Гибридный терроризм в Европе

Террористические атаки в Брюсселе 22 марта демонстрируют новую стадию терроризма. Это уже не действия волков-одиночек или конспиративные акции филиалов Аль-Каиды. Также они не похожи на классические атаки политических террористов середины ХХ века или операции спецслужб типа "Гладио". Если ИГИЛ претендует на некое "государство", то действия террористов также должны носить некий квазигосударственный оттенок. Новый вид гибридного терроризма имеет элементы всех этих категорий, но обрамленные нигилистическим постмодерном и либеральной пропагандой.

Предыстория

Террор как инструмент государственной политики начал широко применяться на практике в эпоху Просвещения. Будучи институциализирован во Франции в конце XVIII в., он двинулся дальше по Европе, став надежным подспорьем для властных структур. Хотя впоследствии террористами стали называть те лица и организации, которые добиваются политических целей с применением насилия, в том числе против невинных граждан, этот метод остается действенным инструментом для международных и внутригосударственных манипуляций. И вполне логично, что наследники западноевропейских просвещенцев и рабовладельцев в лице либеральной демократии США до сих пор используют этот метод в качестве долгосрочной политики.

Например, известный геополитик Колин Грей в ряде публикаций, последовавших после событий 11 сентября 2001 г. указал, что, во-первых, США нужно было четко обозначить свою цель – Аль-Каиду (что сделала только администрация Обамы в новой стратегии национальной безопасности), так как понятие «мировой терроризм» слишком расплывчато и дает повод для самых различных спекуляций, а, во-вторых, при проведении спецопераций подразделения США сами могут выступать в качестве террористов, на что указала общественность многих стран, выступив с критикой вторжения США в Афганистан и Ирак.

Стратегический терроризм

Терроризм является и особой формой психологической борьбы, битвой за умы с помощью воли.¹ Например, уровень спонсируемых США убийств в других странах тщательно скрывается от общественного мнения. Тогда как репортеры, которые путешествуют с военными подразделениями США, представляют собой психологическую команду, которые описывают мифические подвиги и героизм солдат для поднятия их боевого духа и укрепления патриотических чувств на родине.

С другой стороны, восприятие наличия постоянных угроз от террористических организаций вынудили ряд правительств сформировать стратегию² по борьбе с терроризмом, которая затрагивала страны, регионы, правительства, организации, религии, этносы и бизнес компании. И если раньше терроризм считался определенной девиацией, отклонением от стандартных форм насилия, которое регламентировано нормами международного права и всяческими конвенциями, то теперь существует мнение, что это новая норма, которую нужно понимать и иметь с ней дело.

П. Нойман и М.Л.Р. Смит (кафедра военных исследований Королевского колледжа Лондона) утверждают, что терроризм, даже тот, который попадает под разновидность «нигилистического», не обязательно относится в сфере ненормальности... Терроризм, по их мнению, должен более адекватно рассматриваться как военная стратегия.³

Авторы считают, что только путем изучения динамики стратегического терроризма можно создать необходимую концептуальную основу, с помощью которой прийти к полному пониманию роли террористического насилия в походах некоторых групп, которые вышли за пределы использования стратегического терроризма в продвижении своих целей.

Если терроризм понимать как военную стратегию, то он автоматически становится инструментом для достижения политических целей не только со стороны радикальных группировок, но и для государственных акторов.

Терроризм как таковой можно описать и как преднамеренное создание чувства страха, как правило, с использованием или угрозой применения символических актов физического насилия, с целью влияния на политическое поведение выбранной целевой группы. Это определение опирается на работу T.П. Торнтона⁴, чьи исследования представляют собой один из наиболее информативных и проницательных анализов терроризма.

В ней подчеркиваются три аспекта этого явления:

- Насильственное качество большинства террористических актов, что отличает программу террора от других форм ненасильственной пропаганды, например массовых демонстраций, листовок и т.д. Действительно, хотя люди иногда испытывают страх и беспокойство без угрозы физической расправы, по-видимому, наиболее распространенным средством для побуждения террора являются формы физического насилия.

- Природа самого насилия. Торнтон называет ее «экстра-нормальной», и это означает, что для определенного уровня организованного политического насилия, чтобы его назвать терроризмом, он должен выходить за рамки норм насильственной политической агитации, принятой в данном обществе.

- Символический характер акта насилия. Теракт будет означать более широкое значение, чем непосредственные последствия самого акта; то есть ущерб, смертельные случаи и травмы, вызванные актом, имеют ограниченное отношение к политическому посланию, с помощью которого террористы надеются установить коммуникацию. По этой причине, террористический акт может быть понятен только при оценке его символического содержания или «послания».

Кроме того, у спланированной террористической кампании существуют определенные этапы реализации.

Дезориентация является важной задачей и соответствует первому этапу террористической кампании. Террористы полагают, что их действия произведут отчуждение власти, выставив их недееспособными в деле защиты своих граждан. Чтобы достичь этого уровня, нужно нарушить нормальный режим социального взаимодействие, доведя эскалацию насилия до черты, когда станет ясно, что власти не в состоянии предотвратить распространение хаоса.⁵

Нужно отметить, что здесь обнаруживается определенный парадокс. В то время как террористы заинтересованы заручиться поддержкой масс, им необходимо продолжать насилие. Для этого они проводят так называемые недискредитирующие атаки и разграничивают свои цели на легитимные и нелегитимные. Легитимными целями, как правило, являются представители государства - политики, чиновники, военные, судьи, полиция и т.п., которые предстают как агенты репрессионного режима.

На втором этапе возникает ответная реакция. Н. Берри выдвинул гипотезу, что террористы пытаются манипулировать возможными ответными действиями своего врага, которых может быть несколько вариантов.⁶

К одному из них относится концепция чрезмерной цели, которая составляет существенную часть процесса дезориентации. Террористы хотят спровоцировать правительство работать вне рамок закона и использовать экстра-правовые меры. В результате, террористические акты часто будут совершаться с явной целью начала жестких репрессий, возможно, нелегального характера.⁷

Дефляция власти представляет собой противоположность концепции чрезмерной цели. Это сценарий, при котором целевая группа (правительство) теряет поддержку общества, потому что не в состоянии адекватно справиться с террористической угрозой. Правительство полагает, что ему не хватает общественного консенсуса для проведения политики по отношению к террористам, т.к. переговоры рассматриваются как хитрость, угроза и даже передача определенной доли легитимности. Как видно на историческом опыте, такой сценарий стал классической проблемой для многих режимов, особенно работающих в рамках либеральных демократических убеждений.

Еще один тип ответа представляет собой ошибочные репрессии умеренных оппозиционеров, т.к. правительство может начать подавлять умеренную оппозицию, которая не применяет насилие. Запрет политических партий, закрытие газет, аресты и похищения людей относятся к этому варианту действий власти. Рациональное объяснение таких действий состоит в том, что между террористами и умеренной оппозицией может быть связь, и они могут действовать сообща. Например, Ирландская Республиканская Армия имеет легальную структуру - Sinn Fein, которая действует в правовом поле, а у баскских сепаратистов из ЭТА есть политическое крыло Heri Batasuna. Также пример Исламской Революции в Иране показывает, что ошибочные репрессии могут только ускорить процесс падения власти. Кроме того, в таких целях террористы могут действовать от лица власти (используя поддельные документы, униформу или своих агентов внутри правительственных структур), чтобы дискредитировать ее в глазах общественности.

Третий этап представляет собой получение легитимности. Это достигается либо с помощью умелой манипуляции через масс-медиа, либо через политическую агитацию на местах, благодаря чему создается интерактивная связь с массами. Сейчас Интернет является инструментом для установления такой коммуникации, и как показывает опыт исламистов-джихадистов, он может быть очень эффективным.

Получение легитимности во многом зависит от культуры общества, в котором действуют террористы, и этики, связанной с насилием и смертью.

В одной работе⁸, посвященной терроризму, приводится интересная статистика, позволяющая сравнить количество смертей. Указывается, что всего в 2011 г. в мире в ДТП погибло 1 млн. 400 тыс. человек, умерло от СПИДа 1 млн. 700 тыс. человек, в США за это же время на дорогах погибло 29757, было убито 14612, а в авиакатастрофах разбилось 494 человек. Для сравнения - жертвами террористической атаки 11 сентября 2001 г. стало 2996 человек, от ядерной бомбардировки Хиросимы погибло 90 тыс., а цунами в Индийском океане в 2004 г. унесло жизни 230 тыс. Автор задается вопросом - насколько с моральной позиции отдельные теракты ужаснее, чем рукотворные или природные инциденты, особенно если учитывать, что ядерная бомбардировка японских городов не была необходима, а являлась актом устрашения со стороны США, в том числе своих союзников.

Старший научный сотрудник Совета по международным отношениям Уолтер Рассел Мид, ссылаясь на статистические исследования профессора Огайского университета Джона Мюллера, который подсчитал, что удары молний, олени и земляные орехи опаснее террористов, вообще категорично заявил, что «олененок Бэмби хуже Бен Ладена»⁹.

Джон Мюллер, известный изучением общественного мнения США в связи с войной недавно также поддал критике тех политиков, которые паникерски заявляли и заявляют, что исламские террористы близки к созданию оружия массового поражения. Мюллер, основываясь на многочисленных исследованиях, отчетах и разведданных, указал, что Аль-Каида была далека от создания или получения ядерного оружия. Кроме того, он добавил, что «вне зон военных действий, количество убийств, осуществленных Аль-Каидой и структурами, связанными с ними, после 9/11 во всем мире составляло около нескольких сотен в год. Это, конечно, много, но это вряд ли представляет экзистенциальную или серьезную угрозу. А вероятность того, что от рук каких либо террористов будет убит американец, вообще, составляет один шанс из 3,5 миллионов в год, даже включая событие 9/11»¹⁰.

Критики внешней политики США также приводят факт гибели огромного количества мирных жителей Ирака во время американского вторжения (по данным организаций Physicians for Social Responsibility, Physicians for Global Survival и International Physicians for the Prevention of Nuclear War в Ираке за время американо-британского вторжения погибло 1 млн. 300 тысяч человек), что несоизмеримо от единичных случаев терактов против США, даже если проводить условную параллель между исламом и «мусульманским терроризмом». Это позволяет сделать вывод как о провалах предыдущих стратегий США по борьбе с терроризмом, так и обвинить Вашингтон в террористических методах ведения своей политики.

Хотя на данный момент на Западе существует некий мем о том, что самый опасный терроризм по своей природе является исламским. При этом отмечается, что текущая ситуация международного джихадистского терроризма характеризуется тремя взаимосвязанными тенденциями: децентрализация, локализация и индивидуализация. Эти тенденции отчасти являются ответом на успех борьбы с терроризмом с 2001 года, но они также отражают смену паттернов в географической и этнической диверсификации и продолжающийся идеологический спор внутри широкого джихадистского движения между теми, кто выступает за организованный джихад (jihad tanzim) и тех, кто предпочитает сосредоточиться на индивидуальном джихаде (jihad fardiyah)¹¹.

Между тем остается открытым вопрос о том, кто стоит за многими терактами и радикальными организациями. Террористов, особенно, если это разветвленная международная сеть, можно использовать в качестве уполномоченного субъекта на ведение войны, тогда как заказчик останется в тени. Такая методика использования третьей стороны, будь-то государство или группировка боевиков, получила название прокси войны. Сирия, пожалуй, будет наиболее ярким примером, так как там сразу несколько государств, имеющих свои интересы в регионе, поддерживают и обучают террористов, натравливая их на законное правительство

Конечно же, мы не должны забывать и о государственном терроризме, так как ему наиболее легко получить стратегическое измерение, особенно если действует группа государств.

Государственный терроризм

Есть определение, что государственный терроризм представляет собой любое проявление насилия, осуществляемое противоправным путем в отношении иностранных государств и внутренних противников со стороны определенных государств и различных его органов. В этом случае к государственному терроризму относятся акты военной агрессии, судебного и полицейского произвола, совершаемые для решения внешне и внутриполитических задач.

В целом довольно адекватную дефиницию государственного терроризма дает английский эксперт С. Сигеллер. Он трактует его как превышение власти, использование аппарата принуждения, предназначенного для поддержания общественного порядка и национальной безопасности против собственного народа, для подавления оппозиции. Он включает акты незаконного задержания, пытки, тайную депортацию, скрытые убийства, использование «эскадронов смерти» и т.д.

Основным элементом терроризма, как видно из этимологии слова, является запугивание, следовательно, действия, которые направлены на запугивание правительств или гражданского населения в широком смысле можно понимать как акты терроризма, не важно, в мирное или военное время они произошли. Например, фосфорные бомбардировки Дрездена авиацией союзников или упоминаемая ранее ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки по своему характеру были именно актами запугивания, т.к. не имели необходимости с точки зрения военной стратегии, а в случае с Японией устрашение велось не только в отношении японского населения, но и других стран.

В юридическом плане это явление больше характерно для второй половины ХХ века, т.к. ранее к подобным актам приравнивали саботаж, диверсии и агрессию, а само понятие террора в ряде случаев было институциализировано в качестве вооруженной классовой борьбы.

Но есть и очевидные факты вмешательства ряда стран в дела других государств методом поддержки структур, ответственных за насилие. Самый известный – создание и поддержка США эскадронов смерти в странах Латинской Америки. При этом техническая поддержка, поставка оружия и тренировка боевиков, которые уничтожали целые деревни местных жителей и устанавливали репрессионные режимы, осуществлялась при помощи Израиля и Великобритании, поэтому правильнее говорить о международной террористической коалиции. Эти две страны привлекались к подавлению революционных движений в Латинской Америке по причине опыта борьбы с внутренними «врагами» - ирландцами и палестинцами. Израиль же, в качестве партнера США на Ближнем Востоке и сейчас активно использует опыт Вашингтона и предлагает свои модели подавления неугодных.

Так, недавно в отношении палестинцев была разработана новая стратегия, основанная на принципе истощения, а не блицкрига, который Израиль применял ранее в последней войне с Ливаном. До этого Израиль часто использовал западные модели для своих военных кампаний, например операция Cast Lead, проводившаяся с 27 декабря 2008 г. по 21 января 2009 г. являлась «римейком» американской операции «Шок и трепет» в Ираке в 2003 г., которая и предполагала нанесение молниеносных авиаударов по объектам врага.¹²

Но новая стратегия предназначена для изматывания противника через постоянное и неустанное давление, а не массированные бомбардировки. Кумулятивный эффект в ней должен быть получен в ходе длительной последовательности прерывистых военных действий, ни одно из которых само по себе не имеет решающей роли в достижении политических целей. Эту стратегию адаптирует сейчас Израиль для своих противников в XXI веке.¹³

Двое израильских ученых из Бар-Иланского Университета Эфраим Инбар и Эйтан Шамир доходчиво объясняют, почему вооруженные силы Израиля будут использовать именно такой комбинированный подход по отношению к палестинцам.

Они пишут, что Тель-Авив должен учитывать то, что Запад критично воспринимает применение прямой военной силы Израиля против арабов. Но поскольку внутри Израиля считают, что арабо-израильский конфликт развивался столетиями, то и решить его в ближайшее время будет невозможно. Поэтому Израиль выбирает стратегию изматывания противника, т.е. палестинцев, при этом избегая как долгосрочной оккупации, так и политических решений, ориентированных на население. Эта опция в среде израильских военных и политиков получила название «Покос травы» и она состоит в уничтожении любых возможностей противника проводить какие-либо агрессивные действия против Израиля.¹⁴

Выражение «Покос травы» довольно часто применялся израильскими военными и ранее, но лишь в 2013 г. вошел в обиход высшего офицерского звена в качестве академического термина.¹⁵

Упоминаемые авторы также указывают, что в сентябре 2000 г. Израиль перестал испытывать иллюзии о том, что палестинцы - это мирный партнер, в то время как «арабская весна» подчеркнула влияние исламистских движений с радикальной антиизраильской (и антизападной) идеологией, которая начала распространяться по региону с большой враждебностью по отношению к сионистскому государству.¹⁶

По этой причине Израиль и начал разрабатывать своего рода зеркальное отражение доктрины арабского движения сопротивления, именуемого Muqawamah, которой следуют ХАМАС, Исламский джихад, Хизбалла и еще ряд организаций региона.

При этом негосударственные организации палестинцев и арабов из окружающих стран, согласно видению Израиля, являются его непримиримыми врагами, которые хотят уничтожить еврейское государство, хотя сам Израиль практически мало что может сделать для уменьшения такого риска на политическом фронте.

Как один из элементов этой стратегии Израиль планирует применять и целенаправленные убийства, копируя методику работы США с беспилотными летательными аппаратами в Афганистане, Пакистане, Йемене и Ираке¹⁷

Следует отметить, что у доктрины «Покос травы» была довольно длительная предыстория. Еще первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион разработал доктрину безопасности Израиля на основе двух основных предположений, которые заключались в том, что:

1) Арабская враждебность по отношению к государству Израиль, вероятно, продолжится в течение десятилетий;

2) Израиль страдает от хронической неполноценности, как в отношении территории, так и демографии.

Основная асимметрия в ресурсах в сочетании с арабской враждебностью и вынудила Бен-Гуриона сделать вывод о том, что Израиль не сможет диктовать условия мирного договора своим соседям даже при использовании подавляющей силы.

Упоминаемая «хроническая неполноценность» в отношении территории как раз и связана с нежеланием Израиля уходить с оккупированных земель.

Бескомандное сопротивление и волки-одиночки

Концепция «бескомандного сопротивления» была разработана офицером разведки США Юлиусом Луи Амоссом в 60-х годах. Проводя исследования подпольной деятельности американских коммунистов, он определил, что они cформировали свою сеть из небольших ячеек, которые не были связаны друг с другом. В существовании подобной сети, не имеющей явной иерархии, Луи Амосс видел реальную угрозу для государственной безопасности. Эффективность деятельности коммунистов достигалась за счет хорошей конспирации - если удавалось обнаружить одну ячейку, остальные оставались в безопасности и подключали свое лобби как для помощи своих коллег, оказавшихся в опасности, так и для достижения поставленных целей. Коммунисты США являлись в то время представителями всех сословий общества - от грузчиков в магазинах до сенаторов, поэтому эффект от их деятельности был весьма ощутим. Так что толчок для разработки теории и методов ведения сетевых войн американскими военными (за Луи Амоссом последовал Артур Сибровски) был получен от коммунистов США, которых поддерживали спецслужбы СССР.

В 1983 г. член американского Ку-Клукс-Клана Луи Бим издал эссе "Бескомандное сопротивление", предложив отказаться от какой-либо иерархии, так как конвенциональная пирамидальная модель организации представляет серьезную угрозу для ее членов. Луи Бим оказался по ту сторону американской системы, но использовал ее плоды для пропаганды своих идей. Как более устойчивую форму он предложил создать небольшие группы, которые бы не были связаны друг с другом, а функцию посредника выполнял бы пропагандистский орган. Бим предположил ввести двухярусный подход к революционной борьбе. Одна часть представляла бы наземные "органы информации", которые "распределяли информацию, используя газеты, рекламные листки, компьютеры и т.д.". Органы информации не должны проводить никаких незаконных действий, а скорее, обеспечивать руководство так, как используется пропаганда в целях вербовки. Второй ярус был бы составлен из индивидуальных операторов и маленьких «фантомных» ячеек, которые проводили бы операции. Эти люди должны быть очень аккуратными, сдержанными, сохранять анонимность и не поддерживать никаких связей с «наземными» активистами.

Во второй половине 2000-х гг. в США стали обращать внимание на феномен террористов, которые действовали самостоятельно, не входя в какую-либо организацию.

Их назвали волками-одиночками, характеризуя как человека, который действует по собственному произволу, без приказов или даже связи с организацией.

Как считают американские специалисты по терроризму из «Стратфор» Фред Бартон и Скот Стюарт, из-за своей уникальности, волки-одиночки представляют очень серьезные вызовы для профессионалов в сфере правоохранительной деятельности и госбезопасности.¹⁸ Так как их скрытность и отсутствие связей предотвратит преждевременную утечку планов по нападению через осведомителей или с помощью технических средств, следовательно, будет обеспечена превосходящая операционная безопасность.

При этом волки-одиночки могут подразделяться на три типа. 1) Индивидуальные террористы действуют автономно и независимо от группы (в смысле подготовки, выбора цели и пр.) Иногда индивидуумы могут перейти к радикальной стадии вследствие определенных событий внутри какой-то группы, но действовать по своему собственному решению. 2) Индивидуальные террористы со связями командования и управления могут получать подготовку и технические средства от группы, которая указывает и цель, но атаку на нее они делают самостоятельно. 3) Изолированные диады состоят из пар индивидуумов, которые действуют независимо от группы.¹⁹

По другой версии волк-одиночка отличается от «спящего оперативника» т.к. спящий – это агент, который введен в целевую группу или организацию, и не предпринимает каких либо действий (иногда в течение достаточно длительного времени) до того момента, пока не поступит определенный сигнал или не произойдут какие-то события. Волк-одиночка - автономный активист, который по своей природе уже состоит в некой целевой группе и способен к самоактивации в любое время. Кроме того, «спящий» или другой скрытый оперативник, обучен и заслан организацией. Существование этой связи с организацией означает, что оперативник по определению не может быть волком-одиночкой.

Как считают американские аналитики, основной проблемой волков-одиночек может быть приобретение навыков для успешного проведения террористической деятельности. Хотя, с другой стороны боевая подготовка не является необходимой на100%. Например, Джозеф Пол Фрэнклин совершил ряд убийств (возможно около двадцати в нескольких государствах) и грабежей, выбирая своими целями ВИП-персон, таких как Вернон Джордан и Ларри Флинт, хотя обеих из них он только серьезно ранил. Отсутствие надлежащего опыта может также служить препятствием для волков одиночек. Знаменитый Унабомбер Теодор Качинский за время своей 18 летней кампании сумел убить только троих. Большинство взрывных устройств, которые он делал, не срабатывало. С другой стороны, попытки приобрести оружие и боеприпасы на стороне могут вывести на агентов правоохранительных органов.

Еще существует такой термин как «радикализация одиночки». Человек либо уже является одиночкой и потом радикализуется, либо его мотивируют внешние факторы. Как правило, психически неустойчивые люди меньше беспокоятся о своей безопасности и более склонны к саморадикализации в информационном вакууме, чем политически мотивированные персоны. Попытки получить обратную связь и поддержку от себе подобных, приводят к созданию динамических идеологических перекрестков. Подобные феномены были замечены среди бригад бритоголовых расистов, радикальных евреев и исламских фундаменталистов.

Согласно данным Университета Виктории Австралии между 1968 и 2011 г. волками одиночками было осуществлено 198 атак в 15 странах. Это довольно небольшой показатель (всего 1,8 % из 11235 зафиксированных террористических актов) и его связывают с тем, что волки-одиночки не могут самостоятельно изготовить взрывные устройства и достать необходимые ингредиенты.

Несмотря на то, что тема волков одиночек довольно раздута в правоохранительном сообществе США, ряд исследователей считает, что меры, которые используются по противодействию такого насильственного экстремизма в этой стране, являются контрэффективными.²⁰ Есть и вероятность того, что в качестве диверсии Вашингтон сам может использовать прокси агентов в других странах, которые могут выглядеть как волки-одиночки.

Так кто же действовал в Брюсселе 22 марта? Волки-одиночки, агенты государственного терроризма или исполнители стратегии некой организации? Судя по исполнению, в Бельгии был осуществлен гибрдиный подход.