Алексей Хомяков: выбор Света

Сформулированное Одоевским и Веневитиновым, шире кружком русских любомудров, «поручение» по созданию русской философии стало задачей, растянувшейся на два столетия. Первыми на это откликнулись славянофилы, также выходцы из этого кружка. Позднее в этом же ключе строили свою деятельность евразийцы, а еще через этап – неоевразийцы конца ХХ столетия, и в конце концов, это «поручение» было воспринято как императив в «Ноомахии» и других наших работах, сосредоточенных на исследовании возможности русской философии[1].

Алексей Степанович Хомяков, близкий друг Владимира Одоевского и Веневитинова, всю свою жизнь посвятил масштабному сравнительному исследованию культур и цивилизаций. Этот труд --- «Семирамида»[2] -- так и не был опубликован при его жизни. При этом Хомяков стремился не просто дать объемное описание каждой из них, что представляется заведомо невозможным, но предложить некоторую классификацию, в соответствии с которой эти цивилизации могут быть логически распределены. Фактически он подходит к методологии на основе доминирующих Логосов, на чем строится «Ноомахия», но описывает эти Логосы в иных терминах и в иных структурных соответствиях. 

Хомяков отталкивается от распространенного в его время представления о наличии пяти рас человечества – белой, желтой, черной, красной и оливковой, более или менее соответствующих пяти континентам. Полюсом белых является Европа, желтых – Азия, черных – Африка, красных – Америка, оливковых – Австралия и Океания. Постепенно Хомяков приходит к выводу о том, что тремя основополагающими расами являются только три – белая, желтая и черная, а остальные две – красная и оливковая – являются продуктом их смешения. Это деление на три расы соответствовало и взглядам западноевропейских антропологов XIX века – в частности, Льюису Моргану[3] (1818 – 1881), при этом обычно расам соответствовали три типа обществ – белым цивилизация, желтым – варварство, а черным дикость. 

Однако Хомяков не удовлетворяется такой систематизацией, и обращая особое внимания на историю славян, занимающих земли не только Европы, но и Азии, подчеркивает этническую и лингвистическую близость иранских и индийских народов к индоевропейской (индо-германской) общности. Тем самым он отходит от расового подхода в пользу этно-культурного и лингвистического. Это приводит его к выявлению сходства славянских языков и славянской культуры с индоевропейскими народами Азии – прежде всего с индийской цивилизацией. Не случайно в первом разделе «Семирамиды» он приводит длинный список однокоренных слов в русском языке и санскрите. Часть этимологических сближений позднее были оспорены, но главный вывод Хомякова был совершенно верен: индоевропейские народы Азии (иранцы, индусы, афганцы и т.д.) и Европы (греки, латиняне, кельты, германцы и т.д.) имели общее происхождение и некогда общий язык и культуру, и славяне были неотъемлемой частью этой индоевропейской общности[4].

Далее Хомяков делает следующий шаг: признав расовое деление не главным с точки зрения смысла истории, он предлагает новый критерий, который заслуживает более пристального внимания. Важна не столько раса, сколько тип религиозного мировоззрения. Именно он и являются определяющим. То, как Хомяков истолковывает тип религиозного мировоззрения, вполне созвучно представлению о Логосах в «Ноомахии». При этом Хомяков выделяет два фундаментальных (коренных) и в какой-то мере универсальных начала – иранское и кушитское. Мы вполне могли бы назвать это «кушитским Логосом» и «иранским Логосом». Каждый из них рассматривается в соответствующих томах «Ноомахии»[5]. Хомяков утверждает:

Сравнение вер и просвещения, которое зависит единственно от веры и в ней заключается (как все прикладное заключается в чистой науке), приводит нас к двум коренным началам: к иранскому, т. е. духовному поклонению свободно творящему духу или к первобытному, высокому единобожию, и к кушитскому — признанию вечной органической необходимости, производящей в силу логических неизбежных законов. Кушитство распадается на два раздела: на шиваизм — поклонение царствующему веществу, и буддизм — поклонение рабствующему духу, находящему свою свободу только в самоуничтожении. Эти два начала, иранское и кушитское, в своих беспрестанных столкновениях и смешениях, произвели то бесконечное разнообразие религий, которое бесчестило род человеческий до христианства, и особенно художественное и сказочное человекообразие (антропоморфизм). Но, несмотря ни на какое смешение, коренная основа веры выражается общим характером просвещения, т.е. образованностью словесною, письменностью гласовою, простотою общинного быта, духовною молитвою и презрением к телу, выраженным через сожжение или предание трупа на снедь животным в иранстве, и образованностью художественною, письменностью символическою, условным строением государства, заклинательною молитвою и почтением к телу, выраженным или бальзамировкою, или съедением мертвых, или другими подобными обрядами, в кушитстве.[6]

Фактически Хомяков выделяет здесь Логос Аполлона, наиболее близкий к иранскому, и Логос Кибелы, который он сближает с южно-египетской цивилизацией Куш. Обе эти метафоры подтверждаются «Ноомахией».  Иранский Логос представляет собой одну из самых ярких и оригинальных (дуалистических) форм индоевропейского вертикально-патриархального Логоса Аполлона[7], а кушитский горизонт и территория, примыкающая к Африканскому рогу, которая, вероятно, являлась прародиной всего афроазиатского культурного круга (включающего семитов, кушитов, египтян и берберов), действительно, в своих глубинных корнях близка Логосу Кибелы[8]. При этом следует подчеркнуть проницательность Хомякова, выделившего из индоевропейских народов именно иранцев (не греков, не индусов, не германцев, не латинян и не кельтов) в качестве носителей парадигмальной культуры. К выводу о колоссальном и подчас решающем влиянии иранского начала на пост-Вавилонский иудаизм и эллинизм (а следовательно на христианство, византизм и соответственно на Европу в целом), с одной стороны, и на огромные просторы Азии – от Центральной Азии до  Северной Индии, Тибета и Монголии, с другой, и о глубокой недооценке этого влияния мы приходим в нашем исследовании иранского Логоса[9]. Иран для Хомякова – символ солярной индоевропейской вертикали.

Кушитское начало для Хомякова это цивилизация рока, объективной необходимости, своего рода сакральный материализм, помещающий человека на периферию онтологии. Это – отличительная черта цивилизации Великой Матери, яркий признак Логоса Кибелы. И снова догадка Хомякова о связи этого матриархально-материалистического в своих истоках мировоззрения с Кушем оказывается верной, что подтверждается нашими исследованиями цивилизаций и культур народов Северной Африки[10].

С другой стороны, в такой реконструкции мы можем опознать влияние позднего Шеллинга, изложившего в лекциях по «Философии мифологии»[11] грандиозную картину мировой истории, как развертывания божественной мысли, решающей метафизическую проблему абсолютной значимости – как светлое и разумное первоначало А²  (в терминологии Шеллинга) оформит свое отношение к предшествующему ему логически и онтологически началу – темной апофатической бездне – В. Мы неоднократно ссылались на эту модель Шеллинга, обнаруживая и подчас корректируя ее несоответствия при соотнесении с теми или иными цивилизациями (например, в отношении его толкования Вавилонской культуры или раннего иудаизма[12]), а также предлагая своеобразное развитие его идей применительно к тем фигурам и гештальтам, которые сам Шеллинг не рассматривал (прежде всего к фигуре Ва’ала[13] или Трикстера[14]). Хомяков также следует за Шеллингом, отождествляя иранское «коренное начало» с сияющим Логосом, А², а культуру, где полностью преобладает начало В, онтологический вес автореферентной данности, с кушитским Логосом. Если оставить в стороне исторические, этнологические, лингвистические и религиоведческие детали, которые у Хомякова требуют не меньшей коррекции, нежели у Шеллинга,  то картина получается следующая: мировая история есть последовательное развитие борьбы иранского Логоса с кушитским, то есть А² с В или, в терминах «Ноомахии», Логоса Аполлона с Логосом Кибелы. Так выстраивается диалектика всемирной истории, начинающейся с безусловной доминации иранского Логоса, сменяющейся потом триумфом Логоса кушитского. Тем самым мы с предельной ясностью видим в «Семирамиде» первую версию русской «Ноомахии». Так Хомяков пишет:

Взгляд на древнее рассеяние семей и древнее расселение человеческого рода, на стройное, многозначительное и духовно живое строение первобытного языка, на бесконечное пространство пустынь, пройденное первыми обитателями земли, на беспредельность морей, переплытых основателями первых заокеанических колоний, на тождество религий, обрядов и символов с одного края земли до другого представляет неоспоримое свидетельство о великом просвещении, всемирном общении и умственной деятельности времен доисторических, о позднейшем искажении всех духовных начал, об одичании человечества и о печальном значении так называемых героических веков, когда борьба беззаконных и буйных сил поглотила в себе все великие предания древности, всю жизнь мысли, все начала общения и всю разумную деятельность народов. Зародыш этого зла, очевидно, в той стране, которой слава открывает ряд исторических веков, в стране кушитов, ранее всех забывших все чисто человеческое и заменивших это древнее начало началом новым, условно логическим и вещественно образованным.[15]

В этом важнейшем для понимания сущности учения славянофилов высказывании содержится прямое обращение к Логосу Аполлона, который для Хомякова является безусловной истиной, благом и целью. Становясь на сторону «Ирана», Хомяков занимает однозначную позицию в армии сынов Света, на стороне патриархальной вертикали и небесной свободы. Именно здесь на стороне Аполлона и должны находиться славяне – как последний легион светлого Логоса, принимающий эстафету от европейских и азиатских народов, утративших свою миссию под натиском Логоса Кибелы (кушитского коренного начала). При этом последние слова этого фрагмента не оставляют никаких сомнений относительно того, как сам Хомяков, и остальные славянофилы (равно как и участники кружка любомудров) оценивают современную им западноевропейскую цивилизацию Модерна. В ней доминирует Логос Кибелы, а принципы «логического и вещественно образованного начала» возведены в разряд высшей ценности и последней цели. Отсюда вытекает призыв противостоять не просто Западу, но именно современному Западу, сделавшему тот же самый выбор, как и многие древние цивилизации, отказавшись от начала иранского в пользу начала кушитского. Солнечный Логос отныне предстоит защищать славянам. 

Так обращение к древним цивилизациям и попытка выявить определенные семантические закономерности в мировой истории приводят Хомякова к обоснованию русской идентичности и формулировке исторической миссии русских и, шире, славян. При этом ориентиром для Хомякова выступает германская мысль – и конкретно, романтики, философы-идеалисты, впервые подошедшие вплотную к проблематике Радикального Субъекта[16] – Фихте, Шеллинг, Гегель. Беда Европы в том, что там возобладали либерально-демократические буржуазные – сущностно кушитские, торгашеские, материалистические – ценности, ярче всего представленные английским эмпиризмом и французским рационализмом, то есть в том, что Европа является англо-французской, а не германо-славянской. Так, Хомяков пишет:

Франция и Англия, к несчастию, слишком мало знакомы с ученым движением Германии: они отстали от великой путеводительницы Европы. (…) Остается мир германский, истинное средоточие современного мышления. Ему, приготовившему все материалы, следовало бы и соорудить здание.

Труды Гердера, Шеллинга и Гегеля и есть основы такого всемирно-исторического здания. Позднее эту же цель поставит перед собой Освальд Шпенглер[17] (1880 – 1936), но к построению этой аполлонической версии мирового историала должны приложить руку и русские. Сам труд Хомякова является весомым вкладом именно в этот проект; позднее еще более детальную и продуманную картину множественности культурно-исторических типов и их особых миссий предложит славянофил второго поколения Николай Данилевский (1822 – 1885). 

Так славянофилы приняли со всей серьезностью «поручение» Веневитинова и стали готовить почву для появления самобытной русской философии, которая в глазах самих славянофилов могла быть и должна была быть радикальной защитой Логоса Аполлона и битвой против кушитского – материалистического и строго имманентного – начала.

Эта битва касалась не только отношений России и Запада, а конкретно, западноевропейского Модерна, но скорее, полем противостояния иранского и кушитского начал, то есть Логоса Аполлона и Логоса Кибелы. Этим полем стало и все русское общество XIX века, разделившееся на два лагеря. Хомяков в одной из своих полемических статей, направленных против историка-западника С.М.Соловьева (1820 -- 1879), замечал:

Испытующий ум обратился строже прежнего на весь быт наш и на все наше просвещение, отыскивая в них разнородные струи и оправдывая или осуждая явления быта и выражение мысли не только в отношении к ним самим, но еще и по тому, одобряем ли мы или отвергаем ту струю, которая в них пробивается. Так возникли два направления, к которым более или менее принадлежат все пишущие люди. Одно из этих направлений открыто признает за русским народом обязанность самобытного развития и право самотрудного мышления; другое, в выражениях более или менее ясных, отстаивает обязанность постоянно ученического отношения нашего к народам Западной Европы и недавно высказалось ех cathedra, с крайнею наивностью, в определении, что учение есть ни более, ни менее, как подражание.[18]

Эти два лагеря и есть славянофилы и западники. Первые опираются на русскую идентичность, обосновывая ее в структурах аполлонического индоевропейского Логоса, тогда как вторые настаивают на продолжении «второго перевода» и пассивном следовании за логикой и ритмикой западноевропейского (англо-французского) Модерна, что равнозначно защите ими Логоса Кибелы и кушитского начала. При этом славянофилы говорят о «самобытном развитии» и «самотрудном мышлении» как раз в контексте обоснования самостоятельного русского субъекта. Он состоит в построении русского историала и в учреждении русской философии, к чему призывал и Одоевский. При этом дело не просто в том, что славянофилы призывают думать самостоятельно, а западники – имитировать чужую культуру. Цивилизация Древней Руси вплоть до конца эпохи Руси Московской была во многом основана на переводе, но «великий перевод» византизма, увенчавшийся теорией Москвы Третьего Рима и коронацией Ивана IV царем, был сопричастностью к Логосу Аполлона, тогда как «второй перевод», начатый в эпоху Петра и ставший главной стратегией русского западничества, вел к падению России в бездну материализма, индивидуализма, эмпиризма и атеизма, то есть в бездну кушитской метафизики Великой Матери.