Антиутопия Клауса Шваба

Идеи, предложенные председателем Всемирного экономического форума Клаусом Швабом в его книге "Четвертая промышленная революция", уже достаточно много критиковались по самым разным причинам. При этом для некоторой части людей, которые не относят себя к сторонникам глобализации, они выглядят достаточно привлекательными. Ведь Шваб утверждает, что цифровые инновации изменят к лучшему жизни людей, их работу и досуг. Такие технологии, как искусственный интеллект и робототехника, квантовые облачные вычисления и блокчейн уже являются частью повседневной жизни. Мы пользуемся мобильными телефонами и приложениями, "умной" техникой и интернетом вещей. А по сравнению с предыдущими промышленными революциями, утверждает он, Четвертая промышленная революция (4ПР) развивается экспоненциальными темпами, беспрецедентным образом реорганизуя системы производства, менеджмента и управления.

Однако объективный анализ аргументов Клауса Шваба показывает, что он частично заблуждается, а его позиция, в целом, обусловлена интересами осуществления контроля над обществом и управлением капитала, который приобретает новые свойства.

 В числе критиков концепции 4ПР - Нанджала Ньябола, которая в книге "Цифровая демократия, аналоговая политика" анализирует нарратив, с помощью которого Шваб сформировал свою идеологию.

Она утверждает, что 4ПР используется глобальными элитами для того, чтобы отвлечь внимание от движущих сил неравенства и способствовать продолжающимся процессам экспроприации, эксплуатации и отчуждения. Ньябола проницательно отмечает, что "настоящая привлекательность этой идеи заключается в том, что она аполитична. Мы можем говорить о развитии и прогрессе, не прибегая к борьбе за власть".

Реплика со стороны Африки, где проживает Ньябола, не случайна, поскольку этот регион, вместе с Азией и Латинской Америкой глобалисты считают благоприятным для новых интервенций под видом технологической помощи и 4ПР.

Ведь имеющиеся данные свидетельствуют о том, что распространение цифровых технологий было крайне неравномерным, обусловленным технологическими инновациями старшего поколения, и использовалось для воспроизведения, а не преобразования социального неравенства. 

Историк Ян Молл идет дальше и задается вопросом, представляют ли нынешние цифровые технологические инновации 4ПР как таковую?

Он отмечает, что существует гегемонистская интерпретация ‘Четвертой промышленной революции’, которая изображает быстрое технологическое развитие как смелую новую промышленную революцию. Однако нет свидетельств какой-либо подобной революции во всей совокупности социальных, политических, культурных и экономических институтов, как на местном, так и на глобальном уровнях, следовательно, внимание должно быть обращено на то, как эта идеологическая структура функционирует для продвижения интересов социальных и экономических элит по всему миру.

 Ян Молл утверждает, что фрейм "Четвертой промышленной революции" укрепляет условный неолиберализм периода после Вашингтонского консенсуса и, следовательно, служит прикрытием продолжающегося упадка глобализированного мирового порядка с помощью красивых историй о "дивном новом мире". Шваб просто сделал своего рода идеологический переворот с помощью набора метафор, повествующих о воображаемой революции.

Элисон Гиллвальд называет это “одним из самых успешных инструментов лоббирования и политического влияния нашего времени... Мобилизуясь вокруг ежегодного собрания элиты в Давосе, политические планы ВЭФ по 4ПР заполняют вакуум для многих стран, которые публично не инвестировали в то, как они хотят, чтобы выглядело их собственное будущее... С видениями глобального процветания, упакованными с футуристической убежденностью и фантастическими экономическими прогнозами экспоненциального роста и создания рабочих мест, они, похоже, обеспечивают готовую дорожную карту в неопределенном будущем.

 Но требуется осторожность. Даже беглый взгляд на более ранние промышленные революции покажет, что они не были связаны с интересами рабочих или низших классов. И это несмотря на более широкие выгоды для общества от внедрения пара, электричества и оцифровки. Скорее, они связаны с развитием капитализма благодаря “большим” технологиям того времени”.

 Также и в этом случае - новые технологии будут работать на интересы гик-капиталистов, а не обществ.

 Молл пишет, что концепция 4ПР выглядит убедительной, потому что действует как своего рода формула:

I. Перечислите от 7 до 15 технологий, в основном цифровых, которые кажутся умными, заставляют нас чувствовать себя устаревшими и внушают благоговейный трепет перед будущим. Даже если они не являются инновациями двадцать первого века, объявите их таковыми.

II. Заявите, что существует удивительная, беспрецедентная конвергенция между этими

технологиями.

iii. Предположите, что они приведут к изменениям, которые разрушат и преобразят каждую часть нашей жизни.

IV. Апеллируйте к каждой из предыдущих промышленных революций как к образцу нынешней.

V. Назовите одну или две основные технологии или источники энергии в предыдущих промышленных революциях. Проверенными предложениями являются паровой двигатель для 1ПР; двигатель внутреннего сгорания и / или электричество для 2ПР; компьютеры и / или ядерная энергия для 3ПР (вы бы упомянули Интернет в пункте I, так что избегайте этого здесь).

  Поэтому она ненавязчиво внушает правильность общей концепции. При этом "Шваб успешно использует нашу внутреннюю технологическую рациональность. Он провозглашает беспрецедентную скорость, размер и размах 4ПР. Скорость изменений, по его словам, скорее экспоненциальна, чем линейна; объединение множества технологий шире и глубже, чем когда-либо прежде; и системное воздействие теперь является тотальным, охватывающим все общество и глобальную экономику. Таким образом, он утверждает, что “разрушение и инновации [...] происходят быстрее, чем когда-либо”.

Одновременно Шваб отвергает большую часть нашего исторического опыта в этом вопросе. Он пишет, что “хорошо осведомлен о том, что некоторые ученые и профессионалы рассматривают события, на которые я смотрю, просто как часть третьей промышленной революции”.

 Но Молл предлагает рассмотреть некоторые экспертные знания, которые он игнорирует. Приведем два примера. Это вклад испанского социолога Мануэля Кастельса, который отмечал, что критическая роль сетевых информационно-коммуникационных технологий является “палкой о двух концах”: некоторые страны ускоряют экономический рост, внедряя цифровые экономические системы, но те, кто не в состоянии этого сделать, становятся все более маргинализированными; “их отставание становится кумулятивным”. Кастельс много пишет о том, что он называет “другой стороной информационной эпохи: неравенство, бедность, нищета и социальная изоляция”, и все это в настоящее время является растущим наследием глобализированной информационной экономики.

В отличие от Шваба Кастельс не пытался идеологизировать или политизировать социологические данные. И его эмпирические исследования не свидетельствуют о фундаментальной цифровой трансформации общества в современную эпоху.

Еще один эксперт, которого игнорирует Шваб, - это Джереми Рифкин. К 2016 году, когда Шваб предложил свою концепцию 4ПТ Рифкин уже занимался исследованием рабочих мест, где робототехника взяла на себя стратегические и управленческие функции в экономическом производстве. Между авторами существует заметное разногласие. Рифкин не считает, что драматические изменения, связанные с ИКТ, представляют собой 4ПР.

В 2016 году Рифкин заявил, что ВЭФ “дал осечку” со своим вмешательством под видом 4ПР. Он оспорил утверждение Шваба о том, что слияние физических систем, биологических процессов и цифровых технологий является качественно новым явлением:

Сама природа цифровизации [...] заключается в ее способности сводить коммуникации, визуальные, слуховые, физические и биологические системы, к чистой информации, которая затем может быть реорганизована в обширные интерактивные сети, работающие во многом как сложные экосистемы. Другими словами, именно взаимосвязанный характер технологий цифровизации позволяет нам преодолевать границы и ‘стирать грани между физической, цифровой и биологической сферами’. Принцип действия цифровизации - это "взаимосвязь и построение сетей’. Это то, что цифровизация делает со все большей изощренностью в течение нескольких десятилетий. Это то, что определяет саму архитектуру Третьей промышленной революции.

Изучение "технологий", которые часто объявляются ключевыми конвергентными инновациями 4ПР – искусственный интеллект, машинное обучение, робототехника и интернет вещей – показывает, что они не оправдывают претензий на современную технологическую ‘революцию’.

 Молл делает вывод, что 4ПР Шваба - не более чем миф. Социальный контекст мира по-прежнему остается тем же, что и в 3ПР, и особых изменений не предвидится. Нет ничего похожего на еще одну промышленную революцию, происходящую после третьей. Дивного нового мира Шваба просто не существует.

В конце концов, революции характеризуются не только технологическими изменениями. Скорее, они обусловлены трансформациями в трудовом процессе, фундаментальными изменениями в отношениях на рабочем месте, сдвигами в социальных отношениях и глобальной социально-экономической реструктуризацией.

Конечно, технологические инновации могут быть полезны для рабочих и общества в целом. Они могут снизить необходимость заниматься тяжелым трудом, улучшить условия и высвободить больше времени для людей, чтобы заниматься другими значимыми видами деятельности.

Но проблема заключается в том, что плоды технологических инноваций монополизируются глобализированным капиталистическим классом. Те же цифровые платформы труда финансируются, в основном, венчурными фондами на глобальном Севере, а предприятия создаются на глобальном Юге, при этом фонды не инвестируют в активы, не нанимают сотрудников и не платят налоги в государственную казну. Это просто очередная попытка с помощью новой технологии захватить рынки, пользуясь прозрачностью границ, получать барыши и не нести никакой ответственности.

Поэтому нарратив о 4ПР - это скорее чаяния, чем реальность. Чаяния богатого класса, который предвидит кризис западной системы экономики и хочет найти безопасную гавань в других регионах. Именно поэтому, с учетом исторического опыта капитализма западного образца весь остальной мир видит 4ПР как нежелательную антиутопию.