Геополитика Суши: Германия и европейский континентализм (Хаусхофер, Шмитт)

Предшественники германской школы геополитики: Ф. Ратцель и Ф. Науманн

Германская школа геополитики имеет свое собственное теоретическое основание в традициях немецкой географии, и особенно в традициях «политической географии» Ф. Ратцеля, а также в работах шведа Р.Челлена, который, в свою очередь, вдохновлялся именно идеями Ф.Ратцеля. Значение Ф. Ратцеля для геополитики является фундаментальным, так как геополитика вырастает из его «политической географии» и «антропогеографии» как их обобщение, развитие и практическое приложение к политическому анализу и планированию, и вместе с тем, как углубление и кристаллизация ряда принципов и интуиций этих дисциплин.

Концерции Ф. Ратцеля мы уже разбирали в этой книге. Здесь следует упомянуть еще одного автора, который, не относясь напрямую к геополитикам, вместе с Ф. Ратцелем в значительной степени повлиял на становление геополитики в Германии. Это Фридрих Науманн (1860 –1919), представитель либерально-протестантского направления, с сильным националистическим уклоном, известный тем, что ввел в научный и политологический оборот концепцию «Средней Европы» (Mitteleuropa). В своей книге с одноименным названием «Средняя Европа»[69] Ф. Науманн дал геополитический диагноз баланса сил на европейском пространстве, совпадающий в общих чертах со взглядами Р. Челлена. С его точки зрения, для того, чтобы выдержать конкуренцию с такими организованными геополитическими образованиями, как Англия (вместе с ее колониями), США и Россия, населяющие Центральную Европу народы должны объединиться и организовать новое интегрированное политико-экономическое пространство. Осью такого пространства должны стать немцы. 

Проект «Средней Европы»[70] («Mitteleuropa») в отличие от сугубо «пангерманистских» проектов, был не националистическим, но именно геополитическим проектом, где основное значение придавалось не этническому единству, а общности географической судьбы народов. Проект Ф. Науманна подразумевал интеграцию Германии, Австрии, придунайских государств и в далекой перспективе Франции. 

Геополитический проект подтверждался и культурными параллелями. Сама Германия как органическое образование отождествлялась с культурным понятием «Mittellage», «срединное положение».

Еще в 1818 году Э.М.Арндт (1769 – 1860) провозгласил: «Бог поместил нас в центре Европы; мы (немцы) -- сердце нашей части света. Поскольку мы в центре, все остальные народы Европы пытаются нас отодвинуть и смыть нас отсюда. Силы всего мира хотят найти свое отдохновение в центре»[71].

Фридрих фон Лист: автаркия больших пространств

Еще одним важнейшим автором, предопределившим контуры германской геополитики, был экономист Фридрих Лист (1789–1846). По аналогии с тем, как теория Адама Смита стала применением к сфере хозяйства идей Джона Локка, Ф. Лист превратил философские интуиции теории «закрытого торгового государства» Г. Фихте в стройную экономическую теорию, получившую название теории «автаркии больших пространств».

Ф. Лист долгое время жил в США[72], где имел возможность пристально изучить американскую экономическую систему, основанную на широком применении протекционистских мер. По своим убеждениям Ф.Лист был либералом, и идея «автаркии больших пространств»[73], в своем практическом выражении повторяющая выводы Фихте, пришла к нему в ходе эмпирических наблюдений за состоянием экономик европейских держав, особенно Англии и Германии. На определенном этапе своего анализа американский опыт протекционистских мер в международной торговле стал для него ключевым теоретическим пунктом.

Проанализировав применение либеральной теории на практике, Ф. Лист сделал вывод, что повсеместное установление принципа свободной торговли, максимальное снижение пошлин и предельная рыночная либерализация на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идет по рыночному пути, экономически и политически ослабляя и подрывая то общество, которое имело ранее иную хозяйственную историю и вступило в рыночные отношения с более развитыми странами, когда его внутренний рынок находился в зачаточном состоянии. Исторически Ф. Лист имел в виду наблюдения за катастрофическими последствиями для слаборазвитой, полуфеодальной Германии XIX века некритического принятия либеральных норм рыночной торговли, навязываемых Англией и ее немецкими лоббистами.

Ф. Лист поместил либеральную теорию в конкретный исторический национальный контекст и пришел к важнейшему выводу: вопреки претензиям этой теории на универсальность, она отнюдь не так научна и беспристрастна, как хочет казаться. Рынок — это инструмент, функционирующий по принципу обогащения богатого и разорения бедного, усиления сильного и ослабления слабого. Таким образом, Ф. Лист впервые указал на необходимость сопоставления рыночной модели с конкретными историческими обстоятельствами, то есть перевел всю проблематику из теоретической сферы в область конкретной политики.

Ф.Лист предложил ставить вопрос следующим образом: мы не должны решать: «рынок или не рынок», «свобода торговли или несвобода торговли». Мы должны выяснить, какими путями развить рыночные отношения в конкретной стране и конкретном государстве таким образом, чтобы при соприкосновении с более развитым в рыночном смысле миром не утратить политического могущества, хозяйственного и промышленного суверенитета и национальной независимости.

И Ф.  Лист дал ответ на этот вопрос. Этим ответом явилась его знаменитая теория «автаркии больших пространств». Ф. Лист совершенно справедливо посчитал, что для успешного развития хозяйства государство и нация должны обладать максимально возможными территориями, объединенными общей экономической структурой. Только в таком случае можно добиться начальной степени экономической суверенности.

Для этой цели Ф. Лист предложил объединить Австрию, Германию и Пруссию в единый «таможенный союз», в пределах которого будут интенсивно развиваться интеграционные процессы и рыночные отношения. При этом он настаивал на том, чтобы внутренние ограничения на свободу торговли в пределах союза были минимальны или вообще отменены (либеральный принцип). Однако по отношению к более развитому и могущественному англосаксонскому миру, напротив, должна существовать гибкая и крайне продуманная система пошлин и таможенных тарифов, не допускающая зависимости «союза» от внешних поставщиков и ориентированная на максимально возможное развитие промышленно-хозяйственных отраслей, необходимых для обеспечения полной автаркии. Вопрос экспорта был предельно либерализован и полностью соответствовал принципам «свободы торговли». Импорт при этом подчинялся стратегическим интересам стран «таможенного союза» («Zollverein»)[74]: второстепенные и не обладающие стратегическим значением товары и ресурсы допускались на внутренний рынок беспрепятственно. Одновременно, пошлины на всё, что могло бы привести к зависимости от внешнего поставщика и создавало бы тяжелые условия конкуренции для отечественных отраслей, напротив, искусственно и централизованно завышались.

Самым важным у Ф.Листа является историко-географическая и политическая коррекция «либерального универсализма», привязка экономической ситуации к конкретному политическому и таможенному пространству. Тем самым Ф. Лист предвосхитил «экономическую географию» и заложил основы геополитического отношения к экономике.

 В мировой истории идеи Ф.Листа были (с успехом) применены в Германии в 1834 году (создание «таможенного союза»), позднее его теориями вдохновлялись граф Сергей Юльевич Витте, Вальтер Ратенау и Владимир Ленин в период НЭП-а.

Карл Хаусхофер и геополитика-2

Полноценный и развернутый, системный теоретический ответ англосаксонской геополитике Х. Макиндера (геополитике-1) со стороны «цивилизации Суши» был дан не русской школой, но германской. И связана эта инициатива, в первую очередь, с Карлом Хаусхофером (1869-1946), с которым часто и ассоциируется «геополитика» у тех, кто поверхностно знаком с предметом. К. Хаусхофер не был ни изобретателем геополитики, ни ее наиболее видным теоретиком. Основные фундаментальные формулировки и методологии были предложены Х. Макиндером и развиты именно англосаксонской атлантистской школой. Поэтому лавры первенства в сфере начального развития геополитики безусловно принадлежат англичанам и американцам. Но значение К. Хаусхофера для геополитики достаточно велико потому, что он внимательнее всего отнесся к тезисам Х. Макиндера, воспринял их всерьез, признал безоговорочно геополитическую топику и взялся за огромное дело создания «геополитики-2», то есть за формулировку теоретического и обоснованного ответа  Макиндеру со стороны континента, «цивилизации Суши». Конечно, и в русской среде, как мы видели, существовали авторы, которые осознавали необходимость построения альтернативной, континентальной, сухопутной геополитики, и евразийцы являют здесь наиболее яркий, глубокий и внушительный пример (тем более что им удалось выстроить целую политическую философию, основанную на геополитическом понимании России в ее исторических и географических границах). Но задачи создания стройной геополитической системы они перед собой не ставили. Никто из них не задумывался о создании полноценной сухопутной геополитической школы. Эту миссию взял на себя К. Хаусхофер и оказался в этом качестве на передовой в «великой войне континентов», взявшись за масштабное предприятие построения теоретически и научно обоснованной  «геополитики-2».

Мы уже отмечали, что геополитика как дисциплина критически зависит от позиции наблюдателя, от качества и внутренней структуры «геополитического субъекта». Поэтому для построения «геополитики-2», или полноценного описания ситуации с позиции «цивилизации Суши», недостаточно просто перевернуть пропорции макиндеровской схемы. Необходимо признать культурные, духовные и философские последствия, которые предполагаются таким выбором, встать на сторону Суши как континента смыслов. В этом деле у русских евразийцев и немецких геополитиков были разные задачи. Русские евразийцы должны были ясно осмыслить те цивилизационные ценности, которые являлись историческими константами русской истории (и в этом качестве были органически присущи русским) и внятно их изложить. Для немцев, выбравших континентальную позицию в противовес англосаксонской геополитике, требовалось вначале совершить трудный выбор между Морем и Сушей, между одной системой ценностей и другой, между двумя цивилизациями -- ведь «береговое» расположение Германии относительно структуры всего евразийского материка оставляло решение открытым: по отношению к России Германия была «Европой» и «Западом», то есть «берегом», а по отношению к Англии и США – «континентом», «Сушей» и, в каком-то смысле, «Востоком».

Хаусхофер должен был сделать выбор. В целом он его и совершил, и выбор был сделан в пользу «цивилизации Суши». Но определенные колебания не покидали его до самого конца, и, будучи ответственным геополитиком, он никогда не исключал возможности  атлантистской переориентации Германии (с чем, вероятно связана эпопея с перелетом Рудольфа Гесса, ученика, конфидента и приемного сына К. Хаусхофера, через Ламанш в Англию в самый разгар Первой мировой войны). Но в любом случае вклад К. Хаусхофера в геополитику является весьма значительным, и тот уровень геополитической теоретизации, который он достиг, является беспрецедентным для этой дисциплины.

Карл Хаусхофер родился в Мюнхене в 1869 году в профессорской семье. Он решил стать профессиональным военным и прослужил в армии офицером более двадцати лет. В юности он поступает в баварский офицерский корпус в чине младшего лейтенанта. За свою военную карьеру он пройдет ее почти до самых вершин — от лейтенанта до генерала.

Интеллектуальное становление К. Хаусхофера проходит под знаком классических текстов по военной стратегии, военной географии и «политической географии». Он усердно исследует труды Ф.Ратцеля, которого считает своим идейным учителем и вдохновителем.

В 1908—1910 годах К. Хаусхофер отправляется в Японию в качестве германского военного атташе. Здесь он знакомится с семьей японского императора и с высшей аристократией. Имперская Япония произвела на Карла Хаусхофера огромное впечатление, которое не стерлось до конца жизни. В японской культуре Хаусхофер нашел чрезвычайно близкие ему черты: воинские ценности, идеалы верности и чести и самое главное – традиционное для Японии понимание пространства как «живой среды», сочетающей в себе свойства природы и культуры, полной живых сил, духов. В этой пространственной среде не существовало четких границ между минералом и растением, между политикой и стихией, между природой и культурой. Такое понимание пространства и среды послужило тому, что Япония – единственная страна, где для термина «геополитика» существует собственное название[75] – «chiseigaku», что дословно означает «учение о живой земле»[76].

Это понятие прекрасно соответствовало термину «Lebensraum» Ф.Ратцеля и обозначало не просто «пространство для проживания», но «пространство жизни» и даже «живое пространство, «пространство как форму жизни», что близко евразийскому термину «месторазвитие». На основе представления о «живом пространстве» императорская Япония планировала перераспределение сфер влияния в Тихоокеанском регионе, где она столкнулась с «морским могуществом» Великобритании и США. Структура японского общества, несмотря на островное положение, была совершенно сухопутной и континентальной, и именно осмысление собственно японского пространства, полностью интегрированного и политически, и социально, подвигло японцев к тому, чтобы мыслить в категориях регионального центра силы. Так, в тихоокеанском ареале повторялся мотив противостояния континентальной сухопутной Японии и «цивилизации Моря» в лице англосаксонских держав, их колоний и сателлитов.

Первые свои книги К. Хаусхофер посвящает Японии[77]. Позже он приступает к систематизации геополитических знаний, выступает с лекциями и радиовыступлениями, начинает выпускать журнал «Zeitschift für Geopolitik», работает над атласами и картами, разграничивая территории по базовому геополитическому принципу зон.

Обобщения своих многочисленных работ он публикует в книгах «Фундамент геополитики»[78], «Границы в их географическом и политическом значении»[79], «Геополитика пан-идей»[80] и др. С Хаусхофером тесно сотрудничает плеяда молодых ученых, разрабатывающих отдельные направления бурно развивающейся геополитической науки – Эрих Обст (1886--1981)[81], Отто Маулль (1887--1957)[82], Фритц Хессе [83](1881–1973), старший сын Карла Хаусхофера Альбрехт Хаусхофер[84](1903--1945), позднее участвовавший в покушении на Гитлера и казненный Гестапо и др.

В 1920-е годы К. Хаусхофер пересекается с Гитлером и его окружением, а Рудольф Гесс становится его последователем и учеником. Исследователи расходятся в том, насколько большое влияние К. Хаусхофер оказал на Гитлера, но сам факт их сотрудничества весьма негативно повлиял позже на всю геополитику как науку. В любом случае, идеи Хаусхофера относительно «цивилизации Суши» и фактически созданная им континентальная геополитика («геополитика-2»), жестко расходились  с политической практикой Гитлера -- особенно в том, что касалось нападения на СССР. Если Хаусхофер и поддержал войну с Англией, так как это вписывалось в идею противостояния континентальных и морских держав и соответствовало геополитическим взглядам К. Хаусхофера, то нападение на СССР он воспринял негативно. Поразительна та смелость (и наивность), с которой Хаусхофер уже в 1941 году, накануне нападения нацистской Германии на СССР, писал о необходимости континентального блока «Берлин—Москва--Токио» как пути к достижению мирового господства «цивилизации Суши» за счет окончательного поражения англосаксонской «цивилизации Моря»[85]. В ней он однозначно выступает с позиции евразийства и утверждает: «Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа – немцы и русские – всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или 1914-му году: эта аксиома европейской политики»[86]. К. Хаусхофер прекрасно осознавал значение Heartland'а и, соответственно, неизбежность альянса с Россией, кем бы она ни возглавлялась политически (даже если не очень симпатичными Хаусхоферу большевиками). Для Хаусхофера «Drang nach Osten», вторжение в СССР означали крах Германии, в чем он оказался совершенно прав. Гитлер нарушил «аксиому европейской политики» и вполне закономерно оказался виновником гибели Германии, триумфа «цивилизации Моря» и, в конечном счете, фатально ослабил позиции «цивилизации Суши».

После разгрома Рейха К. Хаусхофер выступает на Нюрнбергском процессе по делу Рудольфа Гесса, но Гесс, симулируя амнезию, его не узнает. В 1946-ом году по официальной версии К. Хаусхофер покончил жизнь самоубийством, пережив крах своих надежд на возрождение Германии как оплота «цивилизации Суши» и на триумф той науки, которой он отдал всю свою жизнь. Для него все было потеряно политически, идеологически и даже в научном смысле, а контакты К. Хаусхофера с нацистами, хотя и довольно отдаленные (Нюрнбергский трибунал не признал за ним никакой вины) совершенно не заслуженно бросили на геополитику тень, от которой этой дисциплине приходится отмываться до сего времени.

«Большое пространство»: фундаментальный концепт геополитики

Основным пунктом геополитики Карла Хаусхофера можно считать развитие теории Ф. Ратцеля о «жизненном пространстве», с расширением этого концепта до формулы «большое пространство» -- «Grossraum». Для динамично развивающегося народа, считал Хаусхофер вслед за Ратцелем, необходима территориальная экспансия, пределы которой обуславливаются вопросами стратегической безопасности, наличием природных ресурсов, географическим ландшафтом местности, этносоциологической и этнокультурной структурой населения, факторами экономической географии.

Концепция «большого пространства» (Grossraum) лежит в основе всей геополитики как таковой и признается всеми ее школами и направлениями. Различия начинаются там, где мы сталкиваемся с определением структур этого «большого пространства», инстанций контроля над ним, его конкретной конфигурации. Но значение Хаусхофера для геополитической науки состоит в том, что он концептуализировал термин «большое пространство», сделав его ключевым.

История всех народов и государств знает периоды территориального расширения. Это исторический и геополитический закон. В разных исторических контекстах это проходит по-разному и под разными идеологическими, политическими и экономическими предлогами (религиозными, колониальными, торговыми, ресурсными, стратегическими и т.д.). Но все они имеют общую геополитическую структуру, которую и следует изучать. Во имя чего и для чего происходит территориальная экспансия – второстепенно, надо обратить внимание на сам процесс и его постоянное повторение в истории, настаивает К. Хаусхофер. Поэтому следует вынести это в самостоятельный закон и придать ему автономное значение. Вначале следует изучить сам процесс расширения, динамику зон влияния, методы, которыми это достигается, а затем рассматривать те идеологические и политические формы, которыми это расширение оправдывается.

Этому принципу геополитики К. Хаусхофера соответствует общий стиль геополитического мышления, который мы легко узнаем как в англосаксонской геополитике (с ее стратегическими проектами увеличения зоны влияния и контроля «цивилизации Моря»), так и у русских «политических географов» (Семенова-Тян-Шанского с его моделью «от моря до моря») и евразийцев (государство-мир).

В других терминах этот закон геополитики можно сформулировать так: всякий живой народ и активное общество тяготеют к безграничной экспансии, установление пределов которой в связи с внешними и внутренними причинами составляет сущность мировой истории. Расширение, экспансия, конституирование «большого пространства» (Grossraum ) не имеет внешней цели. Экспансия осуществляется не для чего-то, но сама по себе, как выражение жизненного импульса, и лишь постфактум для ее оправдания подыскиваются рациональные предлоги. В этом состоит «пространственный смысл» как таковой: пространство стремится быть объединенным, интегрированным, независимо от того, во имя чего и под каким предлогом оно объединяется. Этнос, общество, политическое образование, уловившие это «пространственное послание», в дальнейшем становятся великими державами, империями, мировыми могуществами.

Все остальные принципы геополитики К. Хаусхофера вытекают из этой фундаментальной, трудной для выражения, но принципиальной для геополитики как науки идеи.

Континентализм, автаркия, подвижные границы

Из главного закона «большого пространства» вытекают остальные моменты геополитической теории К.Хаусхофера. Он полностью принимает дуализм Х. Макиндера «Суша-Моря» (то есть основную топику геополитики) и однозначно встает на сторону Суши. Тем самым он конкретизирует, какое «большое пространство» он считает «своим» и от имени чего он выступает. Его взгляд на мир есть взгляд континентальный, взгляд со стороны Суши, то, что  Макиндер назвал «Landsmans point of view». Исходя из этого принципа, строится вся геополитическая система Карла Хаусхофера, которую можно с некоторой долей приближения отнести (в нашей классификации) к «геополитике-2».

К. Хаусхофер считает, что главная задача Европы как континентального образования, заключается в том, чтобы обрушить мировое влияние англосаксов, в том числе и через освобождение колоний, и выстроить совершенно новую конфигурацию, основанную на принципиально ином, нежели сложившийся в XVIII-XX вв. в Европе и мире, балансе сил. В этом смысле К. Хаусхофер выступает в поддержку деколонизации стран Третьего мира и участвует во многих международных мероприятиях, проходящих в этом русле.

К. Хаусхофер считает своим «большим пространством» континентальную Европу, к геополитической интеграции которой он призывает. В центре этой интеграции он видит Германию, а вокруг нее – по модели «Срединной Европы» Ф.Науманна – должны выстроиться вначале соседние с Германией, а затем и все остальные страны. Интеграция должна носить континентально-сухопутный характер и сопровождаться борьбой.

 Хаусхофер развивает, обосновывает и возводит в статус теории «европейский континентализм» как симметричный ответ англосаксонскому взгляду на Европу со стороны моря и «цивилизации Моря». Важнейший элемент континентализма Хаусхофера заключается в идее «автаркии», которая в общих чертах повторяет идеи Фридриха Листа. П.Савицкий называл тот же самый принцип (в рамках евразийской экономической географии) «самодовлением». «Автаркия» предполагает экономическую самодостаточность региона в отношении природных ресурсов, хозяйственного потенциала, системы транспортного сообщения, наличия индустриальных центров и социальной инфраструктуры. Малое государство заведомо не может обеспечить себе «автаркию» и, следовательно, становится зависимым от внешних сил. Экономическая зависимость быстро переходит в культурную, политическую и т.д., и суверенитет государства сокращается. Поэтому единственный путь достичь реального суверенитета – построить «большое экономическое пространство». Так экономическая теория Ф. Листа (которую некоторые называли «экономическим национализмом» и на основании которой Германия смогла не только объединиться, но и заключить «таможенный союз» с Пруссией и Австрией) была расширена Хаусхофером до границ континента. Поэтому Хаусхофера можно считать одним из родоначальников Единой Европы и Европейского Союза. Именно он обрисовал основные стратегические принципы интеграции континентальной Европы.

Основные теоретические предпосылки К. Хаусхофера приводят его к идее принципиальной изменяемости границ[87]. Это не просто констатация исторического факта, что границы между государствами и народами постоянно меняют свою форму, но и проявление идеи того, что пространство является живым (Lebensraum) и как живое существо постоянно меняет свое местоположение – растет, сужается, перемещается, ворочается и т.д. Границы не могут быть установленными раз и навсегда, строго «нерушимыми», какими стремится их представить буржуазно-либеральное международное право. Если государственный организм слабеет, ничто не может удержать внутренние и внешние силы от того, чтобы не воспользоваться этой слабостью и не попытаться установить над частью территорий альтернативный контроль. Это может происходить через войны или постепенным мирным, договорным путем, через процесс сецессии. В определенных случаях спорные территории оказываются самостоятельными образованиями, контроль над которыми принадлежит сразу нескольким силам.

С этим надо не бороться, но признавать как закон жизни, как выражение всей структуры геполитических и геостратегических закономерностей. На этом основании все существующие границы должны рассматриваться как нечто «временное» и «переходное», а настоящими границами являются те геополитические линии, точнее, полосы, которые соответствуют естественным, цивилизационным, культурным и стратегическим параметрам. А эти параметры и их определение, в свою очередь, зависят от того, с какой стороны мы на эти границы смотрим. То, что «справедливо» для «цивилизации Суши», будет ущемлять «цивилизацию Моря», и наоборот. Нет таких решений в вопросах границ, которые могли бы удовлетворить всех. Поэтому надо жестко настаивать на «своем»: континентальные силы («сухопутное могущество», теллурократия) должны требовать установления таких границ, которые соответствовали бы их собственным интересам, независимо от того, что будут возражать представители «морских сил» (талассократии). По факту все могущественные державы ведут себя именно так, но новизна подхода К. Хаусхофера состоит, во-первых, в том, что он открыто и внятно заявляет о том, что остальные скрывают, а во-вторых, предлагает  обсуждать существующие и желательные границы с позиций интересов континента и последовательно идти к их установлению на основе консенсуса между собой сухопутных держав.

Пан-идеи и континентальный блок

Важнейшей составляющей геополитики Карла Хаусхофера была концепция «пан-идей». Она представляла собой конкретизацию общих геополитических принципов – принципа «большого пространства», консолидации сухопутных держав и обеспечения автаркии. По сути, панидеи выражали собой карту миру, которая была бы желательна для «людей Суши» как фундаментальный нормативный проект, альтернативный англосаксонскому видению «морского могущества» и его стратегии удушения Евразии через контроль над береговыми зонами.

Хаусхофер исходит в построении своей карты из замечания, что интеграционные процессы более бесконфликтно идут по оси меридианов, нежели по оси параллелей. Поэтому северным пространствам естественно устанавливать контроль над южными, как правило, менее развитыми пространствами. Этот процесс может пройти относительно бесконфликтно. Однако, когда держава пытается расшириться за счет восточных или западных соседей, это обычно вызывает кровопролитные войны, обессиливающие обе стороны. Поэтому, заключает Хаусхофер, мир должен быть интегрирован в «большие пространства» по оси Север-Юг, а не по оси Восток-Запад. Эту идею он емко выразил в небольшом, но чрезвычайно важном тексте «Геополитическая динамика меридианов и параллелей»[88]. Отсюда Хаусхофер выводит четырехполюсную модель мирового устройства, которая является базовой концептуальной и нормативной картой для всей «геополитики-2», геополитики, видимой со стороны «цивилизации Суши».

Модель четрехполюсного мира, состоящего из реализации в пространстве четырех пан-идей, описана Хаусхофером в отдельной работе «Пан-идеи»[89]. В ней он предлагает следующую картину. Планета, приемлемая для континенталистов, должна быть организована как четыре меридиональные зоны – Пан-Америка, Евро-Африка, Пан-Евразия и Пан-Пацифик (Тихий Океан). Эти четыре зоны представляют собой четыре мощных центра силы на Севере и зависящие от них южные территории.

Во главе Пан-Америки стоят США, которые возвращаются в геополитические рамки доктрины Монро, выражающейся в формуле «Америка для американцев», но отказываются от «вильсонианства» и американского морского империализма под видом «распространения в мире демократии и свободы».

Евро-Африка представляет собой зависимую от Пан-Европы южную зону, включающую в себя арабский мир и транссахарскую Африку. В свою очередь, Пан-Европа означает Европу, объединенную в единое политическое целое (предполагается, что под эгидой Германии). Таким образом Средиземное море становится «внутренним озером для европейцев». Но как американцам в такой модели мира будет отказан доступ к Востоку и Западу, так и Евро-Африка не станет вмешиваться в то, что происходит на американских континентах.

Пан-Евразия интегрируется под эгидой России, которая более динамична и активна, чем ее южные соседи. И снова – только еще в большем масштабе – Хаусхофер точно воспроизводит евразийские идеи и чаяния континентальной интеграции. По Хаусхоферу, русские получают свободу на Юге, но, в свою очередь, отказываются от вмешательства в дела Европы, Ближнего Востока и Африки.

И, наконец, Пан-Пацифик представляет собой зону японской доминации, которая демаркирует геополитические границы с США на Востоке и с Россией на Западе (если смотреть из Японии) и устанавливает там «Новый Тихоокеанский Порядок».

 

Карта 25. Районирование планеты в соответствии с Пан-Идеями Хаусхофера.

Все четыре «пан-идеи» реализуются в интересах континентального начала, так как во главе четырех зон стоят континентальные державы: в отношении континентальной Европы, России и Японии это очевидно. США же придется открыть свое «сухопутное» измерение и стать континентальными, если они хотят вписаться в предполагаемую картину мира, а если они этого не захотят, то все остальные страны должны их заставить. Для этой цели и служит «континентальный блок» Берлин-Москва-Токио[90].

Судьба Англии в этой картине мира незавидна: ей либо предлагается осознать себя частью континентальной Европы, либо это произойдет помимо ее воли и желания.

Подводя итог обзору теорий К. Хаусхофера, можно сказать, что ему удалось разработать непротиворечивую, последовательную и стройную модель геополитики Суши. Однако его личная трагедия и трагедия Европы состояла в том, что, даже находясь в определенной близости от нацистского руководства, ему не удалось убедить вождей Рейха в необходимости строить внешнюю политику не на случайных и обрывочных размышлениях, страстях, фобиях и эмоциях, но на научной геополитической основе.

Преступления нацизма и даже его крах были прямым следствием отклонения политики Гитлера от рекомендаций немецких геополитиков. Они настаивали на континентальном блоке с СССР (прецедентом чему был пакт «Риббентропа-Молотова»), но Гитлер пошел на СССР войной. Геополитики настаивали на привлечении всех европейских народов к созданию Единой Европы, но Гитлер практиковал расизм и объявлял только немцев «арийцами», а всех остальных признавал людьми «второго сорта». Геополитики призывали учитывать живое качество пространства,  выражающееся через культуру населющих его этносов. Гитлер же практиковал жесткую колониальную политику в духе англосаксонского империализма. Немецкая геополитическая школа была евразийской, Гитлер же своей «восточной политикой» вписался в атлантистский сценарий.

Мы имеем все основания утверждать, что именно невнимание Гитлера и главарей Третьего Рейха к геополитике стало одной из важнейших причин преступлений, кровавых агрессий и в конце концов плачевного краха выстроенного ими и, как оказалось, эфемерного, а отнюдь не «тысячелетнего» Рейха.

Сегодня большинство текстов официальных идеологов Третьего Рейха кажутся напыщенными, фальшивыми и малоосмысленными. Но идеи немецкой геополитической школы К.Хаусхофера, напротив, сохраняют абсолютную теоретическую, научную и практическую ценность[91].

 

«Пан-Европа» Р. Куденова-Калерги

Заслуживает внимания, что взгляд К. Хаусхофера на европейскую интеграцию и панидеи разделял видный австрийский политический и общественный деятель граф Рихард Куденов-Калерги (1894-1972). Куденов-Калерги организует Паневропейский Союз[92], известный также как «Движение Пан-Европа». Его поддерживают  австрийская аристократия в лице Габсбургов и крупные европейские буржуа, а также будущий министр финансов Третьего Рейха Хьялмарт Шахт.

Интересны геополитические идеи Р. Куденова-Калерги. Он усердно читает в юности Шопенгауэра, Ницше, шведского геополитика Р.Челлена, Освальда Шпенглера. В результате у него складывается картина будущего мира, который должен состоять из пяти планетарных зон. Первой зоной является «Пан-Европа», куда входят все европейские страны, вместе со своими колониями, кроме Великобритании. Британская мировая империя мыслится им как второй, самостоятельный пояс. Третья зона – пан-американская, включает в свой состав оба американских континента. Четвертая – пан-евразийская во главе с Россией, которой достаются прилегающие к ней вплотную с юга центрально-азиатские пространства. Пятой зоной является пан-азиатская территория во главе с Китаем и Японией, делящими власть в тихоокеанском регионе. Отличие от «пан-идей» Хаусхофера только в признании за Англией самостоятельной роли и права владеть колониями.

С точки зрения идеологии будущей Европы, Куденов-Калерги предлагает синтез коллективизма и индивидуализма, социалистических и буржуазных ценностей, а кроме того считает, что европейской аристократии необходимо заключить альянс с широкими народными массами европейского населения.

Публично Р. Куденов-Калерги выступает как демократический популист. В закрытых клубах он воспевает Шарлеманя и на первых порах с надеждой относится к Гитлеру. Хьолмарт Шахт накануне 1933 года на одном из съездов Пан-Европейского Союза, организованного Куденовом-Калерги, провозглашает: «Гитлер – это тот человек, который объединит Европу».

Самому Р. Куденову-Калерги в скором времени после Аншлюсса Австрии придется спасаться от такого объединения бегством в Чехословакию, затем во Францию, а оттуда в США. При этом Куденов-Калерги тесно сотрудничает с Черчиллем, предпринимая усилия для вовлечения Англии и США в борьбу против Гитлера. У.Черчилль в 1946 году чествует заслуги Р.Куденова-Калерги в освобождении Европы наряду с Аристидом Брианом.

В 1947 году по инициатие Куденова-Калерги создается первый (пока еще неформальный) Союз Европейских Парламентариев. Выступая на первой сессии этой организации, он провозглашает основные направления строительства Единой Европы:

·               создание самостоятельной стабильной общеевропейской валюты,

·               объединение европейских экономик в общий таможенный союз,

·               сближение между собой европейских стран для обеспечения в будущем внутри европейского мира[93].

В 1955 году именно он предлагает в качестве гимна Единой Европы «Оду к Радости» Бетховена. Это предложение будет спустя шестнадцать лет принято Советом Европы.

По сути, Р. Куденов-Калерги был отцом-основателем и самым последовательным теоретиком и практиком того, что сегодня известно как «Европейский Союз».

Карл Шмитт и Консервативная революция

Абсолютно фундаментальной фигурой в геополитике как науке является немецкий философ, социолог, политолог и юрист Карл Шмитт (1888--1985). Область интересов Карла Шмитта огромна и сегодня его наследие постепенно становится известным и в России, и, по мнению некоторых политологов, начинает оказывать на политическую элиту определенное влияние[94].

 Идейное формирование К.Шмитта проходило в той же атмосфере идей «органицистской социологии», что и у Ф.Ратцеля, Р.Челлена, Ф.Тенниса и К.Хаусхофера.

На Нюрнбергском процессе была сделана попытка причислить Карла Шмитта к «военным преступникам» на основании его сотрудничества с режимом Гитлера. В частности, ему инкриминировалось «теоретическое обоснование легитимности военной агрессии». После детального знакомства судьи с сутью дела обвинение было снято. Его случай был схож с историей других представителей движения «Консервативной Революции»[95] -- таких, как Э.и Г. Юнгеры, Э.фон Заламон, М.Хайдеггер. Нацисты использовали их идеи в прагматических целях, но грубо извратили их смысл и воплотили в преступной практике, так что «консервативные революционеры» оказались в сложной ситуации: частично их желания сбылись, но в настолько искаженной форме, что они были вынуждены либо уйти во внутреннюю эмиграцию, либо встать на путь прямой борьбы с нацизмом (Э.Никиш, Т.Манн, Ф.Хильшер, Х.Шульцен-Бойсен и т.д.[96]). Тем не менее, как и другие «консервативные революционеры», К. Шмитт надолго после Второй мировой войны стал персоной «нон-грата» в мировом научном сообществе, и к его трудам некоторое время относились с подозрением. Только в 1970-е годы благодаря колоссальному влиянию на юридическую мысль некоторых «левых» политкорректных авторов Франции, Италии и США, использовавших идеи К.Шмитта, его труды стали постепенно открываться заново и сегодня заслуженно считаются вершиной европейской и мировой политической, социологической и юридический мысли. 

Три номоса Земли

Мы сосредоточим внимание на том, что имеет в трудах К.Шмитта прямое отношение к геополитике.

Тема «политического пространства» в его творчестве всегда занимала центральное место. Его важнейшие произведения «Номос Земли»[97], «Земля и море»[98] и др. посвящены именно этой теме. Но пространство и его политическая организация играет значительную роль и в других его трудах таких как «Политическая теология»[99], «Понятие политического»[100] и т.д.


Совершенно в духе геополитического подхода Карл Шмитт утверждал изначальную связь политической структуры с пространством. Не только государство, но вся социальная реальность и система права имеют своим истоком качественное пространство. Для описания той инстанции, которая предшествует политической системе и еще в полной мере хранит на себе отпечаток пространственных представлений, К. Шмитт предложил концепцию «номоса»[101].

Греческое слово «νομος», «nemein» как и немецкое «nehmen», с которым оно родственно по общей индоевропейской основе, означало первоначально «нечто взятое, оформленное, упорядоченное, организованное» и прилагалось именно к пространству. Это понятие близко к понятиям «рельефа», «пространственного смысла» (Raumsinn) у Ф. Ратцеля, «месторазвития» у русских евразийцев (П. Савицкий) или «хороса» (в «хорографии» А.Геттнера). Отношение к неподвижно расположенным на земле предметам – как природным (лес, холм, река, море, гора, степь и т.д.), так и культурным (жилище, пашня, скотный двор, лодка, орудия труда, капища и т.д.) – лежит в основе базовых представлений о социальной, политической и правовой организации. Но вместе с тем, сама эта социальная, политическая и правовая организация, даже оторвавшись от конкретики первичного пространственного восприятия и достигнув уровня абстракции, снова возвращается к своему истоку, к земле, и проявляет себя через искусственную организацию этого пространства, прошедшего сквозь инстанцию сознания (культуры, духа, политики). «Номос» сводится к осуществлению трех фундаментальных процедур: «брать», «делить» и «использовать».

К.Шмитт намечает три «номоса Земли», которые отражают разные стадии организации -- «взятия», «раздела» и «использования» -- пространства. Первый номос существовал в Древности и в Средневековье. Он отличался тем, что состоял из нескольких отдельных цивилизаций, которые находились на удалении друг от друга, были окружены промежуточной ничейной зоной, за которую соперничали, сталкиваясь друг с другом и  рассматривая эту землю  в качестве защиты. Мир был открытым, и каждая из крупных цивилизаций считала себя его центром.

«Второй номос» возник 500 лет назад, когда мир был полностью освоен и каждая точка земного пространства кому-то принадлежала, кем-то осваивалась, обносилась границей и использовалась. Это время государств-наций и колониальных завоеваний.

К. Шмитт тщательно рассматривает изменение структуры общества, права, политики при переходе от первого «номоса» ко «второму», видя в этом фундаментальный сдвиг в самой основе человеческого бытия.

После Второй мировой войны сложилось два блока, которые поделили Земли между собой на новой основе. Их конфронтация породила новый «третий номос Земли». Его Шмитт разбирает в более поздних работах[102]. Конфронтационная природа «нового номоса» должна разрешиться в какой-то окончательной форме: либо «западный блок» победит советский, либо наоборот. Для К.Шмитта этот вопрос оставался открытым.

Но важно, что «третий номос Земли» мыслится К. Шмиттом в строго геополитических категориях. Для него «западный блок» под эгидой англосаксов (США, Англии ) -- это «цивилизация Моря» в чистом виде, а «восточный блок»  представлет собой Heartland и «сухопутное могущество». Поэтому «третий номос Земли» -- это кульминация борьбы «Земли» и «Моря» как двух форм организации пространства.

Земля и Море: Бегемот и Левиафан


В 1942 году Карл Шмитт выпустил важнейший труд «Земля и Море»[103]. Вместе с более поздним текстом «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря»[104] он может считаться поворотным моментом в истории геополитики как науки.

Противостояние Суши и Моря у К.Шмитта осмысляется как глубинное различие в самых корнях человеческого духа, в его первичных движениях, которые предопределяют культуру, политику, общество, историю и мышление. Суша и Моря Х. Макиндера и К. Хаусхофера берутся К.Шмиттом как два «абсолютных концепта», антагонистических друг другу, несовместимых друг с другом, принципиально по-разному понимающих природу «номоса», а значит,  по-разному понимающих природу права, интереса, ценности, этики, политики, антропологии и т.д.

Для того чтобы подчеркнуть фундаментальность этих понятий, К. Шмитт подбирает к ним библейские синонимы, используя применительно к «силам Суши» (теллурократии) имя сухопутного библейского чудовища «Бегемота», а к «силам Моря» (талассократии) – имя морского зверя «Левиафана»[105], о которых идет речь в книге Иова[106].

«Суша», «Земля» предопределяет собой такой «порядок», такую «парадигму», в которой отражаются принципы неподвижности и фиксированности. Эта связь с неподвижным рельефом, пространство которого легко поддается структурализации (фиксированность границ, постоянство коммуникационных путей, неизменность географических и климатических особенностей), архетипический консерватизм в социальной, культурной, религиозной, экономической и технической сферах. Суша и ее порядок, ее цивилизационные устои преобладают в истории человечества, покрывая собой «первый номос земли» или то, что принято называть «традиционным обществом».

В период однозначной доминации Суши Море представлено периферийными явлениями, угрозой, риском и опасностбю. Некоторые этносы занимаются мореплаванием, но остаются привязанными к берегу и Суше, не посягают на ее законы и структуры. Древние культуры относятся к Морю настороженно: так, древние египтяне считали соленое Море обителью «темного бога Сета», убийцы Осириса, тогда как пресные воды, дающие жизнь, мыслились как нечто «благое» и «светлое». Реки текут по Суше, подчиняются ее законам и поэтому приносят влагу, орошение, урожай и питье. Там, где стихия Суши заканчивается, наступает область смерти – соленую воду невозможно пить, а почва от нее только иссыхает. Поэтому-то в античной географии считалось, что на крайней точке Средиземного моря, у выхода в Океан, на Гибралтарском проливе стоят Геркулесовы столпы, на которых, по преданию, написано «Nec plus ultra» («Дальше нельзя»), что подразумевает, что здесь кончается территория, подконтрольная Суше, и начинается опасная нечеловеческая стихия «темных сил».

 Лишь с открытием Мирового Океана в конце XVI века ситуация меняется радикальным образом. Человечество (и в первую очередь, остров Англия) начинает привыкать к «морскому существованию» и осознавать себя Островом посреди вод, мыслить себя не Домом, но Кораблем[107]. «Дом – это покой. Корабль – движение. Поэтому Корабль обладает иной средой и иным горизонтом.[108]»

Но водное пространство резко отлично от сухопутного. Оно непостоянно, враждебно, отчуждено, подвержено постоянному изменению. В нем не фиксированы пути, не очевидны различия ориентаций. «Номос» Моря влечет за собой глобальную трансформацию сознания. Социальные, юридические и этические нормативы становятся «текучими». Рождается совершенно новая цивилизация. Шмитт считает, что Новое время и технический рывок, открывший эру индустриализации, обязаны своим существованием именно геополитическому феномену перехода человечества к «номосу» Моря[109]. К. Шмитт противопоставляет «технику» и «общество», вслед за О.Шпенглером (также участником движения «Консервативная Революция) разделяя «цивилизацию» и «культуру»: «(…) культура относится к Морю, а цивилизация к Суше. Морское мировоззрение ориентировано техноморфно, тогда как сухопутное – социоморфно»[110].

Открывшийся период «второго номоса Земли» стал эпохой противостояния «традиции» и «современности», «вечного» и «нового», то есть Суши и Моря, Бегемота и Левиафана. Но выразилось на первых этапах это в соперничестве между собой национальных государств. Лишь постепенно, по мере приближения истории к «номосу» «холодной войны», глубинная природа пространственной диалектики истории становилась все более прозрачной и очевидной. Противостояние Востока и Запада после 1947 года, выраженное через идеологическую оппозицию марксизма и либерализма, приоткрыло завесу тайны над истинной логикой титанической борьбы, которую вели между собой в менее явной форме библейские чудовища: сухопутный Бегемот и морской Левиафан.

Именно такое понимание Суши и Моря, которыми оперирует геополитика, позволяют отнести эту науку в разряд чисто социологических дисциплин. К. Шмитт придает базовой дуальности геополитической топики глубинное философское, онтологическое, историческое, социологическое измерение, которое интуитивно проглядывает у большинства геополитиков, представителей «антропогеографии» и «политической географии», но чаще всего так и не раскрывается или остается в зачаточной форме.

Учет теории Карла Шмитта о Суше и Море делает геополитику по-настоящему фундаментальной дисциплиной, без знания которой трудно обойтись современным политологам, историкам, философам, культурологам, и особенно социологам.

Доктрина Монро, теория «империи» (das Reich) и «порядок больших пространств»

В работе 1939 года «Порядок большого пространства в правах народов и запрет на интервенцию пространственно чуждых сил. Введение в понятие «das Reich» в правах народов»[111] Карл Шмитт излагает правовое, философское и социологическое толкование понятия «большое пространство», концептуализированное К.Хаусхофером. Изложение теории «большого пространства»  Шмитт начинает с «доктрины Монро», сформулированной в 1823 году президентом США Джеймсом Монро и ставшей лозунгом американской внешней политики на два столетия. Смысл «доктрины Монро» сводится к утверждению, что политика американского континента должна определяться интересами самих американских государств.

Изменение смысла «доктрины Монро» К. Шмитт отмечает уже в XIX веке, когда США начинают использовать ее как прикрытие для колониальной политики в пределах континента. Гораздо более важный сдвиг в доктрине происходит в начале XX веке, когда президенты США Т. Рузвельт и особенно В. Вильсон предлагают толковать»доктрину Монро» в отрыве от исторических и географических реалий и обосновывать с ее помощью необходимость участия США в мировых проблемах для «укрепления демократии, прав и свобод». Здесь «доктрина Монро» явно выходит за границы Америки и превращается в универсалистскую, планетарную теорию, обосновывающую новый тип колониализма: не европейский (открытый, прямолинейный и циничный), а американский (прикрытый цивилизаторской и идеологической функцией распространения либеральной демократии).

В такой универсалистско-гегемонистской и идеологизированной форме «доктрину Монро» попытались применить к своей мировой империи и англичане, утвердив в качестве международного принципа необходимость английского контроля над проливами в мировом масштабе, поскольку от этого напрямую зависит безопасность (экономическая и, значит, политическая и военная) Англии.

После победы над Германией в Первой мировой войне и революции в России под диктовку Англии и США была предпринята попытка выстроить систему международного права (Лига Наций). Эта система получила название «Версальской». В ней в качестве субъекта суверенитета выступили страны Антанты (прежде всего, Англия, Франция, США), и пространство, контролируемое ими по обе стороны Атлантического океана, было взято в качестве коллективного центра. Весь остальной мир рассматривался как периферия, откуда могли проистекать угрозы и которой нельзя было позволять обрести могущество, сопоставимое с центром. Лига Наций под эгидой Англии, Франции и США призвана была быть для всего мира тем, чем были США для американского материка – гарантом безопасности.

Так «доктрина Монро» оторвалась от конкретного «большого пространства» и стала основой планетарной универсалистской модели миропорядка. Вместе с тем она утратила свою защитную функцию и из инструмента борьбы с колониализмом превратилась в колониализм нового идеологического «либерал-демократического» типа.

 

К. Шмитт считал, что «большое пространство», аналогичное «Доктрине Монро» в изначальной трактовке, является не просто аналитическим конструктом, но источником конкретных политических и стратегических шагов, которые постепенно вылились в область международного права. То есть правовые стороны установленного миропорядка, по Шмитту, вырастают из пространства, а, значит, именно геополитика является в конечном счете тем, что создает право, учреждает его, вписывая каждую конкретную политическую ситуацию в пространственный контекст. Отсюда можно заключить, что правовые и политические формы напрямую связаны с географическими и геостратегическими факторами, и поэтому  понятие «большое пространство» можно рассматривать как протоправовую категорию, имеющую все основания в какой-то момент оформиться в полноценную правовую норму. Чем было провозглашение Монро его доктрины с юридической точки зрения? Законом? Декретом? Воззванием? Нет. Оно не имело вообще никакого юридического смысла. Но ее реализация и эволюция ее толкования создали радикально новые правовые модели, касающиеся всего человечества, всего номоса Земли, изменили этот номос.

 

Поэтому, заключает К. Шмитт, аналогично следует поступить народам Европы и Евразии, провозгласив императив «больших пространств», обосновав и утвердив «порядок больших пространств» как выражение исторического сознания и политической воли. Именно так К. Шмитт трактует понятие «империи» или его германский эквивалент «das Reich». Это не образ из прошлого, но социологический и геополитический концепт, отражающий «права народов» на организацию «большого пространства» в оборонительных стратегических целях. Такая империя мыслится как «народная империя» или «народный Reich», противостоящий универсализму и империализму, с какой бы стороны он ни исходил.

Эти идеи К. Шмитта, вместе с похожими идеями К. Хаусхофера, в настоящее время легли в основу Евросоюза, который представляет собой ничто иное, как «большое пространство» с тем же неопределенным статусом и с той же геополитической перспективой, что и доктрина Монро на первых стадиях ее исторического – оборонительного – воплощения.

Подводя итог обзору немецкой геополитической школы К.Хаусхофера и идеям Карла Шмитта, можно сказать, что здесь мы имеем дело с фундаментальной составляющей геополитического знания, без которой оно утратило бы свой смысл. И кроме того, становятся очевидными причины, по которым школа Карла Хаусхофера подвергалась и продолжает подвергаться критике со стороны геополитиков англосаксонской атлантистской школы: они критикуют немецкую геополитику как стратегию противника, разрабатывавшего план борьбы и сопротивления их собственной цивилизации. Часто встречающаяся критика «империализма» К.Хаусхофера и  К. Шмитта не должна нас вводить в заблуждение: представители одного типа империализма (удавшегося, временно победившего), империализма Моря, очерняют представителей другого империализма (оборонного, проигравшего), империализма Суши. Левиафан кусает Бегемота, чтобы Бегемот не смог куснуть Левиафана. В сфере теоретической науки продолжается «великая война континентов».

Исход Второй мировой войны положил конец геополитической миссии Германии. В наше время об этом никто не осмеливается не то чтобы говорить, но и думать. В самой Германии геополитика запрещена не меньше, чем в СССР. Современная Германия – часть атлантического Запада, находящаяся под жестким контролем «цивилизации Моря». Поэтому значение «геополитики-2», созданной в значительной степени немцами, для самих немцев сегодня относительно невелико; у них одна задача – оправдаться и забыть об ужасах нацизма. Им не до геополитики. Но «геополитика-2» отнюдь не утратила принципиального структурного значения для других субъектов мировой политики -- в первую очередь, для России, для Объединенной Европы, для Китая, для тех стран и народов, которые хотят построить мировой порядок, альтернативный существующему, где полностью и во всех областях доминирует «цивилизация Моря». Очень многих сегодня не устраивает тот «номос Земли», который сложился в настоящее время. И для них идеи немецкой геополитической школы открывают свое значение и свою релевантность с каждым днем все более и более.

---