Чарльз Уильямс: «Образ империи» - образ Софии?

Статья на основании доклада в рамках семинара «Платонизм и Империя»

Ранее мы уже затрагивали осмысление империи у английского поэта, писателя и богослова Чарльза Уильямса. Однако, как нам кажется, отдельные важные моменты остались вне нашего внимания. Нынешний семинар - хорошая возможность вновь обратиться к этой теме.

Стоит напомнить, что ранее уже было сказано о Уильямсе и его обращении к образу Византийской империи. Чарльз Уильямс – английский романист, поэт, мистик первой половины XX века. Член ордена «Золотой зари», позднее верующий христианин (англиканин), богослов. Знакомый Уильяма Батлера Йейтса, Алистера Кроули, Дж. Р.Р. Толкина, Клайва Стейплза Льюиса. На последнего оказал огромное влияние.

Уильямс в своих богословских работах и в художественных произведениях с одной стороны часто обращается к платоновским концептам. С другой к образам, связанным с Византией.

В этой связи примечательны его стихи, в которых тема Византии объединяется с образами Артурианы. В частности, «Видение империи». «Талиесин чрез Логр» и «Талиесин возвращается в Логр».

Империя и анти-империя

В этих произведениях речь идёт о древневаллийском барде Талиесине, жившем в 6-м веке. Описывается его путешествие в Византию. Однако речь идёт не просто о физическом путешествии и физической географии империи, а географии поэтического воображения – географии Mundis Imaginalis. Воображаемая Византия не является Византией исторической, хотя отсылки к истории есть. Это образ империи как таковой.

Чтобы понять, что такое империя у Уильямса, обратимся к тому, что у него не является империей. И в первую очередь наше внимание падает на такую субстанцию или область сакральной географии как По-лу, в которой не трудно распознать платоническое множество (полла), соотносимая с образами моря и осьминогами.

Этот же образ с подчёркнуто сатанинскими коннотациями также используется в пьесе Уильямса «Дом осьминога».

При том это море «невнятное». А за По-лу появляется тревожный образ безголового императора и «антиподовой Византии», противоположности истинной империи, для которых характерны «непристойность», осквернение», «покинутое средоточии разума»,» «суматоха чувствительной мысли».

По-Лу как отмечает британская исследовательница Симона Уилсон – «полное отвержение любого единства, и потому лежит полностью вне» границ империи.

Если По-лу – это полла, то империя – это единое, платоновское "эн", при этом не единое в самом себе, а единое многое «эн полла» - вторая гипотеза платоновского диалога «Парменид». Единое само по себе апофатично, и как только ему добавляется атрибут бытия, оно тут же становится многим. Но империю, объединяющую многое в едином порядке, восходящем к небесным образцам можно трактовать именно как «единое многое».

Империя как Её тело

Тут надо обратить внимание на образ империи как тела у Уильямса. «Тело единое органом пело» - так звучит русский перевод начала «Видения империи». При этом английский текст более точно отражает это объединение единства и множественности “Organic body sang together”. Тело пело «вместе». Образ тела отражает и единство, и его единственность и наличие многих – органов.

А теперь вспомним одно из заявлений Сократа об едином и многом в «Пармениде», до собственно диалога Парменида и Аристотеля.

«Но что удивительного, если кто будет доказывать, что я – единый и многий, и, желая показать множественность, скажет, что во мне различны правая и левая, передняя и задняя, а также верхняя и нижняя части, – ведь ко множественному, как мне кажется, я причастен, – желая же показать, что я един, скажет, что, будучи причастен к единому, я как человек – один среди нас семерых: таким образом раскрывается истинность того и другого».

Итак, человек есть единое и многое. Тут мы можем вспомнить гомологию человека и космоса в образе Имира в скандинавской мифологии. Или гомологию человека и социального порядка, кстати, и космоса также в образе Пуруши в индуизме.  В христианстве - представление о церкви как «теле Христовом».

Однако Церковь, если мы будем продолжать эту последовательность образов – это ещё и Жена-облачённая в солнце, и Невеста Христа.

И показательно, что Уильямс представляет Империю именно не как мужчину, а как женщину или деву.

Тело империи – это женское тело. Тут интересно, что Уильямс обращается именно к Византии, где в отличие от Запада не проводится столь непримиримого и чёткого разделения между империей и церковью в логике двух градов – Небесного и Земного.

Если продолжать ряды образов – то образ Уильямса можно соотнести и с Песнью Песней, а значит и душой, и Церковью, и увидеть отсылку к Богородице и даже Софии («единство истинное, не противополагающее себя множественности, не исключающее её, но… всё в себе заключающее» -у Владимира Соловьёва» -  опять вторая гипотеза Парменида).

При этом – у Уильямса этот образ империи не только образ «истинного социального порядка», но и «непадшего человека», человека до грехопадения и даже всего Творения.

Образ империи, это ещё и образ мира. В пояснениях Клайву Стейплзу Льюису Уильямс пишет, что форма тела как женского якобы случайна, выбрана только потому что император мужчина, однако сам текст поэмы, внимание Уильямса к «теологии романтической любви», говорят о том, что никакой случайности тут нет.

Да и поскольку Уильямс понимает императора как образ Бога, того, что осуществляет мимесис по отношению к Христу и даже утверждает в тех же пояснениях, что Император – «The Emperor is (i) God-in-operation or God-as-knownby-man» осмысление империи как женщины логично – но опять выводит к образу Софии.

Само слово София часто встречается стихах Уильямса, как например, в поэме «Талиесин чрез Логр»: это можно понимать и как отсылку к собственно Собору Святой Софии (строившийся как раз во времена Талиесина), но и София как мудрость. При этом в употреблении этого слова нет той однозначности, которая бы позволяла сказать, что речь идёт именно и только о соборе. Да и никакие другие храмы в тексте не упоминаются, что вряд ли можно назвать случайностью.

Империя и её части

Ранее Леван Васадзе предложил формулу «нераздельно-неслиянно», православной христологии для взаимодействия Третьего Рима и Нового Иерусалима. Уильямс решает похожую задачу, но в контексте взаимодействия органов священного тела империи.

Каждая географическая область соответствует определённому органу, тот символизирует особенности духовных аспектов, поддержание которых в равновесии и определённой иерархии и обеспечивает сохранность и целостность и правильное функционирование империи.

Итак, что это за органы и географические центры. Логрес – Британия – Голова – центр рациональной мысли. Галлия – сосцы – питающие интеллект, а также традиционная организация, схоластика и теология.

Рим – руки: деятельный центр как руки строителей, легионеров, чиновников. И руки Папы, воздетые в молитве.

Константинополь – пупок (в буквальном смысле «пуп мира») – связь (пуповина) с божественным, небесной родиной, центр правды и славы, трон императора, царя как образа Бога. Иерусалим –  утроба, чрево, где зародилась вера.

 И Кавказ – задняя часть, область чувственного наслаждения, но с другой стороны физической гармонии – противовес сухой рациональности Британии.  А также «village society».

Пока всё это вместе – империя жива. Однако утрата важной области Кавказа – захват его мусульманами ведёт к потере баланса, дальше следует катастрофа, из рационального центра Логра пропадает Грааль, король Артур пытается восстановить имперский порядок у себя, но опирается лишь на рацио и терпит крах и-за вторжения непонимаемого им чувственного начала: любви Гвиневры к Ланселоту и козней Мортреда (бастарда Артура). (Логр больше не уравновешивается Кавказом.  

Поэтому катастрофа Кавказа и катастрофа Артура убитого Мортредом может быть осмыслена и как подавление женственного чувственного начала, что в конце концов приводит к опрокидыванию империи.

Есть и другое осмысление – где Кавказ, который в поэтическом языке описывается красками схожими со описанием Нового Иерусалима, является символом непадшей физической составляющей человека. Уильямс пишет о «целомудрии стройных вершин Кавказа». И падение империи – обращение в антипод связано со сменой этой целомудренности на символику денег и тонущего в Золотом Роге Эльбруса

Так подразумевает Уильямс – восстановление империи невозможно с опорой только на один её центр – который соответствует только одному из аспектов человека. Восстановление империи как единства, который даёт смысл и возможность правильно существовать – в соответствии со своим логосом - каждой провинции – происходит, если можно так выразиться соборно, совместно.

Империя и Небесный Град

В поэме Region of Summer Starts – (Prelude). Уильямс видит два пути для Византии – превращение в свой антипод, Land of Infamy – земля мерзости. Либо остров Саррас – Новый и Небесный Иерусалим – земля перихоресиса, разделения без разделения. Империя может пасть (как пал человек, грехопадение, София у гностиков), а может наоборот двигаться к Богу. При этом Небесный Град не только возникнет в будущем, взор поэта обозревает его уже сеqчас.

 Смысл империи - в ожидании Парусии, нисхождения Нового Иерусалима.

Это своего рода образец, подобие к которому восходит священная империя, но не совпадает с ним. В то же время – можно соотнести этот образ с апофатическим «эн» Платона и платоников.

Империя не есть Град и не претендует на то, чтобы быть им, но существует ради его воплощения. Жизнь империи – это жизнь в ожидании Парусии.

 В Новом Иерусалиме действительно есть только единство или высшая степень единства. Это уже не многие города империи – но один город. Строго говоря – это и не империя – но полис, единый и единственный, где никто не живёт для себя. Но всегда для другого. И где в каждом живёт Христос, а не он сам.

В теологии Уильяса при этом нисхождения святого града не просто некое автоматически запланированное событие. Оно частично зависит от выбора человека. Империя в этом контексте призвана стать своего рода материнской средой для Нового Иерусалима. То есть она (опять важно то, что её образ женский) в какой-то степени подражает Богородице и делает Священный Город видимым, даёт ему явиться.

Этот образ скорее напоминает, свободное нисхождение (или скорее всход) Святого Града у Н. Гумилёва «взойдут, ясны, Стены нового Иерусалима на полях моей родной страны», чем, например, блейковский в чем-то даже титанический порыв построить Иерусалим снизу

:«I will not cease from mental fight,
Nor shall my sword sleep in my hand 

Til we have built Jerusalem

In England's green and pleasant land».

Выводы:

Образы Уильямса с его вниманием на женском начале, теологии романтической любви, Данте и Беатриче, Святой Софии, балансе и сочетании плотского и духовного очень резонируют с обращением Софии у русских мыслителей и стилем «софианизма» у Лучиана Блага.- Византийским пониманием пространства как «пространства земли, насыщаемого тонким и незаметным присутствием Неба».

Даже фигура византийского императора как образа Христа на земле для Уильямса важна ещё и потому, что как в Христе сочетаются человеческая и божественная природы нераздельно и неслиянно, так и в императоре как епископе внешних дел церкви сочетаются светская и духовная власть.

Для него всегда важно сочетание одного и другого, не западный резкий контраст земного и небесного, а их «софианистическое» взаимопроникновение, брак, симфония.

Таким образом Уильямс даёт основания осмысления проблематики империи в принципиально новом контексте. В то же время этот контекст остаётся платоническим. В нём присутствует диалектика целого и частей, единого и много, апофатическое царство как Град - полис и феноменальная империя, связанная с апокалиптичесим градом сложными отношениями.

Иначе говоря, поэтика Уильямса подразумевает возможность помыслить империю софийно: не социологически – это отдельная тема, а именно софийно:

• Империю как всеединство.
• Империю как то, что находится посредине - между духом, отеческим Небом и Землёй
• Империю, как то, что принципиально открыто как небесному так земному, не подавляя последнее и насильственно сводя к единому, унифицируя, но интегрируя в порядок, обращая к небесным образцам и сохраняя многообразие.
• Империю как выражение определённого божественного присутствия в мире (хотя и не такое как Церковь). Это не обожествления империи, а как раз признание наличия над ней высшего измерения, связь с которым она сохраняет если хочет остаться империей.
• Такая софийная империя не претендует на построение царства Божьего на земле на превращение себя в это царство, но приготавливает явление, рождение Небесного Иерусалима как Иного по отношению к себе.
• Это тоже можно понимать двояко – как ожидание пришествия небесного Жениха и как готовность к рождению Иного, Града который заместит и упразднит сам порядок империи.

 Использованная литература:

• Чарльз Вильямс. «Видение Империи». Перевод Г. Бондаренко. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9B/literaturi-gazeta-denj/denj-literaturi-143-7-2008/17

• The Arthurian poems of Charles Williams: A critical annotated edition. United States Naval Academy. Annapolis, Maryland. Trident Scholar project report by Jay A Mihal

• Simone Willson. The Empire of Charles Williams//Mythlore. Vol. 1, No. 4 (October 1969), pp. 50-51

• Jan Curtis. BYZANTIUM AND THE MATTER OF BRITAIN: THE NARRATIVE FRAMEWORK OF CHARLES WILLIAMS'S LATER ARTHURIAN POEMS//Quondam et Futurus. Vol. 2, No. 1 (Spring 1992), pp. 28-54