Формы и методы политической практики северокавказских «джихадистов»

На протяжении последних двух десятилетий Российская Федерация находится в состоянии постоянного противодействия террористическим угрозам. Первые годы XXI века также отмечены крупными, тщательно подготовленными террористическими актами на территории нашей страны. Среди них особое место занимают подрывы пассажирских самолетов в Ростовской и Тульской областях; взрывы домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске, захват театрального центра на Дубровке и школы в Беслане, нападения крупных бандформирований на Назрань, Грозный, Нальчик, подрывы скорого поезда № 166 «Невский экспресс», электропоезда «Кисловодск – Минводы» и др. Во всех указанных случаях теракты стали следствием деятельности бандподполья, функционирующего в ряде республик Северного Кавказа[1]. Эксперты сегодня едины во мнении о том, что с начала 2000-х вследствие распыления организованного ичкерийского сопротивления, перехода на партизанские методы ведения боевых действий, а затем и из-за формирования на территории северокавказских республик подполья, сепаратистское движение перешло исключительно к диверсионно-террористическим формам и методам борьбы.

Террористическая война в последние годы в той или иной мере практически повсеместно распространилась по Северному Кавказу. При этом характерной тенденцией выступает то обстоятельство, что многие теракты последних лет были связаны с Чечней лишь опосредованно. Терроризм помолодел, интеллектуально окреп, демонстрирует способность к самоорганизации и самовоспроизводству. Особенно тревожная ситуация в последние годы фиксируется в Дагестане, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, несколько улучшилась обстановка в Ингушетии, а также в Чечне.

В контексте непрекращающихся террористических атак представляют исследовательский интерес не только основы идеологических доктрин и направления эволюции структур радикальных исламистов, но и формы осуществления ими своей специфической практики. Как представляется, таких форм деятельности, в самом общем виде, можно выделить четыре: диверсионно-террористическую, идеолого-пропагандистскую и информационную, структурно-организационную, а также  финансово-экономическую. Два последних направления рассматриваются во втором и четвертом параграфах настоящей главы, поэтому детальнее остановимся только на двух первых – идеолого-пропагандистской и информационной, а также диверсионно-террористической деятельности северокавказских джихадистов.

Идеолого-пропагандистская и информационная работа, безусловно, выступает дополнительным, не основным видом деятельности террористов, и призвана обеспечивать постоянный приток носителей идеологии радикального исламизма в ряды подполья, а также оправдывать соответствующими псевдорелигиозными постулатами специфическую диверсионно-террористическую практику боевиков. В свою очередь, она, в аналитических целях, может быть разделена на идеолого-пропагандистский и информационный блоки.

Идеолого-пропагандистская работа исламистов включает в себя воспитательную,  пропагандистскую деятельность, а также идеологическое давление на тех, кто противостоит подполью.

Основным объектом собственно «воспитательной» работы являются молодые люди, и радикалы делают многое для того, чтобы они, прежде всего, стали носителями исламистской идеологии. Эта задача серьезно облегчена крушением Советского Союза и деидеологизацией российского общества. Однако идеологическая сфера, как известно, не терпит вакуума, и на смену одной идеологической системы приходит другая. Когда государство не занимается идеологической и идейно-воспитательной работой, когда оно не пропагандирует созидательные ценности – тогда молодые люди оказываются открытыми для любых манипулятивных воздействий. В условиях, характерных для ряда республик Северного Кавказа (идеологическая и религиозная дезориентация, социальная незащищенность, массовая безработица, снижение авторитета властных и официальных религиозных структур, коррупция, клановость, высокий уровень криминализации и сложная иерархичность внутреннего социального устройства, фактическая отчужденность значительной части населения, особенно молодежи, от общественно-политических процессов), экстремистские идеи, предлагающие простые решения назревших проблем, нередко находят свою питательную почву.

Действительно, сегодня по возрастному составу участников террористическое движение является преимущественно молодежным. При этом по социальному положению оно, в основном, состоит из низших слоев общества (материально необеспеченных, безработных, с приниженным социальным статусом, с невысоким образованием и т.д.), хотя встречаются молодые люди и из обеспеченных семей, с хорошим образованием.

В этой связи в последние годы специалистами фиксируется процесс активизации проникновения вербовщиков северокавказского бандподполья в образовательные учреждения и молодежную среду в целом. Этими вербовщиками в подпольные террористические сети стали люди, прошедшие специальную подготовку в лагерях боевиков и в иностранных исламских вузах. Поскольку новый сетевой принцип организации бандподполья предполагает опору на более интеллектуально развитую молодежь, постольку активный поиск сторонников ведется вербовщиками среди студентов вузов и аспирантов, особенно тех, кто уже успел основательно ознакомиться с экстремистскими идеями, содержащимися в печатных, и электронных средствах информации, включающей обширную литературу радикального содержания, аудио- и видеоматериалы, многочисленные исламистские сайты в Интернете  и т.д.

Последующая идеологическая обработка осуществляется различными путями и способами: в процессе личного общения, через деятельность «ваххабитских» общин и создание «молодежных джамаатов», в которых проповедническую деятельность ведут молодые имамы, получившие религиозную подготовку в зарубежных исламистских центрах. Неудивительно поэтому, что для части молодого поколения актуальными оказались идеи насилия, экстремизма. Именно из их среды радикалам удалось наладить процесс воспроизводства кадров боевиков в регионе.

Навязываемая экстремистами система взглядов является привлекательной для части молодых людей в силу простоты и однозначности своих постулатов, обещаний возможности незамедлительно, сей же час, увидеть результат своих, пусть и агрессивных, действий. Необходимость личного участия в сложном и кропотливом процессе экономического, политического и социального развития подменяется примитивными призывами к полному разрушению существующих устоев и замены их утопическими проектами. Вместо трудоемкого и долгого изучения теологических наук, позволяющих сформировать целостную картину мира и религии, идеологи терроризма предлагают набор вырванных из контекста цитат сакральных источников мусульманства, обосновывающих необходимость постоянной борьбы с «кафирами», «муртаддами» и «мунафиками».

В настоящее время, как подчеркивает первый заместитель руководителя аппарата Национального антитеррористического комитета Е.П. Ильин, основными постулатами главарей бандподполья, используемыми при привлечении новых членов, являются:

·  неприятие ценностей, как светского общества, так и традиционного ислама, приоритет в использовании экстремистских и террористических методов для борьбы с ними;

·  развитие комплекса «обиды» за «длящиеся столетиями геноцид и угнетение титульных народностей» со стороны «культурно, этнически и духовно чуждого имперского федерального центра;

·  недоверие к федеральным и региональным органам власти, как к коррумпированным, не способным обеспечить интересы населения, решить острые социально-экономические и политические проблемы;

·  необходимость создания параллельных властных структур, действующих по канонам шариата и адатов, и осуществляющих не только административно-распорядительные, но и духовно-правовые функции[2].

В качестве средства идеологической обработки молодежи «подпольщиками» активно используется формируемая мода на экстремистскую идеологию, героизация романтики «леса», что оказалось привлекательным для части северокавказской молодежи. Предметом особой заботы вербовщиков, как уже отмечалось, стали дети из влиятельных семей, известные спортсмены, люди, располагающие связями в органах власти и управления[3].

Эмиссарами бандподполья тиражируются и распространяются исламистские книги, брошюры, листовки, DVD-диски, видеокассеты и, конечно, используются возможности Интернета. Сотрудниками правоохранительных органов регулярно изымается внушительное количество такого рода идеологической продукции. Характерно при этом, если еще в 2008 г. эти материалы обнаруживались в большинстве случаев в схронах и на базах боевиков, то уже в последующие годы – преимущественно в домовладениях граждан.

Одновременно бандподполье наращивает идеологический прессинг на представителей органов власти и управления северокавказских республик.

Что касается информационной деятельности северокавказских такфиритов-джихадистов, то она, как верно отмечает отечественный терролог С.Я. Сущий, включает ряд направлений[4]:

·  создание центров/очагов информационного обеспечения подполья, в задачи которых входит объяснение целей и задач боевиков, пропаганда идей экстремизма, соответствующая трактовка процессов, происходящих на Северном Кавказе и в других регионах России, путем использования различных форм, методов и векторов этой деятельности;

·  ведение видеозаписей боевых действий, фиксирующих успехи террористов; создание видеоматериалов, целью которых является устрашение противника (сцены казней, расправ, других карательных акций); формирование банков такого рода материалов;

·  интервью отечественным и зарубежным журналистам, использование всевозможных способов манифестации своих требований через СМИ; организация контактов с международными правозащитными организациями;

·  ведение информационно-психологической войны против республиканской власти.

         К информационной деятельности этот же автор относит и «весь комплекс работ, связанный с организацией и развитием «агентурной» сети подполья, жизненно необходимой для его успешного функционирования. К такого рода деятельности относится внедрение осведомителей в республиканские силовые структуры и административно-управленческий аппарат; нахождение информантов в федеральной группировке; создание каналов сброса дезинформации; выслеживание в своих рядах агентов федеральной и республиканской власти; организация безопасных и мобильных каналов коммуникации между своими информационными и организационными ядрами (штабами) террористического подполья»[5].

         Аналогичные формы, методы и приемы идеолого-пропагандистской и информационной деятельности радикальные исламисты уже давно используют в других «горячих точках» исламского мира. Например, в годы борьбы с кабульским «марксистским» режимом и советским присутствием в Афганистане (1978-1989 гг.) одним из основных направлений антиправительственной пропаганды радикальных исламистов стала идея «защиты ислама», обвинение режима в безбожии, воинствующем атеизме. Идеологи контрреволюции, главным образом духовенство, обвиняли правящую Народно-демократическую партию Афганистана (НДПА) в том, что она якобы стремится ликвидировать ислам в Афганистане и что с этой целью сжигаются мечети, уничтожаются священные книги, оскверняются «святые места» (мазары и зияраты), мусульманам запрещают исполнять религиозные обряды, детей в школах учат безбожию, что члены НДПА выступают в роли проповедников антирелигиозной морали и т.д. Пытаясь подтвердить «фактами» свои обвинения, исламские экстремисты нередко устраивали провокационные поджоги мечетей, осквернение «святых мест», уничтожали Кораны и разбрасывали страницы из разорванных «священных книг» в общественных местах, выступали перед верующими с провокационными речами, якобы от имени официальных властей[6].

         В этих же целях, с учетом неграмотности основной массы населения, активно использовались красочно исполненные листовки, на которых в карикатурной форме изображались «враги ислама» - видные государственные и политические деятели Демократической Республики Афганистан и Советского Союза и, наоборот, «моджахеды» (борцы за веру) и их лидеры героизировались. Активно распространялись аудио, а затем и видеокассеты, где ислам представлялся как религия, приносящая социальное освобождение, выступающая против неравенства и эксплуатации. Гарантией создания справедливого общества, по словам исламистских идеологов, должно быть соблюдение таких принципов ислама, как добровольные пожертвования богатыми, а не насильственное изъятие у них имущества в пользу бедняков, что по советскому образцу практиковалось афганскими властями[7].

         В последующем аналогичная деятельность на идеологическом фронте фиксировалась практически во всех странах, где на авансцену политики выходили радикальные исламисты. Правда, с появление возможностей, связанных с коммуникационными изменениями революционного характера, видоизменялись и технологии пропаганды (например, сегодня самым широким образом используются Интернет-технологии, мобильная телефонная связь и т.д., чего по вполне объективным причинам не было в годы правления НДПА в Афганистане).

Однако же идеолого-пропагандистская и информационная деятельность исламистов, является, хотя и обязательным, но всего лишь предварительным условием осуществления масштабной диверсионно-террористической практики, которая в современных условиях Северного Кавказа, базируясь на международном опыте радикальных исламистов, имеет свою региональную специфику. Практика свидетельствует, что непосредственно на территории северокавказских республик экстремисты чаще применяют акции адресного терроризма, в основном  направленные против представителей местных властей.  Главный вектор террористической активности в северокавказском регионе нацелен, в основном, против сотрудников правоохранительных органов и силовых структур, представителей органов государственной власти и управления, официального мусульманского духовенства. Особенно зримо эта тенденция проявлялась в деятельности террористических группировок «Шариат» и «Дженнет» (Дагестан), «Ярмук» (Кабардино-Балкария), «Халифат» (Ингушетия) и др. В то же время, вне северокавказского региона террористы, как правило, осуществляют свои разрушительные операции в местах массового скопления людей, преимущественно из числа гражданского населения (например, теракты в Москве, Беслане, Волгодонске, Кавказских Минеральных Водах и т.д.).

Что касается официальных статистических данных по террористическим проявлениям в Российской Федерации и в ее северокавказском регионе, то, согласно им, пик пришелся на 2005 г. Тогда в РФ был зафиксирован 251 теракт, из них более 90% - против сотрудников правоохранительных структур и органов исполнительной власти в Южном федеральном округе. В последующие два года в русле данных официальной статистики наблюдалось неуклонное снижение числа террористических акций. Так, в 2006 г. было отмечено 112 терактов, из них вновь не менее 90% отнесены к Югу России. В последующие годы официальная статистика свидетельствовала о дальнейшем спаде террористической активности. Такая динамика дала основание некоторым экспертам утверждать, что наступил перелом, а в перспективе террористическая активность будет сведена на «нет»[8].

Однако следует подчеркнуть, что в связи с изменениями, внесенными в уголовное законодательство в 2006 году, понятие террористического акта значительно сузилось. Так, сейчас для квалификации преступления как террористического акта обязательным является наличие цели воздействия на принятие решения органами власти или международными организациями.  Поэтому, как это ни странно звучит, террористические акты в нашей стране в последние годы стали крайне редким преступлением. Так, в 2007 г. – только 48 терактов, то есть впятеро меньше чем в «лихом» 2005 г., и более чем вдвое меньше по сравнению с 2006 г. В 2008 г. в Российской Федерации было зафиксировано всего 2 теракта (по одному – в Дагестане и Северной Осетии-Алании)[9].

Тем не менее, в 2009 г. мы вновь явились свидетелями своеобразного «возвращения в 2005 г.», хотя в цифровом исчислении по отмеченным выше причинам количество терактов выглядит достаточно скромно, не отвечая истинному положению дел. Так, например, в 2009 г. в Российской Федерации было зарегистрировано всего 6 терактов (по два – в Дагестане и Чечне, по одному – в Ингушетии и Тверской области), в 2010 г. – уже 23 теракта (11 – в Дагестане, 3 – в Ставропольском крае, по 2 – в Москве и в Ингушетии, по одному – Санкт-Петербурге, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии-Алании, Краснодарском крае и в Орле). По состоянию на 1 октября 2011 г. – 10 террористических актов (6 – в Дагестане, 2 – в Чечне, по одному – в Московской области и в Хабаровском крае)[10]. Как видим, большинство – на Юге России.

Однако если обратиться к статистике, озвученной правоохранительной системой ЮФО, то можно утверждать, что ситуация в 2009 г. на территории округа характеризовалась резким усилением террористической активности со стороны незаконных вооруженных формирований: было совершено 641 посягательство на жизнь сотрудников правоохранительных органов и военнослужащих (в 2008 году – 491, рост составил 30 процентов). Только в 2009 году по Южному федеральному округу погибли: 251 сотрудник правоохранительных органов и военнослужащий, а также 32 гражданских лица (в 2008 году соответственно 210 силовиков и 12 гражданских), ранены 727 сотрудников и 85 гражданских лиц (в 2008 году – 484 силовика и 68 гражданских) [11].

В 2010 г. было заведено 23 уголовных дела по статье 205 УК РФ (терроризм), однако зафиксировано 273 взрыва и 492 обстрела, подорвали себя 14 террористов смертников. В результате погибло 410 человек, а более тысячи получили ранения[12].

Только за десять месяцев 2011 года зафиксировано осуществление 235 акций террористического характера, а также 11 акций террористов-смертников. Заведено 10 уголовных дел по ст. 205 Уголовного Кодекса РФ (терроризм)[13].

Не менее удручающую статистику предлагают ученые из Южного научного центра РАН (ЮНЦ РАН, Ростов-на-Дону)[14]. Согласно представленным ими данным, число совершенных боевиками терактов ежегодно исчисляется сотнями.

            Так, согласно статистике ЮНЦ РАН, в 2006-2007 гг. большая часть преступлений террористической направленности фиксировалась в Чеченской Республике (370 и 160 терактов соответственно). С 2008 г. ситуация в республике меняется, а периоды роста напряженности сменяются периодами стабилизации. Эксперты объясняют этот процесс личностью главы республики, при котором с бандитами ведется бескомпромиссная борьба, характерной чертой которой выступают задержания, склонение бандитов к явкам с повинной (явление, ставшее повсеместным на территории всего Северного Кавказа только в 2011 году). Тем не менее, в Чечне до сих пор отмечаются крупномасштабные столкновения бандгрупп и представителей силовых структур на фоне регулярно проводимых спецопераций. Общее число участников открытых боестолкновений в 2011 году достигало ста и более человек[15].

         В Ингушетии в 2008-2010 гг. было совершено около тысячи преступлений террористического характера, в том числе в 2008 г. – 454 акта. В 2009 г. ситуация начала стабилизироваться на фоне усиления антитеррористических действий (спецоперации, изъятия оружия и боеприпасов, задержания), а власть впервые пошла на прямой диалог с населением. В результате неуклонное снижение   числа насильственных инцидентов в 2010 г. завершилось практически полным «умиротворением» республики в 2011 г. Общее снижение террористической активности в 2011 г. по сравнению с 2008 г. достигло 10-кратного уровня[16].

         Однако скачки терроризма стали отмечаться в Дагестане, где в 2010 г. число терактов (более 400) увеличилось втрое по сравнению с 2008 г., эта же тенденция сохраняется в 2011 г. Спецификой Дагестана остаются нападения на представителей различных уровней власти, сотрудников силовых ведомств и служителей мусульманского культа (в среднем около 100 покушений в год)[17].

         С 2008 г. в зону нестабильности начала втягиваться Кабардино-Балкария, и пик напряженности пришелся на 2010 г., когда число терактов составило 159 случаев, что на 73 процента превысило показатели 2009 г. Только с марта 2011 г. стало возможным говорить о некотором улучшении ситуации[18].

         Вместе с тем, на общем фоне незначительного снижения деятельности боевиков в субъектах СКФО и ЮФО, в 2011 г. наблюдался резкий рост террористической активности в Карачаево-Черкесии (в 4,5 раза) и в Ставропольском крае (в 2 раза) по сравнению с 2010 годом. Не снижается вероятность проведения диверсионно-террористических акций в Северной Осетии[19].

         Таким образом, диверсионно-террористическая активность радикальных исламистов в 2000-х по-прежнему выступает значимым фактором дестабилизации политических процессов на российском Юге, и не только. Практика переквалификации террористических атак на другие статьи Уголовного Кодекса РФ, не уменьшает накал терроризма, а только камуфлирует реально складывающуюся ситуацию, дезориентируя органы власти и управления, а также тех, кто ведет реальную борьбу с террористами.

Вместе с тем, расширяется география обнаружения схронов боевиков. В 2009 г. впервые они были обнаружены на территории Адыгеи, Калмыкии и Астраханской области. Не вызывает никаких сомнений то, что вслед за расширением ареала распространения объектов тылового обеспечения терроризма мы можем стать свидетелями осуществления собственно террористических актов на этих территориях.

Как свидетельствует официальная статистика, чаще всего террористические акты осуществляются с использованием взрывных устройств или посредством применения огнестрельного оружия. Причем явной тенденцией последнего десятилетия является превалирующее применение взрывных устройств, в то время как огнестрельное оружие стало использоваться реже, а объектами террористических атак, как правило, становятся сотрудники силовых структур[20]. В подавляющем большинстве случаев посягательства на жизнь сотрудников правоохранительных органов совершаются путем приведения в действие самодельных взрывных устройств, закладываемых под автомобили, либо по пути следования потерпевших, обстрела автотранспорта, стационарных постов ДПС, зданий правоохранительных органов и жилых домов сотрудников из автоматического оружия и гранатометов.

В контексте разрастания терроризма на Северном Кавказе, безусловный интерес представляет статистика террористической активности, формы и методы деструктивной деятельности террористов в мире. Так, например, Национальный антитеррористический центр США (NCTC) в мае 2009г. опубликовал доклад, в котором приводятся статистические данные о террористических нападениях в мире за 2008 г. Согласно докладу, в 2008 г. имело место 11800 терактов, в то время как в 2007 г. – 14500, в 2006 г. – 14000, в 2005 г. – 11000, а в 2004 г., по данным Госдепартамента США, не учитывавшего теракты в Ираке, - 3192[21].

Наибольшее количество террористических атак в 2008 г. – 4600 (40%) – было совершено в странах Ближнего и Среднего Востока, хотя в Ираке 2 года подряд, в 2007-2008 гг., их число снижалось. В то же время, в странах Южной Азии (Пакистан, Индия) и в Афганистане их количество увеличилось в 2 раза. Террористические акты в Ираке, Афганистане и Пакистане составили 55 % от общего числа терактов в мире. 140 % рост террористической активности в Африке зафиксирован в Сомали и Демократической Республике Конго. В Западном полушарии в указанный период отмечено сокращение числа терактов на 25 %, а в странах Юго-Восточной Азии и Тихого океана – на 30 %. В 2008 г. значительно возросло число случаев похищения террористами людей. Так, в Пакистане оно увеличилось на 340 %, в Афганистане – на 100 %, в Индии – на 30 %, в других странах Южной Азии – на 45 %[22].

Как и в прежние годы, в 2008 г. при проведении большинства терактов использовалась уже известная тактика действий с применением легкого стрелкового оружия, ручных гранатометов, подрыва бомб, похищения людей. Террористы продолжали прибегать к проведению скоординированных по времени нападений, когда вскоре после первого теракта они осуществляли второй, направленный уже против сотрудников специальных и спасательных служб, прибывших на место происшествия. Такая же тактика в последние годы характерна для деятельности террористов на Северном Кавказе.

В 2008 г. в результате терактов в различных странах мира погибло или было ранено свыше 50 тыс. человек, причем большинство из них являлось мусульманами. 65 % жертв террористических нападений были мирными жителями. Обращает на себя внимание тот факт, что дети продолжают составлять непропорционально большое число жертв. Так, в 2008 г. количество погибших детей возросло на 10 %[23].

По данным ООН, в 2009 году произошло 11 тысяч террористических актов. Убито 15 тысяч человек, ранено свыше 32 тысяч и более 10,5 тысяч захвачено в заложники. Террористы сотрудничают с пиратскими синдикатами и планируют диверсионные акты на морских коммуникациях, объектах береговой инфраструктуры, в районах добычи углеводородного сырья[24]. Иными словами, статистика свидетельствует, что накал террористических атак в мире в последние годы не снижается.

Эксперты прогнозируют рост количества террористических актов в мире, что связано с проведением американцами операции «Аф-Пак» на территории Афганистана и Пакистана, реальной или вымышленной ликвидацией в Пакистане лидера «Аль-Каиды» Усамы бен-Ладена, инспирацией «цветных революций» в некоторых государствах Ближнего Востока и Северной Африки в 2011г., применением вооруженных сил НАТО при решении ливийской проблемы, многоуровневой поддержкой  начавшейся при подстрекательстве Запада гражданской войны в Сирии. Масштабное переформатирование Ближнего и Среднего Востока, эпицентра мусульманского мира, Соединенными Штатами и их союзниками по НАТО, и это не вызывает никаких сомнений, приведет к дальнейшему расширению ареала терроризма, увеличит число жертв деструктивных атак. Все это не может не учитываться в России, ее северокавказском регионе, где сложился  устойчивый сетевой террористический кластер, ставший составной частью международного террористического движения.

По данным Национального антитеррористического комитета ФСБ РФ, российские органы безопасности и силы правопорядка в последние годы заметно активизировали свою деятельность. Как подчеркивает советник председателя НАК Пржездомский А.С., «…результаты силовых мер не могут впечатлять – в результате контртеррористических операций (КТО) уничтожаются главаря бандподполья, боевики и их логова, выявляются тайники и схроны, обезвреживаются самодельные взрывные устройства, изымаются тысячи единиц оружия и центнеры боеприпасов. В одном только Дагестане за два последних месяца в результате 23-х КТО уничтожено 95 бандитов, в том числе «командующий дагестанским фронтом» Вагабов и его заместитель Алиев, главари нескольких бандгрупп. Но следует признать, что результативные действия силовиков не приводят к снижению террористической активности в целом. Прежде всего, речь идет о Северном Кавказе. Если в Чечне и Ингушетии мы отмечаем существенное снижение количества террористических проявлений, то в Дагестане и Кабардино-Балкарии наоборот – резкий скачок. С начала 2010 года только в Северо-Кавказском федеральном округе бандитами было совершено более 440 вооруженных нападений и свыше 240 подрывов взрывных устройств, в результате чего погибли более 300 и ранены свыше 1000 человек. Обращает на себя внимание, что бандиты стали делать ставку на резонансные преступления в местах скопления людей. Да и число смертников, осуществляющих террористические акты, увеличивается»[25].

Итак, на общем фоне эскалации террористического насилия продолжает актуализироваться наиболее опасный вид терроризма - терроризм смертников, которые исламистами ошибочно именуются «шахидами». Вместе с тем, следует подчеркнуть, что в исламе шахидом признается воин, муджахид (букв. участвующий в джихаде), погибший во время сражения «на пути Аллаха», даже если он был убит не на поле боя, а умер случайно или непреднамеренно от собственной же руки. Этот тип мученика называется «совершенным шахидом», поскольку он признается мучеником, как в этом мире, так и в жизни последующей, после смерти, где получит заслуженную награду от Бога[26]. При этом исламская ортодоксия категорически отрицает тождество между «совершенными шахидами» и террористами-самоубийцами.

Несмотря на то, что терроризм смертников отмечался и в прежние века ислама, тем не менее, расцвет этого явления пришелся на вторую половину ХХ – начало ХХI вв. Как утверждает отечественный исследователь данного явления С.И. Чудинов, терроризм смертников ведет свои истоки от шиитской версии радикального ислама, пустившего свои корни в разорванном гражданской войной и иностранной оккупацией Ливане. Большинство экстремистских движений, воспринявших и адаптировавших тактику атак смертников к условиям социально-политического конфликта на своей родине в 1990-е годы, копировали ливанскую модель сопротивления, с которой они имели возможность познакомиться самым непосредственным образом (боевые кадры этих группировок проходили военную тренировку в Ливане в то время, когда радикальные шиитские партии впервые апробировали атаки смертников). Ливанская модель, в свою очередь, была подражением опыту иранских басиджей времен современной ирано-иракской войны, вспыхнувшей вслед за исламской революцией 1979 года в Иране[27]

Хотя в настоящее время за большинством террористических актов с участием смертников стоят исламистские группировки, религиозная составляющая мотивации не столь обязательна для всех исторических разновидностей терроризма смертников. Иногда дух националистической борьбы миноритарной этнической общности и культивируемая в ней идеология самопожертвования доводятся до столь крайнего альтруизма в отношении идеала независимой родины, тесно переплетаясь с чисто восточным культом харизматического лидера повстанческого движения, что этого может быть достаточно и без религиозных стимулов для воспитания готовности в адептах националистического движения превратить себя в живые бомбы. В качестве примера можно привести соответствующую практику «Тигров освобождения Тамил Илама» в Шри-Ланке или курдских сепаратистов из Рабочей партии Курдистана, устраивавших самоподрывы в Турции и т.д. Националистический компонент был силен даже в самом Ливане, родине современного терроризма смертников, в среде светских националистических партий и группировок Ливана (Сирийская социально-националистическая партия и др.). Однако все же радикальный ислам остается важнейшей культурно-идеологической основой распространения терроризма смертников в современном мире. Более того, именно исламистская интерпретация идеала исламского мученичества легла в основу его глобализированной формы[28].

Вместе с тем, количество терактов в мире с использованием самоубийц продолжает оставаться серьезной проблемой для отдельных регионов мира. Например, оккупированный войсками США и их союзников Ирак в этом плане в середине 2000-х гг. поставил такие «рекорды», по сравнению с которыми все остальные ареалы использования тактики «шахидов» в мире просто меркли. Пиковыми годами оказались 2005-й и 2007-й – 478 и 442 случая использования «живых бомб» соответственно. Однако уже в 2009 г. в Ираке было зафиксировано немногим более 30 акций террористов-самоубийц. Всего же в 2003 - 2008 гг. в этой стране было зафиксировано около 1700 взрывов, осуществленных смертниками. Другой ареал особой активности «шахидов» - Афганистан, где с 2006 г. ежегодно фиксируется в среднем по 140 акций самоподрывов[29]. В последние два-три года в этот разряд вошел и Пакистан, где взрывы самоубийц звучат с нарастающей частотой.

С июня 2000 г. терроризм смертников появился на российском Северном Кавказе. Уже в начале 2000-х годов печально известный чеченский полевой командир Ш. Басаев объявил о создании подразделения смертников под названием «Риядус Салихийн» («Сады праведных»), которое не отражало какую-то единую структуру, но было скорее вывеской, под которой лидер экстремистов объявил о своей причастности к подготовке атак смертников.

Как подчеркивает С.Чудинов, во многих отношениях терроризм смертников в Чечне необычен. Во-первых, для него характерен очень высокий процент женщин – исполнительниц атак смертников. Специалисты в области психиатрии и психологии Анна Спекхард и Хапта Ахмедова, проводившие специальные исследования чеченского терроризма смертников, подсчитали, что женщины-смертницы принимали участие в 22 из 27 террористических операций с участием смертников (с июня 2000 по май 2005 года). Их доля среди смертников составила 43% (47 из 110 человек). Что касается объектов покушений, то из 28 террористических операций с участием смертников, осуществленных с июня 2000 по июль 2005 года, 10 были нацелены на военные объекты, 4 – на промосковские правительственные учреждения и официальных лиц правительства Чеченской Республики, 14 – на гражданские объекты (из них 8 произошли в Москве). В первые два года атаки смертников происходили только в Чечне и были нацелены на российские военные базы, в последующем наблюдался процесс расширения ареала их осуществления. В 2003-2004 годах был достигнут пик интенсивности чеченского терроризма смертников, который, тем не менее, до сих пор остается в республике маргинальным явлением, не одобряемым местной общественностью[30].

В 2009 году был зафиксирован новый всплеск терроризма смертников на Северном Кавказе, при этом терроризм самоубийц как специфическая практика радикальных исламистов уверенно вышел за пределы Чечни и затронул не только соседние с ней Дагестан и Ингушетию, но и некоторые другие российские регионы, утратив при этом исключительно чеченский этнический облик. В частности, летом 2009 г. было совершено громкое покушение на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, ответственность за которое взял Доку Умаров и возрожденные им бригады «Риядус Салихийн». В 2009 году на территории Чеченской Республики «живыми бомбами» стали 10 человек, в Республике Ингушетия – 4, и в Республике Дагестан – 1[31]. Террористы-смертники успели отметиться в Северной Осетии, Ставропольском крае и Москве. Эта же тенденция сохранялась в 2010-2011 гг. Так, по официальным данным НАК РФ, в 2010 г. из 23 зарегистрированных в стране терактов 8 совершены смертниками, а за девять месяцев 2011 г. из зафиксированных 10 терактов – 4 на счету террористов-самоубийц[32]. Периодически правоохранительным органам в результате спецопераций удается ликвидировать или задерживать потенциальных смертников, но далеко не всегда.

Как свидетельствует практика, в основном роли «живых бомб» на Северном Кавказе выполняют юноши и женщины, как правило, т.н. «черные вдовы» (вдовы убитых боевиков, для которых в специфических условиях Кавказа со смертью их мужей заканчивается не только супружеская жизнь, но и в ментальном плане утрачивается смысл жизни как таковой). Подготовка таких смертников ведется групповым методом по специально разработанной методике с использованием зомбирующих технологий, учебно-тренировочных заданий, формирующих жесткие мотивационные установки, с соответствующей атрибутикой и ритуалами.

Однако в последние годы террористами-смертниками стали преимущественно юноши и молодые мужчины. Развертывание на территории регионов России «шахидизма» свидетельствует о мощном влиянии ближневосточных экстремистских организаций на эволюционные процессы в северокавказском радикальном исламизме, участии наемников в подготовке и осуществлении террористических актов на Северном Кавказе.

Северокавказским боевикам удалось поставить на поток подготовку и создать резерв потенциальных смертников-самоубийц, а также идеологов и наставников «шахидов», из числа не только зарубежных, но и российских граждан (например, уничтоженный Саид Бурятский). Как подчеркивают эксперты, практика «шахидизма» весьма эффективна: взрывы «живых бомб» составляют 3 процента всех терактов, совершенных в мире, однако именно на них приходится 48 процентов жертв[33]. Что касается России, то за период с августа 1999 г. по сентябрь 2009 г.  террористами-смертниками в различных ее регионах, преимущественно на Северном Кавказе, была осуществлена 41 акция «шахидизма», все они сопровождались далеко не единичными жертвами. Как отмечалось выше, в 2010-2011 г. зафиксировано еще 12 случаев самоподрывов. Таким образом, в 1999-2011 г. смертниками совершены 53 террористические акции.  Для сравнения: в Израиле за период т.н. «интифады» (первая интифада в Палестине вспыхнула в 1987 г., вторая – в 2000 г.) взорвали себя 59 палестинцев[34]. Иными словами, по количеству «живых бомб» Северный Кавказ уверенно догоняет Палестину, а по частоте применения практики терроризма самоубийц за последние десять лет явно ее превосходит. Правда, следует отметить, что безусловными лидерами по проведению акций террористов-самоубийц сегодня выступают Афганистан и Ирак, оккупированные войсками США и их союзников. Ежегодно там, а также и в Пакистане, фиксируются сотни акций самоподрывов.

   Таким образом, материалы данного параграфа позволяют утверждать, что и в области форм и методов осуществления своей специфической практики северокавказские сепаратисты не изобрели ничего нового, оригинального по сравнению с практикой их «коллег» в государствах арабского, а шире – мусульманского Востока, но являются потребителями изобретений «первооткрывателей» из стран «дальнего мусульманского зарубежья».