываться ореолом святости и претендовать на универсальность своего корыстного интереса, обращаясь со своими политическими оппонентами как исчадием ада.

Ограниченность мессианства состоит в том, что разные страны и культуры могут быть носителями неодинаковых моральных ценностей. Так в американском либерализме и американской политической культуре в целом сильна корреляция между добродетелью и материальным процветанием (Нибур связывает ее с пуританской традицией). Действительно, достижения капитализма и индустриализма в США привели к существенному росту комфорта и качества жизни. Но они же породили ложное убеждение в том, что высокие жизненные стандарты являются единственным мерилом «хорошей жизни» (good life), а совершенствование технологий представляет собой очевидный и понятный путь к реализации моральных норм. Заблуждением является то, что в США подходы ко многим проблемам стали выражать на чисто количественном языке, не понимая ограничений такого подхода.

 

Очевидно, что далеко не все государства разделяют подобный подход, будучи носителями иных культурных и моральных ценностей. Поэтому страны иной культуры могут совершенно непредсказуемо реагировать на действия США. Не следует удивляться тому, пишет Нибур, что в Азии экономическая мощь США ассоциируется не с добродетелью, а наоборот — с несправедливостью и империалистическими стремлениями, тогда как для самих американцев их страна не является империалистической по определению. Не меньшие проблемы возникают и с, казалось бы, более близкой европейской культурой. Нибур приводит пример Франции, где распространена убежденность в «вульгарности» американской культуры. Он ссылается также на французских публицистов, по мнению которых американский «технократизм» не сильно отличался от советского, хотя корни этих идей, по иронии, укоренены именно во французском просвещении. Таким образом, разные культурные линзы, сквозь которые страны и их лидеры смотрят на мир, делают малопригодными общие рациональные рецепты для международных отношений. Они не поддаются организации «сверху».

 

Отличия культурных восприятий дополняются еще двумя сложностями. Первая состоит в огромной мощи, которой располагают США. Помимо соблазна использовать силу ради абстрактных ценностей, Нибур видит в этом возможную проблему в отношениях с союзниками. Потому как наличие такого дисбаланса порождает у них как реальные, так и мнимые опасения, вполне естественные для тех, кто не обладает равноценной силой. Вместе с тем, в такой концентрации мощи у Америки Нибур видит и преимущества. Наиболее важное заключается в том, что наличие центра силы позволяет эффективно сформировать вокруг него международное сообщество. Если бы мощь была распределена более дисперсно, или, выражаясь современными терминами, если бы мир был многополюсным, то он был бы и менее упорядоченным, менее стабильным.

 

Каков же выход из этой дилеммы? Нибур полагает, что он не может быть найден в виде некого «мирового правительства», которое имело бы полномочия ограничивать мощь отдельных государств и устанавливать балансы сил. Собственно американская мощь — наиболее существенный аргумент Нибура. Независимо от наличия какого бы то ни было мирового конституционного порядка, военный и экономический потенциал США будет оставаться долгосрочным фактором международной политики. И добиться снижения или балансировки этой мощи смогут либо новые, либо старые противники США, либо их коалиции, но не «мировое правительство», даже если допустить его существование. Однако сдержать соблазн использования мощи, по мнению Нибура, вполне может ООН. Конечно, она не способна выполнять функции «мирового правительства», но в ее рамках даже самые крупные державы будут вынуждены действовать под влиянием мнения международного сообщества. Таким образом, функция ООН состоит в сдерживании поползновений к тирании и в создании условий для достижения компромиссов. Само международное сообщество, даже если свести его к более узкому, евроатлантическому кругу, делает международные отношения более предсказуемыми. В частности, оно может стать важным препятствием реализации концепции «превентивной войны» (Нибур выступал ее последовательным противником), как средства решения международных проблем. США будут вынуждены согласовать решение о войне с союзниками, а само обсуждение и дискуссия уже лишат принятые решения односторонности, сделают их более выверенными.

 

 

Далее взгляды Р. Нибура претерпевали постепенную эволюцию от «христианского» реализма к «ядерному» реализму.

 

После 1953 г., то есть, после смерти Сталина, окончания войны в Корее, осуждения маккартизма, Рейнхольд Нибур стал постепенно переходить к отстаиванию принципа сосуществования. По его словам, сосуществование стало единственной альтернативой взаимному ядерному уничтожению. Однако, Нибур подчеркивал, что сосуществование никоим образом не означало примирения с СССР. По его мнению, необходимо было оказывать всяческое сопротивление любым проявлениям политической или военной экспансии Советского Союза. 

 

Однако примечательно, что в то время, когда США обладали монополией на ядерное оружие, Нибур заявлял о справедливости и оправданности ядерной войны против СССР. Когда же СССР постепенно стал достигать военно-стратегического паритета с США, взгляды Нибура постепенно эволюционировали до положения о том, что впервые человечество осознало единство рода человеческого перед лицом ядерной угрозы, общая ответственность человечества заключается в необходимости избежать ядерной катастрофы.

 

В мае 1957 года Нибур впервые употребил выражение «ядерный тупик», а в сентябре 1957 г. по выражению профессора Чикагского университета Мартина Марти «впал в отчаяние» из-за появления у СССР межконтинентальных баллистических ракет. Официальные оценки, говорившие о достижении Советским Союзом стратегического паритета, размышления Киссинджера о возможности ведения ограниченной войны с использованием тактического оружия, осознание, что это тактическое оружие по мощности превосходит бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки – все это заставило Нибура переосмыслить национальные интересы США. Самой главной задачей для него стало предотвращение войны. Поскольку ядерная война означала взаимное уничтожение, ее необходимо было предотвратить. 

 

После Карибского кризиса Нибур заявлял о необходимости выработать общее чувство ответственности за выживание человечества. В 1963 г. призывал принять «ядерное равновесие» как средство взаимного сдерживания, возвести в политический и моральный абсолют необходимость избежать войны. Нибур пришел к выводу, что греховность коммунистической тирании – зло, с которым Америка вынуждена сосуществовать, тогда как ядерная война вообще немыслима. 

 

Тже как и Дж. Кеннан, Нибур призвал отказаться от политики военного сдерживания коммунизма, настаивая, чтобы обе сверхдержавы совместно выработали принципы сосуществования. Более того, Нибур высказался за односторонние инициативы в деле ядерного разоружения и за принятие доктрины о неприменении первыми ядерного оружия.