Аксиоматика коммуникативного поля

Часть 1

Каждая историческая эпоха смотрит на мир своими глазами, пользуясь своей специфической системой координат. В истории мышления отчетливо выделяются несколько основных периодов развития, соответствующих главным эпохам развития общества (первобытный, античный, средневековый, стиль мышления Нового времени и современный).

Эти периоды связаны с информационными революциями, которые являлись переломными моментами в развитии цивилизации.

1. Первая была связана с появлением речи (доисторический период). Устная коммуникация служила главным способом хранения и распределения культурного наследия. Слову приписывалась магическая сила, оно требовало осторожного и уважительного обращения.
2. Вторая информационная революция была связана с появлением письменности. Это время возникновения мощных восточных цивилизованных государств, расцвета античной культуры. Вехами культурного прогресса человечества на этой стадии являются иероглифы на стенах древнеегипетских пирамид и финикийское алфавитное письмо. Письменность позволила передавать знания между индивидуумами без непосредственного контакта и, следовательно, существенно увеличить доступность и надежность сохранения знаний.
3. Третья революция связана с печатным станком Гутенберга и появлением книгопечатания. Изображение Гутенберга положило в Западной Европе начало новой стадии. В свою очередь, это еще более увеличило доступность знаний и сделало возможным их массовое распространение и сохранение. С тех пор начались процессы фрагментации общества и отчуждения человека: печатное слово дало возможность познавать мир индивидуально, вне коллективного сознания общины.
4. Четвертая революция была связана с появлением электросвязи в различных видах и средств записи знаний электрическим путем. Электрическая цепь сокрушила время и пространство, погрузив каждого из нас в океан забот других людей. Она заново восстановила всеобщий диалог в глобальном масштабе. Маклюэн назвал этот процесс возвращением к «племенному» восприятию мира на новом этапе. Люди снова начнут ощущать себя единым целым, сообществом, в котором нет места изоляции.
5. Пятая революция, которую мы переживаем сейчас, связана с появлением массовых ЭВМ, объединенных сетями и обладающих мощными средствами для хранения, накопления и использования знаний. Движущими силами такой революции стали, прежде всего, электронные СМИ. Именно телевидение, по Маклюэну, позволило человечеству вернуться в дописьменную, глобальную деревню, где информация доступна сразу всем и получить ее можно практически мгновенно.

Но чем отличается понятие «знание» от понятия «данные» или «информация»? В последнее время ученые приходят к выводу, что наряду с веществом и энергией информация является объективно существующей неотъемлемой частью материального мира, характеризующей его упорядоченность. Способность живых существ сохранять свою структуру в мире обусловлена их способностью распознавать структуру окружающего мира и использовать результат этого становления для целей выживания. Таким образом, знание – это воспринятая живым существом информация из внешнего мира, и в отличие от «информации», «знание» субъективно. Оно зависит от особенностей жизненного опыта субъекта и его истории взаимоотношения с внешней средой, т.е. особенностей процесса его обучения или самообучения. На этом уровне абстракции знание уникально, а значит, обмен знаниями между индивидуумами не может происходить без потерь, в отличие от данных, в которых закодирована информация и которые могут передаваться от передатчика к приемнику.

Мышление эпохи — это совокупность глобальных, по преимуществу имплицитных, предпосылок мышления, а также технических возможностей конкретной эпохи. Ограничения, диктуемые этой спецификой, почти не осознаются и не подвергаются исследованию теми, кто ее разделяет. Только новая эпоха, вырабатывающая собственное, более широкое теоретическое видение, начинает замечать то массовое летаргическое состояние, которое сковывало умы предшественников, ту общую, или, как говорят, систематическую, ошибку, которая сдвигала и искажала все.

На наш взгляд, чтобы осмыслить историю, необходимо понять ее движущие силы. Это, в свою очередь, требует уловить логику, породившую такое глобальное направление мысли. Если не охватим мир как целое, останемся пассажирами корабля, чей взор не простирается за «флажки».

Итак, есть два максимальных понимания целого мира — идеализм и материализм. В этой работе мы попытаемся рассмотреть логику материализма, чтобы проследить, куда она ведет в своем максимальном развитии.

Потребительская цивилизация уходит. Грядет новый мир. Чтобы понять, что это за мир, необходимо выйти в более масштабное теоретическое мышление и не утонуть в море бессмысленной информации. Поэтому важно определиться, каким размером оперировать на этом уровне. Вероятнее всего, история, осмысленная шагом в 500 лет, — это история мировоззрений, двигателем которого является смена технологий.

Так вот, рисуя проект такими мазками, мы получаем цельную, не замусоренную деталями картину мира. Деятельность исторических фигур, как бы ни была она велика, при таком объеме незаметна. Кто кого победил, зачем воевал и как потом политики переделили сладкие куски — все это становится несущественным. Короли, полководцы и прочие фигуры оказываются солдатами истории. Потому что реальными движущими силами становятся идеи и возникшие вокруг них школы и технологии. Все потому что технические, политические, экономические, социальные и прочие идеи следуют из понимания мира. Мировоззрение — основополагающе! Не экономика и не политика создают мир, а именно мировоззрение.

Человеку только кажется, что его мысль совершенно свободна, на самом деле почти никто не способен подняться над теми знаниями, которыми обладает эпоха, чтобы выйти из истории и рассматривать исследуемые объекты с какой-то внеисторической, и потому наиболее объективной, позиции.

Наука постоянно стремится к объективности, но объективное и субъективное, знание и вера всегда подкрепляются интеллектуальным чувством субъекта. Таким образом, субъективная вера стоит не только за отдельными утверждениями, но и за целостными концепциями и теориями. Особенно это наглядно проявляется при переходе от старой теории к новой. Как показывает история науки, такой переход происходит или сразу, или не происходит вообще при жизни современников новой теории. Например, копернианское учение приобрело лишь немногих сторонников в течение почти целого столетия после смерти Коперника. Работа Ньютона не получила всеобщего признания, особенно в странах континентальной Европы. Пристли никогда не принимал кислородной теории горения, так же, как Кельвин не принял электромагнитную теорию. М. Планк как-то заметил, что новая научная истина прокладывает дорогу к триумфу не посредством убеждения оппонентов и принуждения их видеть мир в новом свете, но, скорее, потому что ее оппоненты рано или поздно умирают и вырастает новое поколение, которое привыкло к ней.

Определенная система верований лежит в основе не только отдельной теории, но и науки в целом. Эта система определяет предпосылки научного теоретизирования, а также то, что отличает научное мышление от идеологического, утопического или художественного мышления. Не секрет, что совокупность мыслительных предпосылок науки размыта, значительная их часть носит характер неявного знания. Предпосылочным является и само мышление исторической эпохи.

Следовательно, объективной истории как таковой нет. Есть интерпретация доступных сведений, коктейль из фальшивок и реальных событий. Через логические натяжки эти «факты» объединялись в хрупкую конструкцию. История любого государства, церкви, династии, равно как и попытки увязать все это в единую мировую историю - набор политических басен в угоду моменту.

Объективных фактов нет. Любое глобальное решение всегда принимается за закрытыми дверями. Истинные мотивы всегда скрыты и неочевидны. Причины десятого порядка выдаются за основные, а главное, становятся недоступной тайной. Естественно, есть последовательность реальных фактов, образовавших историю, но мы понятия о них не имеем. Мы знаем только то, что нам предложено считать реальными фактами и выведенной из них историей. Мир никогда не узнает, чем реально руководствовался исторический деятель и стоящая за ним «машина», принимая решения. У вчерашних, сегодняшних и будущих ключевых фигур были и будут все мыслимые основания скрывать истинную мотивацию своих решений, чтобы увеличить их легитимность. После принятия ключевых решений в дело вступают обосновывающие механизмы. Пресс-секретари и имиджмейкеры подгоняют решение в соответствии с ситуацией и нормами. Настоящий мотив заменяют легендой и укрепляют «фактами». «Винтики» государственной машины пишут настоящие документы. Министерства обмениваются меморандумами, заявляют протесты и прочее. Параллельно идет утечка информации, на которую накладываются подделки, провокации и т. д. В общем, нет смысла перечислять инструменты, посредством которых возникают «реальные факты», а из них складывается карточный домик истории.

Ясно одно: информация формирует элиту, элита организует общество, а общество делает эпоху.

Так перед нами вырисовывается концепция информационного общества.

Безусловно, информационная революция заставила и политиков переосмыслить все формы политического участия, потому что глобальные сети коммуникаций превратились в центральную нервную систему мировой политики. Размышляя об этом, М. Маклюэн весьма точно заметил, что беспрецедентное информационное влияние с помощью кино и телевидения достигается за счет того, что окунает все население в новый, воображаемый мир.

Чтобы ясно понимать это, необходимо обратиться к Р. Барту, взяв за основу его эссе. Он пишет о том, что концепция языка становится главным решением и переходом к проблемам общества и культуры, а следовательно, и передачей информации реципиенту.

Еще швейцарский филолог Фердинанд де Соссюр заявил: «Язык есть форма, а не субстанция… язык есть система, которая подчиняется лишь своему собственному порядку… наше мышление представляет собой аморфную, нерасчлененную массу».

Эта концепция получила развитие в трудах многих исследователей и охватила самые разные области знания: антропологию (Леви-Стросс), литературоведение и искусствознание (Барт, Эко), мифологию (Вернан, Дюмезиль), психоанализ (Лакан), психологию (Пиаже), социологию (Бурдье), политэкономию (Альтюссер), эпистемологию (Серр).

Дело в том, что ранее смысл рассматривался как то, что уже некоторым образом существует, нам оставалось лишь выразить его при помощи языка или других средств, но структурализм (центральными фигурами которого стали Леви-Стросс, Барт, Фуко и Лакан) отвергает внешний источник и онтологический статус смысла, предлагая обратный путь — от формы, структуры и системы — к смыслу. Таким образом, смысл является «результатом, продуктом, эффектом» связей и отношений. Отныне он вторичен по отношению к форме, структуре и системе. Он не отражается и не выражается, но делается и производится на основе определенной структуры, системы и мировоззрения.

В западном научном мире на этом зиждется теория постиндустриального общества, основу которой положили Бзежинский, Белл, Тоффлер, Фурастье, Хейлбронер.

Рассматривая общественное развитие как смену стадий, сторонники информационного общества связывают его становление с доминированием «четвертого» информационного сектора экономики (над всем миром), следующего за сельским хозяйством, промышленностью и экономикой услуг. При этом утверждается, что капитал и труд как основа индустриального общества, уступают место информации и знанию в постиндустриальном (или информационном) обществе.

С этим можно согласиться, но перед нами все та же материалистическая концепция, в новой форме обмана и эксплуатации человека. Только теперь происходит замена устаревших технологий для более эффективного глобального хищничества, логику которого нам необходимо проследить.

Итак, быстрое развитие информационных технологий знаменует собой становление новой информационной парадигмы, идущей на смену капиталистической. Акцент делается не только на знании, но и на социально детерминированных процессах его распределения и воспроизведения. Особое значение получает не знание, а его недостаток, что становится социальным аргументом.

И действительно, когда работа с информацией стала одной из производимых сил общества, появились страны (типа Японии), которые строят свое экономическое благополучие, в значительной степени используя данную сферу.

Элвин Тоффлер говорит об информации, как о сырье: «Для цивилизации Третьей волны одним из главных видов сырья, причем неисчерпаемым, будет информация, включая воображение».

Книга Белла «Грядущее постиндустриальное общество» была издана в 1973 году очень узким тиражом (300 экземпляров). Она представляет собой наиболее основательное исследование постиндустриализма, которое может быть отнесено к своего рода «первой волне» этой теории.

А в 1996–98 гг. Кастельс публикует трехтомную монографию «Информационная эпоха», где вносит ряд существенных уточнений в эту теорию. С точки зрения теории постиндустриализма человеческое общество проходит три стадии или ступени (волны) развития: аграрную, индустриальную (основанную на машинном производстве) и постиндустриальную (или информационную). По Тоффлеру, первая связана с веществом - главным продуктом и ресурсом производства, когда человек впервые научился воздействовать на природу, вторая – с энергией и новыми энергетическими источниками, третья – с информацией и генерированием знаний на основе электронной вычислительной мощи машин. В конечном счете сторонники этих взглядов пытаются подчинить себе сам эволюционный процесс.

Уже сейчас мы видим, как «продвинутые» страны начинают «наращивать иные мускулы», взяв за основу успех этого предприятия. Хотя процветание стран все еще во многом зависит от развития их внутренней экономики, а не глобального рынка, в самых развитых отраслях экономики (таких, как финансы, телекоммуникации и СМИ) уже видна общемировая тенденция глобализации, которая выстраивается на все том же капиталистическом доминировании, но в новых формах. Так вот, ключевой элемент этой системы – обладание информационными технологиями. Именно они предопределяют место страны в мировой иерархии! Важно понимать, что информационный капитализм полностью исключает модель всеобщего благоденствия.

Соответственно, для некоторых стран и континентов (например, Африки) существует угроза оказаться вне всемирной сети, быть выброшенными из мировой информационной системы, а значит, и за борт жизни. Потому что все сферы нашей жизни все больше структурируются вокруг биполярной оппозиции между Сетью и Я. И это только начало. Важно понимать, что в сетевом обществе конкурентоспособность возможна не на основе жестких иерархий, а на основе сети – координации взаимодействия высокоавтономных единиц (это касается как корпораций, так и других субъектов общественных объединений: армий, институтов и т.д.). В таких условиях человек отрывается от природных ограничителей и ориентиров. Здесь центральное значение имеет вопрос идентичности. Только теперь она формируется не на естественных основаниях, а на информационных, поскольку информация, а не естественные процессы, становится основным содержанием жизни людей. Речь идет о проектах и программах, созданных самими людьми, а также превращении исторического процесса из стихийного и неуправляемого в проектируемый и управляемый мир. (Э. Кастельс «Информационная эпоха»).

«Что такое власть в современных исторических условиях?» – спрашивает Эммануэль Кастельс в статье «Могущество самобытности». И далее отвечает:

«Власть больше не является уделом институтов или носителей символов (корпоративных средств информации или церкви). Она распространяется по глобальным сетям богатства, власти, информации и имиджей, которые циркулируют и видоизменяются в системе с эволюционирующей конфигурацией, не привязанной к какому-то определенному географическому месту. Новая власть заключается в информационных кодах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами такой власти становятся умы людей».

В результате современные аналитики прямо заявляют, что США уже сейчас находятся в состоянии войны. Информация никогда не была более значимой. Согласно американским оценкам, около 120 стран в настоящий момент ведут разработки в этой области.

Американский военный аналитик Тимоти Томас суммировал набор угроз, говоря, что информационные технологии на самом деле представляют опасность абсолютно для всех стран, при этом отсутствуют легальные механизмы противодействия им, потому что они одобрены всем международном сообществом.

Наиболее интересные работы в этом направлении, на наш взгляд, были сделаны представителями Военно-воздушного университета в Максвелле (США) Джорджем Стейном, Ричардом Шафрански, Оуэном Йенсеном. Их даже называют школой Максвелла. Самой главной особенностью этого направления стал «отрыв» от конкретики на модельные представления того, что надо, что должно быть и что необходимо внедрить в пространстве воображения, где будет протекать новый тип войны. В конечном счете перед нами возник новый аспект психологического воздействия на разум противника. Отныне тираническая власть Капитала порождает лишь видимость спонтанности и плюрализма, больше соблазняет, чем запугивает, больше гипнотизирует, чем наказывает. Это самое высшее и самое совершенное детище Капитала. Вершина его могущества! И если раньше Капитал стремился к накоплению реальных товаров и реальных денег, то теперь он достигает этого за счет накопления репрезентаций, имиджей, образов, эфемерных фрагментов спровоцированной реальности, которые становятся реальными по мере того, как люди становятся все более фиктивными.

В развитие этого направления О. Йенсен призывает к переходу от теории сдерживания, базирующейся на устрашении, к теории стимулирования, убеждения, которое должно применяться до, во время и после конфликта. Уже в то время он призывал отказаться от стратегий войн Второй волны, как неэффективных в наше время:

«Армии, находящиеся на высшем уровне, побеждают. Александр Великий, Юлий Цезарь, Чингисхан использовали аграрную войну против аграрной, но их тактика была более дисциплинированной, организованной и индустриальной, если сравнивать их с противником, поэтому они оказались более удачливыми. Индустриальная наполеоновская Франция вела маневры с аграрными европейскими армиями, но испытала трудности с индустриальной Англией. Тот же вариант можно проследить в столкновении индустриального севера с аграрным югом, Англии против буров, кавалерии против индейцев, японцев против китайцев». Несомненно, говорит он, пред нами упрощение, построенное на одной характеристике, в реальных ситуациях все не столь прозрачно, но тенденция прослеживается четко.

Джордж Стейн, также один из представителей университета в Максвелле, трактует информационную войну, действующую в области того, как люди думают и принимают решения. В качестве одного из возможных инструментов он называет создание и передачу фиктивных сообщений, которые могут быть направлены как на массовую аудиторию, так и на индивидуальное сознание.

Вранье становится нормой.

​Продолжение